Как-то в тюрьме Соледад наша группа обсуждала наилучший распорядок дня. Один из группы сказал, что он может себе позволить сидеть только двадцать минут утром, а вечером – вообще нет. А когда я спросил его, почему, он ответил, что у него-де очень много дел – работа, курсы французского языка, писанье писем, групповая терапия, любимые телевизионные программы, а потому времени нет. Другие члены группы рассмеялись и заметили, что поскольку он «сел» на пятнадцать лет, уж время-то у него есть. Острота этого случая ясно показала, как ум постоянно ищет удовлетворения за пределами себя и редко дает себе возможность стать свободным.
Когда твердо соблюдаешь ежедневность практики, то общая внимательность становится заметной и в ходе всего дня. Она не является специфической, ежемгновенной, такой, какой бывает во время сидячей медитации, – ведь наша повседневность так активна и полна старых привычек и отвлекающих факторов; однако постепенно механичность нашей реакции на окружающее попадает в свет осознавания и становится основанием для постоянной практики, будь то во время вождения автомобиля, приготовления пищи, ухода за детьми, ответов по телефону или заваривания чая. Все, что мы делаем, становится почвой для расширения внимательности.
Сначала мы обнаруживаем, что есть много такого, чего прежде не осознавали: к примеру, в ощущении руки на телефонной трубке мы не различали холодка пластмассы; или же, поднимая эту трубку, мы не замечали напряжения мускулов руки; мы не замечали прикосновения трубки к уху или даже намерения говорить. По мере того, как расширяется повседневная практика, осознавание раскрывается и охватывает больший объем нашей активности. Когда же эта общая внимательность окрепнет, мы, например, замечаем, что если у нас неожиданно появляется гнев, мы сейчас же осознаём его. Он узнан до того, как выразился в словах или в поступках, до того, как вышел из-под контроля. Мы замечаем, как автоматически исследуем сильные перерывы в потоке. Мы обнаруживаем, что чем раньше осознаём происходящее, тем больше наш выбор, какой путь избрать. И если мы видим, что вот-вот потеряемся в какой-нибудь мысли, в какой-то эмоции, в каком-то желании, мы все-таки располагаем моментом выбора: «Я делал это уже десять раз и потом всегда жалел о случившемся; и вот опять то же самое. Думаю, на сей раз я освобожусь от этого и увижу, что почувствую теперь».
Такая всеохватная внимательность служит общим мерилом; она появляется благодаря самопобуждению к более глубокому взгляду на себя. Болезненные отношения и желания, когда мы видим их приближение, имеют меньше возможности появиться в уме в состоянии полной зрелости. Имеет значение не столько то, что возникает в уме, сколько то, как быстро мы осознаем, как быстро обращаем внимание на присутствие этого, как скоро отпадает забвение в самоотождествлении. Достаточно даже секунды, чтобы различить захваченность каким-нибудь состоянием ума и радость, которая мгновенье спустя говорит: «Опять то же самое; как интересно, больше это меня так не увлекает!» Подобное чувство очаровывает, потому что постижение: «Как здорово! Я свободен от гнева!» – часто сопровождается признанием того факта, что в этот момент мы свободны от всего, – кроме гордости тем, как мы свободны.
Когда высокая ценность работы над собой становится более очевидной, мы подходим к практике с большей чистотой. Собственно, для того, кто изучает с чистыми мотивами, возможно приобрести многое даже у не вполне безгрешного учителя, – именно благодаря чистоте своей увлеченности. Такой ученик, достаточно чистый, чтобы не осуждать даже видимые недостатки своего учителя, хранит пришедшие через него чистейшие поучения и повсюду находит мудрость. И правда – именно чистота, бескорыстие и ясность намерения, которые мы вносим в практику, открывают нас для самых тонких аспектов учения. «Тайна» тайных учений – это наша готовность услышать то, что нам предложено, та «личная сила», о которой говорит Дон Хуан.
