Значит, никто его не преследует, не душит, значит, он сам за кем-то гнался с визгом и лаем".
Сергей Иванович даже рассмеялся от радости: "Вот это здорово!"
Однако радость тут же сменилась досадой. Но кого же тогда преследовал пёс? Конечно, лося. А на лосей охота запрещена. Сколько Сергей Иванович потерял времени, сил и трудов, чтобы отучить Пушка за ними гоняться, и вот непослушный пёс опять принялся за своё. Наверно, за лето забыл всю науку.
- Ну погоди, я тебе припомню! - проворчал Сергей Иванович.
В тайне души он был рассержен не столько поступком Пушка, сколько своей оплошностью: не разобрав, в чём дело, бежал куда-то, весь изодрался, весь в крови, а ещё старый охотник!
Успокоившись и отдышавшись, Сергей Иванович прислушался. "Так и есть, лает и взвизгивает на одном месте. Вон там, за болотом, на поляне. Значит, остановил лося и вертится возле него! - Сергей Иванович вынул из кармана перочинный ножик и срезал длинный прут. - Подожди, дружок, я тебя сейчас проучу. Живо у меня всю науку вспомнишь!"
Перейдя болото, Сергей Иванович выбрался наконец из густых зарослей на чистое место. Вот и поляна.
Ещё издали заметил Пушка. "А где же лось? Никакого лося и нет. Злобно взвизгивая и лая до хрипоты, Пушок носился вокруг старого дуба.
Сергей Иванович глянул на дуб. На суку, растянувшись, лежала огромная дикая кошка - рысь.
Даже ружьё затряслось в руках у охотника. Хочет раскрыть его, заложить другие патроны, с крупной дробью, а руки дрожат, не слушаются.
Как же теперь подойти, чтобы зверь не заметил? А то ещё спрыгнет и удерёт.
Сергей Иванович стал обходить так, чтобы зайти к рыси сзади. Нечаянно наступил на сучок. Тот громко хрустнул. Но рысь, следя за собакой, даже и не заметила, не обернулась.
Зато Пушок сразу глянул в сторону, приметил хозяина. И вот ведь какая умница - не стал больше носиться вокруг дерева, а сел прямо перед мордой зверя и давай лаять: "Смотри-ка, мол, на меня".
Сергей Иванович быстро подкрался. Теперь не уйдёт, только стрелять нужно наверняка, чтобы сразу наповал. А то, если ранишь, упадёт, с собакой сцепится, может когтями глаз вырвать.
Грохнул выстрел. Не копнувшись, упала с дерева огромная дикая кошка. С остервенением бросился на неё Пушок, вцепился в шею, начал трепать. Разом всю охотничью науку забыл.
Но Сергей Иванович не рассердился на старого друга - где тут сердиться? Сам подскочил к убитому зверю, еле поднял его.
Насилу успокоились оба - охотник и пёс. Стали рассматривать редкостную добычу. И тут вдруг Сергей Иванович вспомнил о растерзанном зверем козлёнке. "Вот ведь кто, а совсем не волк разбойничал здесь в лесу!"
Сергей Иванович взвалил на плечи тяжёлого зверя и направился прямо к дому.
- Молодец, Пушок! - ласково сказал он. - Выследил, брат, лесного разбойника. Теперь куда хошь без опаски ходить можно.
СЛАСТЁНА
Поздней осенью перед самым снегом иной раз бывает точь-в-точь как весной. Выглянет солнце, осветит голый, умытый дождями лес, влажную землю, чёрную слипшуюся листву в осиннике... А в это время где-то далеко в лесу на поляне вдруг забормочет тетерев, забормочет совсем по-весеннему. И не хочется верить, что до весны ещё так далеко, что впереди холода и метели и долгие тёмные ночи зимы.
Однажды в такой светлый осенний день шли мы с товарищем по лесной тропинке. Я глядел на прозрачный лес, на синее небо и шутя просил солнышко: "Не прячься за тучи, посвети хоть ещё часок!"
Мой приятель Сергей, тоже ещё молодой охотник, только посмеивался надо мной.
- Ты лучше гляди не на небо, а вниз под кусты. Заяц к зиме уже вылинял, белый весь. Его теперь легко заприметить.
Вдруг Сергей остановился и стал присматриваться к земле. "Вот чудеса-то!"
Я тоже посмотрел вниз и удивился не менее товарища. По блёклой траве, по опавшим листьям ползали пчёлы, да не две, не три, а целые десятки, может быть, сотни. Они были совсем вялые, по-зимнему полусонные, даже не пытались взлететь, только еле-еле переползали с одного листка на другой. Тут же на земле валялись обломки трухлявого дерева, облепленные воском.
