Ведь монолит, получивший в свое время справедливое название «зеркало», был залит ровным оранжевым светом, как старой запекшейся кровью, и на всей стене не было ни бугорочка, ни углубления, ни трещинки, ни полочки. Лишь в стороне чернел вертикальный, словно проведенный по линейке, провал колодца…
– «Брошу десять раз! – подумал Саша. – Нет, пятнадцать! Когда-то этим приемом пользовался знаменитый Вальтер Бонатти, когда в одиночку лез на стену Пти-Дрю. Если не зацеплюсь – уйду… Нет, нет!!! Я не должен допускать такой мысли! Это мой последний шанс. Последний…»
Первый бросок. Второй. Третий. Пятый. Зацепилась. Саша осторожно потянул на себя веревку… Держится. Дернул. Соскочила. О, боже! Саша прислонился каской к стене, отдышался. Шесть. Семь. На седьмом броске веревку заклинило.
«Седьмой – удача! – подумал Саша – Счастливое число. Семь. Резко дергаю – не соскакивает. Тяну – держится… Ну не обманывай себя, не обманывай! Я направляю усилия по горизонтали, а когда я повисну на этих качелях, усилие будет направлено вниз. Ну?!»
Казалось, что веревка зацепилась надежно. Черная, чуть колышущаяся тень от нее перерезала угольной полосой оранжевую стену, уходившую ниже, там, где Саша прошел «балкон» в вечереющую преисподню.
– Капитан! – закричал Саша. – Дай мне метров пятнадцать слабины. У меня маятник.
Володя ответил не сразу.
– Ты подумал?! – крикнул он снизу.
– Да!!!
Какая там была мимика на лице капитана, Саша, конечно, не видел. Он просто почувствовал, что веревка пошла, и стал выбирать слабину, одновременно держа внатяг конец, зацепившийся за скальные пальца под вертикальным колодцем. Наконец все было готово. И тянуть с этим больше нельзя – ни повода нет, ни причины.
– Ты держишь?! – крикнул Саша вниз, крикнул так, что самому стало страшно.
– Держу, – ответил капитан, ответил спокойно, сдержанно, твердо…
Спартак доел банку фасоли в томате и ложкой выскребал остатки, Марат валялся на спальном мешке и глядел в небо.
– Ю ар рэди? – спросил Спартак. – Уэр из зе инглиш бук?
– Ты – хуже всех, – сказал Марат. – Хуже даже нашего физкультурника.
– Оскорбления являются для настоящего педагога только комплиментом. На первом этапе обучения, – ответил Спартак. -
Давай сюда учебник.
Марат нехотя на четвереньках полез, достал из-под камня учебник. Улегся на мешок, раскрыл книгу и лениво произнес:
– Лессон намбор ту.
– Прими, пожалуйста, другую позу, – сказал Спартак. – Вообще, иди сюда с учебником. Дай-ка его мне.
Марат подошел.
– Я – сам, – сказал он, не выпуская книги из руки.
– Дай книгу, я сказал!
– Ну не все ли равно?
– Да что это такое? – возмутился Спартак. Он выхватил учебник из рук Марата.
– Пятнадцатая страница, – быстро сказал Марат.
– Знаю, – буркнул Спартак. Он раскрыл книгу и на первой внутренней обложке обнаружил радиограмму. Прочел.
– Ну, спасибо, Марат! – сказал он. – Спасибо, курсант!
– У капитана есть мечта! – воскликнул Марат. – Мечта, ты понимаешь, мечта! Если мы передадим это наверх, мы отберем у них мечту!
– Я думал, ты – молодой, – сказал Спартак, – а ты – просто маленький.
– Ну, я пошел, – сказал сам себе Саша и оттолкнулся от скалы. Он стал падать, но никакой жизни собственной не пролетело перед его странно затуманившимся взором. В этот короткий миг он будто выскочил из своего собственного тела и как бы со стороны увидел себя летящим вдоль освещенной закатным солнцем отвесной стены, а в голове – вот уж ни к селу ни к городу! – пронеслось короткое грязное ругательство, которое интеллигентный Саша сроду не употреблял, даже, когда ругался до истерики с прорабами. За этим неожиданным словом возникла щемящая, бессловесная, исключительно жалостная мысль: «Я падаю». «Я падаю!» Однако его дернуло в обвязке так, что чуть не хрустнули ребра. Повис. Удача.
Володя снизу увидел, как вылетели из-за «балкона» Сашины ноги, и теперь они уже болтаются в стороне. Значит, маятник удался. Саша не стал ждать, он тут же начал подъем по этой веревке, используя специальные зажимы.
