А кто сможет сделать это лучше, чем человек, сам придумавший хитроумную интригу и ежечасно дергающий за ниточки? Надо сделать коммерсанта своим другом, надо чтобы он молился на тебя. Чтобы поверил. И тогда останется всего лишь протянуть руку, и в нее послушно упадет созревший плод.
Кандидатура деда Пискунова пришла просто и естественно. Старик, гордо именовавший себя “ветераном органов”, попался в свое время на примитивной взятке, был отмазан Тищенко от неизбежной кары, потом долго и тяжело болел и обязан был Петру Ивановичу по гроб жизни. За обещанную однокомнатную квартиру с обстановкой и десять штук в лапу готов был хоть к черту в зубы. А уж кинуть кого-то из ненавидимого всеми фибрами одряхлевшей партийной души коммерческого сословия – это и за бесплатно можно сделать с наслаждением. Поэтому и легенда о бывшем родстве с Тищенко была разработана лично стариком, а Тищенко впоследствии всего лишь одобрена, и был извлечен на белый свет маскарадный костюм огородного чучела, в котором дед рыхлил грядки на полученной за прошлые заслуги даче. Помидоры, впрочем, были настоящими. Их взращивало многочисленное дедовское семейство, проклинающее свихнувшегося на натуральном хозяйстве старика, но не осмеливающееся взбунтоваться в открытую, потому что нрав у “ветерана органов” с возрастом отнюдь не смягчился и огреть непокорного граблями он вполне еще мог.
Дальше все уже пошло по накатанной дорожке. Коммерсант с удовольствием и радостным трепетом сунул голову в петлю, подписав с дедом пачку договоров и оформив на свою обреченную отныне фирму облюбованную Ниночкой квартиру. И магазин, за которым когда-то тщетно охотился тищенковский шурин, уже не принадлежал коммерсанту, хотя сам он об этом еще не догадывался.
Но самое главное, о чем Тищенко вспоминал с подлинной гордостью, – было то, что и операция вся обошлась ему лично практически бесплатно. Даже отданные Кислицыну двадцать тысяч, так способствовавшие установлению доверия и завязыванию настоящей мужской дружбы, этот дурак ему вернул. А обещанную деду квартиру оплатил своими бабками. Вот как надо делать бизнес!
Были, конечно, расходы. Были. Недешево обошелся Шварц со своими выкрутасами. Тищенко взял его из-за репутации ни перед чем не останавливающегося пройдохи, но при этом человека слова. И чуть не промахнулся, потому что в какой-то момент Шварц прибежал к нему и стал блеять про сильную юридическую позицию противника, явно намекая при этом, что нужно увеличить гонорар.
Очень уж не любил Петр Иванович платить лишних денег. Пришлось напеть Кислицыну правильную песенку, убрать с глаз долой его юриста, и вправду слишком уж активничающего, и подставить дураку контору, в которую тот же Шварц открывал дверь левой ногой. И три подаренные Кислицыну тысячи были гениальной находкой. Тем более что частично они ушли на гонорар выученному Шварцем новому адвокату. То есть самому же Шварцу. Что, при окончательном расчете, было учтено.
Надо было видеть, с каким лицом этот идиот брал у Тищенко три тысячи! Чуть не со слезами на глазах!
А потом начался совершеннейший цирк. Очень смешно было смотреть на Кислицына, когда налоговая полиция прислала в городской суд отписочку, указав, что в возбуждении уголовного дела отказано, потому что данная ситуация целиком подпадает под недавно вышедший указ об амнистии. Когда он сидел в кабинете у Тищенко и слушал, как тот орет в трубку на начальника полиции. И когда Шварц рассказывал Тищенко о последней встрече Кислицына с адвокатом, уже после проигрыша дела в городском суде и вступления решения в законную силу. Как адвокат сокрушенно разводил руками и валил все на прежнего юриста, рассказывая заговорщическим шепотом про его сволочной характер и всяческие козни в отместку за увольнение. А клиент сидел перед ним весь белый и никак не мог поверить в поражение.
Нельзя, однако же, считать, что Тищенко обошелся с Кислицыным совсем не по-людски. Устроил же он его в одну из своих фирм замом по общим вопросам. Штука в месяц, да служебный автомобиль, да секретарша… Нормально.
