вот, Господи, я страстно хочу это совершить, но я знаю, что Тебе это неприятно, что Ты Кровь пролил за то, чтобы я этого не делал, и я, несмотря на все свое желание, постараюсь все-таки этого не делать, а Ты мне в этом помоги, – если мы так каждый раз начнем умолять Бога живого, чтобы Он нас очистил от греха, то каждый раз будем делать шаг навстречу к Нему. Потому что Он нам станет помогать, и мы грех будем побеждать.
И мы получим величайшую радость в сердце, когда победим грех, потому что эта победа не может быть сделана человеком самостоятельно. Ни один человек не может победить никакой грех сам: он побеждается только благодатью Божией. Поэтому если мы исцеляемся от какого-то греха, значит, в нас пришла благодать Божия. А соединение сердца человека с благодатью Божией и есть блаженство. Это есть Царство Небесное, это есть общение с Истиной. И пока мы этого не вкусим, мы никогда не поймем ни что такое христианство, ни что такое Дух Святой – для нас это будет просто абстрактное понятие, одна из философий. Конечно, эта философия самая совершенная, самая высокая, безукоризненная; с христианской православной философией ни одна другая сравниться не может, но это опять только пища для ума. А пока мы не приблизились к Богу, не начали действовать по заповедям Божиим, не воцерковили этот ум, мы через него тоже будем много страдать. Поэтому существует некая антиномия: если мы хотим достигнуть вечного блаженства, то надо добровольно обречь себя на страдания; а если мы хотим вечного страдания, то мы должны стремиться к счастью.
Счастье здесь, на земле, все время манит. Как это просто: захотел – взял и закурил, и вот блаженствую, нога на ногу, о чем-то так мечтается, и мне хорошо, я как-то забыл обо всем, смотрю, как дым поднимается, табачком так приятно пахнет – вот оно, наслаждение, вот она, плотская утеха, очень дешевая, две копейки за штуку. А можно и отказаться, не потешить свою плоть – ради Христа. Потому что курение – это есть угождение собственной плоти; если же мы совершим маленький подвиг, то тем самым свой дух возвысим. Так душа наша может либо крылья расправлять, либо опять складывать. И вот в этой непрестанной борьбе со своей плотью, со своей душой и состоит духовная жизнь, потому что грех побеждается только благодатью Божией. Чем больше мы приближаемся к Богу, тем меньше в нас плотскости и душевности – они должны, по замыслу Божию, умирать. И цель нашей жизни, если мы православные христиане, в этом и состоит: назвался груздем, полезай в кузов; раз в храм пришел – значит, вроде, верующий, значит, надо стараться постоянно стремиться душу свою освобождать.
Сам Господь так премудро устроил, что человек перед смертью стареет – чтобы ему легче было расстаться с этой землей. Даже Лев Толстой уж на что был человек не церковный и ненавидящий благодать Божию, а и то говорил, что лучшее время жизни – это старость. В старости меньше сил уходит на всякую чепуху, а человек больше смотрит в корень, вглубь, приближается к Истине; сам ход вещей таков. Но мы-то, христиане, крестились не для того, чтобы просто сидеть и ждать. Нет, христианство – это делание; надо постоянно бежать, вот как Петр. И пусть он побежал совсем не туда: Христос сказал, что Он будет встречать их в Галилее, а он побежал ко гробу, опять искать живого среди мертвых. И ничего страшного, если мы, придя в храм, здесь ищем совсем не того: мы в храме тоже ищем и душевности, и угождения собственной плоти, и угождения своему слуху и так далее. Хотим, чтобы и здесь у нас было все хорошо. Но это недостижимо.