Мы взглянули вверх. Перед нами росла старая полусухая осина. Чёрный дятел-желна когда-то выдолбил в её стволе большое дупло. Теперь края его были кем-то обломаны. Дупло помещалось невысоко. Сергей решил заглянуть туда. Я подсадил его до первого сука, и он взобрался к дуплу.
- Э-э, да тут целый улей! - воскликнул он, быстро спускаясь на землю. - Понимаешь, должно быть, рой из деревни улетел летом, в дупле и обосновался. Мёду пчёлы натаскали пропасть, а теперь к зиме вход в дупло залепили, чтобы не дуло. Только кто-то всё им разломал. Эх, жалко пчёл, добавил Сергей. - Ночью как подморозит - крышка им будет.
- А кто же это наделал? - спросил я.
- Наверное, ребята баловались. Заметили дупло, начали палками внутрь совать - вот и разломали.
Придя в деревню, мы рассказали о том, что видели, Ивану Ивановичу старому пчеловоду и охотнику.
Дедушка поохал, погоревал о пчёлах, да ничего не поделаешь: в лес идти уже поздно, пришлось ждать до следующего дня.
Ночью, как и думали, крепко приморозило. Все лужи льдом затянуло, землю, траву выбелило. Утро настало яркое, всё в разноцветных огнях. Заиндевевшая трава и тонкий ледок на лужах так и сверкали.
Сергей в лес идти не смог, пошли мы вдвоём с дедушкой. Иван Иванович взял с собою ведро для мёда, ружьё, захватил и свою охотничью собаку Стрелку.
- Она нам живо разыщет грабителя, - сказал старичок.
Вот и осинник, и старое дерево у самой дороги. Мы подошли поближе.
Вдруг Стрелка насторожилась, потянула носом, изо всех сил рванулась вперёд. Иван Иванович отстегнул поводок, и собака помчалась прямо к дуплистой осине. Мы - за ней.
Под деревом на земле ещё больше, чем вчера, валялось обломков, трухи и мёртвых замёрзших пчёл. Стрелка, обнюхав землю, бросилась дальше в лес, и скоро где-то вдали послышался её громкий лай. Мы поспешили на голос собаки.
Она лаяла, прыгая и вертясь под густой елью.
Иван Иванович внимательно оглядел дерево, поманил меня и передал своё ружьё.
- Видишь на суку у самого ствола гнездо темнеет? Это беличье гайно. Ну-ка, стрельни в него.
- Зачем стрелять?
- Делай, что говорю.
Я прицелился и выстрелил. Сверху посыпались сухая хвоя, сучки... Но из гнезда никто не выскочил. Зато Стрелка, подзадоренная моим выстрелом, ещё пуще залилась лаем.
Старик одобрительно кивнул головой, присел на корточки и стал рассматривать на земле упавшие ветки, сучки... Я ничего не мог понять.
- Поди-ка сюда, - позвал дед, - погляди хорошенько.
Я пригляделся к земле. Рядом с упавшими сучками и ветками что-то краснело вроде ягодки. Тронул пальцем. "Да это же свежая кровь!" А вот и ещё откуда-то сверху капнуло.
- То-то и есть, что кровь, - весело ответил Иван Иванович. - Полезай на дерево да сковырни гайно, мы его тут исследуем.
Я мигом взобрался на ель, спихнул беличье гнездо и сам спустился на землю.
Стрелка так и кинулась к гайну, но окрик хозяина её сразу остановил.
Сброшенное гайно очень походило на гнездо сороки. Оно было заплетено сучьями не только снизу, но и сверху и с боков, а с одной стороны оставалось круглое отверстие. Старичок осторожно ткнул туда прутиком, но в гнезде никто не шевельнулся.
- Значит, сразу наповал, - сказал Иван Иванович и начал разламывать гнездо.
"Кто же внутри? - подумал я. - Наверное, белка".
Иван Иванович с силой тряхнул полуразломанное гнездо, и из него на траву вывалился тёмно-бурый зверёк гораздо крупнее белки.
- Куница! - воскликнул я.
- Она и есть, - весело подтвердил Иван Иванович. - Куница большая охотница до пчелиного мёда. Я ещё вчера по вашим рассказам понял, кто такой в дупле баловался. - Старичок кивнул головой на куницу. - Она и этой ночью опять в дупле побывала. Наелась мёду и отправилась в первое попавшееся гайно спать. Куницы всегда так делают. Только отдыхать-то ей долго не пришлось: Стрелка моя сразу её по следу разыскала, а ты её прямо в гнезде и уложил. Ну, а теперь, - добавил Иван Иванович, - идём из дупла мёд выгребать. Пчёлы всё равно уж помёрзли. Он им не нужен.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
Дед Семён был старый охотник, много побил на своём веку разной птицы и зверя, хаживал он и за медведем, только давно это было, а вот теперь остарел, стал любить охоту, какая поспокойнее. Больше всего пришлась ему по душе охота с манком за рябчиками. Для такой охоты самое время - конец сентября.
