Ирина Денежкина: «Шнур»

Ирина Денежкина
Шнур


Герои моего времени –




«Герои моего времени»: Нева; СПб; 2005

ISBN 5-7654-4224-2 Аннотация Когда молоденькая провинциальная журналистка надевает розовую кофточку и задает неприятный вопрос звезде, скандал неизбежен. Но и скучен. А вот когда одна звезда и другая звезда...Ирина Денежкина стала звездой в одночасье, едва не лишив «Национального бестселлера» господина Проханова с его «Господином Гексогеном». Ирина Хакамада отдала ей свой голос, а Леонид Парфёнов намедля посвятил ей «Намедни». Наделавшая столько шуму книга Денежкиной «Дай мне!» тут же была переведена на 20 языков.Секрет успеха «Дай мне!» прост — Ирина написала книгу о том, что хорошо знала: о себе и о таких же провинциалах как она. Теперь она звезда и пишет о том, что хорошо знает — о себе и о других звездах. А в целом, всё то же самое — интимные подробности и «изящная» лексика. Скандал неизбежен.В числе жертв — «Героев её времени» — скандально известный лидер группы «Ленинград» Сергей Шнуров.
Ирина Денежкина.Герои моего времени.Шнур. Я хотела взять интервью у кого-нибудь из уральских музыкантов. Варианта было три: Буба из «Смысловых галлюцинаций», Шахрин из «Чайф» и певец Новиков.Буба нравится моей подруге Насське. Давно. Она ещё школьницей брала у него интервью, смотрела влажными голубыми глазами. Потом он написал песню со словами «…и даже если я когда-нибудь зазнаюсь, мне будут нравиться твои глаза. Небо без дна… Бездна». Можно было бы спросить Бубу; про кого песня И вдруг бы он ответил, что песня — про молодую журналистку, которая давным-давно интервью брала. Или взять с собой Насську. «Чайф» тоже ничего. Всю мою сознательную жизнь у нас на теплопункте было крупно выведено «ЧАИ Ф». Я была маленькая и не знала, что это. Потом кто-то такой же маленький объяснил это обозначает «Чай французский». Почему французский — непонятно. Но логично. Шахрин — кудрявый с седым завитком. Вечно молодой, хоть и дядька. Редкий опен эйр в Екатеринбурге обходится без «Чайфа». И мы с друзьями всегда ходили, мялись в толпе и прыгали под «Бутылка кефира, полбатона! А я сегодня дома — один!».С Шахриным можно было бы поговорить про студенческую жизнь. Вот почему-то мне кажется, он много бы рассказал.Новиков поет блатные песни. «Уличная красотка» и «Красивогла-а-азая». Ростом под два метра. Я его видела однажды в аэропорту, такого большого, длинного, в пальто и ботинках с длинными носами. Лицо потёртое, но с налётом денег. Потом мы снимались в одной передаче, про мат. Меня почему-то всегда приглашают в передачи, связанные со словами «блядь» и «на хуй» и их местом в русском языке. Почему бы не поговорить со мной, доггустим, о любвиНовикова в передаче все подкалывали и старались принизить Трахтенберг, Гаспарян. Новиков нервничал, но отвечал без истерики. Когда выходили из студии, наметился конфликт. Гаспарян кричал, что Новиков ударил его по почкам каким-то особенным зэковским приёмом, от которого, кто знает, вдруг он, Гаспарян, скончается. Очень может быть. Гаспарян обзывался на Новикова «козлом», а девочки-администраторы бегали за юристом первого канала. Потом они разговаривали в гримерной.— Всё, Новикову на ОРТ путь заказан.— Но они же оба виноваты. Поровну.— Но Новиков-то судимый!Это была еще одна интересная для меня деталь. Я как раз влюбилась в мальчика, который при третьей встрече показал мне звёзды на коленях. Поэтому тема тюрьмы для меня, молодой и трепетной положительной девушки, была остра и безумно волнующа.— Хочу Новикова, — сказала я редактору. И села придумывать вопросы.Редактор позвонил через неделю.— Новиков не согласен. Говорит, ты безнравственная.— Н-да… — озадачилась я.— Зато хочет Шнуров! Прилетай в Питер. Он как раз тут будет несколько дней, а потом надолго уезжает в Америку.