Мы настолько расслаблены, что даже пасхальные стихиры не можем спеть: за нас другие поют. Ну что с нас взять? О каких там подвигах можно говорить, если мы самую малость не можем. Поэтому наш удел – это совершение маленьких подвигов. Мы должны то, что есть, воспринимать как величайшую милость Божию – что мы приходим в храм, собственно, на все готовое: здесь уже идет служба, весь механизм ее как-то отлажен – пусть он искусственный, потому что служба эта, собственно, не настоящая, она не от нашего сердца идет, а как бы сама по себе, а мы сами по себе. Это же не так должно быть: служба должна идти из недр Церкви, из сердца христианского. Христианин – человек, который непрестанно совершает службу Богу: дома ли, в поле, в автобусе, в магазине. А мы не можем даже по книгам богослужение совершить, мы часто и не понимаем, что вообще в храме происходит, заняты своими мыслями, своими заботами. Забросить нас куда-нибудь на необитаемый остров – мы даже не будем знать, что делать; хорошо, если из утренних молитв штук шесть вспомним, да и то мы часто в эти слова и не вникаем, и не понимаем их.
Что мы можем Богу принести? Наша немощь настолько очевидна и глубока, что мы еле-еле в состоянии на протяжении двух с половиной часов хотя бы десять минут умом не рассеиваться. Ну и то слава Богу! Это уже хорошо. И это совсем на самом деле не мало. И если будет наше постоянное стремление, и постоянное усилие, и постоянное распятие себя, и постоянное заколение себя (заколение – не от слова "закалялась сталь", а от слова "закалывать себя, как агнца, распинать себя"), тогда в нас будут происходить великие вещи, мы будем изменяться совершенно незаметно для себя – но окружающие, к сожалению, это очень часто замечают и начинают, конечно, на нас нападать.
Поэтому не надо никогда показывать этого изменения, а надо принимать вид иной – вот как Господь имел вид путешествующего в Иерусалим и был среди иудеев как иудей, и они воспринимали Его как себе равного. Он очень понемножку и в силу необходимости открывал Свою власть Сына Божия, а Себя называл Сыном Человеческим (хотя, собственно, для хорошо знавших Священное Писание слова эти были равносильны тому, как если Он бы сказал, что Он есть Сын Божий). Потому что Христос знал: как только они узнают точно, что Он – Сын Божий, то распнут Его. Вот и каждый из нас, если мир узнает, что он свят, будет распят немедленно, незамедлительно; и в ту меру, в какую он будет возрастать духовно, его страдания будут увеличиваться.
Тьма ненавидит свет и хочет его уничтожить всякими путями. Это неизбежно и есть закон духовной жизни. Но это страдание будет нами восприниматься совершенно иначе, чем сейчас. Мы его будем принимать с радостью. Почитаем жития святых мучеников, с какой они радостью, с ликованием, с песнями, со светлыми лицами шли на смерть. Казалось бы, их хотят убивать – а они радуются. Чему радуются? Духу Святому, Который поселился в их сердцах; общению с Богом в той великой полноте, которую они имеют. И эту радость отнять никак нельзя. Последим за собой: даже когда у нас радость на сердце, как ее легко потерять. Чуть-чуть, на пять минут автобус пришел попозже – и она улетучилась; вот оно, наше счастье – как оно зыбко! Мы уже раздражаемся, негодуем, проклинаем муниципальный совет, ругаем водителей, и вообще все уже плохо. А подумаешь, всего пять минут! Это оттого, что мы не знаем истинной радости.
Настоящая радость о Господе не бывает ничем поколеблема, но наоборот: чем темнее вокруг, тем ярче звезды. В августе, когда бывает самая темная ночь, самые яркие звезды. Когда человек живет духовной жизнью, то в скорбях (а Господь всегда близок к скорбящим) он еще больше радуется сердцем, внутри, тайно, в глубинах духа своего, вот этому общению с Богом. Близость к Богу можно ощутить только в страдании, потому что Сам Христос, Сама Истина в этом мире страдает. Поэтому если мы здесь страдаем и не сходим с креста, а идем на него, принимая то, что Господь нам дает, то мы участвуем в этих страданиях, которые нас очищают от всякого греха, и тем самым приближаемся все больше и больше к Богу, то есть к цели нашего существования. Цель существования христианства, Церкви и нас с вами – это разрушение средостения между нами и Богом, полное общение с Ним.
