Уже далеко за полдень, и я отсылаю Анг-Таркэ и Саркэ в нижний лагерь IV. Они уходят несколько обеспокоенные, так как им предстоит сложный спуск. Я уверен, что Анг-Таркэ не поленится вырубить по пути дополнительные ступени и в случае необходимости соорудит сверху донизу настоящую лестницу…
– Good night, sir!
Крепкие рукопожатия, и наши шерпы скрываются из глаз; мы уже начинаем устраиваться на ночь. Постепенно наплывает туман, поднимается ледяной ветер, бросающий в лицо колючие снежинки.
Аппетита нет ни у меня, ни у Ляшеналя. Однако мы пересиливаем себя и готовим чай. Одновременно выкладываю в ряд всю коллекцию пилюль и порошков, которые Удо строго-настрого приказал нам принимать.
Несмотря на предсказание Ляшеналя, комфорт весьма относителен. Мы поспешно залезаем в спальные мешки, не забыв запихнуть туда же ботинки, чтобы они не замерзли. Ночь проходит превосходно.
На рассвете с тревогой выглядываю из палатки. Восходит солнце, небо чистое, очень холодно.
Сегодня муссон, кажется, нас еще помиловал. Настроение сразу поднимается, так как последние известия нагнали на меня страх. Мы сейчас идем наперегонки со временем.
Сразу после прихода Анг-Таркэ и Саркэ перераспределяем груз и собираем рюкзаки. Скорее прочь от этого серака, где так холодно! Уходя, оставляем здесь одну палатку. Вторую берем для лагеря V.
Длинный траверс влево по леднику «Серпа» позволяет обойти зону разорванных сераков. Таким образом мы попадаем на дно очень широкой, лежащей среди крутых снежных полей ложбины, где препятствий немного.
Идем молча, с полным напряжением. Груз прижимает к земле. Каждый размышляет о том, что нас ждет в ближайшие дни. Меня больше всего беспокоит муссон; сегодня 2 июня, вряд ли можно надеяться больше чем на четыре дня хорошей погоды.
За четыре дня все может быть сделано. Но нельзя терять ни минуты. Теперь у нас в руках важный козырь: на этом большом снежном поле не встретится никаких технических трудностей. Это вызывает в нас непоколебимую уверенность.
Ни Ляшеналь, ни я ни на минуту не сомневаемся в победе.
Мы часто останавливаемся, чтобы достать конфету или кусок неизменно соблазнительной нуги. Обернувшись, мы видим головокружительное зрелище: плато лагеря II выглядит как носовой платок, большой ледник Аннапурны, на пересечение которого требуется больше часа, кажется отсюда малюсенькой ледяной полоской. Вдали, за Большим Барьером, отчетливо виден Тибет, слева Дхаулагири частично закрыт громадной скальной стеной Аннапурны. Зигзаги наших следов виднеются на всем протяжении маршрута.
Разорванный ледовый гребень под самой вершиной производит странное впечатление. Он как будто причесывает густую шевелюру снежных вихрей, вздымаемых ветром. Разорванные клочья тумана проносятся над нами. Прямо над головой вздымается ввысь скала розоватого цвета, имеющая форму птичьего клюва. К этому "Птичьему Клюву" Она очень похожа на "Птичий Клюв" Грепона в массиве Монблана
ведет острое как нож скальное ребро.
– Уж как-нибудь мы отыщем местечко на этом ребре, чтобы установить наш "гроб"! – говорю я Ляшеналю во время остановки.
– Конечно, – соглашается он. – Там мы будем в полной безопасности, так как можно будет забить сколько угодно крючьев. Кроме того, там сухо.
Мы с Ляшеналем по очереди неутомимо прокладываем путь. Оба шерпа дышат тяжело. Нам также часто приходится останавливаться, чтобы восстановить дыхание. Два или три раза мы вынуждены совершать длительные траверсы, обходя сераки и громадную трещину. Глубоко проваливаемся в снег, и каждый шаг дается с невероятным трудом. Хотя мы и набираем высоту, кажется, что ребро не приближается.
– Черт возьми, это может доконать любого! – жалуется Ляшеналь.
Понемногу становится легче. Снег теперь более плотный, и мы проваливаемся не так глубоко.
У меня такое впечатление, что я лезу по гигантской крыше. Склон крутой, около 40°, но более или менее ровный. Идти на кошках можно. Через каждые десять метров – остановка. Очень холодно, и пальцы на ногах уже потеряли чувствительность. Никакого лишнего отдыха. "Вперед, к лагерю V!" – такова основная цель.
Подъем становится изнуряющим: под зубьями кошек наст продавливается, и мы снова проваливаемся.