Есть история, иллюстрирующая важность нашего отношения к практике; в ней рассказывается о старом китайском крестьянине, который, после многолетних желаний обрести большее понимание, слышит наконец о том, что через их провинцию проходит известный наставник медитации. Закончив весеннюю посадку риса, он несколько дней идет пешком в поисках учителя; придя к учителю и его ученикам, он просит принять его. Днем ему дозволяют увидеть наставника. С величайшим смирением он предстает перед учителем и просит дать ему какую-нибудь практику медитации, чтобы он мог с ней работать, чтобы это дало ему какое-то прозрение, какое-то понимание загадок жизни, которые он видит повсюду вокруг себя. Наставник, увидев чистоту мотивов крестьянина, удовлетворяет просьбу и объясняет, что мантра, которую он собирается ему дать, облечена силой тысячелетнего употребления монахами в монастырях его родины. На свитке мастер пишет по-китайски: «ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ». Крестьянин полон признательности и многословно благодарит мастера за помощь. Когда он собирается удалиться, мастер говорит ему: «Работай с этой мантрой каждый день и возвращайся ко мне через месяц – расскажешь, как у тебя идут дела».
Крестьянин возвращается домой и сейчас же развертывает свиток. Он начинает медленно читать мантру вслух и повторяет это несколько раз, чтобы лучше с ней ознакомиться. Но китайский иероглиф для слова «хум» по внешности очень сходен с иероглифом для слова «бык»; и вот крестьянин неправильно читает последнее слово. Он начинает внутреннее усвоение мантры следующим образом: «ом мани падме бык; ом мани падме бык; ом мани падме бык».
Он настойчиво трудится, чтобы поддержать действие мантры, снова и снова напоминает себе, что нужно возвращаться к практике; когда он пашет, он пашет для мантры; когда сидит, он сидит для мантры; когда он таскает воду, он таскает ее для мантры. И чем больше сил он отдает мантре, тем шире раскрывается его ум, тем глубже становится понимание. Проходят недели; ум становится все более ясным, он чувствует все большую признательность силе практики за раскрытие истины. Его жизнь расширилась, его взаимоотношения с женой и детьми лучше, чем когда-либо. К тому времени, когда ему нужно вернуться к наставнику, он чувствует себя счастливее, чем когда-либо прежде. Даже когда он снова идет по длинной дороге к стоянке наставника, он продолжает повторять мантру: «ом мани падме бык; ом мани падме бык».
Прибыв к учителю, он идет прямо к нему и говорит: «Я очень хочу поблагодарить вас за то, что вы дали мне эту практику. Целый день я повторяю: „ом мани падме бык, ом мани падме бык!“» Здесь брови мастера поднимаются вверх на два дюйма, и он восклицает: «Что такое?! Не „ом мани падме бык“, а „ом мани падме хум“. Наставник объясняет крестьянину, что тот каким-то образом неправильно понял мантру, данную ему мастером, что ему надобно чтить тот способ, которым она произносилась целые тысячелетия. Он велит крестьянину вернуться домой и заново начать практику.
После бесчисленных извинений крестьянин возвращается домой; он опечален и несколько пал духом. День за днем он старается ввести в ум новую мантру, но без особой пользы. Скоро он обнаруживает, что его ум наполнен смущением и сомнениями. Вернувшись к учителю в унынии и смятении, он умоляет его заново укрепить быстро разрушающуюся практику. Наставник улыбается про себя, признавая, что сила практики крестьянина заключалась в чистоте цели, которая во время их предыдущей встречи оказалась поколебленной. «Для тебя, – шепчет учитель, – мантра будет такой: ом мани падме бык; ом мани падме бык».
В ходе практики наступает такое время, когда чистота наших намерений будет всем, что мы имеем, и никакие слова не смогут оказать заметной помощи; когда вам кажется, что вы полностью затерялись и лишены надежды, просто отмечайте состояние болезненного смятения с терпеньем и какой-то глубокой нежностью; это все, что можно сделать. Когда мы просто сидим в данный момент, каков он есть, когда ум не обладает ясностью, и мы не обладаем способностью проникнуть через какое-нибудь глубокое препятствие, – такой способ действий может весьма великодушно дать нам возможность раскрыться для самих себя. Тогда мы просто практикуем сострадание и самоприятие, чтобы и далее очищать свой ум.