Надо постоянно учиться, постоянно стремиться к тому, чтобы эта стена между нами и Богом рухнула, в противном случае мы ничего не найдем, наша жизнь пройдет впустую, бесплодно, и, когда мы умрем и перейдем в тот мир, в духовный, мы к нему будем совершенно не готовы; мы потерпим полный крах, потому что в этой жизни мы прекрасно приспособились: знаем, где что купить, где что почитать, к кому можно за чем обратиться. А к той жизни мы никак не готовы, потому что мы туда как бы и не стремимся. А надо все усилия души употребить именно на это.
Будем же по милости Божией стараться пользоваться этой прекрасной возможностью – что мы можем храм посетить, где служба идет, и можем в ту или иную меру к ней приобщиться; что мы можем общаться с Богом в таинствах, в Священном Писании и молитве – которую у нас никто никогда не отнимет; только мы сами себе мешаем и обкрадываем себя. Поэтому нужно учиться в храме молиться, а то, чему мы научились, стараться в нашу жизнь вносить, чтобы она наполнялась благодатью Духа Святаго. Аминь.
Крестовоздвиженский храм, 9 мая 1987 года, вечер
Неделя 4-я по Пятидесятнице
"Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник (военачальник, у которого в распоряжении сто воинов) и просил Его: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает. Иисус говорит ему: Я приду и исцелю его". А сотник отвечает: "Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой… Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры… И сказал Иисус сотнику: иди, и как ты веровал, да будет тебе. И выздоровел слуга его в тот час".
Вот как бывает! Сотник только попросил – и тут же слуга выздоровел, хотя он болел тяжело, лежал в расслаблении, не мог даже встать. А мы часто молимся о болящих очень долго, и ничего не получается. Господь нам дает образ, пример сотника; если мы будем ему подражать, то и наша молитва будет так же действенна. Поэтому нужно очень внимательно в это Евангелие вчитаться, вслушаться, всмотреться, чтобы мы могли тоже свою молитву сделать такой же плодотворной.
Чем же этот сотник замечателен? Да очень многим. Во-первых, он просил не за себя, не за сына, дочку или внучка, не за воина даже, который был в его подчинении, а за денщика своего. Это говорит о его великой любви, потому что редко какой начальник так любит своего подчиненного, что будет о нем заботиться, куда-то пойдет, станет хлопотать. Вот первая добродетель: у него было очень милостивое сердце, способное на любовь к человеку, который намного ниже его по положению.
Дальше мы знаем, что сотник сказал: "Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой". Этот человек обладал великим смирением. Он мог просто послать пару воинов и приказать: вот этого приведите мне. Сотник был оккупантом, главой гарнизона – в Москве глава гарнизона по меньшей мере генерал армии, – то есть в масштабе Капернаума он был большим начальником. Но вместо того, чтобы послать своих подчиненных за Иисусом, он сам идет к Нему и просит у Него. Мало того, что просит. Когда Господь сказал: Я сейчас приду, исцелю твоего отрока (потому что видел, что этот человек милосердный и действительно сострадает больному), он ответил: я недостоин, чтобы Ты ко мне пришел. То есть сотник имел великое смирение, имея такую огромную власть. А власть страшно портит людей. Даже есть такая поговорка: хочешь узнать своего друга, сделай его себе начальником.
Мало кто из людей может выдержать бремя власти, потому что все остальные начинают перед ним спину гнуть, угодничать, подхалимничать. И человек, если у него не хватает ума (а чаще всего обычно не хватает), начинает эти знаки внимания принимать на собственный счет, хотя люди смиряются перед властью, а не перед ним. Потому что стоит ему умереть, как его забудут напрочь и вообще никогда не вспомнят, будут только смеяться. То есть кланяются-то перед его положением, а человек по своей глупости, неразумию, по своей греховности относит это к себе.
Но сотник этому искушению не поддался, он с великим смирением подошел – к кому? К какому-то странствующему проповеднику, которого любой мог обидеть, который и дома-то не имел постоянного, не имел где главу приклонить, был просто нищим. И он этому нищему говорит: я недостоин, чтобы Ты вошел в мой дом. И дальше: "Я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает". То есть сотник показал, что подчиненные слушаются его беспрекословно – но здесь власть Божественная, и он свою власть складывает, он признает, что она ничто по сравнению с той, которую имеет Сын Божий. То есть будучи человеком, имеющим огромные возможности, тем не менее он с глубочайшим смирением подошел к Спасителю.
"Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры". А в чем эта вера проявилась? Он сказал: скажи только слово, и исцелеет отрок мой. Он не говорил: надо обязательно что-то сделать, что-то обязательно "заказать", какие-то действия произвести. Он имел такую сокрушительную веру, что не нуждался ни в каких доказательствах того, что Иисус – Сын Божий. Скажи только слово – и исцелеет. И Господь удивился, говорит: во всем Израиле Я не нашел такой веры. Хотя позже Господь еще раз столкнулся с таким же проявлением великой веры, которая была также сопряжена с великим смирением, – когда жена хананеянка просила за свою дочь. Христос отказывался ее исцелить, но женщина своим смирением склонила Его.
То есть мы видим в сотнике самые главные христианские добродетели: веру, причем очень сильную; милосердие и любовь к человеку, ему не только чужому, но и который находится у него в подчинении; и огромное смирение. Поэтому выздоровел его отрок в тот же час. "Много бо может молитва праведнаго".
Он был праведен, этот сотник, и Господь его услышал сразу. И если Господь сразу не исполняет наши молитвы, это не потому, что Он нас не слышит. Господь слышит все, Он знает даже наши мысли. А почему же медлит? Потому что мы далеко не праведны. Господь любит праведники, а грешники милует. Поэтому если мы хотим заслужить у Бога милость, хотим склонить Его волю к нашей просьбе, то должны свою волю соединить с волей Божией. Сотник с верой, и любовью, и смирением подошел к Спасителю и попросил: исцели моего отрока. И если бы Господь Иисус Христос ответил ему: ты знаешь, голубчик, Богу угодно, чтобы твой отрок болел, – то можно быть уверенным, что он отошел бы смиренно и сказал: ну что ж? пусть будет воля Твоя. Но Богу было угодно, чтобы отрок исцелел.
Мы часто хотим получить от Бога того, другого и третьего – и не получаем не только потому, что в нашей молитве нет смирения и веры, но в нашей молитве часто нет и любви. В ней бывает в основном себялюбие, потому что мы обычно просим себе. И если даже молимся за кого-то, то это чаще всего не из сострадания к этому человеку, а потому, что его тяжелая участь досаждает нам, нам трудно терпеть. Поэтому мы просим за него, чтобы получить облегчение себе. И Господь, видя это, наши скорби не прекращает. Он ждет, когда наша вера окрепнет, когда наше милосердие к ближнему нашему вырастет, когда наше смирение даст дорогу благодати Божией. И если мы хотим, чтобы Господь призрел на нас, и похвалил нас, и рад бы был нашим делам, мыслям и словам, нам нужно в этих трех добродетелях преуспевать.
Во-первых, в смирении. А смирение – это значит иметь всегда мирный, невозмутимый дух; считать себя хуже всех, недостойным того, что тебе дается.
Во-вторых, в вере. Надо несомненно и твердо веровать каждому слову, которое сказал Господь – не в какие-то магические действия или заклинания, а в то, что раз Господь сказал, то, значит, это истина. То есть нужно свою душу так повернуть к Евангелию, чтобы каждое слово действительно воспринималось нами как истина. Так, на словах вроде бы мы веруем в Евангелие, а на деле нет, потому что творим такие дела, которые не только с Евангелием никак не сочетаются, они даже и с Кораном-то никак не сочетаются и вообще ни с каким вероучением. Даже религиям, которые имеют массу заблуждений, – и тем мы не соответствуем, не говоря уж о высшей нравственности, которую принес на землю Господь Иисус Христос. Мы живем так, что если нам всю нашу жизнь показать, то мы ужаснемся, умрем от разрыва сердца. Мы просто привыкли к этому греху, живем в нем, и нам кажется, что мы хорошие. Мы ослеплены собственным себялюбием, но когда видим такой же грех в другом, то возмущаемся: как же так? да как же он может? Хотя сами делаем не только то же самое, но и в тысячу раз хуже.