– Проклятая корка! – ругается Ляшеналь.
Тратя последние запасы энергии, добираемся до нижних скал ребра.
– Черт возьми!
Горькое разочарование! Эти светлые скалы, столь соблазнительные на вид, залиты льдом. Никаких площадок, никаких зацепок.
Придется ставить палатку прямо на склоне!
Подходят шерпы. Сейчас мы находимся на высоте 7500 метров, и высота окончательно вывела их из строя. Они не могут вымолвить ни слова. Жестами они жалуются на головную боль. Все за работу!
С помощью ледоруба выравниваем площадку. Склон настолько крут, что приходится сбросить огромную массу снега. Через каждые 30 секунд я вынужден останавливаться для отдыха. Легкие отказываются работать, я задыхаюсь. Сердце стучит как молот. Шерпы, хотя и в худшем состоянии, чем мы, ухитряются работать по пять минут без перерыва. Через час площадка готова. Палатка вплотную прижата к скале, и ее можно привязать к двум забитым Ляшеналем крюкам.
На ломаном английском языке завожу с Анг-Таркэ следующий разговор:
– To-morrow morning Lachenal Sahib and Вага Sahib go to the summit of Annapurna.
– Yes, sir.
– You are the sirdar and the most experimented of all sherpas. I will be very glad that you come with us.
– Thank you, sir.
– We must have together the victory! Will you come with us?
Я считаю в эту минуту, что мой долг – удовлетворить законные стремления этих людей. Некоторая пауза. Затем Анг-Таркэ, признательный за предоставленную ему свободу выбора, сдержанно отвечает:
– Thank you very well, Bara Sahib! But my feet begin to freeze…
– Yes.
– …and I prefer go down to the camp IV… if it is possible.
– Of course, Ang-Tharkey. As you like it… In this case go down at once because it is late.
– Thank you, sir.
В два счета шерпы собирают свои рюкзаки. В последний момент они оборачиваются к нам. Чувствуется, что они беспокоятся, оставляя нас одних.
– Salam, sir… good luck!
– Salam and pay attention!
[– Завтра утром Ляшеналь-сагиб и Бара-сагиб пойдут на вершину Аннапурны.
– Да, сэр!
– Ты сирдар и наиболее опытный из шерпов. Я был бы рад, если бы ты пошел с нами.
– Спасибо, сэр.
– Мы должны вместе завоевать победу… Хочешь пойти с нами?
– Большое спасибо, Бара-сагиб!.. Но мои ноги начинают мерзнуть…
– Да.
– …и я предпочитаю вернуться в лагерь IV… если можно.
– Конечно, Анг-Таркэ. Как хочешь… В таком случае спускайся немедленно, так как уже поздно.
– Спасибо, сэр!
– Салям, сэр… желаю удачи!
– Салям, будьте осторожны!]
Через несколько минут две черные точки спускаются по склону. Странная психология у этих людей, прямота и самоотверженность которых общеизвестны. Они, несомненно, любят свои горы, и, однако, в тот момент, когда можно наконец пожать плоды длительных усилий, они предпочитают осторожно воздержаться. Правда, наша психология, вероятно, кажется им еще более странной.
Мы оба погружены в молчание. Оно неотвязно давит на нас. На этот раз мы уже не отступим.
Предстоит тяжелая ночь!
Место неудобное и ненадежное. Ветер сметает снег со склона, и он собирается у нашей палатки… Только бы не было слишком большой нагрузки на крышу!
Забитые в известняк крючья, воткнутые в снег ледорубы имеют, пожалуй, только моральное значение. В отношении безопасности мы не питаем особых иллюзий… В глубине души мы оба сильно опасаемся, что край площадки обрушится, увлекая палатку в бездну.
Сознание затуманено. С трудом могу сосредоточить на чем-либо свое внимание. Ничто меня не интересует. Разговор не клеится. С большим напряжением воли после взаимного подбадривания и встряхивания нам удается согреть немного чаю. С чисто воинской дисциплиной мы проглатываем обязательные порошки. Ничто не лезет в рот.
Последняя ночь перед штурмом!
Внезапно поднимается яростный ветер, нейлоновые полотнища оглушительно хлопают. Того и гляди палатка будет сорвана. С каждым порывом ветра хватаемся за стойки, как утопающий за соломинку. Начинается снегопад. Буря стонет и воет непрерывно. Мрачная обстановка действует на нервы.
Каждое движение требует огромного усилия воли.
О том, чтобы раздеться, не может быть и речь. Сняв ботинки, мы прячем их в спальные мешки и спешим залезть сами. Вот когда мы можем благословить Пьера Аллена! Наши мысли обращаются к верному другу, подготовившему для нас такое чудесное снаряжение.