Но ничего не знал Петр Иванович Тищенко про математическую теорию катастроф. И не догадывался поэтому, что своими руками подвел облагодетельствованного, потом втихомолку ограбленного и вновь облагодетельствованного Юру Кислицына к той самой точке бифуркации, за которой ничего предсказать уже невозможно. И осталось Юре только чуток повернуть голову.


* * *

Поступив на службу и превратившись в результате из капиталиста в пролетария, Кислицын первые дни чувствовал себя совершенно оглушенным. В ушах стоял непрекращающийся звон, а перед глазами бегали серо-черные полосы, как при просмотре видеокассеты с уже закончившейся записью. Он приходил в темную, пропитанную сыростью каморку, выделенную ему в качестве рабочего кабинета, тяжело опускался в кресло, с ненавистью смотрел на белобрысую стерву из бухгалтерии, которая сидела напротив, шуршала бумажками и почему-то считалась его секретаршей, обхватывал голову руками и затихал. Работы не было. Фирма занималась уборкой мусора по заключенным с префектурой договорам, через нее прогонялись нешуточные деньги, часть которых в конвертах и пакетах перекочевывала в карманы Тищенко. Ни к мусору, ни к конвертам Кислицына не подпускали. Высокая должность зама по общим вопросам предполагала распределение бензина между мусоровозами, проведение регулярных инструктажей по правилам дорожного движения и технике безопасности да контроль за выходом машин на линию. Но всего этого можно было и не делать, потому что на успешное решение изначально поставленных перед фирмой задач исполнение или неисполнение правил техники безопасности никак не влияло и повлиять не могло.
Ровно в шесть вечера белобрысая стерва неприязненно взглядывала на шефа, просидевшего весь день без видимых признаков деловой активности, запирала свои бумажки в сейф, мазала губы помадой, собирала пакеты и сумки с купленной в обеденное время едой и удалялась, попрощавшись сквозь зубы. Юра выжидал минут пять, выбирался из-за стола, запирал дверь кабинета, сдавал охране ключи и выходил на улицу. Там он ждал, пока найдут и разбудят его водителя. Тот появлялся с неизменно опухшим и помятым от сна лицом, заводил допотопную “Волгу”, трогался и начинал бесконечный монолог о росте цен, необходимости повысить зарплату и о том, что все начальники своим водителям доплачивают. Видно было, что в Юрины возможности он не верит и потому презирает его, но все равно бормочет свое в силу укоренившейся привычки жаловаться на жизнь и упорного желания урвать халяву.
Первую рюмку Юра опрокидывал, еще не успев поставить чайник. Водка кратковременно обжигала горло, проливалась внутрь, расходилась теплом. Он выжидал минуту, наливал еще. Потом открывал банку с консервами и начинал жадно есть. Запив консервы чаем, наливал стакан, включал телевизор и устраивался на диване, тупо глядя на экран и время от времени отхлебывая. Когда водка заканчивалась, Юрой овладевало чувство жалости к себе, тоски по удавшейся когда-то, а теперь вконец пропавшей жизни. Он вытирал рукавом рубашки набегающие на глаза слезы и что-то бормотал, завершая вечер бессвязными обрывками фраз, клятвами когда-нибудь подняться и вернуться к жизни и проклятиями в адрес погубившего его деда Пискунова и предателя юриста.
Видать, водитель, с интересом наблюдавший за регулярностью приобретения Юрой все возрастающего количества спиртного, донес начальству или просто протрепался среди своих, а потом уж пошло выше, но директор мусорной конторы выловил Юру однажды утром и сказал, глядя в сторону:
– Квасить кончай. Выгоню на хер. Мне тут не надо, чтоб болтали.
И Юра понял, что угроза будет приведена в исполнение. Потому что он – пустое место и никому не нужен.
Но отказаться от завладевшей им привычки он уже не мог. Поэтому вечерами он заходил в подъезд, воровато выглядывая в стекло, ждал, пока машина водителя исчезнет за углом, выходил обратно и бежал к ларьку. Когда же наступила весна и на улице потеплело, он стал подолгу задерживаться у столов с зонтиками. Там пили пиво “Афанасий”, непонятного происхождения водку “Аслан”, закусывали длинными сосисками, обильно политыми кетчупом, ругали власть и орали песни, подпевая включенному на полную громкость магнитофону.
– Мы этот “Агдам”, – выкрикивал Юра, обнимая за плечи соседа по столу и отбивая такт, – выпьем за дам…
Просыпаясь по утрам под гром будильника, он все чаще не мог вспомнить, как добрался домой и чем закончился вечер. А однажды не смог найти левый ботинок и обнаружил его случайно – на лестничной клетке, рядом с дверью в квартиру.