Самое большое, что может сделать книга, подобная этой, – подготовить нас к предстоящей практике. Чтение книги о медитации, как и чтение книги о плаванье, не перенесет нас на дальний берег. Слова так же пусты, как и помыслы; и только прямое переживание того, что происходит в данный момент, приводит нас к полному пониманию истины. Только благодаря собственному столкновению с препятствиями для нашей естественной мудрости мы начинаем постепенно пробуждаться.
25. Цветок
Когда мы начинаем пробуждаться, мы видим, как внутри нас что-то раскрывается, подобно цветку. Мы отмечаем, что это «нечто» замещает наш образ того, какими должны быть вещи. Мы открываем, что мы не так уж твердо решаем всегда знать, кто мы такие. Именно переживание кажется самым важным; именно в бытии мы находим ценность. Кажется, что по мере того, как мы освободились от переживания обладания и просто даем возможность развернуться переживанию, цветок раскрывается все больше и больше, – больше и больше раскрывается сердце. И мы как-то чувствуем, что все пойдет хорошо, что вещи действуют именно так, как это предполагается. Иногда они болезненны, иногда вызывают экстаз; но каким-то образом все оказывается совершенным. По мере того, как мы проникаем все глубже и глубже, становится очевидным, что как раз ясность виденья питает наше раскрытие, тогда как сам наблюдаемый объект имеет мало значения. Нам трудно вообразить, как это мы когда-то могли не видеть прежде всего этого совершенства или как можем когда-либо его утратить вновь. Разве сможем мы когда-либо снова оказаться слепыми по отношению к тому, каким простым, легким, естественным, совершенным образом существуют вещи? Переживание – это просто само переживание. И если, вглядываясь в этот цветок, мы видим в нем момент жадности или эгоизма, или страха, мы видим здесь его в контексте этого совершенства, внутри этой ясности; и это подобно еще одному лепестку цветка. Мы видим, что все это естественно. Эгоизм не заставляет нас чувствовать себя отдельными. Мы видим, как естественно мы эгоистичны; но в этом виденье нет самоосуждения. Мы видим все просто таким, каково оно есть, – совершенным. Из-за этого нет необходимости быть отделенными. Мы полны прощенья к себе, полны освобождения, полны понимания. Все это существует, но это не мы. Это еще какой-то хлам. В нас есть место для всего этого. Итак, мы наконец становимся теми, кем всегда хотели быть, свободными от множества оберегаемых образов себя, от чувства нехватки, которая в прошлом служила причиной столь многих неудобств. Но мы видим, что нам необходимо освободиться даже от этого «чудесного я». Существо, которым мы стали, все еще остается отдельным, хотя и более здоровым. Продолжает существовать этот тонкий «кто-то», переживающий все это и желающий продолжения раскрытия. Существует кто-то, не вполне растворившийся, не исчезнувший; все еще остается кто-то, кто смотрит на совершенство вещей. И тогда мы понимаем, что для рождения плода цветок должен умереть.
Мы узнаем, что цветок существует всего лишь на более тонком уровне ума, что и его совершенство также оказывается понятием о том, каковы веши; и оно может стать тонким разделением, которое позволяет «кому-то» наблюдать совершенство всего происходящего. Мы видим, что должны не мешать цветку быть таким, чтобы он смог опасть и оставить нам плод.
Нет никакой возможности описать плод, так как неважно какими бы словами мы ни пытались описывать его, мы все еще описываем цветок. Плод не существует ни в уме, ни в языке. Ум дает форму цветку; но для того, чтобы проявился плод, нужно оставить привязанность к форме и к уму, нужно, чтобы выступило на поверхность наше первоначальное лицо.
Этот плод, созревший в существах, подобных Христу и Будде, не имеет семян; там нет ничего, что должно вновь родиться, нет желаний, создающих карму, нет жажды удовлетворения. Этот плод не погибает, а остается в качестве приношения всем тем, кто приходит позже.
26. Руководство-инструкция по медитации на умирании
(Медленно, впитывая, прочесть для себя – или другу вслух)
Приведите свое осознавание в тело. Переведите внимание на уровень ощущения, чувства в теле.