– Проклятие! Что за ветер!
Ляшеналь устраивается у внешнего края палатки, я же прижимаюсь к склону. Обоим несладко: Ляшеналю ежеминутно кажется, что он свалится в пропасть. Мне же угрожает удушье под массой снега, непрестанно накапливающегося на палатке.
– К счастью, нейлон эластичен, – говорю я Ляшеналю, – иначе палатка разорвалась бы. Черт побери! Мой аппарат! Я забыл спрятать его в спальный мешок!
Протягиваю руку, ощупью нахожу драгоценный аппарат и кладу его на самое дно мешка, рядом с ботинками.
Какая кошмарная ночь!
Ляшеналь все больше сползает наружу, я все больше задыхаюсь. Мы с нетерпением считаем оставшиеся часы. Положение становится угрожающим: дышать больше нечем. Масса снега меня буквально раздавливает. Прижимаю руку к груди, как боксер в боевой стойке. Теперь я могу дышать.
Дикое завывание ветра рвет уши. Каждый порыв сопровождается оглушительным свистом. Обе стойки угрожающе гнутся. С силой отчаяния мы стараемся их удержать. Непонятно, как еще держится палатка. Самые худшие биваки не идут ни в какое сравнение с этой неравной, изнуряющей борьбой.
Мы совершенно отупели от крайней усталости, но буря не дает нам уснуть.
Сомневаясь в успехе нашей попытки, Ребюффа и Террай продолжают спуск к лагерю II. Там они встречают Кузи и Шаца, которые сообщают им последние новости. Ребюффа и Террай смертельно устали. Панзи и Айла, вероятно, тоже, так как на весь день исчезают в палатке шерпов. Кузи и Шац, напротив, чувствуют себя великолепно и очень рады возможности вновь пойти в одной связке.
На следующий день ранним утром они покидают лагерь II. Как было решено, их связка следует за нами с интервалом в один переход.
Террай понемногу приходит в себя. Он чувствует, что приближается решающая атака, и с обычной тщательностью готовится к выходу. Ребюффа что-то пишет.
После обеда начинает падать снежная крупа.
– Привет всем!
Белое привидение, проникающее в палатку, оказывается Ишаком!
– Остальные идут за мной. Входят Нуаель и Удо. С обычной
бесцеремонностью людей, залезающих с холода в палатку, они тут же начинают отряхиваться от снега. Время – 17 часов 30 минут.
– Как, – удивляется Ишак, – это вы?! Мы ожидали увидеть Кузи и Шаца.
– Да! Это всего лишь мы! Террай объясняет, что накануне им пришлось вернуться, не установив лагеря V, так как Ребюффа почти обморозил ноги.
– Мы снова выйдем завтра утром, – добавляет он.
Снаружи крупа сменилась снегом. Удо не терпится испытать действие кислорода. Используя свой авторитет, он заставляет нашего офицера связи прогуливаться в маске. Лицо Нуаеля превращается в звериное рыло, соединенное гибким шлангом с дюралевым баллоном. Точь-в-точь первый человек на Луне! Бедный Нуаель в своей невероятной шляпе, надвинутой на нос и уши, производит неотразимое комичное впечатление, которое не хочет оценить лишь он один.
После испытаний все собираются в палатке. Ишак, пользуясь магнием, делает несколько снимков.
– Знаешь, я хочу побить высотный рекорд применения магния!
Действительно, лагерь расположен на высоте 6000 метров, и весьма вероятно, что в гималайских экспедициях такие съемки производились не так уж часто.
После ужина небо проясняется. Появляются звезды. Большой Барьер укутан в белое покрывало, освещенное луной.
Последняя радиосводка очень тревожна: муссон уже достиг северной части Бенгалии, и, кроме того, сильные атмосферные возмущения надвигаются с запада.
На следующее утро, 2 июня, на небе ни облачка. Будет хороший день. Как обычно, Террай поднимается еще ночью. В шесть часов он с Ребюффа и двумя шерпами покидает лагерь. Солнце еще не взошло. В лагере IV мы еще спим беспробудным сном. Пока Террай преодолевает лавинный конус, Марсель Ишак производит киносъемку, пользуясь телеобъективом.
Постепенно Аннапурна оживает. Наблюдатель мог бы любоваться здесь удивительным зрелищем. В лагере II вокруг палаточного городка толпятся люди. Несколько выше Ребюффа и Террай с шерпами Панзи и Айлой вновь прокладывают путь по нижним склонам. Над лагерем III Кузи и Шац в сопровождении Ангавы и Путаркэ собираются пересекать большой кулуар. Наконец, на склоне ледника «Серп» Ляшеналь и я вместе с Анг-Таркэ и Саркэ снова топчем снег.