Вот он на полпути. Вот уже под самыми скальными пальцами. Сердце бьется почти что в горле. Дыхания нет. Взялся за эти самые скальные пальцы. За ними оказалась площадка, небольшая, но встать можно двумя ногами. В это счастье просто не верилось. Силы оставили Сашу. Он сел на корточки, бессмысленно тер рукой лицо. Но тут же разозлился на себя. Это было малодушие. Сначала он должен был забить крюк. Это главное. Все остальное – потом. Он стал бить его в хорошую трещину, и длинное лезвие крюка типа «Л» уходило в глубь скалы, повторяя там, во тьме, все ее трещины, поворотики, изгибы. Крюк звенел, пел, и лучше этого звука не могло быть ничего. Саша бил этот крюк и знал, что этот звук скажет больше любых других слов капитану все, что нужно, знал, что «зеркало» уже практически пройдено, знал, что жизнь в альпинизме он прожил недаром. И только когда он пристегнулся к крюку, он расслабился и крикнул вниз громко, сколько было мочи:
– Вова! Есть в жизни счастье!!
По стене рядом с ним шла вода, тонкий слой воды, толщиной с лист бумаги. Саша прильнул к скале и пил эту воду, словно целовал гору…
Между огромных скальных блоков, каждый из которых был величиной с добрую деревенскую избу, они поставили свою палатку. У них наверху было еще чуть светло, но внизу в провалы пропастей, под темные кисейные платки плоских туманов уже затекли чернила ночи. «На улице» рядом с палаткой шипел примус, из котелка, стоявшего на нем, валил пар. В палатке неудержимо смеялись, стенки ее ходили ходуном. Иногда высовывалась счастливая Лида, открывала крышку и говорила:
– Недоваренная картошка – деликатес французской кухни.
Это нехитрое высказывание снова вызвало неудержимый смех. Все были счастливы.
– Капитан, – спросил Руслан, – ты наверх смотрел?
– Смотрел, – сказал Володя, – нам пару дней до вершины. Пара дней до золотых медалей. Больших, круглых, блестящих, тяжелых!
– Ой, парни! – сказал Руслан. – У меня такое настроение! Мы «зеркало» прошли!
– Ты, Саш, гений, гений! – сказала Лида, – Ты «зеркало» прошел.
– Гению хочется пересмотреть всю свою жизнь, – тихо сказал Саша. – Со мной это случается каждый раз после хорошей горы. Все проблемы кажутся пустяковыми. Даже чудится, что еще смогу полюбить… После горы какое-то необыкновенное вдохновение чувствуешь, что ли…
– Гора еще не всё, – вставил Володя.
– Нет, никаких медалей не нужно! – горячо сказал Руслан. – Ничего не нужно. Что нужно – уже было! Мы состаримся. Мы разойдемся. Мы разъедемся. И всегда будет этот день. Наш тайный праздник. Победа, которую не видел никто, кроме нас четверых. И никто даже не поймет, что это было такое. Да и рассказать нельзя.
– Один человек поймет, – сказал Саша.
– Кто – горячился Руслан. – Кто это может по-настоящему оценить?
– Сеня Чертынский, – сказал Саша. – Боролся он здесь по-настоящему.
– Вот странно, – сказал Володя, грызя сухарь, – есть люди, которые испытывают в горах чувство подавленности. Человек – муравей, песчинка. А я чувствую в горах силу. Но не потому, что я побеждаю их. Потому, что я побеждаю себя. И потом, уже в равнинной жизни, я опираюсь на это чувство, как… как… на прочную зацепку.
– Что значит – капитан! – сказал Руслан. – Скажет – плакать хочется…
– Ладно! – Володя махнул рукой.
– Нет, правда, капитан! – говорил Руслан. – Я вот здоровый, да? Самбо знаю, бегаю, стреляю прилично. В трех делах участвовал, орден дали. А за тобой иду как за каменной стеной. Истинная правда!
– Это уже что-то вроде тоста, – сказал Володя. – Но время застолья еще не пришло. Так что прошу не расслабляться. У нас еще впереди вершина и спуск.
– Это – семечки, – сказал Руслан.
– А за что орден? – спросил Саша.
– А… – сказал Руслан. – Сопровождал колонну автобусов с детьми в пионерлагерь. Ехал в патрульной машине, в голове колонны. Дальний свет, понимаешь, мигалка – все как надо. Встречаем плотный поток грузовиков. Вдруг из-за них вырывается «Волга» и на большой скорости идет навстречу нам по полосе встречного движения. А у меня за спиной маленький отряд, четырнадцатый, в стареньком пазике.
– Ну, и ты что – подставился? – спросил Саша.
– Да. А что было делать? Там у них окна у всех были открыты…
– Где «у них»?
– У детей в автобусе. Повылетели бы ребятки оттуда как горох…
– И как же ты – живой? – изумился Саша. – После лобового столкновения?