Сон пьющего человека крепок, но короток. И как-то в выходной, в неурочные шесть утра, Юра разлепил глаза и увидел сперва на полу рядом с кроватью пузырьки, надорванные упаковки от лекарств и захватанный стакан воды, а потом перед ним возник призрак из далекого прошлого, голый по пояс и с открытой бутылкой пива в руке.
Только наждачная сухость в горле и раскалывающая голову боль помешали Юре запустить в ненавистного юриста стаканом. Оказалось, что вечером тот поджидал его у подъезда и дождался, но Юра его, похоже, не узнал, потому что долго обнимал, называл почему-то Колей, долго плакал и пригласил на чашку чая. Дома Юре стало плохо, и напугавшийся юрист даже хотел вызвать “Скорую”. Потом удалось обойтись валокордином и другими лекарствами, однако оставить человека в таком состоянии юрист не мог и заночевал. А сейчас, когда Юрий Тимофеевич допьет пиво, примет душ и выйдет на кухню, где его ждет завтрак, надо будет серьезно поговорить. Есть интересная информация. Если бы не это, юрист в жизни бы не пришел. Идите, Юрий Тимофеевич, приведите себя в порядок. И побеседуем.
– Мне, по большому счету, все равно, – говорил юрист, теребя тесемки от принесенной с собой папки с бумагами. – Я просто подумал, что вам, Юрий Тимофеевич, будет любопытно узнать… Чтобы все окончательно расставить по местам. Чтобы знали, кто да почему…
И где– то около девяти Петру Ивановичу Тищенко, нежившемуся в объятиях сладкого утреннего сна, померещился странный звук. Странный и очень неприятный. Будто бы где-то рядом неведомая птица издавала что-то среднее между голубиным воркованием и вороньим карканьем. Звук был настолько гадким, что он натянул на голову одеяло. Но это не помогло. Звук не прекращался и даже не стал тише. И уже окончательно пробудившись, Петр Иванович почему-то подумал даже, что слышится ему вовсе не птица, а чей-то невеселый и несущий непонятную угрозу смех.
В понедельник мусорная контора не узнала осточертевшего всем алкаша-зама. В сырую конуру легким шагом влетел подтянутый и благоухающий одеколоном бизнесмен, вызвал хозяйственников и не допускающим возражений голосом начал диктовать. Вымыть окна. Заменить шторы. Привести в порядок мебель. Срочно сделать перегородку. Секретарша не может сидеть в одном помещении с начальником. На все про все – сутки. Чтобы завтра все блестело. А сейчас я уезжаю. На переговоры.
Водителю Володе, привыкшему целыми днями давить ухо, в этот день пришлось туго. Хозяин, знавший, судя по всему, Москву не хуже любого таксиста, адресов не называл, а только командовал с заднего сиденья:
– Сейчас прямо… На светофоре налево… Под стрелочку… Здесь останови. Я пройдусь.
Даже накатав около сотни километров, Володя так и не смог бы сказать, куда носило в этот день его начальника. Тот выходил из машины, шел пешком, потом исчезал в толпе, через некоторое время появлялся с противоположной стороны и приказывал:
– Разворачивайся. Едем на Якиманку. Там подождешь.
Единожды только Володя опознал пункт назначения. Он подвез шефа к префектуре, куда тот и зашел быстрым шагом. Что Кислицын делал внутри, Володя, конечно же, не знал.
– Вы к кому? – спросил охранник в форме.
– В приемную Петра Ивановича, – ответил Юра. – Забрать бумаги.
– Документики предъявите, – потребовал охранник.
Изучив удостоверение мусорной конторы, кивнул в сторону:
– Пройдите здесь.
Раму– металлодетектор установили в префектуре недавно, и раньше Юра ее не видел. Он послушно прошел, повернувшись боком. Что-то загудело, и на пульте рядом с охранником загорелась красная лампочка.
– Подойдите сюда, – приказал страж. – Что металлическое есть?
Юра покорно полез в карман пиджака и вытащил вороненый браунинг. Охранник отпрянул и лапнул рукой кобуру.
– Да вы посмотрите внимательно, – рассмеялся Юра. – Это же зажигалка.
Охранник недоверчиво покрутил браунинг в руках, направил на всякий случай в сторону и нажал на курок. Из дула вырвался и загнулся вверх язычок синевато-желтого пламени.
