– Отправимся сейчас же, – сказал я.
Мы пошли к выходу.
– Мне очень жаль, – сказал Демейль, – но я не могу сопровождать вас. Если я покажусь в этой местности, я непременно навлеку на вас подозрения. Господин Сантель, – добавил он, обращаясь к своему спутнику, – возьмет на себя командование полицейским отрядом. Лунд ожидает в своей машине. Сыщики заняли посты на протяжении всего квартала. Желаю успеха!
В поджидавшем нас авто мы проехали широкие красивые улицы города и добрались, наконец, до местности, которая становилась все отвратительней и грязней. Мужчины и женщины, сидевшие у окон, имели отталкивающий вид. В то время как в городе стоял веселый шум, здесь царило мрачное, угнетающее молчание. В маленьких кафе неслышно было музыки, на губах женщин не было улыбки. Их голодные, испитые, грубо раскрашенные лица выражали только одно чувство – жадность. Завистливые взгляды преследовали наш автомобиль, бывший для них символом роскоши. Трудно было себе представить, что находишься в культурном городе.
– Кажется, для этой местности не существует законов, – сказал я.
Наш спутник пожал плечами.
– В больших портовых городах всегда собираются человеческие отбросы всего мира. Мы их не трогали по мере возможности. Здесь их последний приют. Если мы бываем вынуждены выступить против них, мы идем, как сегодня, целыми отрядами.
Я понял его: когда мы проходили, человек, похожий на злодея, шептал что-то на ухо Сантелю. Наконец, добравшись до конца мрачной улицы, упиравшейся в огромную железную дверь пароходной верфи, наш начальник остановился и сказал нам:
– Тише, господа, мы у цели.
Мы сошли вниз по нескольким каменным ступеням, прошли через узкий коридор и очутились в кафе. Более грязного и запущенного помещения я никогда в жизни не видел. Около дюжины человек сидели за столами и пили. Одни из них были пьяны, другие спали, уронив голову на стол. Какой-то человек закрыл лицо обеими руками. Женщина у стойки поглядела на нас. Лохмотья, казалось, спадали с ее отвратительного тела. Над ее верхней губой чернели густые усы.
– Именем закона, – прошептал Сантель ей на ухо.
– Я к вашим услугам, – ответила она.
– Мы не ищем никого из ваших обычных кандидатов на виселицу. Отступите в сторону.
Женщина скорчила отвратительную гримасу, пожала плечами и пробормотала:
– Вы никого не найдете. Он был здесь, но его уже нет.
Мы прошли за стойку и очутились в сырой, вонючей и совершенно темной комнате. Четыре человека как тени следовали за нами, у каждого в руках был фонарь. Некоторые из комнат, через которые мы проходили, служили спальнями, другие, вероятно, для попоек. Все комнаты были пусты. В одной из них мы нашли ведущие наверх ступени и остановились. Трое из наших людей тщательно осмотрели пол и стены. Вдруг неожиданно открылась потайная дверь, которая вела, казалось, в черную, непроглядную пропасть. Один из наших людей, шедший впереди, спустил веревочную лестницу. Мы спустились по ней один за другим и попали в большой погреб. Из одного конца падала полоса света, и мы услышали плач женщины, при звуке которого я почувствовал, что мной овладевает безумие. Я ринулся вперед, но Сантель удержал меня за руку.
– Осторожно, – прошептал он, – если он там и увидит вас, то вы будете убиты. Предоставьте другим поймать его.
Я почти не слышал его слов. Нас было семеро, и каждый горел желанием поймать этого человека, но каменные стены словно издевались над нами.
Лунд нащупал дверную щель, но не находил замка. Вдруг я услышал голос Майкла. Несмотря на то, что он находился в отчаянном положении, его голос звучал холодно и сдержанно, как всегда.
– В последний раз, Дженет, говори правду! Где деньги, которые ты получила за драгоценности? Зачем ты последовала за мной в Марсель?
На мгновение воцарилась тишина. Голос Дженет звучал до ужаса слабо:
– Никто не давал мне денег. Я сама зарабатывала для себя с тех пор, как ты уехал.
В ответ раздался громкий хохот, и я понял, что с ними была другая женщина.
– Лгунья! – крикнула Луиза. – Говори, зачем ты приехала в Марсель и почему английский детектив Ремингтон следовал за тобой? Говори, зачем ты вызвала из Монте-Карло Нормана Грэя, твоего любовника?