Почувствуйте тяжесть, плотность головы, когда она покоится на шее. Почувствуйте силу шеи, ее толщину, ее вещественность. Плоскость и твердость плеч.
Почувствуйте вес руки у плеча. Почувствуйте сбитость торса и тела. Почувствуйте толщину этого тела – сосуда.
Не гонитесь за ощущением. Просто получайте то, что возникает в этом теле, где мы обитаем.
Почувствуйте его плотность; почувствуйте силу тяжести, когда ягодицы покоятся на подушке, а колени касаются пола.
Почувствуйте возникающие ощущения то здесь, то там в этой форме. Множественные покалывания и ощущения. Кажется, будто они воспринимаются чем-то более тонким – телом опознавания, которое переживает ощущения плотного тела, которое воспринимает эти уколы и вибрации. Это тело легче, чем тяжесть, чем весомость сосуда. Это тело света.
Войдите в это тело опознавания, которое переживает звук, как слушанье, которое переживает свет, как виденье, которое чувствует вкус, которое познает жизнь, когда она пережита в этой весомой форме.
Почувствуйте… ощутите внутри этого весомого тела более легкое тело. Это легкое тело, которое воспринимает ощущения, производимые в более весомой форме.
Каждое дыхание, входящее в весомое тело, переживается этим более легким телом в виде ощущения. Каждое дыхание, входящее в весомое тело, поддерживает это легкое тело, сохраняет равновесие, позволяющее оставаться этому телу осознавания.
Пусть это осознавание утвердится очень бдительно и очень осторожно на каждом вдохе и на каждом выдохе. Почувствуйте соприкосновение весомого тела с легким. Почувствуйте легкое тело в весомом, как в колыбели; они связаны с каждым дыханием и поддержаны им.
Только осознавание и ощущение. Переживание жизни в теле, поддержанное дыханием.
Прочувствуйте каждое дыхание. Прочувствуйте это тонкое равновесие от мгновенья к мгновенью, как ощущение, как само осознавание.
Делайте каждый вдох и каждый выдох, как если бы они были последними. Переживайте каждый вдох, как если бы за ним никогда не следовал другой. Каждое дыхание – последнее.
Каждое дыхание кончается без того, чтобы за ним следовало другое, разрывая связь между легким телом и весомым телом. Последнее дыхание. Конец жизненного пути.
Как отвечает ум на то, что больше нет дыхания, на то, что больше нет жизни? Какова мысль о том, что «больше нет вдоха, нет выдоха»?
Каждое дыхание – последнее. Освободитесь. Не удерживайте его.
Пусть каждое дыхание уйдет. Позвольте себе умереть.
Каждая мысль исчезает в пространстве. Время жизни окончено. Конечный момент. Освободитесь. Позвольте себе умереть.
Освободитесь от страха. Освободитесь от страстного желания. Раскройтесь для смерти. Вступите в смерть. Позвольте себе умереть. Умрите сию же секунду. Не держитесь ни за что. Просто умрите.
Освободитесь от мыслей. Освободитесь даже от представлений о смерти и жизни. Просто умрите. Освободитесь сразу же, целиком и полностью.
Идите далее сейчас же. Умирайте легко, погружайтесь в свет. Свободно парите.
С открытым сердцем освободитесь от всех вещей, удерживающих вас. Освободитесь от своего имени. Освободитесь от своего тела. Освободитесь от своего ума. Свободно парите. Позвольте себе умереть.
Не бойтесь. Держаться не за что. Легкое тело теперь свободно каждое мгновенье. Идите далее сейчас же. Мягко вступите в свет. Освободитесь от плотного тела, освободитесь от этого воплощения сейчас.
Свободно парите. Умрите, погрузившись в свет.
Идите в чистое, открытое сиянье своей изначальной природы. Только пространство. Пространство парит в пространстве. Умрите, погрузитесь в него. Освободитесь; освободитесь полностью. Войдите в свет. Только свет, парящий в обширном пространстве. Чистый ум. Открытое сердце. Освободитесь.
Освободитесь от своего знания. Освободитесь от своего незнания. Все, что приходит на ум, старо. Любая возникающая мысль – всего лишь старая мысль. Теперь парите свободными от всего этого. Позвольте себе умереть. Только чистое осознавание. Сам свет, переживающий себя в самом себе. Пространство внутри пространства. Свет внутри света.