– У меня лобового не было, – сказал Руслан. – Я откинул его своим багажником. Сделать это, между прочим, не так просто. При лобовом он бы меня бросил назад, на автобус.
– Сколько ему было лет? – спросила Лида.
– Почему «было»? – ответил Руслан. – Сейчас ему двадцать два, а тогда было двадцать. Панюшкин Вячеслав Сергеевич. Папин сын на «Волге». За него и получил выговор – единственный за всю службу.
– Папаша выхлопотал? – спросил Володя.
– Нет, – ответил Руслан. – Начальник отделения дал мне своей властью. Когда Вячеслав Сергеевич Панюшкин вышел из своей машины, через заднюю дверь – передняя не открывалась, весь в джинсовом, магнитофон орет… и дыхнул на меня перегаром – тут я и врезал ему. Не выдержал.
– Это нехорошо, – сказала Лида.
– Я ж и говорю – не выдержал, – сказал Руслан.
– Нехорошо ты поступил, – сказал Володя. – Врезал! Надо его было в клочки разорвать.
Все засмеялись, но Руслан не улыбнулся.
– Знаешь, капитан, – сказал он, – они себя иногда сами в клочки разрывают.
– Господи, – сказал Саша, – только сейчас я понял, как я устал. Руки не устали, ноги не устали. Душа устала.
– Ты – гений, Саш, – сказала Лида, – ты «зеркало» прошел.
– Знаете, ребята, – сказал Саша, – не надо больше так говорить. Это мы «зеркало» прошли. Мы.
Все помолчали.
– Это правильно, – сказал Володя, – но мы-то знаем, что первым «зеркало» пролез ты, Саша.
– Взаимный обмен комплиментами, – сказал Саша. – Лид, как там насчет деликатеса французской кухни?
К ночи поднялся ветерок, стенки палатки хлопали, пламя свечи металось из стороны в сторону. Все уже почти спали, Володя лежал с радиостанцией в руке и, поглядывая на часы, ждал связи. Наконец он услышал, как в эфире стали щелкать переключателями, и голос Спартака раздался в палатке:
– Ключ, я База-Ключ, как слышно, прием.
Стараясь говорить тихо, чтобы не тревожить засыпающих друзей, Володя отвечал. Без всякого вступления Спартак сказал, что он получил радиограмму со строительства, и зачитал ее текст.
Когда он читал, проснулся Руслан и приподнялся на локте, села в мешке Лида, и лишь Саша лежал на спине с закрытыми глазами. Он будто спал, но под закрытыми его веками бегали глазные яблоки… Спартак закончил чтение и сказал:
– Сегодня днем мы получили вторую радиограмму: «Ключ, Садыкову, подтвердите получение нашей радиограммы. Обстановка ухудшается с каждым часом. Вертолет находится в готовности. Просим ответить немедленно по получении этой радиограммы. Сидурс, Воронков, Ковальская». Конец радиограммы. Капитан, мы на связи с ними уже шесть часов, и они все время запрашивают, была ли с вами связь. Что ответить им? Вот и сейчас вызывают… Минутку! – Было слышно, как он кричал в другой микрофон: «Я База-Ключ, связь установлена… минутку!» – Капитан, что им ответить?
– У вас там все в порядке? – мрачно спросил Володя.
– Да, у нас все в порядке, – ответил Спартак.
– Сообщи, что мы дадим ответ через час. Через час выходи на связь. Конец.
Он выключил радиостанцию, и в палатке стало тихо.
– Нет, – сказал Саша. Он все так же лежал, не открывая глаз.
– Моряки! – сказал Володя. – Давайте немного подумаем. Молча. Подумаем минут десять, потом будем разговаривать.
Руслан тут же отвернулся от всех, Саша все так же неподвижно лежал, а Лида полезла в рюкзак. Стала там что-то долго искать. Наконец достала четыре таблетки.
– Что это? – буркнул Володя.
– Снотворное, – сказала Лида. – Что бы вы ни решили, бессонная ночь гарантирована.
– Как это – вы? А ты?
– Я, как ты, Володя.
Володя поблагодарил ее кивком головы. И снова в палатке наступила тишина.
– Капитан, – тихо сказал Саша. Я пойду за тобой наверх, как пес. Но вниз за тобой не пойду. Даже если останусь один. Я прошел «зеркало». Больше я его никогда не пройду.
– Мы прошли «зеркало», – сказала Лида.
– Да при чем тут это? – сказал Саша. – Я, мы…
– Это вся твоя речь? – спросил Володя.
– Нет. Я так устроен, капитан, что не могу совершать восхождение с первым попавшимся, даже если он обладает высокой техникой. Я могу идти с людьми, которые… которых люблю!
Все замолчали.