После обеда облака заполняют ущелье Миристи-Кхола и добираются до лагеря II. Через просвет Ишак замечает новое черное пятнышко у подножия острого ребра; вероятно, это лагерь V.
– Сделают ли они завтра утром решающую попытку? Все зависит от погоды!
Туман все более сгущается, слышатся крики. Ишак и Нуаель выходят вперед и обнаруживают блуждающих в тумане Ангаву и Путаркэ. Кузи и Шац были вынуждены отправить их вниз из лагеря IV, так как там оставалась лишь одна палатка (вторая была в лагере V).
Дополнительное снаряжение будет доставлено группой Ребюффа – Террай, которая перенесет сюда лагерь III. В свою очередь лагерь III будет вновь установлен силами группы, вышедшей из лагеря II.
В лагере IV настроение бодрое. Только что прибыли Ребюффа и Террай. Все находятся в хорошей форме. Террай размышляет над загадочной особенностью гималайских условий: четыре дня тому назад они с Ребюффа с трудом доползли сюда из лагеря III за семь часов. На этот раз им удалось осуществить дерзкий план, подобный которому вряд ли можно найти в истории гималайских экспедиций: выйдя на рассвете из лагеря II, они к 11 часам утра уже были в лагере III, полностью его сняли и поднялись до лагеря IV, выиграв таким образом драгоценный день… И при этом они несли вчетвером два высотных комплекта и более 10 килограммов продуктов. Ребюффа, подобно Ляшеналю, великолепно входит в форму.
Кузи и Шац встречают их с восторгом. На следующий день им пришлось бы самим, без всякой помощи, переносить лагерь, и это, естественно, им не улыбалось.
Аспирин, снотворное и другие снадобья, а также состояние радостного возбуждения, вызванного хорошей спортивной формой и надеждой на успех, делают свое дело: ночь для всех проходит великолепно.
3 июня 1950 года
3 июня. Первые проблески зари застают нас вцепившимися в стойки палатки в лагере V.
Понемногу ветер слабеет. К рассвету наступает штиль. Каждое движение требует героических усилий. Отчаянно пытаюсь сбросить с себя холодную мягкую гору, которая меня душит. Разум оцепенел. Каждая мысль сопряжена с усилием. Мы не произносим ни слова.
Какое отвратительное место! Воспоминание о нем всегда будет одним из худших в моей жизни.
У нас лишь одна забота: скорее отсюда уйти. Однако выходить сейчас нельзя. Нужно ждать первых лучей солнца.
5 часов 30 минут. Дальше пребывать в этом аду невозможно.
– Пошли, Бискант! Я не могу оставаться здесь ни минуты.
– Пошли!
У кого из нас хватит мужества согреть чаю? Хотя сознание и заторможено, однако мы представляем, сколько труда придется для этого затратить. Ни он, ни я не в состоянии. К черту! Обойдемся без чая.
И так уж каких усилий стоит вылезти из спального мешка и вытащить оттуда ботинки. От холода они сделались твердыми, как дерево. Надеть их удается лишь с большим трудом. Каждое движение вызывает одышку. Мы задыхаемся. Гетры также замерзли. Я ухитряюсь их зашнуровать, Ляшеналь – нет. Теперь очередь за рюкзаками.
– Бискант, веревку не берем?
– Ни к чему, – отрывисто отвечает Ляшеналь. Килограмм сэкономим.
Кладу в рюкзак тюбик сгущенного молока, несколько кусков нуги, пару носков… Как знать? В случае нужды их можно использовать вместо подшлемника. Укладываю аптечку. Фотоаппарат заряжен обычной пленкой, но у меня есть запасная кассета с цветной. Из глубины спального мешка вытаскиваю кинокамеру. Завожу пружину и проверяю вхолостую. Щелчок, остановка… камера не работает.
– Вот не везет!.. Стоило ее сюда тащить! – сокрушается Ляшеналь.
Этой ночью мороз был слишком сильным, и аппарат замерз даже в спальном мешке, несмотря на то что Ишак предусмотрительно применил специальную смазку. С огорчением оставляю аппарат в лагере. А мне так хотелось донести его до вершины! Ну что ж, киносъемка велась до высоты 7500 метров.
Вылезаем из палатки и надеваем кошки, которые теперь уже не придется снимать до вечера. Все, что можно, надето на нас, и рюкзаки совсем легки.
В шесть часов трогаемся в путь, радуясь, что кошмар остался позади. Погода прекрасная, но очень холодно. Зубья облегченных кошек глубоко впиваются в крутой ледово-фирновый склон.