Хорошая это пора. Лес весь разукрашен в жёлтые, красные, золотистые краски осени. Воздух чистый, прохладный, и так славно попахивает грибами и опавшей жухлой листвой!
За рябчиками лучше всего охотиться на утренней зорьке, когда день обещает быть ясным, безветренным. В такую погоду задорный лесной петушок охотнее всего идёт на манок.
За долгие годы жизни в сторожке дед Семён уже привык вставать на заре. Вот и теперь он вышел из домика, огляделся и закурил трубочку.
Солнце ещё только вставало из-за верхушек леса. Его косые лучи прорывались сквозь поредевшие ветви старых берёз и освещали поляну перед сторожкой. Вся поляна была седая от сильного утреннего заморозка.
"Красный будет денёк, самый подходящий для рябца", - подумал дед. Он вернулся в дом, оделся, взял из угла ружьё, сумку с манками и отправился на охоту.
Тропинка вела сперва сквозь мелколесье. По сторонам толпились молодые берёзки, белые, с редкой позолотой ещё не облетевшей листвы. Огромные грибы подберёзовики, совсем разбрюзгшие от старости и осенних дождей, будто серые круглые блины, виднелись тут и там возле дороги.
На поляне, куда вышел дед, стояла рябинка, вся украшенная ярко-красными гроздьями ягод. Целая стая дроздов с громким трескучим криком слетела с дерева.
"Ишь ты, к отлёту готовятся!" - подумал старик.
В это время где-то над головой раздался протяжный, стонущий крик.
Старик поднял глаза, прищурился от яркого солнечного света и едва разглядел летящих птиц. "Ага, вот они".
Большой косяк журавлей, вытянувшись волнистой лентой, летел высоко в небе. Птицы держали путь на юг. Их печальный крик звучал, как последний прощальный привет родным местам.
"В тёплые страны направились, - подумал дед Семён. - Что ж, пора, вся перелётная птица теперь на юг подаётся, остаются в наших лесах рябцы, да тетери, да глухари-мошняки. Этим лететь не полагается, всю зиму у нас живут".
Старик миновал поляну. Дальше пошёл смешанный лес: осинки, местами березнячок, а среди этого чернолесья росли старые ели. Земля под ними была покрыта твёрдыми зеленоватыми листочками брусники и черники. Кое-где ещё уцелели последние ягоды.
"Ёлки, ягодничек, а рядом ручей, весь в кустах ольховника, тут-то рябцам и водиться, - подумал старик. - Нужно попробовать поманить". Он выбрал удобное место возле ёлок, уселся на пень и вынул из сумки манок, сделанный из зайчиной косточки.
Дед Семён взял его в рот и слегка подул. Раздался тонкий, протяжный свист: "Тю-ю-ю-ю-ю! Тю-ю-ю-ю-ю!.." И под конец задорный короткий перебор: "Тю-тюрю-рю". Так обычно свистит рябчик, подзывая другого.
Дед Семён поманил раз, второй и замолчал.
Не прошло и минуты, как невдалеке из чащи раздался ответный свист.
Подождав немного, старик ещё поманил. В ответ послышался громкий, трескучий шум крыльев: "Фр-р-р!" Это лесной петушок перелетел с ёлки на ёлку, а может быть, слетел на землю.
Теперь нужно сидеть неподвижно, иначе рябчик сразу заметит. Ведь он сейчас высматривает, ищет, где же сидит тот, другой, что первый подал свой голос, а потом замолчал.
Старик зорко вглядывался в тёмные ветви елей, не упуская из виду и всю полянку. Ведь рябчик частенько не летит на манок, а бежит по земле, как мышь. Иной раз подбежит совсем близко к охотнику, тот его и не заметит, зато рябчик уже разглядел человека. Неожиданно где-то сбоку раздаётся знакомое: "Фр-р-р-р!.." - и не успеет охотник даже вскинуть к плечу ружьё, рябчика уже и след простыл: мелькнул бурым пятном среди еловых веток и скрылся из глаз.
Никак нельзя прозевать юркого петушка, если даже он не летит на манок, а бежит по земле.
Вот между ёлками что-то шмыгнуло. Дед Семён приподнял ружьё. Вот опять мелькнуло - рябчик. "Ишь какой шустрый! Только покажется - и снова за ёлку, никак выстрелить не успеешь".
Действительно, рябчик, видно, попался бойкий. Побегав около ёлок и не найдя на земле своего собрата, он вдруг зашумел крыльями, взлетел и уселся на голый сук берёзы прямо перед охотником.