– У меня была мечта, – продолжал Саша. – Ты, Володя, тоже не знаешь, что это была за мечта. За нее я могу расплатиться всем. Даже тобой.
– Минуту, дорогие, – не выдержал Руслан. – Я скажу. Во-первых, все это может быть блефом. Может, твоя знакомая просто захотела повидать тебя.
– Не исключено, – сказала Лида.
– Во-вторых, Петр. Петр может быть! Он был обижен! Он мог все просто… преувеличить!
– Странно, – грустно сказал Володя, – ты рисковал своей жизнью за других и считаешь возможным так думать о товарище. Это исключено, потому что я, ты, Саша, Лида – все мы знаем Петра. Это исключено и потому, что вторую радиограмму подписал Сидурс.
– А кто это такой? – спросил Руслан.
– Начальник строительства, – ответил Володя. – Впрочем, и без его подписи телеграмма Петра была бы важной.
Помолчали. Володя взглянул на часы.
– Ну разве ты не понимаешь, что отступать невозможно?! – взорвался Саша. – Вчера это было возможно, сегодня – уже нет!
– Понимаю, – ответил Володя. – Я не принял еще никакого решения. Но я совершенно не представляю, как мы завтра полезем вверх.
– Старым способом, – сказал Саша. – На крючьевой страховке.
– …как завтра полезем вверх, зная при этом, что халтура, сработанная нами, может стоить жизни людям. Вот если кто-нибудь из вас мне внятно объяснит этот способ передвижения, я бы ему был крайне благодарен.
– Я хотел бы, – сказал Саша, – чтобы ты мне объяснил… нам объяснил: каким образом мы завтра пойдем вниз? Во что ты оцениваешь нашу любовь к тебе? Как ты можешь предать нашу общую… общую идею? Из-за какого-то вонючего цемента?
– Ребята! – воскликнул Руслан. – Есть гениальная идея! Давайте сейчас в темпе встанем и пойдем наверх! Без ночевки, без еды, завтра к вечеру будем на вершине! А, капитан?
– Я думал над этим, – сказал Володя. – Нет, мы никуда не побежим. Несчастья в альпинизме начинаются там, где начинаются спешка и импровизация.
– Как все нелепо! – сказала Лида. – Все, просто все!
– Вот я сейчас лежу и думаю, – продолжал Володя, – что же это – век такой, что ли? Что же мы не можем ни от чего отказаться? В нас пропало даже гусарство, не говоря уже о рыцарстве. Кому сейчас в голову взбредет из-за слова подставить свой лоб под пулю? Или трястись двести верст в санях, чтобы просто вечер поболтать с другом?
– Капитан? – тихо сказал Саша. – Разве мы не рискуем?
– Рискуем, но во имя чего?… – ответил Володя. – Странно, но иногда самые простые вещи всё ставят на место. Альпинизм ведь спорт. Просто спорт. Не более.
– Я пойду наверх, – твердо сказал Саша, – какие бы мы высокие слова ни говорили. Ты прав, капитан: альпинизм – это спорт. А спорт предполагает борьбу. Я так привык жить. Кто-то когда-то сказал, что архитектура – это застывшая музыка. Это очень красиво. Но тогда не было массовой застройки. Архитектура сегодня – это битва. И я так привык жить. Я не могу – просто так, за здорово живешь, за какую-то хозяйственную неразбериху, путаницу в снабжении отдать лучший день своей жизни. Высшее достижение, которое мы совершили. Не могу, хоть режь меня!
– Решим так, – сказал Володя. – Завтра я пойду вниз. Так мне велит совесть. Вы можете идти со мной и можете идти вверх. В конце концов, мы и с Петром вдвоем можем управиться.
– Это нечестно! – воскликнул Руслан. – Мы все должны принять коллективное решение!
– Коллективного не получается, – сказал Володя.
– Ты можешь приказать! – настаивал Руслан.
– Не хочу, – ответил Володя, – есть минуты, когда каждый сам должен выбрать дорогу.
– Извини, – сказал Саша, – но моя дорога – вверх. Я – прагматик.
Володя улыбнулся.
– Саш, – спросил он, а что такое прагматик? Я не знаю.
– Это философия такая есть, – ответил Саша. – В общем, это тот, кто идет к цели кратчайшим путем. И всегда делает то, что, с его точки зрения, наиболее целесообразно.
– Как ты сейчас? – спросил Володя.
– Как я сейчас, – ответил Саша.
Наступила пауза. Хлопала под ветром стенка палатки.
– Я чай поставлю, – сказала Лида.
– Кофе, – попросил Саша.
Руслан полез за флягой с бензином, достал ее, стал разжигать примус. Саша заерзал в мешке, все пытался поудобнее устроиться.