Полностью ушли. Ушли по ту сторону. Ничего внутри. Ничего вне. Только «бытность». Только пространство. Чистое осознавание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Когда твердо соблюдаешь ежедневность практики, то общая внимательность становится заметной и в ходе всего дня. Она не является специфической, ежемгновенной, такой, какой бывает во время сидячей медитации, – ведь наша повседневность так активна и полна старых привычек и отвлекающих факторов; однако постепенно механичность нашей реакции на окружающее попадает в свет осознавания и становится основанием для постоянной практики, будь то во время вождения автомобиля, приготовления пищи, ухода за детьми, ответов по телефону или заваривания чая. Все, что мы делаем, становится почвой для расширения внимательности.
Сначала мы обнаруживаем, что есть много такого, чего прежде не осознавали: к примеру, в ощущении руки на телефонной трубке мы не различали холодка пластмассы; или же, поднимая эту трубку, мы не замечали напряжения мускулов руки; мы не замечали прикосновения трубки к уху или даже намерения говорить. По мере того, как расширяется повседневная практика, осознавание раскрывается и охватывает больший объем нашей активности. Когда же эта общая внимательность окрепнет, мы, например, замечаем, что если у нас неожиданно появляется гнев, мы сейчас же осознаём его. Он узнан до того, как выразился в словах или в поступках, до того, как вышел из-под контроля. Мы замечаем, как автоматически исследуем сильные перерывы в потоке. Мы обнаруживаем, что чем раньше осознаём происходящее, тем больше наш выбор, какой путь избрать. И если мы видим, что вот-вот потеряемся в какой-нибудь мысли, в какой-то эмоции, в каком-то желании, мы все-таки располагаем моментом выбора: «Я делал это уже десять раз и потом всегда жалел о случившемся; и вот опять то же самое. Думаю, на сей раз я освобожусь от этого и увижу, что почувствую теперь».
Такая всеохватная внимательность служит общим мерилом; она появляется благодаря самопобуждению к более глубокому взгляду на себя. Болезненные отношения и желания, когда мы видим их приближение, имеют меньше возможности появиться в уме в состоянии полной зрелости. Имеет значение не столько то, что возникает в уме, сколько то, как быстро мы осознаем, как быстро обращаем внимание на присутствие этого, как скоро отпадает забвение в самоотождествлении. Достаточно даже секунды, чтобы различить захваченность каким-нибудь состоянием ума и радость, которая мгновенье спустя говорит: «Опять то же самое; как интересно, больше это меня так не увлекает!» Подобное чувство очаровывает, потому что постижение: «Как здорово! Я свободен от гнева!» – часто сопровождается признанием того факта, что в этот момент мы свободны от всего, – кроме гордости тем, как мы свободны.
Когда высокая ценность работы над собой становится более очевидной, мы подходим к практике с большей чистотой. Собственно, для того, кто изучает с чистыми мотивами, возможно приобрести многое даже у не вполне безгрешного учителя, – именно благодаря чистоте своей увлеченности. Такой ученик, достаточно чистый, чтобы не осуждать даже видимые недостатки своего учителя, хранит пришедшие через него чистейшие поучения и повсюду находит мудрость. И правда – именно чистота, бескорыстие и ясность намерения, которые мы вносим в практику, открывают нас для самых тонких аспектов учения. «Тайна» тайных учений – это наша готовность услышать то, что нам предложено, та «личная сила», о которой говорит Дон Хуан.