– Я ничего не знаю. Мой дядя оставил мне наследство в 250 фунтов – Соул, садовник, который когда-то работал у тебя, Майкл. Я приехала в Марсель немного отдохнуть.
Снова раздался саркастический смех Луизы Мартин. Вдруг тихо прозвучал электрический звонок, и Майкл разразился проклятьями. Послышались поспешные шаги, звук открываемой двери. Голос Майкла. Казалось, страх овладел им.
– Тебе нет спасения, – сказал он. – Я предоставлю тебя Луизе.
Голос Дженет поднялся почти до крика:
– Не оставляй меня одну с ней, Майкл! Я так боюсь ее!
Мной овладело бешенство. Я изо всей силы навалился на дверь, и мы ворвались в комнату. Никогда представшая перед моим взором сцена не изгладится из памяти. На земле лежала побелевшая от страха Дженет, связанная по рукам и ногам. Луиза Мартин, как фурия, склонилась над ней, глядя сверкающими ненавистью глазами. Майкл успел уже наполовину проскользнуть в запасную дверь. Он поднял руку одновременно со мной. Раздалось два выстрела. Дверь со стуком упала. Я почувствовал острую боль в плече, и мне показалось, что я схожу с ума. Я разрезал веревки, стягивающие Дженет, причем бормотал что-то бессвязное. Я пробовал преодолеть овладевшую мной слабость. Потом все поплыло перед моими глазами, пол ускользнул из-под ног. Последнее, что я запомнил, был смех Луизы Мартин.
Через шесть недель меня посетил в госпитале Демейль. Словно извиняясь, он сказал:
– Я чрезвычайно сожалею, что этот человек скрылся, сэр Норман.
– Как это ему удалось?
– Он вышел через запасную дверь, которую запер за собою, и спустился по веревочной лестнице в узкий канал, ведущий прямо к гавани. Там сел в ожидавшую его моторную лодку и пересек гавань. Лодку нашли на следующее утро у берега и полагают, что его смыло тяжелой волной за борт. Во всяком случае, с тех пор о нем ничего не было слышно.
– А что с Луизой Мартин?
– Семь лет тюрьмы!
– А англичанка?
Демейль со странной усмешкой посмотрел на цветы, стоявшие у моей кровати.
– Некоторое время она оставалась в Марселе. Я не знаю, где она живет теперь.
Едва мой посетитель покинул меня, я позвонил сестре.
– От кого эти цветы?
Она улыбнулась, как улыбается француженка, подозревая любовную историю.
– Все время, пока вы находились в опасности, сюда каждый день приходила очень красивая англичанка. Неделю тому назад она уехала обратно в Англию, но перед отъездом поручила цветочному магазину присылать вам каждое утро свежие розы.
– Не оставила ли она письмо?
– Нет.
– Когда мне можно будет вернуться в Англию?
Сестра посмотрела на меня с упреком.
– Через две недели, если будете хорошо вести себя. Но если вы будете неспокойны, лихорадка вернется, и в этом случае вы, может быть, никогда не увидите Англии.
– Сестра! Вы любили когда-нибудь?
– Пациент не должен задавать таких вопросов, – ответила она, и ее глаза засветились нежностью, а губы дрогнули.
– Я нуждаюсь в сочувствии; но если вы не желаете со мной разговаривать, я усну.
– Чем больше вы будете спать, тем скорее вы вернетесь в Англию.
Итак, я заснул.

IX
Сэйр
После удачного побега из кафе мадам Помпадур в портовом квартале Марселя я вел несколько месяцев жизнь бесприютной собаки в лесах Гьера. Мы жили в хижине, трое дровосеков – Пьер, Жак и я. Оба моих случайных товарища походили после своей двадцатилетней, монотонной работы на деревья, ветви которых мы обрубали, а стволы доставляли в горы, откуда их на грузовиках отправляли в Ниццу. Насколько я мог судить об этих двух людях, они отнюдь не были святошами. Оба мошенничали за картами – у них была ободранная колода, которая служила им за год до моего появления, – много пили, если имели достаточно денег, чтобы купить себе вина или водки, и, я убежден, убили бы любого человека из-за нескольких франков, будь они уверены, что это им пройдет безнаказанно. Их лица загорели и обветрились, и мое скоро стало таким же. Они были очень недалеки, не старились, не знали страсти, за исключением тех минут, когда в их крови бушевал алкоголь. Я не открывал им ни своих мыслей, ни своего кошелька.