Шнуров — популярный музыкант и певец. На концерте может запросто раздеться догола и хлестать водку прямо из бутылки, говорили мне. Я на концертах Шнурова ни разу не была. Зато прослушала все его альбомы по нескольку раз, и множество песен знаю наизусть, как и большинство моих друзей. Подруга Каспер, хрупкая маленькая женщина в очках, научилась даже кричать хриплым шнуровским голосом «Хуй! Хуй! Хуй!» — как в песне «Меня зовут Шнyp». Братик Сёма, здоровенная детина, при первых аккордах «И-и-и вроде бы всё есть… и даже на жо-опе шерсть!» —орёт «Ударь по струнам! Продай талант!» — и включает магнитолу в машине на полную громкость. И подпевает. Ещё он трепетно отслеживает всё шнуровское творчество.Однажды по нам пробежалась толпа пьяных подростков, и в результате мы с подругой Каспером и другом Денисом оказались в травмопункте. Час был поздний, где-то около полуночи, и в коридоре на скамеечках сидело ещё человек пять какая-то старушка с клещом в ухе и ей подобные инвалиды. С постными лицами. У нас с Каспером лица были бледные и глаза навыкате. Денис валялся на скамейке, и кровища из головы текла мне на джинсы. Эта кровища и заставляла нас нервничать и унимать дрожь в руках. Всё-таки Денис. Дорогой-любимый. Лежит, как труп.— Никаво не жалко, ни-ка-во… — вдруг протянула Каспер шнуровскую песню из «Бу-мера».— Ни тебя, ни меня, ни его! — подхватила я, тыкая пальцем в Дениса.Мы с Каспером заржали. Ржали долго. И пели эту песню.Старуха-клещ покачала головой— Девочки, нельзя так!!!Мы продолжали ржать. Жизнь налаживалась.Первый раз я встретила Шнурова на церемонии вручения премии «Национальный бестселлер» в 2002 году. Когда мою книжку номинировали на эту премию.Шнуров сидел в жюри, слегка непричёсанный и в светлой кофте. На шее висел сотик. Шнуров проголосовал за мою книжку, поставил крестик. Мне было безумно приятно. Хотя премию я в итоге не получила. Шнуров состроил сочувственную рожу.Второй раз мы встретились на следующем «Национальном бестселлере». В промежутках пересекались в передачах, посвященных мату. Шнуров — мат в песнях, Денежкина — в книжке. Куда мы катимся, и все такое.Шнуров был в рубашке навыпуск и с пузом. Сказал мне «Привет!», поцеловал в счёку и потряс ручку, как старой знакомой. После церемонии все пошли жрать. Мы стояли за столиком. Шнуров, я и какие-то дядьки. Шнуров так и сказал— Сбегай дяденькам за водкой.В смысле пойди в бар и принеси стаканы.— А поебаться не завернуть — предложила я.— Ты хочешь со мной поебаться — не растерялся находчивый Шнуров.За водкой пошёл кто-то из дядек.Затем к нам примкнула поэтесса Беломлинская. Это такая кавказская тётенька, не толстая. Она что-то торжественно говорила и в конце концов мы втроём — я, она и Шнуров — пошли в мужской туалет. Шнуров достал письку и не стесняясь стал ссать. Поэтесса убежала.После «Бестселлера» меня позвали в рест, на день рождения.— Пошли с нами, — говорю я Шнурову.— Поцелуй меня — пойду! — весело предложил Шнуров.— Значит, не пойдёшь— Поцелуешь — пойду! Почувствовав в этом какой-то подвох, яотказалась.Через неделю мне прислал письмо приятель Вася из Питера. «Тут в газете напечатали фотографию — ты со Шнуровым. Обнимаетесь. Ты с ним встречаешься????»
И вот сейчас я оставила в Екатеринбурге друзей и беременную крысу (которая родила четырнадцать детей, как только я села в самолёт) и полетела в Питер. Из зимы в осень. К Шнуру, к Шнуру.Встреча со Шнуровым состоялась в пабе. Не помню название. Но я три месяца жила в Лондоне, и атмосфера вокруг была до боли знакомая, как дома.Поднимаюсь на второй этаж. Шнуров с девушкой. Обедают. Девушка красивая, с белой кожей и белыми волосами. Посмотрела на меня, как собака Баскервилей. Я могу прекрасно её понять. Когда приходят журналисты (в данном случае я) и не дают пожрать спокойно твоему мужику, хочется засунуть им их диктофоны прямо в зад. Или воткнуть в каждый глаз по вилке. А тут просто посмотрела.Шнуров встаёт, здоровается. Трясёт ручку. Не целует.Живота у него нет. Точнее, он есть, но не свисает, как раньше. Борода. Тонкие белые ручки. Не руки, а почему-то ручки. Кулак на футболке. Мы отсаживаемся от девушки за другой стол. Я сижу к ней спиной. Шнуров — лицом. Он смотрит мимо меня.