Постепенно крутизна уменьшается, и склон становится более ровным. Фирн держит хорошо, но иногда корка проламывается, и мы барахтаемся в мягком, порошкообразном снегу, сильно затрудняющем движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Good night, sir!
Крепкие рукопожатия, и наши шерпы скрываются из глаз; мы уже начинаем устраиваться на ночь. Постепенно наплывает туман, поднимается ледяной ветер, бросающий в лицо колючие снежинки.
Аппетита нет ни у меня, ни у Ляшеналя. Однако мы пересиливаем себя и готовим чай. Одновременно выкладываю в ряд всю коллекцию пилюль и порошков, которые Удо строго-настрого приказал нам принимать.
Несмотря на предсказание Ляшеналя, комфорт весьма относителен. Мы поспешно залезаем в спальные мешки, не забыв запихнуть туда же ботинки, чтобы они не замерзли. Ночь проходит превосходно.
На рассвете с тревогой выглядываю из палатки. Восходит солнце, небо чистое, очень холодно.
Сегодня муссон, кажется, нас еще помиловал. Настроение сразу поднимается, так как последние известия нагнали на меня страх. Мы сейчас идем наперегонки со временем.
Сразу после прихода Анг-Таркэ и Саркэ перераспределяем груз и собираем рюкзаки. Скорее прочь от этого серака, где так холодно! Уходя, оставляем здесь одну палатку. Вторую берем для лагеря V.
Длинный траверс влево по леднику «Серпа» позволяет обойти зону разорванных сераков. Таким образом мы попадаем на дно очень широкой, лежащей среди крутых снежных полей ложбины, где препятствий немного.
Идем молча, с полным напряжением. Груз прижимает к земле. Каждый размышляет о том, что нас ждет в ближайшие дни. Меня больше всего беспокоит муссон; сегодня 2 июня, вряд ли можно надеяться больше чем на четыре дня хорошей погоды.
За четыре дня все может быть сделано. Но нельзя терять ни минуты. Теперь у нас в руках важный козырь: на этом большом снежном поле не встретится никаких технических трудностей. Это вызывает в нас непоколебимую уверенность.
Ни Ляшеналь, ни я ни на минуту не сомневаемся в победе.
Мы часто останавливаемся, чтобы достать конфету или кусок неизменно соблазнительной нуги. Обернувшись, мы видим головокружительное зрелище: плато лагеря II выглядит как носовой платок, большой ледник Аннапурны, на пересечение которого требуется больше часа, кажется отсюда малюсенькой ледяной полоской. Вдали, за Большим Барьером, отчетливо виден Тибет, слева Дхаулагири частично закрыт громадной скальной стеной Аннапурны. Зигзаги наших следов виднеются на всем протяжении маршрута.
Разорванный ледовый гребень под самой вершиной производит странное впечатление. Он как будто причесывает густую шевелюру снежных вихрей, вздымаемых ветром. Разорванные клочья тумана проносятся над нами. Прямо над головой вздымается ввысь скала розоватого цвета, имеющая форму птичьего клюва. К этому "Птичьему Клюву" Она очень похожа на "Птичий Клюв" Грепона в массиве Монблана
ведет острое как нож скальное ребро.
– Уж как-нибудь мы отыщем местечко на этом ребре, чтобы установить наш "гроб"! – говорю я Ляшеналю во время остановки.
– Конечно, – соглашается он. – Там мы будем в полной безопасности, так как можно будет забить сколько угодно крючьев. Кроме того, там сухо.
Мы с Ляшеналем по очереди неутомимо прокладываем путь. Оба шерпа дышат тяжело. Нам также часто приходится останавливаться, чтобы восстановить дыхание. Два или три раза мы вынуждены совершать длительные траверсы, обходя сераки и громадную трещину. Глубоко проваливаемся в снег, и каждый шаг дается с невероятным трудом. Хотя мы и набираем высоту, кажется, что ребро не приближается.
– Черт возьми, это может доконать любого! – жалуется Ляшеналь.
Понемногу становится легче. Снег теперь более плотный, и мы проваливаемся не так глубоко.
У меня такое впечатление, что я лезу по гигантской крыше. Склон крутой, около 40°, но более или менее ровный. Идти на кошках можно. Через каждые десять метров – остановка. Очень холодно, и пальцы на ногах уже потеряли чувствительность. Никакого лишнего отдыха. "Вперед, к лагерю V!" – такова основная цель.
Подъем становится изнуряющим: под зубьями кошек наст продавливается, и мы снова проваливаемся.
– Проклятая корка! – ругается Ляшеналь.
Тратя последние запасы энергии, добираемся до нижних скал ребра.
– Черт возьми!