Есть история, иллюстрирующая важность нашего отношения к практике; в ней рассказывается о старом китайском крестьянине, который, после многолетних желаний обрести большее понимание, слышит наконец о том, что через их провинцию проходит известный наставник медитации. Закончив весеннюю посадку риса, он несколько дней идет пешком в поисках учителя; придя к учителю и его ученикам, он просит принять его. Днем ему дозволяют увидеть наставника. С величайшим смирением он предстает перед учителем и просит дать ему какую-нибудь практику медитации, чтобы он мог с ней работать, чтобы это дало ему какое-то прозрение, какое-то понимание загадок жизни, которые он видит повсюду вокруг себя. Наставник, увидев чистоту мотивов крестьянина, удовлетворяет просьбу и объясняет, что мантра, которую он собирается ему дать, облечена силой тысячелетнего употребления монахами в монастырях его родины. На свитке мастер пишет по-китайски: «ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ». Крестьянин полон признательности и многословно благодарит мастера за помощь. Когда он собирается удалиться, мастер говорит ему: «Работай с этой мантрой каждый день и возвращайся ко мне через месяц – расскажешь, как у тебя идут дела».
Крестьянин возвращается домой и сейчас же развертывает свиток. Он начинает медленно читать мантру вслух и повторяет это несколько раз, чтобы лучше с ней ознакомиться. Но китайский иероглиф для слова «хум» по внешности очень сходен с иероглифом для слова «бык»; и вот крестьянин неправильно читает последнее слово. Он начинает внутреннее усвоение мантры следующим образом: «ом мани падме бык; ом мани падме бык; ом мани падме бык».
Он настойчиво трудится, чтобы поддержать действие мантры, снова и снова напоминает себе, что нужно возвращаться к практике; когда он пашет, он пашет для мантры; когда сидит, он сидит для мантры; когда он таскает воду, он таскает ее для мантры. И чем больше сил он отдает мантре, тем шире раскрывается его ум, тем глубже становится понимание. Проходят недели; ум становится все более ясным, он чувствует все большую признательность силе практики за раскрытие истины. Его жизнь расширилась, его взаимоотношения с женой и детьми лучше, чем когда-либо. К тому времени, когда ему нужно вернуться к наставнику, он чувствует себя счастливее, чем когда-либо прежде. Даже когда он снова идет по длинной дороге к стоянке наставника, он продолжает повторять мантру: «ом мани падме бык; ом мани падме бык».
Прибыв к учителю, он идет прямо к нему и говорит: «Я очень хочу поблагодарить вас за то, что вы дали мне эту практику. Целый день я повторяю: „ом мани падме бык, ом мани падме бык!“» Здесь брови мастера поднимаются вверх на два дюйма, и он восклицает: «Что такое?! Не „ом мани падме бык“, а „ом мани падме хум“. Наставник объясняет крестьянину, что тот каким-то образом неправильно понял мантру, данную ему мастером, что ему надобно чтить тот способ, которым она произносилась целые тысячелетия. Он велит крестьянину вернуться домой и заново начать практику.
После бесчисленных извинений крестьянин возвращается домой; он опечален и несколько пал духом. День за днем он старается ввести в ум новую мантру, но без особой пользы. Скоро он обнаруживает, что его ум наполнен смущением и сомнениями. Вернувшись к учителю в унынии и смятении, он умоляет его заново укрепить быстро разрушающуюся практику. Наставник улыбается про себя, признавая, что сила практики крестьянина заключалась в чистоте цели, которая во время их предыдущей встречи оказалась поколебленной. «Для тебя, – шепчет учитель, – мантра будет такой: ом мани падме бык; ом мани падме бык».
В ходе практики наступает такое время, когда чистота наших намерений будет всем, что мы имеем, и никакие слова не смогут оказать заметной помощи; когда вам кажется, что вы полностью затерялись и лишены надежды, просто отмечайте состояние болезненного смятения с терпеньем и какой-то глубокой нежностью; это все, что можно сделать. Когда мы просто сидим в данный момент, каков он есть, когда ум не обладает ясностью, и мы не обладаем способностью проникнуть через какое-нибудь глубокое препятствие, – такой способ действий может весьма великодушно дать нам возможность раскрыться для самих себя. Тогда мы просто практикуем сострадание и самоприятие, чтобы и далее очищать свой ум.
Самое большое, что может сделать книга, подобная этой, – подготовить нас к предстоящей практике. Чтение книги о медитации, как и чтение книги о плаванье, не перенесет нас на дальний берег. Слова так же пусты, как и помыслы; и только прямое переживание того, что происходит в данный момент, приводит нас к полному пониманию истины. Только благодаря собственному столкновению с препятствиями для нашей естественной мудрости мы начинаем постепенно пробуждаться.