Раздался выстрел. Рябчик пёстрым комочком упал на землю.
"Один есть", - удовлетворённо подумал старик, положил дичь в сумку и пошёл дальше, всё так же осторожно, тихо.
Дед не ошибся: утро удалось на славу - яркое, тихое, самое рябчиное утро. Рябчики шли на манок безотказно, и дед Семён убил уже четыре штуки.
Обойдя знакомое место возле ручья, дед перебрался через него по шаткому настилу из брёвен и пошёл дальше в лесную чащу.
Вот и опять подходящее местечко: моховое болотце, по краям ягодник, густой березняк, а дальше ельник.
Старик вновь присел на пенёк среди кустов. "Точно в беседке", подумал он, оглядываясь по сторонам.
Невдалеке виднелась поляна. По сторонам от неё весело толпились молодые берёзки и ёлочки, только на самом краю лежала старая, поваленная бурей сосна. Хвоя на ней уже пожелтела, наполовину осыпалась. А огромные корни, облепленные землёй, нелепо торчали вверх, будто старались схватиться за что-то.
"Сколько лет росло это дерево! - подумал старик. - Сперва былиночкой из травы выбивалось, а как выбилось, поокрепло малость, стало быстрее расти, сил набираться. Прожило целый век, может, и больше, красовалось тут, белок, клестов да дятлов семенами кормило. И глухари тоже небось зимой сюда прилетали хвою пощипать. Всем пользу давало. А вот пришла пора, свалилось и будет гнить, и никому, знать, больше не нужно. Эх-хе-хе!" вздохнул дед Семён, взял маночек и начал манить.
Скоро в ельнике откликнулся рябчик. Но на этот раз дело совсем не заладилось: рябчик оказался "упрямый". Он охотно откликался на голос манка, отвечал, но не летел навстречу, а сам приглашал лететь к нему.
"Неправда, не выдержишь, прилетишь", - думал дед Семён.
Он терпеливо ждал, изредка подавая призывный свист.
Вдруг в ельнике послышался хруст сухих веток. Рябчик сразу замолк.
"Теперь пропало дело, - подумал старик. - Из деревни, верно, пришли, - собирать сухой хворост". Старик уже хотел встать, идти посмотреть, кто там хозяйничает в лесу, но тут он увидел, что ветки ёлок зашевелились, раздвинулись и из-за них не спеша выбрался совсем неожиданный гость - крупный бурый медведь.
Семён невольно поёжился: "Вот так дядя!" Бояться, собственно, было нечего - медведь без крайней нужды не бросается на человека, а в особенности осенью, когда он сыт-пересыт. Но всё-таки жутковато, когда видишь перед собой такую махину.
Однако через минуту старик уже вполне овладел собой и не испытывал никакого страха. Мигом вспомнились былые годы, когда он охотился за медведями, караулил их всю ночь на овсах или у привады. Теперь деду хотелось подольше полюбоваться мохнатым лесным хозяином.
Между тем зверь выбрался на поляну и начал бродить возле ёлочек, собирая с земли уцелевшие ягоды брусники и черники.
"Вот лакомка! - улыбнулся дед Семён. - Какой здоровенный, а не поленится нагнуться за каждой ягодкой".
Полакомившись ягодами, медведь не ушёл с полянки: видно, она ему чем-то понравилась. Он по-хозяйски осмотрелся и не спеша подошёл к поваленной бурей сосне. Её корни, облеплённые землёй, торчали косо вверх, образуя как бы навес. Медведь деловито заглянул под этот навес, потом залез под него и уселся там совсем как дед-лесовик. Посидев немного, он выбрался из своего убежища и начал сгребать с земли мох и опавшие листья. Сгребал и валил под выворотень.
Дед Семён, затаившись в кустах и не спуская глаз, наблюдал за тем, как четвероногий лесной обитатель готовит себе убежище под упавшей столетней сосной.
"Значит, и ты, старина, ещё пригодилась: самого Михаила Иваныча зимой приютишь, - подумал старик. - Ну что ж, добро пожаловать!"
Прошло не менее получаса, пока медведь закончил своё занятие. Под конец он ещё раз залез под выворотень, как бы примериваясь, удобно ли будет здесь зимовать, а потом не спеша, вразвалку побрёл в лес и скоро совсем скрылся из глаз.
Дед Семён осторожно выбрался из кустов. Он тоже пошёл прочь от полянки, только в другую сторону. К медвежьей "спальне" старик и близко не подошёл: по опыту он хорошо знал - если зачует зверь возле логовища свежий след человека, ни за что больше сюда не вернётся. А деду Семёну почему-то очень хотелось, чтобы именно здесь, под старой упавшей сосной, четвероногий лесной хозяин устроил свою берлогу.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23