Я не представляю себе большего одиночества, чем то, в котором мы жили. Я начал ненавидеть все, что с первого взгляда пришлось мне по душе: бодрящий, острый запах только что срубленных деревьев; аромат, пропитывавший землю до и после виноградной жатвы; свежевспаханные поля; залитые солнцем поляны, над которыми носился осенний запах винограда. Все это скоро перестало радовать меня. Я определил свой исчезавший интерес к природе как признак слабости, как предвестник наступающей старости. Я всегда отдавал себе отчет в своих переживаниях и в положении, которое занимал на свете.
Иногда, когда те двое спали, я читал газеты, которые с большим трудом добывал в соседней деревне. Я читал о себе, о том, что я ужаснейший из всех находящихся на свободе преступников; что знаменитейшие сыщики Лондона, Парижа и Нью-Йорка поклялись меня поймать; я читал о своих преступлениях, смелости и бесстрашии. Я читал обо всем этом, сидя в лесу у своей хижины, и усмехался. Я знал, что мне здесь ничто не угрожает и я могу оставаться сколько угодно, не боясь опасности. Но бархатные брюки и тужурка дровосека были мне не по вкусу. Не нравились мне также черный хлеб, суп из чеснока, яблоки и кислое пиво, составляющие, главным образом, мою пищу. В Лондоне для меня заготовлено было достаточно денег.
Я знал, что рано или поздно я отправлюсь за этими деньгами и вновь натравлю против себя моих врагов.
Однажды какая-то случайность навела меня на блестящую мысль. Мы отправились за табаком для наших трубок. Отошли приблизительно на двадцать метров от того места, где лесная дорога резко поворачивала в сторону, и, по обыкновению, оставили наши повозки посреди дороги. Вдруг из-за угла показался автомобиль, мчавшийся с такой быстротой, что шофер едва успел затормозить его. С необыкновенной ловкостью проехал он мимо нас, чуть задев стволы деревьев и едва скользнув по краю пропасти, тянувшейся вдоль самой дороги. Отъехав на некоторое расстояние, шофер обернулся, погрозил кулаком и послал по нашему адресу несколько проклятий. Я приветливо махнул ему рукой, так как в это мгновение меня осенила блестящая идея.
В тот же вечер, убедившись, что Пьер и Жак выпили достаточное количество кислого вина, я посвятил их в свой план.
– Товарищи, мы живем как собаки.
Они убедительно прорычали что-то – они почти никогда не говорили членораздельно.
– Сегодня, – продолжал я, – мне кое-что пришло в голову. Если бы наши повозки стояли на один дюйм ближе к краю дороги или шофер оказался бы менее ловким, авто разбилось бы вдребезги и полетело бы в пропасть.
Они снова пробормотали что-то, прислушиваясь к моим словам.
– Собачья жизнь, – повторил я. – Вам нужны деньги и деньги для того, чтобы пить внизу, в кафе у подножья гор, брантвейн – с женщинами, которые теперь не хотят знать вас, потому что вы нищие и ничего не можете им купить.
Они вынули трубки изо рта и прислушались внимательней.
– Человек, проехавший сегодня мимо нас, наверное, имел при себе много денег, большой, туго набитый бумажник. Когда он будет лежать без сознания, мы возьмем деньги. Один из нас принесет их сюда, где их можно спрятать в надежное место. Утерянный бумажник!
Что вы скажете на это, товарищи?
По-видимому, мой план им понравился. Жак отвратительно улыбнулся, причем выступили наружу его желтые волчьи зубы. Выпуклые черные глаза Пьера загорелись жадностью.
– Деньги мы разделим поровну на три части? – спросил он.
– Понятно, каждый получит треть, – поддакнул я. – Все остальное можете спокойно предоставить мне.
На следующее утро мы с обновленной энергией приступили к работе. Все время, пока мы работали в лесу, срубая сучья с поваленных деревьев и нагружая стволы на телеги, мы думали об удаче, возможно, поджидающей нас сегодня же на обратной дороге домой. Когда наступило время возвращаться, я заметил, что у моих спутников настроение лучше, чем было когда-либо.
Они шли рядом с повозками в приподнятом состоянии духа. Я, обладавший более зоркими глазами, оглядывал извилистую дорогу, бегущую вниз в долину и снова вверх в гору. Мы очень медленно огибали каждый угол и остановились у опасного места, исполненные злых надежд. Но все было не так просто, так как иногда нас замечали издалека, иногда шоферы ездили слишком осторожно. Все же на четвертый день наше терпение было вознаграждено. Маленький автомобиль показался из-за угла, вблизи которого мы, так сказать, стояли на якоре, со скоростью, которую развивает француз, желающий до конца использовать свою машину. Шофер дико вскрикнул, авто столкнулось с нашими повозками и полетело вместе с шофером в пропасть. Это было великолепное зрелище.