25. Цветок
Когда мы начинаем пробуждаться, мы видим, как внутри нас что-то раскрывается, подобно цветку. Мы отмечаем, что это «нечто» замещает наш образ того, какими должны быть вещи. Мы открываем, что мы не так уж твердо решаем всегда знать, кто мы такие. Именно переживание кажется самым важным; именно в бытии мы находим ценность. Кажется, что по мере того, как мы освободились от переживания обладания и просто даем возможность развернуться переживанию, цветок раскрывается все больше и больше, – больше и больше раскрывается сердце. И мы как-то чувствуем, что все пойдет хорошо, что вещи действуют именно так, как это предполагается. Иногда они болезненны, иногда вызывают экстаз; но каким-то образом все оказывается совершенным. По мере того, как мы проникаем все глубже и глубже, становится очевидным, что как раз ясность виденья питает наше раскрытие, тогда как сам наблюдаемый объект имеет мало значения. Нам трудно вообразить, как это мы когда-то могли не видеть прежде всего этого совершенства или как можем когда-либо его утратить вновь. Разве сможем мы когда-либо снова оказаться слепыми по отношению к тому, каким простым, легким, естественным, совершенным образом существуют вещи? Переживание – это просто само переживание. И если, вглядываясь в этот цветок, мы видим в нем момент жадности или эгоизма, или страха, мы видим здесь его в контексте этого совершенства, внутри этой ясности; и это подобно еще одному лепестку цветка. Мы видим, что все это естественно. Эгоизм не заставляет нас чувствовать себя отдельными. Мы видим, как естественно мы эгоистичны; но в этом виденье нет самоосуждения. Мы видим все просто таким, каково оно есть, – совершенным. Из-за этого нет необходимости быть отделенными. Мы полны прощенья к себе, полны освобождения, полны понимания. Все это существует, но это не мы. Это еще какой-то хлам. В нас есть место для всего этого. Итак, мы наконец становимся теми, кем всегда хотели быть, свободными от множества оберегаемых образов себя, от чувства нехватки, которая в прошлом служила причиной столь многих неудобств. Но мы видим, что нам необходимо освободиться даже от этого «чудесного я». Существо, которым мы стали, все еще остается отдельным, хотя и более здоровым. Продолжает существовать этот тонкий «кто-то», переживающий все это и желающий продолжения раскрытия. Существует кто-то, не вполне растворившийся, не исчезнувший; все еще остается кто-то, кто смотрит на совершенство вещей. И тогда мы понимаем, что для рождения плода цветок должен умереть.
Мы узнаем, что цветок существует всего лишь на более тонком уровне ума, что и его совершенство также оказывается понятием о том, каковы веши; и оно может стать тонким разделением, которое позволяет «кому-то» наблюдать совершенство всего происходящего. Мы видим, что должны не мешать цветку быть таким, чтобы он смог опасть и оставить нам плод.
Нет никакой возможности описать плод, так как неважно какими бы словами мы ни пытались описывать его, мы все еще описываем цветок. Плод не существует ни в уме, ни в языке. Ум дает форму цветку; но для того, чтобы проявился плод, нужно оставить привязанность к форме и к уму, нужно, чтобы выступило на поверхность наше первоначальное лицо.
Этот плод, созревший в существах, подобных Христу и Будде, не имеет семян; там нет ничего, что должно вновь родиться, нет желаний, создающих карму, нет жажды удовлетворения. Этот плод не погибает, а остается в качестве приношения всем тем, кто приходит позже.
26. Руководство-инструкция по медитации на умирании
(Медленно, впитывая, прочесть для себя – или другу вслух)
Приведите свое осознавание в тело. Переведите внимание на уровень ощущения, чувства в теле.
Почувствуйте тяжесть, плотность головы, когда она покоится на шее. Почувствуйте силу шеи, ее толщину, ее вещественность. Плоскость и твердость плеч.
Почувствуйте вес руки у плеча. Почувствуйте сбитость торса и тела. Почувствуйте толщину этого тела – сосуда.