Горькое разочарование! Эти светлые скалы, столь соблазнительные на вид, залиты льдом. Никаких площадок, никаких зацепок.
Придется ставить палатку прямо на склоне!
Подходят шерпы. Сейчас мы находимся на высоте 7500 метров, и высота окончательно вывела их из строя. Они не могут вымолвить ни слова. Жестами они жалуются на головную боль. Все за работу!
С помощью ледоруба выравниваем площадку. Склон настолько крут, что приходится сбросить огромную массу снега. Через каждые 30 секунд я вынужден останавливаться для отдыха. Легкие отказываются работать, я задыхаюсь. Сердце стучит как молот. Шерпы, хотя и в худшем состоянии, чем мы, ухитряются работать по пять минут без перерыва. Через час площадка готова. Палатка вплотную прижата к скале, и ее можно привязать к двум забитым Ляшеналем крюкам.
На ломаном английском языке завожу с Анг-Таркэ следующий разговор:
– To-morrow morning Lachenal Sahib and Вага Sahib go to the summit of Annapurna.
– Yes, sir.
– You are the sirdar and the most experimented of all sherpas. I will be very glad that you come with us.
– Thank you, sir.
– We must have together the victory! Will you come with us?
Я считаю в эту минуту, что мой долг – удовлетворить законные стремления этих людей. Некоторая пауза. Затем Анг-Таркэ, признательный за предоставленную ему свободу выбора, сдержанно отвечает:
– Thank you very well, Bara Sahib! But my feet begin to freeze…
– Yes.
– …and I prefer go down to the camp IV… if it is possible.
– Of course, Ang-Tharkey. As you like it… In this case go down at once because it is late.
– Thank you, sir.
В два счета шерпы собирают свои рюкзаки. В последний момент они оборачиваются к нам. Чувствуется, что они беспокоятся, оставляя нас одних.
– Salam, sir… good luck!
– Salam and pay attention!
[– Завтра утром Ляшеналь-сагиб и Бара-сагиб пойдут на вершину Аннапурны.
– Да, сэр!
– Ты сирдар и наиболее опытный из шерпов. Я был бы рад, если бы ты пошел с нами.
– Спасибо, сэр.
– Мы должны вместе завоевать победу… Хочешь пойти с нами?
– Большое спасибо, Бара-сагиб!.. Но мои ноги начинают мерзнуть…
– Да.
– …и я предпочитаю вернуться в лагерь IV… если можно.
– Конечно, Анг-Таркэ. Как хочешь… В таком случае спускайся немедленно, так как уже поздно.
– Спасибо, сэр!
– Салям, сэр… желаю удачи!
– Салям, будьте осторожны!]
Через несколько минут две черные точки спускаются по склону. Странная психология у этих людей, прямота и самоотверженность которых общеизвестны. Они, несомненно, любят свои горы, и, однако, в тот момент, когда можно наконец пожать плоды длительных усилий, они предпочитают осторожно воздержаться. Правда, наша психология, вероятно, кажется им еще более странной.
Мы оба погружены в молчание. Оно неотвязно давит на нас. На этот раз мы уже не отступим.
Предстоит тяжелая ночь!
Место неудобное и ненадежное. Ветер сметает снег со склона, и он собирается у нашей палатки… Только бы не было слишком большой нагрузки на крышу!
Забитые в известняк крючья, воткнутые в снег ледорубы имеют, пожалуй, только моральное значение. В отношении безопасности мы не питаем особых иллюзий… В глубине души мы оба сильно опасаемся, что край площадки обрушится, увлекая палатку в бездну.
Сознание затуманено. С трудом могу сосредоточить на чем-либо свое внимание. Ничто меня не интересует. Разговор не клеится. С большим напряжением воли после взаимного подбадривания и встряхивания нам удается согреть немного чаю. С чисто воинской дисциплиной мы проглатываем обязательные порошки. Ничто не лезет в рот.
Последняя ночь перед штурмом!
Внезапно поднимается яростный ветер, нейлоновые полотнища оглушительно хлопают. Того и гляди палатка будет сорвана. С каждым порывом ветра хватаемся за стойки, как утопающий за соломинку. Начинается снегопад. Буря стонет и воет непрерывно. Мрачная обстановка действует на нервы.
Каждое движение требует огромного усилия воли.
О том, чтобы раздеться, не может быть и речь. Сняв ботинки, мы прячем их в спальные мешки и спешим залезть сами. Вот когда мы можем благословить Пьера Аллена! Наши мысли обращаются к верному другу, подготовившему для нас такое чудесное снаряжение.
– Проклятие! Что за ветер!