– Я понимаю, – глухо сказал он, – меня можно осудить. Может быть, даже и нужно. Но то, что сегодня я пережил на этом маятнике… В первую секунду мне показалось, что веревка сорвалась и я падаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– «Брошу десять раз! – подумал Саша. – Нет, пятнадцать! Когда-то этим приемом пользовался знаменитый Вальтер Бонатти, когда в одиночку лез на стену Пти-Дрю. Если не зацеплюсь – уйду… Нет, нет!!! Я не должен допускать такой мысли! Это мой последний шанс. Последний…»
Первый бросок. Второй. Третий. Пятый. Зацепилась. Саша осторожно потянул на себя веревку… Держится. Дернул. Соскочила. О, боже! Саша прислонился каской к стене, отдышался. Шесть. Семь. На седьмом броске веревку заклинило.
«Седьмой – удача! – подумал Саша – Счастливое число. Семь. Резко дергаю – не соскакивает. Тяну – держится… Ну не обманывай себя, не обманывай! Я направляю усилия по горизонтали, а когда я повисну на этих качелях, усилие будет направлено вниз. Ну?!»
Казалось, что веревка зацепилась надежно. Черная, чуть колышущаяся тень от нее перерезала угольной полосой оранжевую стену, уходившую ниже, там, где Саша прошел «балкон» в вечереющую преисподню.
– Капитан! – закричал Саша. – Дай мне метров пятнадцать слабины. У меня маятник.
Володя ответил не сразу.
– Ты подумал?! – крикнул он снизу.
– Да!!!
Какая там была мимика на лице капитана, Саша, конечно, не видел. Он просто почувствовал, что веревка пошла, и стал выбирать слабину, одновременно держа внатяг конец, зацепившийся за скальные пальца под вертикальным колодцем. Наконец все было готово. И тянуть с этим больше нельзя – ни повода нет, ни причины.
– Ты держишь?! – крикнул Саша вниз, крикнул так, что самому стало страшно.
– Держу, – ответил капитан, ответил спокойно, сдержанно, твердо…
Спартак доел банку фасоли в томате и ложкой выскребал остатки, Марат валялся на спальном мешке и глядел в небо.
– Ю ар рэди? – спросил Спартак. – Уэр из зе инглиш бук?
– Ты – хуже всех, – сказал Марат. – Хуже даже нашего физкультурника.
– Оскорбления являются для настоящего педагога только комплиментом. На первом этапе обучения, – ответил Спартак. -
Давай сюда учебник.
Марат нехотя на четвереньках полез, достал из-под камня учебник. Улегся на мешок, раскрыл книгу и лениво произнес:
– Лессон намбор ту.
– Прими, пожалуйста, другую позу, – сказал Спартак. – Вообще, иди сюда с учебником. Дай-ка его мне.
Марат подошел.
– Я – сам, – сказал он, не выпуская книги из руки.
– Дай книгу, я сказал!
– Ну не все ли равно?
– Да что это такое? – возмутился Спартак. Он выхватил учебник из рук Марата.
– Пятнадцатая страница, – быстро сказал Марат.
– Знаю, – буркнул Спартак. Он раскрыл книгу и на первой внутренней обложке обнаружил радиограмму. Прочел.
– Ну, спасибо, Марат! – сказал он. – Спасибо, курсант!
– У капитана есть мечта! – воскликнул Марат. – Мечта, ты понимаешь, мечта! Если мы передадим это наверх, мы отберем у них мечту!
– Я думал, ты – молодой, – сказал Спартак, – а ты – просто маленький.
– Ну, я пошел, – сказал сам себе Саша и оттолкнулся от скалы. Он стал падать, но никакой жизни собственной не пролетело перед его странно затуманившимся взором. В этот короткий миг он будто выскочил из своего собственного тела и как бы со стороны увидел себя летящим вдоль освещенной закатным солнцем отвесной стены, а в голове – вот уж ни к селу ни к городу! – пронеслось короткое грязное ругательство, которое интеллигентный Саша сроду не употреблял, даже, когда ругался до истерики с прорабами. За этим неожиданным словом возникла щемящая, бессловесная, исключительно жалостная мысль: «Я падаю». «Я падаю!» Однако его дернуло в обвязке так, что чуть не хрустнули ребра. Повис. Удача.
Володя снизу увидел, как вылетели из-за «балкона» Сашины ноги, и теперь они уже болтаются в стороне. Значит, маятник удался. Саша не стал ждать, он тут же начал подъем по этой веревке, используя специальные зажимы.