Ну и, конечно, нет у нас милосердия. Господь дал главную заповедь, без которой нельзя войти в Царствие Небесное, она, собственно, и открывает туда вход: возлюби ближнего. И не просто возлюби, а как самого себя; не желай ближнему того, чего не хочешь, чтобы сделали тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
И мы получим величайшую радость в сердце, когда победим грех, потому что эта победа не может быть сделана человеком самостоятельно. Ни один человек не может победить никакой грех сам: он побеждается только благодатью Божией. Поэтому если мы исцеляемся от какого-то греха, значит, в нас пришла благодать Божия. А соединение сердца человека с благодатью Божией и есть блаженство. Это есть Царство Небесное, это есть общение с Истиной. И пока мы этого не вкусим, мы никогда не поймем ни что такое христианство, ни что такое Дух Святой – для нас это будет просто абстрактное понятие, одна из философий. Конечно, эта философия самая совершенная, самая высокая, безукоризненная; с христианской православной философией ни одна другая сравниться не может, но это опять только пища для ума. А пока мы не приблизились к Богу, не начали действовать по заповедям Божиим, не воцерковили этот ум, мы через него тоже будем много страдать. Поэтому существует некая антиномия: если мы хотим достигнуть вечного блаженства, то надо добровольно обречь себя на страдания; а если мы хотим вечного страдания, то мы должны стремиться к счастью.
Счастье здесь, на земле, все время манит. Как это просто: захотел – взял и закурил, и вот блаженствую, нога на ногу, о чем-то так мечтается, и мне хорошо, я как-то забыл обо всем, смотрю, как дым поднимается, табачком так приятно пахнет – вот оно, наслаждение, вот она, плотская утеха, очень дешевая, две копейки за штуку. А можно и отказаться, не потешить свою плоть – ради Христа. Потому что курение – это есть угождение собственной плоти; если же мы совершим маленький подвиг, то тем самым свой дух возвысим. Так душа наша может либо крылья расправлять, либо опять складывать. И вот в этой непрестанной борьбе со своей плотью, со своей душой и состоит духовная жизнь, потому что грех побеждается только благодатью Божией. Чем больше мы приближаемся к Богу, тем меньше в нас плотскости и душевности – они должны, по замыслу Божию, умирать. И цель нашей жизни, если мы православные христиане, в этом и состоит: назвался груздем, полезай в кузов; раз в храм пришел – значит, вроде, верующий, значит, надо стараться постоянно стремиться душу свою освобождать.
Сам Господь так премудро устроил, что человек перед смертью стареет – чтобы ему легче было расстаться с этой землей. Даже Лев Толстой уж на что был человек не церковный и ненавидящий благодать Божию, а и то говорил, что лучшее время жизни – это старость. В старости меньше сил уходит на всякую чепуху, а человек больше смотрит в корень, вглубь, приближается к Истине; сам ход вещей таков. Но мы-то, христиане, крестились не для того, чтобы просто сидеть и ждать. Нет, христианство – это делание; надо постоянно бежать, вот как Петр. И пусть он побежал совсем не туда: Христос сказал, что Он будет встречать их в Галилее, а он побежал ко гробу, опять искать живого среди мертвых. И ничего страшного, если мы, придя в храм, здесь ищем совсем не того: мы в храме тоже ищем и душевности, и угождения собственной плоти, и угождения своему слуху и так далее. Хотим, чтобы и здесь у нас было все хорошо. Но это недостижимо.
Мы настолько расслаблены, что даже пасхальные стихиры не можем спеть: за нас другие поют. Ну что с нас взять? О каких там подвигах можно говорить, если мы самую малость не можем. Поэтому наш удел – это совершение маленьких подвигов. Мы должны то, что есть, воспринимать как величайшую милость Божию – что мы приходим в храм, собственно, на все готовое: здесь уже идет служба, весь механизм ее как-то отлажен – пусть он искусственный, потому что служба эта, собственно, не настоящая, она не от нашего сердца идет, а как бы сама по себе, а мы сами по себе. Это же не так должно быть: служба должна идти из недр Церкви, из сердца христианского. Христианин – человек, который непрестанно совершает службу Богу: дома ли, в поле, в автобусе, в магазине. А мы не можем даже по книгам богослужение совершить, мы часто и не понимаем, что вообще в храме происходит, заняты своими мыслями, своими заботами. Забросить нас куда-нибудь на необитаемый остров – мы даже не будем знать, что делать; хорошо, если из утренних молитв штук шесть вспомним, да и то мы часто в эти слова и не вникаем, и не понимаем их.