– Вы с этой штукой поаккуратнее, – посоветовал охранник, кладя зажигалку перед собой на стол. – На улице не очень-то доставайте. Имитация боевого оружия. Заберете на обратном пути.
Юра улыбнулся охраннику и побежал вверх по лестнице. Добежав до второго этажа, повел себя странно. Вместо того, чтобы зайти в приемную Тищенко, повернул почему-то налево, быстро дошел до мужского туалета, заперся в кабинке и не спеша, одну за другой, выкурил две сигареты, потом вымыл руки, вытер их салфеткой, причесался перед зеркалом и двинулся к выходу. Внизу еще раз улыбнулся охраннику, тот лениво махнул ему, протянул зажигалку. Юра сел в машину и скомандовал:
– Едем дальше. Сейчас направо.
Володя послушно жал на газ, крутил баранку и с ненавистью думал о том, что вечерний футбол, похоже, накрывается. Так оно и произошло, потому что в восемь вечера, когда рабочий день уже давно закончился, он еще торчал у конторы, куда столь неожиданно пробудившийся к жизни начальник приехал, чтобы лично проконтролировать ход работ по реконструкции кабинета.
Работы шли полным ходом, однако спервоначалу директор, проинформированный о внезапной активности своего зама, недоуменно поднял бровь. Черт его знает, что творится. Но все-таки человек пришел от Тищенко. И хотя тот строго-настрого приказал к делам его не допускать, просто так от Тищенко не приходят. Ладно. Пусть делают. Про себя он решил, что завтра объяснит – в конторе есть директор. И все надо согласовывать. Но когда вызванный им Кислицын перешагнул порог директорского кабинета, запланированное с вечера внушение странным образом отложилось на неопределенное время.
– У нас проблема, – с ходу заявил преображенный зам. – Кто-то в конторе сливает информацию про объемы выполненных работ. Сейчас решается вопрос о передаче материалов в прокуратуру. Хотите посмотреть?
– Откуда это у вас? – спросил директор, неверящими глазами изучая ксерокопию справки.
Юра повел плечами и, не дожидаясь приглашения, сел в кресло напротив.
– Петра Ивановича проинформировали?
– Зачем? Я это и сам могу остановить. Дело-то в другом.
– В чем?
– Во-первых, утечка информации. – Юра загнул палец. – Сегодня в УЭП капнули, завтра еще куда-нибудь. Тут надо серьезно разбираться. А во-вторых, – он загнул второй палец, – вы уж сами должны определить, надо Петру Ивановичу про это знать или нет. Я ведь не в курсе ваших отношений.
Директор по достоинству оценил намек. То, что официальные данные об объемах выполненных мусороперевозок ни в какой степени не соответствовали истинному положению вещей, было понятно даже ежу. Поэтому существовала вторая бухгалтерия, по которой осуществлялись расчеты с Тищенко. Но о том, что и эта вторая бухгалтерия была далека от реальности, знал только сам директор. И если бы справка оказалась у Тищенко на столе, то кара была бы неминуемой.
– Здесь данные неточные, – на всякий случай сказал он.
Юра промолчал и прикрыл глаза, демонстрируя полное равнодушие. Дескать, вам виднее. Мое дело – предупредить.
– Так, – сказал директор, прерывая затянувшуюся паузу и стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе. – Ваши предложения?
– Я этот вопрос закрою. Раз и навсегда. А стукача ищите. Сами ищите. Тут я вам не помощник. И еще. Замените мне машину, на этом тракторе ездить невозможно. Потом. Меня не устраивает секретарша. Крысу эту пересадите обратно в бухгалтерию, у меня есть своя кандидатура. А дальше видно будет. По мере развития событий.
Следующее потрясение директор пережил, когда увидел приведенную замом секретаршу. Можно было ожидать, что зам приведет Бабу Ягу. Или Мерилин Монро. Или Царевну-Лягушку. Но оформить секретарем здорового бугая – с малиновой рожей и бицепсами тяжеловеса – это уж слишком! На нем воду возить, а он сидит на телефоне и мурлычет в трубку:
– Юрий Тимофеевич на совещании. Обязательно перезвонит. Обязательно.
– Он у тебя с голоду на двухстах долларах не сдохнет? – не удержался как-то директор.
– Что вы, – печально ответил ему Кислицын.
1 2 3 4 5 6 7 8 9