Вот он на полпути. Вот уже под самыми скальными пальцами. Сердце бьется почти что в горле. Дыхания нет. Взялся за эти самые скальные пальцы. За ними оказалась площадка, небольшая, но встать можно двумя ногами. В это счастье просто не верилось. Силы оставили Сашу. Он сел на корточки, бессмысленно тер рукой лицо. Но тут же разозлился на себя. Это было малодушие. Сначала он должен был забить крюк. Это главное. Все остальное – потом. Он стал бить его в хорошую трещину, и длинное лезвие крюка типа «Л» уходило в глубь скалы, повторяя там, во тьме, все ее трещины, поворотики, изгибы. Крюк звенел, пел, и лучше этого звука не могло быть ничего. Саша бил этот крюк и знал, что этот звук скажет больше любых других слов капитану все, что нужно, знал, что «зеркало» уже практически пройдено, знал, что жизнь в альпинизме он прожил недаром. И только когда он пристегнулся к крюку, он расслабился и крикнул вниз громко, сколько было мочи:
– Вова! Есть в жизни счастье!!
По стене рядом с ним шла вода, тонкий слой воды, толщиной с лист бумаги. Саша прильнул к скале и пил эту воду, словно целовал гору…
Между огромных скальных блоков, каждый из которых был величиной с добрую деревенскую избу, они поставили свою палатку. У них наверху было еще чуть светло, но внизу в провалы пропастей, под темные кисейные платки плоских туманов уже затекли чернила ночи. «На улице» рядом с палаткой шипел примус, из котелка, стоявшего на нем, валил пар. В палатке неудержимо смеялись, стенки ее ходили ходуном. Иногда высовывалась счастливая Лида, открывала крышку и говорила:
– Недоваренная картошка – деликатес французской кухни.
Это нехитрое высказывание снова вызвало неудержимый смех. Все были счастливы.
– Капитан, – спросил Руслан, – ты наверх смотрел?
– Смотрел, – сказал Володя, – нам пару дней до вершины. Пара дней до золотых медалей. Больших, круглых, блестящих, тяжелых!
– Ой, парни! – сказал Руслан. – У меня такое настроение! Мы «зеркало» прошли!
– Ты, Саш, гений, гений! – сказала Лида, – Ты «зеркало» прошел.
– Гению хочется пересмотреть всю свою жизнь, – тихо сказал Саша. – Со мной это случается каждый раз после хорошей горы. Все проблемы кажутся пустяковыми. Даже чудится, что еще смогу полюбить… После горы какое-то необыкновенное вдохновение чувствуешь, что ли…
– Гора еще не всё, – вставил Володя.
– Нет, никаких медалей не нужно! – горячо сказал Руслан. – Ничего не нужно. Что нужно – уже было! Мы состаримся. Мы разойдемся. Мы разъедемся. И всегда будет этот день. Наш тайный праздник. Победа, которую не видел никто, кроме нас четверых. И никто даже не поймет, что это было такое. Да и рассказать нельзя.
– Один человек поймет, – сказал Саша.
– Кто – горячился Руслан. – Кто это может по-настоящему оценить?
– Сеня Чертынский, – сказал Саша. – Боролся он здесь по-настоящему.
– Вот странно, – сказал Володя, грызя сухарь, – есть люди, которые испытывают в горах чувство подавленности. Человек – муравей, песчинка. А я чувствую в горах силу. Но не потому, что я побеждаю их. Потому, что я побеждаю себя. И потом, уже в равнинной жизни, я опираюсь на это чувство, как… как… на прочную зацепку.
– Что значит – капитан! – сказал Руслан. – Скажет – плакать хочется…
– Ладно! – Володя махнул рукой.
– Нет, правда, капитан! – говорил Руслан. – Я вот здоровый, да? Самбо знаю, бегаю, стреляю прилично. В трех делах участвовал, орден дали. А за тобой иду как за каменной стеной. Истинная правда!
– Это уже что-то вроде тоста, – сказал Володя. – Но время застолья еще не пришло. Так что прошу не расслабляться. У нас еще впереди вершина и спуск.
– Это – семечки, – сказал Руслан.
– А за что орден? – спросил Саша.
– А… – сказал Руслан. – Сопровождал колонну автобусов с детьми в пионерлагерь. Ехал в патрульной машине, в голове колонны. Дальний свет, понимаешь, мигалка – все как надо. Встречаем плотный поток грузовиков. Вдруг из-за них вырывается «Волга» и на большой скорости идет навстречу нам по полосе встречного движения. А у меня за спиной маленький отряд, четырнадцатый, в стареньком пазике.
– Ну, и ты что – подставился? – спросил Саша.
– Да. А что было делать? Там у них окна у всех были открыты…
– Где «у них»?
– У детей в автобусе. Повылетели бы ребятки оттуда как горох…
– И как же ты – живой? – изумился Саша. – После лобового столкновения?
– У меня лобового не было, – сказал Руслан. – Я откинул его своим багажником. Сделать это, между прочим, не так просто. При лобовом он бы меня бросил назад, на автобус.