Что мы можем Богу принести? Наша немощь настолько очевидна и глубока, что мы еле-еле в состоянии на протяжении двух с половиной часов хотя бы десять минут умом не рассеиваться. Ну и то слава Богу! Это уже хорошо. И это совсем на самом деле не мало. И если будет наше постоянное стремление, и постоянное усилие, и постоянное распятие себя, и постоянное заколение себя (заколение – не от слова "закалялась сталь", а от слова "закалывать себя, как агнца, распинать себя"), тогда в нас будут происходить великие вещи, мы будем изменяться совершенно незаметно для себя – но окружающие, к сожалению, это очень часто замечают и начинают, конечно, на нас нападать.
Поэтому не надо никогда показывать этого изменения, а надо принимать вид иной – вот как Господь имел вид путешествующего в Иерусалим и был среди иудеев как иудей, и они воспринимали Его как себе равного. Он очень понемножку и в силу необходимости открывал Свою власть Сына Божия, а Себя называл Сыном Человеческим (хотя, собственно, для хорошо знавших Священное Писание слова эти были равносильны тому, как если Он бы сказал, что Он есть Сын Божий). Потому что Христос знал: как только они узнают точно, что Он – Сын Божий, то распнут Его. Вот и каждый из нас, если мир узнает, что он свят, будет распят немедленно, незамедлительно; и в ту меру, в какую он будет возрастать духовно, его страдания будут увеличиваться.
Тьма ненавидит свет и хочет его уничтожить всякими путями. Это неизбежно и есть закон духовной жизни. Но это страдание будет нами восприниматься совершенно иначе, чем сейчас. Мы его будем принимать с радостью. Почитаем жития святых мучеников, с какой они радостью, с ликованием, с песнями, со светлыми лицами шли на смерть. Казалось бы, их хотят убивать – а они радуются. Чему радуются? Духу Святому, Который поселился в их сердцах; общению с Богом в той великой полноте, которую они имеют. И эту радость отнять никак нельзя. Последим за собой: даже когда у нас радость на сердце, как ее легко потерять. Чуть-чуть, на пять минут автобус пришел попозже – и она улетучилась; вот оно, наше счастье – как оно зыбко! Мы уже раздражаемся, негодуем, проклинаем муниципальный совет, ругаем водителей, и вообще все уже плохо. А подумаешь, всего пять минут! Это оттого, что мы не знаем истинной радости.
Настоящая радость о Господе не бывает ничем поколеблема, но наоборот: чем темнее вокруг, тем ярче звезды. В августе, когда бывает самая темная ночь, самые яркие звезды. Когда человек живет духовной жизнью, то в скорбях (а Господь всегда близок к скорбящим) он еще больше радуется сердцем, внутри, тайно, в глубинах духа своего, вот этому общению с Богом. Близость к Богу можно ощутить только в страдании, потому что Сам Христос, Сама Истина в этом мире страдает. Поэтому если мы здесь страдаем и не сходим с креста, а идем на него, принимая то, что Господь нам дает, то мы участвуем в этих страданиях, которые нас очищают от всякого греха, и тем самым приближаемся все больше и больше к Богу, то есть к цели нашего существования. Цель существования христианства, Церкви и нас с вами – это разрушение средостения между нами и Богом, полное общение с Ним.
Надо постоянно учиться, постоянно стремиться к тому, чтобы эта стена между нами и Богом рухнула, в противном случае мы ничего не найдем, наша жизнь пройдет впустую, бесплодно, и, когда мы умрем и перейдем в тот мир, в духовный, мы к нему будем совершенно не готовы; мы потерпим полный крах, потому что в этой жизни мы прекрасно приспособились: знаем, где что купить, где что почитать, к кому можно за чем обратиться. А к той жизни мы никак не готовы, потому что мы туда как бы и не стремимся. А надо все усилия души употребить именно на это.