— Вообще-то, — говорю я, — сначала я хотела Новикова. Но он отказался.— А почему он отказался— А фиг знает. Он сказал, что я безнравственная девушка, а он колокола льёт.— Что-что он любит — не расслышал Шнур. Говорят, у уральцев плохая дикция. Ничего не понятно. Это наглая ложь. Мы прекрасно живём и все друг друга понимаем. Но бестолковые столичные жители часто нас не понимают. Приходится париться — говорить внятно. Я откашливаюсь.— Да не любит, говорю, он, а колокола льет, потому что такой нравственный. Короче, первый вопрос, который я ему хотела задать, тебе задаю про тюрьму. Ты про тюрьму знаешь что-нибудь— Ну, я там был — в тюрьме — снимался в кино два дня, на зоне строгого режима. Четыре, пардон.— С полным проникновением— Ну да, с погружением в атмосферу, ничего так.— Страшно— Страшно, дико.— Двери железные— Нет. То есть и двери железные, но вообще небо низкое — давит.— В тюрьме тех, кто с девками занимается оральным сексом, сразу отправляют к голубым, это так — делюсь я своими познаниями.— Ну, на самом деле… Это называется «дельфин», по-моему. Те, кто лижут, называются «дельфинами», — в свою очередь делится познаниями Шнур.Я такого ни разу не слышала. Почему дельфины? Дельфины гладкие, блестящие, стрекочут и ныряют. Может, как раз оттого, что ныряют в неизведанные глубины женского организма— Ну и?— Я не знаю, как же выпытать-то, лизал или не лизал?— Ну вот пришлёт тебе девушка письмо «Дорогой, возвращайся скорей, я не могу забыть, как ты меня лизал ТАМ». Письмо прочтут и отправят тебя к дырявым. Может быть такое?— Слушай, я таких подробностей не знаю. Дело в том, что тюрьма тюрьме рознь. В каждой тюрьме свои законы. Мне кажется, что это будет какой-то частный случай, не общее правило, — напрягается Шнуров.— И что бы ты стал делать с этим частным случаем?— Я не знаю. В несознанку, конечно. Что остается делать? В глухую несознанку.— А вот у Довлатова написано, я не помню точно, ну, примерно «Посреди камеры стояла параша, и я туда не мог поссать при всех. Так выяснилось, что я интеллигент». Так вот, интеллигент ли ты?Шнура не интересует, интеллигент он или так. Шнур задается более практическим вопросом— В таком случае, куда же он ссал?— Видимо, как-то выдавливал, — это я, конечно, хуйню спорола. Непонятно, что значит выдавливал. Шнур тоже не понял.— В смысле, выдавливал?— Ему, наверное, стрёмно было.— Ну, это ж невозможно. А когда тогда он ссал?— Ну, видимо, обливался там слезами, а когда все заснули, он так тихонько, тихой сапой…— Я бы, наверное, не стремался.— Значит, не интеллигент, — мне почему-то важно выяснить этот вопрос. Хотя, признаться, я сама не твердо знаю, что такое интеллигент. Но понимаю, как на этот вопрос ответил бы певец Новиков. Он бы сказал, что в интеллигенте важна чистая душа и колокола, а не куда ссать.— А что ты понимаешь под словом «интеллигент»?— Интеллигент — это человек, зарабатывающий умственным трудом на жизнь. Всё. Если ты головой зарабатываешь — ты интеллигент, а все эти нравственные категории, по-моему, чушь собачья.— А с верой в Бога как у тебя?— Сложно, как у всех.— Крещеный?— Ну, конечно.— Насильно бабушкой или сам?— Ну, не знаю, раньше всех крестили.— Когда это?— В Советском Союзе. Раньше нравственность была выше как только маленький рождается — сразу в церковь, вперед.— И что? Веришь?— Ну, видишь, с трудом. Когда-то верю, когда-то не верю, в разные моменты по-разному. Когда-то склоняюсь к буддизму, когда-то мне кажется, что все это призрачно, иногда кажется, что все настоящее — это нижний мир, корни мира. Когда-то мне кажется, что вообще ничего нет, что все мы просто маленькие зомби, которые снимают свой фильм.— С какой периодичностью тебе это все кажется?— Да если б я знал. Я же не компьютер, который работает по схемам.— Ну, например, раз в несколько месяцев склоняешься к буддизму…— Нет. Я месяцами не живу, я гораздо быстрее меняюсь. Месяцами, годами — это не про меня.— Как-то идем с подругой по улице (мы некрещеные обе) несколько лет назад, и она говорит «Бога нет, потому что его никто не видит, а Ковш (Медведицу) все видят, значит, он есть». С тех пор у нее, как только что-то случается «Это Ковш». Или «Ковш так не хочет». У тебя нет такого чего-нибудь, языческого?— Дело в том, что, когда говорят «Бога нет», сразу хочется спросить «Koгo-кого? Кого вы имели в виду? Кого же нет?» Определяя Бога, ты определяешь его существование. У меня папа некрещеный, а может, и крещеный уже, не знаю.