– Сколько ему было лет? – спросила Лида.
– Почему «было»? – ответил Руслан. – Сейчас ему двадцать два, а тогда было двадцать. Панюшкин Вячеслав Сергеевич. Папин сын на «Волге». За него и получил выговор – единственный за всю службу.
– Папаша выхлопотал? – спросил Володя.
– Нет, – ответил Руслан. – Начальник отделения дал мне своей властью. Когда Вячеслав Сергеевич Панюшкин вышел из своей машины, через заднюю дверь – передняя не открывалась, весь в джинсовом, магнитофон орет… и дыхнул на меня перегаром – тут я и врезал ему. Не выдержал.
– Это нехорошо, – сказала Лида.
– Я ж и говорю – не выдержал, – сказал Руслан.
– Нехорошо ты поступил, – сказал Володя. – Врезал! Надо его было в клочки разорвать.
Все засмеялись, но Руслан не улыбнулся.
– Знаешь, капитан, – сказал он, – они себя иногда сами в клочки разрывают.
– Господи, – сказал Саша, – только сейчас я понял, как я устал. Руки не устали, ноги не устали. Душа устала.
– Ты – гений, Саш, – сказала Лида, – ты «зеркало» прошел.
– Знаете, ребята, – сказал Саша, – не надо больше так говорить. Это мы «зеркало» прошли. Мы.
Все помолчали.
– Это правильно, – сказал Володя, – но мы-то знаем, что первым «зеркало» пролез ты, Саша.
– Взаимный обмен комплиментами, – сказал Саша. – Лид, как там насчет деликатеса французской кухни?
К ночи поднялся ветерок, стенки палатки хлопали, пламя свечи металось из стороны в сторону. Все уже почти спали, Володя лежал с радиостанцией в руке и, поглядывая на часы, ждал связи. Наконец он услышал, как в эфире стали щелкать переключателями, и голос Спартака раздался в палатке:
– Ключ, я База-Ключ, как слышно, прием.
Стараясь говорить тихо, чтобы не тревожить засыпающих друзей, Володя отвечал. Без всякого вступления Спартак сказал, что он получил радиограмму со строительства, и зачитал ее текст.
Когда он читал, проснулся Руслан и приподнялся на локте, села в мешке Лида, и лишь Саша лежал на спине с закрытыми глазами. Он будто спал, но под закрытыми его веками бегали глазные яблоки… Спартак закончил чтение и сказал:
– Сегодня днем мы получили вторую радиограмму: «Ключ, Садыкову, подтвердите получение нашей радиограммы. Обстановка ухудшается с каждым часом. Вертолет находится в готовности. Просим ответить немедленно по получении этой радиограммы. Сидурс, Воронков, Ковальская». Конец радиограммы. Капитан, мы на связи с ними уже шесть часов, и они все время запрашивают, была ли с вами связь. Что ответить им? Вот и сейчас вызывают… Минутку! – Было слышно, как он кричал в другой микрофон: «Я База-Ключ, связь установлена… минутку!» – Капитан, что им ответить?
– У вас там все в порядке? – мрачно спросил Володя.
– Да, у нас все в порядке, – ответил Спартак.
– Сообщи, что мы дадим ответ через час. Через час выходи на связь. Конец.
Он выключил радиостанцию, и в палатке стало тихо.
– Нет, – сказал Саша. Он все так же лежал, не открывая глаз.
– Моряки! – сказал Володя. – Давайте немного подумаем. Молча. Подумаем минут десять, потом будем разговаривать.
Руслан тут же отвернулся от всех, Саша все так же неподвижно лежал, а Лида полезла в рюкзак. Стала там что-то долго искать. Наконец достала четыре таблетки.
– Что это? – буркнул Володя.
– Снотворное, – сказала Лида. – Что бы вы ни решили, бессонная ночь гарантирована.
– Как это – вы? А ты?
– Я, как ты, Володя.
Володя поблагодарил ее кивком головы. И снова в палатке наступила тишина.
– Капитан, – тихо сказал Саша. Я пойду за тобой наверх, как пес. Но вниз за тобой не пойду. Даже если останусь один. Я прошел «зеркало». Больше я его никогда не пройду.
– Мы прошли «зеркало», – сказала Лида.
– Да при чем тут это? – сказал Саша. – Я, мы…
– Это вся твоя речь? – спросил Володя.
– Нет. Я так устроен, капитан, что не могу совершать восхождение с первым попавшимся, даже если он обладает высокой техникой. Я могу идти с людьми, которые… которых люблю!
Все замолчали.
– У меня была мечта, – продолжал Саша. – Ты, Володя, тоже не знаешь, что это была за мечта. За нее я могу расплатиться всем. Даже тобой.