Не гонитесь за ощущением. Просто получайте то, что возникает в этом теле, где мы обитаем.
Почувствуйте его плотность; почувствуйте силу тяжести, когда ягодицы покоятся на подушке, а колени касаются пола.
Почувствуйте возникающие ощущения то здесь, то там в этой форме. Множественные покалывания и ощущения. Кажется, будто они воспринимаются чем-то более тонким – телом опознавания, которое переживает ощущения плотного тела, которое воспринимает эти уколы и вибрации. Это тело легче, чем тяжесть, чем весомость сосуда. Это тело света.
Войдите в это тело опознавания, которое переживает звук, как слушанье, которое переживает свет, как виденье, которое чувствует вкус, которое познает жизнь, когда она пережита в этой весомой форме.
Почувствуйте… ощутите внутри этого весомого тела более легкое тело. Это легкое тело, которое воспринимает ощущения, производимые в более весомой форме.
Каждое дыхание, входящее в весомое тело, переживается этим более легким телом в виде ощущения. Каждое дыхание, входящее в весомое тело, поддерживает это легкое тело, сохраняет равновесие, позволяющее оставаться этому телу осознавания.
Пусть это осознавание утвердится очень бдительно и очень осторожно на каждом вдохе и на каждом выдохе. Почувствуйте соприкосновение весомого тела с легким. Почувствуйте легкое тело в весомом, как в колыбели; они связаны с каждым дыханием и поддержаны им.
Только осознавание и ощущение. Переживание жизни в теле, поддержанное дыханием.
Прочувствуйте каждое дыхание. Прочувствуйте это тонкое равновесие от мгновенья к мгновенью, как ощущение, как само осознавание.
Делайте каждый вдох и каждый выдох, как если бы они были последними. Переживайте каждый вдох, как если бы за ним никогда не следовал другой. Каждое дыхание – последнее.
Каждое дыхание кончается без того, чтобы за ним следовало другое, разрывая связь между легким телом и весомым телом. Последнее дыхание. Конец жизненного пути.
Как отвечает ум на то, что больше нет дыхания, на то, что больше нет жизни? Какова мысль о том, что «больше нет вдоха, нет выдоха»?
Каждое дыхание – последнее. Освободитесь. Не удерживайте его.
Пусть каждое дыхание уйдет. Позвольте себе умереть.
Каждая мысль исчезает в пространстве. Время жизни окончено. Конечный момент. Освободитесь. Позвольте себе умереть.
Освободитесь от страха. Освободитесь от страстного желания. Раскройтесь для смерти. Вступите в смерть. Позвольте себе умереть. Умрите сию же секунду. Не держитесь ни за что. Просто умрите.
Освободитесь от мыслей. Освободитесь даже от представлений о смерти и жизни. Просто умрите. Освободитесь сразу же, целиком и полностью.
Идите далее сейчас же. Умирайте легко, погружайтесь в свет. Свободно парите.
С открытым сердцем освободитесь от всех вещей, удерживающих вас. Освободитесь от своего имени. Освободитесь от своего тела. Освободитесь от своего ума. Свободно парите. Позвольте себе умереть.
Не бойтесь. Держаться не за что. Легкое тело теперь свободно каждое мгновенье. Идите далее сейчас же. Мягко вступите в свет. Освободитесь от плотного тела, освободитесь от этого воплощения сейчас.
Свободно парите. Умрите, погрузившись в свет.
Идите в чистое, открытое сиянье своей изначальной природы. Только пространство. Пространство парит в пространстве. Умрите, погрузитесь в него. Освободитесь; освободитесь полностью. Войдите в свет. Только свет, парящий в обширном пространстве. Чистый ум. Открытое сердце. Освободитесь.
Освободитесь от своего знания. Освободитесь от своего незнания. Все, что приходит на ум, старо. Любая возникающая мысль – всего лишь старая мысль. Теперь парите свободными от всего этого. Позвольте себе умереть. Только чистое осознавание. Сам свет, переживающий себя в самом себе. Пространство внутри пространства. Свет внутри света.
Полностью ушли. Ушли по ту сторону. Ничего внутри. Ничего вне. Только «бытность». Только пространство. Чистое осознавание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17