— Многие там ничего не соблюдают…— Я постился раньше, были времена.— Яйца, молоко, мясо не есть, да— Да-да, рыбный день, четверг ждешь. Нормально, во время поста, в четверг, можешь совершенно спокойно рыбу хрумсать. Если не страстная неделя.Ковш нам с Волковой позволяет есть всё. И иногда зря. Потому что Волкова иногда не прочь поститься — в смысле сидеть на диете. Пирожков с мясом не есть, майонез на бутерброды не намазывать — и быть стройной, как жердинка. С разлетающимися белыми волосами и проколотым пупком. Мечта, а не женщина.Но я бы так не смогла. Есть только кашки и морковку. И трахаться нельзя к тому же.— А женатый ты был, нет?— Конечно.— А венчался?— Конечно.— И сколько раз?— Ну, пока один. Я попробовал, сначала же надо на себе все попробовать.— А это когда было?— Мне было двадцать лет.— В двадцать лет женился! Чего так рано— Ну, чтобы в старости не повторять подобные глупости.— А венчаться ты сам придумал?— Это теща настояла.— Чтобы не убежал?— Я не знаю. Как видишь, убежал.— То есть, венчание не помогло?— Не помогло.— Ну, это же считается на всю жизнь…— Есть же обряд развенчания.— Ты прошел обряд развенчания?— Без меня его прошли, так что там все в порядке. Есть венчание, есть развенчание…— А смысл тогда в венчании? То же самое, что законный брак.— Ну, ритуал, некий ритуал. Все браки заключаются на небесах, правильно?— И разводы тоже, да?— И разводы тоже на небесах. Вообще все на небесах.— Свадьбу-то помнишь?— Ну, конечно.— И какая свадьба была? Столы такие здоровые?— Да, столы здоровые… У нас недавно у саксофониста была свадьба. Так вот, она была веселее, чем моя. Но ему тоже было невесело.— Почему же?— Ну, какой же человек в сознательном рассудке будет вступать в брак таким образом?— Каким, с женитьбой?— Ну, да. Женитьба, свадьба, родственники, подарочки…— Одна моя подруга утверждает, что каждая девушка мечтает надеть свадебное платье…— Можно купить ей свадебное платье на дискотеку, — говорит Шнур.
Я со Шнуром согласна, что свадьба — большое нельзя. Гостей зови, никого не забудь, а то потом хая не оберешься. Все пьянствуют, жрут, орут «горько», только ложку сельди под шубой в рот засунула — сразу целоваться надо, майонезными губами. И всё это — в какой-нибудь столовой, украшенной плакатами типа «Кто не будет веселиться, не дадим опохмелиться» или «Счастья семье Бу-дянниковых». Объезд наиболее идиотских достопримечательностей твоего города, платье в грязи, идиотские ленточки на машинах натянуты… Лучше в платье на дискотеке, правильно, или еще — на лошадках. На Блэки.— А объезд достопримечательностей был?— Ну, конечно. Всё, все как у людей, фотографии у Петра Первого…— А второй-то раз не собираешься жениться?— Не-не-не.— Почему?— Это как наркотики кто не пробовал — стоит попробовать, кто торчит — надо бросать.— А в Ёбурге все девки «Замуж, замуж! Ты меня не любишь, если не возьмешь…»— Все-таки мы в Петербурге, а не в Екатеринбурге, — важно говорит Шнур. — Тут немного другие законы существования.
Надо же, какие столичные жители все из себя.— А дети-то есть?— Двое. Один… ммм… как бы не в браке рожден, — смущается Шнуров.— А где он рожден?— Ну, так просто рожден.— А сколько лет?— Четыре года, второму одиннадцать лет.— Ну, взрослые дети. Ты уже отстрелялся и можешь делать что угодно, замена есть.— Я об этом не думал.— У тебя хорошие отношения с детьми?— Да, хорошие.— Часто видишься?— Хотелось бы чаще, у меня просто жизнь такая. Как-то вижусь.— Раз в неделю?
Это я спросила потому, что раз в неделю — такая классика. Мне один мужик в Ёбурге рассказывал, что его папа в детстве раз в неделю по воскресеньям водил в оперетту. Которую мальчик, разумеется, терпеть не мог. Потом они ехали через полгорода, куда-то чуть не на Химмаш, ночевать к папе в общагу этого долбаного Химмаша. В комнате было всего две кровати, причем второй жилец там практически не жил, очень редко жил, и у папы, стало быть, была почти отдельная комната. Но спал мальчик с папой все равно на одной теснючей кровати вдвоем. Нельзя, что ли, было лишнего белья купить, чтобы соседнюю кровать занимать… Да матрац бы на пол купили — делов-то. И вот надо же, мой знакомый ё'бургский, дьяхан с джипешником, за сорок перевалило, все это помнит и даже вот мне рассказал. Помнит еще, что папа мальчика кормил каким-то якобы, очень вкусным салом со шкварками… бееее.
1 2 3 4