Я слез вниз к нашей жертве и вытащил из внутреннего кармана его пиджака многообещающего вида черный бумажник. Потом я приложил ухо к его сердцу и установил, что он еще жив. Я приказал Пьеру отъехать с телегой на другую сторону дороги, и мы спрятали деньги в дрова. После этого мы принялись ожидать дальнейшего, и, хотя мне не было никакого дела до того, жив или мертв был этот человек, все же я обмыл его раны и расстегнул на нем платье. Вскоре показался автобус, едущий из Канн в Гьер. Мы объяснили происшедшее, они расчистили место для пострадавшего и дали нам щедро на чай, собрав деньги с пассажиров.
После этого мы направились к себе и позже, когда зажгли огонь, раскрыли бумажник. В нем оказалось 200 франков, и я никогда не забуду дьявольской радости, отразившейся на лицах моих товарищей, освещенных дрожащим пламенем, когда они склонились ко мне, наблюдая, как я отсчитываю банкноты. Я разделил деньги на 3 равные части и сказал:
– Послушайте-ка, Пьер и Жак, я человек справедливый, и, кроме того, хоть я и не занимаю более высокого положения, чем вы, все же я всюду бывал и знаю свет. Если вы заберете эти деньги сегодня вечером с собой в деревню, вы напьетесь, выдадите себя, и нас всех упрячут в тюрьму. Я клянусь священной клятвой дровосеков, клянусь пламенем, что ваша часть останется неприкосновенной. Но сегодня не берите с собой в деревню больше 20 франков, которые англичане дали вам на чай. Остальные деньги дайте мне на хранение или спрячьте их сами.
Они были достаточно благоразумны, чтобы понять, что я опытнее их и даю им полезный совет. Итак, мы произнесли на старинном диалекте той местности священную клятву, и я пожал их большие жилистые руки, которые всегда напоминали мне коренья срубленных нами деревьев. Потом я пошел с ними в деревню, выпил стакан вина за дружбу и вернулся в нашу одинокую хижину с бутылкой самого лучшего брантвейна и пачкой крепкого табака. Я, как всегда, пил мало, но брантвейн пришелся мне по вкусу, а табак и того лучше. Я разлегся у просеки, возле сладко пахнувшей пинии, и глядел вниз на дорогу, красиво выделявшуюся на фиолетовом фоне. Время от времени в какой-нибудь из хижин зажигался огонь, потом над моей головой засветились звезды, мерцавшие сквозь неподвижные ветви деревьев. Сова пролетела мимо меня с рыдающим криком. Я потягивал вино, курил. Мысли зарождались в мозгу и исчезали. Я смутно ощущал красоту окружавшей меня природы, но не испытывал той радости, которая, обычно, наполняет мирные души при виде такого зрелища. Такая жизнь не дала бы мне ничего, кроме скучного и монотонного довольства. Я вспомнил большие города с шумными улицами, модные парки, театры, оперу, в которой звучали смех и музыка, улыбались прекрасные женщины. Оперу я любил особенно сильно. Я тосковал по роскоши и комфорту, по хорошему платью, вкусной пище и дорогому вину.
Следующая наша авантюра прошла так же, как первая, и принесла нам 2000 франков. Но на этот раз дело не обошлось так гладко. Мужчина, падая в пропасть, сломал себе шею, но его жена, получившая лишь легкие повреждения, подала на нас жалобу, так как наши повозки стояли слишком близко к краю дороги, и указала также, что исчез бумажник ее мужа, которого мы вытаскивали из пропасти. В ту же ночь к нам явился из соседней деревни жандарм, который обыскал наши вещи, но ничего не нашел. Я не позволил своим товарищам раскрыть рта и объяснил всю историю так, что на нас не падало ни малейшего подозрения. Когда мы остались одни, я серьезно обратился к ним:
– Товарищи, эта забава слишком хороша, чтобы часто развлекаться ею. На время ради осторожности надо прекратить это. Позже мы повторим эту штуку снова, причем выберем самую подходящую машину, так как это будет в последний раз. Если мы на этом что-нибудь заработаем, я вас покину. Тогда самым лучшим для вас будет спрятать ваши сбережения и больше никогда не заниматься этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23