– Минуту, дорогие, – не выдержал Руслан. – Я скажу. Во-первых, все это может быть блефом. Может, твоя знакомая просто захотела повидать тебя.
– Не исключено, – сказала Лида.
– Во-вторых, Петр. Петр может быть! Он был обижен! Он мог все просто… преувеличить!
– Странно, – грустно сказал Володя, – ты рисковал своей жизнью за других и считаешь возможным так думать о товарище. Это исключено, потому что я, ты, Саша, Лида – все мы знаем Петра. Это исключено и потому, что вторую радиограмму подписал Сидурс.
– А кто это такой? – спросил Руслан.
– Начальник строительства, – ответил Володя. – Впрочем, и без его подписи телеграмма Петра была бы важной.
Помолчали. Володя взглянул на часы.
– Ну разве ты не понимаешь, что отступать невозможно?! – взорвался Саша. – Вчера это было возможно, сегодня – уже нет!
– Понимаю, – ответил Володя. – Я не принял еще никакого решения. Но я совершенно не представляю, как мы завтра полезем вверх.
– Старым способом, – сказал Саша. – На крючьевой страховке.
– …как завтра полезем вверх, зная при этом, что халтура, сработанная нами, может стоить жизни людям. Вот если кто-нибудь из вас мне внятно объяснит этот способ передвижения, я бы ему был крайне благодарен.
– Я хотел бы, – сказал Саша, – чтобы ты мне объяснил… нам объяснил: каким образом мы завтра пойдем вниз? Во что ты оцениваешь нашу любовь к тебе? Как ты можешь предать нашу общую… общую идею? Из-за какого-то вонючего цемента?
– Ребята! – воскликнул Руслан. – Есть гениальная идея! Давайте сейчас в темпе встанем и пойдем наверх! Без ночевки, без еды, завтра к вечеру будем на вершине! А, капитан?
– Я думал над этим, – сказал Володя. – Нет, мы никуда не побежим. Несчастья в альпинизме начинаются там, где начинаются спешка и импровизация.
– Как все нелепо! – сказала Лида. – Все, просто все!
– Вот я сейчас лежу и думаю, – продолжал Володя, – что же это – век такой, что ли? Что же мы не можем ни от чего отказаться? В нас пропало даже гусарство, не говоря уже о рыцарстве. Кому сейчас в голову взбредет из-за слова подставить свой лоб под пулю? Или трястись двести верст в санях, чтобы просто вечер поболтать с другом?
– Капитан? – тихо сказал Саша. – Разве мы не рискуем?
– Рискуем, но во имя чего?… – ответил Володя. – Странно, но иногда самые простые вещи всё ставят на место. Альпинизм ведь спорт. Просто спорт. Не более.
– Я пойду наверх, – твердо сказал Саша, – какие бы мы высокие слова ни говорили. Ты прав, капитан: альпинизм – это спорт. А спорт предполагает борьбу. Я так привык жить. Кто-то когда-то сказал, что архитектура – это застывшая музыка. Это очень красиво. Но тогда не было массовой застройки. Архитектура сегодня – это битва. И я так привык жить. Я не могу – просто так, за здорово живешь, за какую-то хозяйственную неразбериху, путаницу в снабжении отдать лучший день своей жизни. Высшее достижение, которое мы совершили. Не могу, хоть режь меня!
– Решим так, – сказал Володя. – Завтра я пойду вниз. Так мне велит совесть. Вы можете идти со мной и можете идти вверх. В конце концов, мы и с Петром вдвоем можем управиться.
– Это нечестно! – воскликнул Руслан. – Мы все должны принять коллективное решение!
– Коллективного не получается, – сказал Володя.
– Ты можешь приказать! – настаивал Руслан.
– Не хочу, – ответил Володя, – есть минуты, когда каждый сам должен выбрать дорогу.
– Извини, – сказал Саша, – но моя дорога – вверх. Я – прагматик.
Володя улыбнулся.
– Саш, – спросил он, а что такое прагматик? Я не знаю.
– Это философия такая есть, – ответил Саша. – В общем, это тот, кто идет к цели кратчайшим путем. И всегда делает то, что, с его точки зрения, наиболее целесообразно.
– Как ты сейчас? – спросил Володя.
– Как я сейчас, – ответил Саша.
Наступила пауза. Хлопала под ветром стенка палатки.
– Я чай поставлю, – сказала Лида.
– Кофе, – попросил Саша.
Руслан полез за флягой с бензином, достал ее, стал разжигать примус. Саша заерзал в мешке, все пытался поудобнее устроиться.
– Я понимаю, – глухо сказал он, – меня можно осудить. Может быть, даже и нужно. Но то, что сегодня я пережил на этом маятнике… В первую секунду мне показалось, что веревка сорвалась и я падаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10