Ляшеналь устраивается у внешнего края палатки, я же прижимаюсь к склону. Обоим несладко: Ляшеналю ежеминутно кажется, что он свалится в пропасть. Мне же угрожает удушье под массой снега, непрестанно накапливающегося на палатке.
– К счастью, нейлон эластичен, – говорю я Ляшеналю, – иначе палатка разорвалась бы. Черт побери! Мой аппарат! Я забыл спрятать его в спальный мешок!
Протягиваю руку, ощупью нахожу драгоценный аппарат и кладу его на самое дно мешка, рядом с ботинками.
Какая кошмарная ночь!
Ляшеналь все больше сползает наружу, я все больше задыхаюсь. Мы с нетерпением считаем оставшиеся часы. Положение становится угрожающим: дышать больше нечем. Масса снега меня буквально раздавливает. Прижимаю руку к груди, как боксер в боевой стойке. Теперь я могу дышать.
Дикое завывание ветра рвет уши. Каждый порыв сопровождается оглушительным свистом. Обе стойки угрожающе гнутся. С силой отчаяния мы стараемся их удержать. Непонятно, как еще держится палатка. Самые худшие биваки не идут ни в какое сравнение с этой неравной, изнуряющей борьбой.
Мы совершенно отупели от крайней усталости, но буря не дает нам уснуть.
Сомневаясь в успехе нашей попытки, Ребюффа и Террай продолжают спуск к лагерю II. Там они встречают Кузи и Шаца, которые сообщают им последние новости. Ребюффа и Террай смертельно устали. Панзи и Айла, вероятно, тоже, так как на весь день исчезают в палатке шерпов. Кузи и Шац, напротив, чувствуют себя великолепно и очень рады возможности вновь пойти в одной связке.
На следующий день ранним утром они покидают лагерь II. Как было решено, их связка следует за нами с интервалом в один переход.
Террай понемногу приходит в себя. Он чувствует, что приближается решающая атака, и с обычной тщательностью готовится к выходу. Ребюффа что-то пишет.
После обеда начинает падать снежная крупа.
– Привет всем!
Белое привидение, проникающее в палатку, оказывается Ишаком!
– Остальные идут за мной. Входят Нуаель и Удо. С обычной
бесцеремонностью людей, залезающих с холода в палатку, они тут же начинают отряхиваться от снега. Время – 17 часов 30 минут.
– Как, – удивляется Ишак, – это вы?! Мы ожидали увидеть Кузи и Шаца.
– Да! Это всего лишь мы! Террай объясняет, что накануне им пришлось вернуться, не установив лагеря V, так как Ребюффа почти обморозил ноги.
– Мы снова выйдем завтра утром, – добавляет он.
Снаружи крупа сменилась снегом. Удо не терпится испытать действие кислорода. Используя свой авторитет, он заставляет нашего офицера связи прогуливаться в маске. Лицо Нуаеля превращается в звериное рыло, соединенное гибким шлангом с дюралевым баллоном. Точь-в-точь первый человек на Луне! Бедный Нуаель в своей невероятной шляпе, надвинутой на нос и уши, производит неотразимое комичное впечатление, которое не хочет оценить лишь он один.
После испытаний все собираются в палатке. Ишак, пользуясь магнием, делает несколько снимков.
– Знаешь, я хочу побить высотный рекорд применения магния!
Действительно, лагерь расположен на высоте 6000 метров, и весьма вероятно, что в гималайских экспедициях такие съемки производились не так уж часто.
После ужина небо проясняется. Появляются звезды. Большой Барьер укутан в белое покрывало, освещенное луной.
Последняя радиосводка очень тревожна: муссон уже достиг северной части Бенгалии, и, кроме того, сильные атмосферные возмущения надвигаются с запада.
На следующее утро, 2 июня, на небе ни облачка. Будет хороший день. Как обычно, Террай поднимается еще ночью. В шесть часов он с Ребюффа и двумя шерпами покидает лагерь. Солнце еще не взошло. В лагере IV мы еще спим беспробудным сном. Пока Террай преодолевает лавинный конус, Марсель Ишак производит киносъемку, пользуясь телеобъективом.
Постепенно Аннапурна оживает. Наблюдатель мог бы любоваться здесь удивительным зрелищем. В лагере II вокруг палаточного городка толпятся люди. Несколько выше Ребюффа и Террай с шерпами Панзи и Айлой вновь прокладывают путь по нижним склонам. Над лагерем III Кузи и Шац в сопровождении Ангавы и Путаркэ собираются пересекать большой кулуар. Наконец, на склоне ледника «Серп» Ляшеналь и я вместе с Анг-Таркэ и Саркэ снова топчем снег.
После обеда облака заполняют ущелье Миристи-Кхола и добираются до лагеря II. Через просвет Ишак замечает новое черное пятнышко у подножия острого ребра; вероятно, это лагерь V.