Будем же по милости Божией стараться пользоваться этой прекрасной возможностью – что мы можем храм посетить, где служба идет, и можем в ту или иную меру к ней приобщиться; что мы можем общаться с Богом в таинствах, в Священном Писании и молитве – которую у нас никто никогда не отнимет; только мы сами себе мешаем и обкрадываем себя. Поэтому нужно учиться в храме молиться, а то, чему мы научились, стараться в нашу жизнь вносить, чтобы она наполнялась благодатью Духа Святаго. Аминь.
Крестовоздвиженский храм, 9 мая 1987 года, вечер
Неделя 4-я по Пятидесятнице
"Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник (военачальник, у которого в распоряжении сто воинов) и просил Его: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает. Иисус говорит ему: Я приду и исцелю его". А сотник отвечает: "Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой… Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры… И сказал Иисус сотнику: иди, и как ты веровал, да будет тебе. И выздоровел слуга его в тот час".
Вот как бывает! Сотник только попросил – и тут же слуга выздоровел, хотя он болел тяжело, лежал в расслаблении, не мог даже встать. А мы часто молимся о болящих очень долго, и ничего не получается. Господь нам дает образ, пример сотника; если мы будем ему подражать, то и наша молитва будет так же действенна. Поэтому нужно очень внимательно в это Евангелие вчитаться, вслушаться, всмотреться, чтобы мы могли тоже свою молитву сделать такой же плодотворной.
Чем же этот сотник замечателен? Да очень многим. Во-первых, он просил не за себя, не за сына, дочку или внучка, не за воина даже, который был в его подчинении, а за денщика своего. Это говорит о его великой любви, потому что редко какой начальник так любит своего подчиненного, что будет о нем заботиться, куда-то пойдет, станет хлопотать. Вот первая добродетель: у него было очень милостивое сердце, способное на любовь к человеку, который намного ниже его по положению.
Дальше мы знаем, что сотник сказал: "Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой". Этот человек обладал великим смирением. Он мог просто послать пару воинов и приказать: вот этого приведите мне. Сотник был оккупантом, главой гарнизона – в Москве глава гарнизона по меньшей мере генерал армии, – то есть в масштабе Капернаума он был большим начальником. Но вместо того, чтобы послать своих подчиненных за Иисусом, он сам идет к Нему и просит у Него. Мало того, что просит. Когда Господь сказал: Я сейчас приду, исцелю твоего отрока (потому что видел, что этот человек милосердный и действительно сострадает больному), он ответил: я недостоин, чтобы Ты ко мне пришел. То есть сотник имел великое смирение, имея такую огромную власть. А власть страшно портит людей. Даже есть такая поговорка: хочешь узнать своего друга, сделай его себе начальником.
Мало кто из людей может выдержать бремя власти, потому что все остальные начинают перед ним спину гнуть, угодничать, подхалимничать. И человек, если у него не хватает ума (а чаще всего обычно не хватает), начинает эти знаки внимания принимать на собственный счет, хотя люди смиряются перед властью, а не перед ним. Потому что стоит ему умереть, как его забудут напрочь и вообще никогда не вспомнят, будут только смеяться. То есть кланяются-то перед его положением, а человек по своей глупости, неразумию, по своей греховности относит это к себе.
Но сотник этому искушению не поддался, он с великим смирением подошел – к кому? К какому-то странствующему проповеднику, которого любой мог обидеть, который и дома-то не имел постоянного, не имел где главу приклонить, был просто нищим. И он этому нищему говорит: я недостоин, чтобы Ты вошел в мой дом. И дальше: "Я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает". То есть сотник показал, что подчиненные слушаются его беспрекословно – но здесь власть Божественная, и он свою власть складывает, он признает, что она ничто по сравнению с той, которую имеет Сын Божий. То есть будучи человеком, имеющим огромные возможности, тем не менее он с глубочайшим смирением подошел к Спасителю.
"Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры". А в чем эта вера проявилась? Он сказал: скажи только слово, и исцелеет отрок мой. Он не говорил: надо обязательно что-то сделать, что-то обязательно "заказать", какие-то действия произвести. Он имел такую сокрушительную веру, что не нуждался ни в каких доказательствах того, что Иисус – Сын Божий. Скажи только слово – и исцелеет. И Господь удивился, говорит: во всем Израиле Я не нашел такой веры. Хотя позже Господь еще раз столкнулся с таким же проявлением великой веры, которая была также сопряжена с великим смирением, – когда жена хананеянка просила за свою дочь. Христос отказывался ее исцелить, но женщина своим смирением склонила Его.
То есть мы видим в сотнике самые главные христианские добродетели: веру, причем очень сильную; милосердие и любовь к человеку, ему не только чужому, но и который находится у него в подчинении; и огромное смирение. Поэтому выздоровел его отрок в тот же час. "Много бо может молитва праведнаго".
Он был праведен, этот сотник, и Господь его услышал сразу. И если Господь сразу не исполняет наши молитвы, это не потому, что Он нас не слышит. Господь слышит все, Он знает даже наши мысли. А почему же медлит? Потому что мы далеко не праведны. Господь любит праведники, а грешники милует. Поэтому если мы хотим заслужить у Бога милость, хотим склонить Его волю к нашей просьбе, то должны свою волю соединить с волей Божией. Сотник с верой, и любовью, и смирением подошел к Спасителю и попросил: исцели моего отрока. И если бы Господь Иисус Христос ответил ему: ты знаешь, голубчик, Богу угодно, чтобы твой отрок болел, – то можно быть уверенным, что он отошел бы смиренно и сказал: ну что ж? пусть будет воля Твоя. Но Богу было угодно, чтобы отрок исцелел.
Мы часто хотим получить от Бога того, другого и третьего – и не получаем не только потому, что в нашей молитве нет смирения и веры, но в нашей молитве часто нет и любви. В ней бывает в основном себялюбие, потому что мы обычно просим себе. И если даже молимся за кого-то, то это чаще всего не из сострадания к этому человеку, а потому, что его тяжелая участь досаждает нам, нам трудно терпеть. Поэтому мы просим за него, чтобы получить облегчение себе. И Господь, видя это, наши скорби не прекращает. Он ждет, когда наша вера окрепнет, когда наше милосердие к ближнему нашему вырастет, когда наше смирение даст дорогу благодати Божией. И если мы хотим, чтобы Господь призрел на нас, и похвалил нас, и рад бы был нашим делам, мыслям и словам, нам нужно в этих трех добродетелях преуспевать.
Во-первых, в смирении. А смирение – это значит иметь всегда мирный, невозмутимый дух; считать себя хуже всех, недостойным того, что тебе дается.
Во-вторых, в вере. Надо несомненно и твердо веровать каждому слову, которое сказал Господь – не в какие-то магические действия или заклинания, а в то, что раз Господь сказал, то, значит, это истина. То есть нужно свою душу так повернуть к Евангелию, чтобы каждое слово действительно воспринималось нами как истина. Так, на словах вроде бы мы веруем в Евангелие, а на деле нет, потому что творим такие дела, которые не только с Евангелием никак не сочетаются, они даже и с Кораном-то никак не сочетаются и вообще ни с каким вероучением. Даже религиям, которые имеют массу заблуждений, – и тем мы не соответствуем, не говоря уж о высшей нравственности, которую принес на землю Господь Иисус Христос. Мы живем так, что если нам всю нашу жизнь показать, то мы ужаснемся, умрем от разрыва сердца. Мы просто привыкли к этому греху, живем в нем, и нам кажется, что мы хорошие. Мы ослеплены собственным себялюбием, но когда видим такой же грех в другом, то возмущаемся: как же так? да как же он может? Хотя сами делаем не только то же самое, но и в тысячу раз хуже.
Ну и, конечно, нет у нас милосердия. Господь дал главную заповедь, без которой нельзя войти в Царствие Небесное, она, собственно, и открывает туда вход: возлюби ближнего. И не просто возлюби, а как самого себя; не желай ближнему того, чего не хочешь, чтобы сделали тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19