– Сделают ли они завтра утром решающую попытку? Все зависит от погоды!
Туман все более сгущается, слышатся крики. Ишак и Нуаель выходят вперед и обнаруживают блуждающих в тумане Ангаву и Путаркэ. Кузи и Шац были вынуждены отправить их вниз из лагеря IV, так как там оставалась лишь одна палатка (вторая была в лагере V).
Дополнительное снаряжение будет доставлено группой Ребюффа – Террай, которая перенесет сюда лагерь III. В свою очередь лагерь III будет вновь установлен силами группы, вышедшей из лагеря II.
В лагере IV настроение бодрое. Только что прибыли Ребюффа и Террай. Все находятся в хорошей форме. Террай размышляет над загадочной особенностью гималайских условий: четыре дня тому назад они с Ребюффа с трудом доползли сюда из лагеря III за семь часов. На этот раз им удалось осуществить дерзкий план, подобный которому вряд ли можно найти в истории гималайских экспедиций: выйдя на рассвете из лагеря II, они к 11 часам утра уже были в лагере III, полностью его сняли и поднялись до лагеря IV, выиграв таким образом драгоценный день… И при этом они несли вчетвером два высотных комплекта и более 10 килограммов продуктов. Ребюффа, подобно Ляшеналю, великолепно входит в форму.
Кузи и Шац встречают их с восторгом. На следующий день им пришлось бы самим, без всякой помощи, переносить лагерь, и это, естественно, им не улыбалось.
Аспирин, снотворное и другие снадобья, а также состояние радостного возбуждения, вызванного хорошей спортивной формой и надеждой на успех, делают свое дело: ночь для всех проходит великолепно.
3 июня 1950 года
3 июня. Первые проблески зари застают нас вцепившимися в стойки палатки в лагере V.
Понемногу ветер слабеет. К рассвету наступает штиль. Каждое движение требует героических усилий. Отчаянно пытаюсь сбросить с себя холодную мягкую гору, которая меня душит. Разум оцепенел. Каждая мысль сопряжена с усилием. Мы не произносим ни слова.
Какое отвратительное место! Воспоминание о нем всегда будет одним из худших в моей жизни.
У нас лишь одна забота: скорее отсюда уйти. Однако выходить сейчас нельзя. Нужно ждать первых лучей солнца.
5 часов 30 минут. Дальше пребывать в этом аду невозможно.
– Пошли, Бискант! Я не могу оставаться здесь ни минуты.
– Пошли!
У кого из нас хватит мужества согреть чаю? Хотя сознание и заторможено, однако мы представляем, сколько труда придется для этого затратить. Ни он, ни я не в состоянии. К черту! Обойдемся без чая.
И так уж каких усилий стоит вылезти из спального мешка и вытащить оттуда ботинки. От холода они сделались твердыми, как дерево. Надеть их удается лишь с большим трудом. Каждое движение вызывает одышку. Мы задыхаемся. Гетры также замерзли. Я ухитряюсь их зашнуровать, Ляшеналь – нет. Теперь очередь за рюкзаками.
– Бискант, веревку не берем?
– Ни к чему, – отрывисто отвечает Ляшеналь. Килограмм сэкономим.
Кладу в рюкзак тюбик сгущенного молока, несколько кусков нуги, пару носков… Как знать? В случае нужды их можно использовать вместо подшлемника. Укладываю аптечку. Фотоаппарат заряжен обычной пленкой, но у меня есть запасная кассета с цветной. Из глубины спального мешка вытаскиваю кинокамеру. Завожу пружину и проверяю вхолостую. Щелчок, остановка… камера не работает.
– Вот не везет!.. Стоило ее сюда тащить! – сокрушается Ляшеналь.
Этой ночью мороз был слишком сильным, и аппарат замерз даже в спальном мешке, несмотря на то что Ишак предусмотрительно применил специальную смазку. С огорчением оставляю аппарат в лагере. А мне так хотелось донести его до вершины! Ну что ж, киносъемка велась до высоты 7500 метров.
Вылезаем из палатки и надеваем кошки, которые теперь уже не придется снимать до вечера. Все, что можно, надето на нас, и рюкзаки совсем легки.
В шесть часов трогаемся в путь, радуясь, что кошмар остался позади. Погода прекрасная, но очень холодно. Зубья облегченных кошек глубоко впиваются в крутой ледово-фирновый склон.
Постепенно крутизна уменьшается, и склон становится более ровным. Фирн держит хорошо, но иногда корка проламывается, и мы барахтаемся в мягком, порошкообразном снегу, сильно затрудняющем движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32