Тебе здесь отведена та же роль, что и товарам, продающимся со скидкой в самых неожиданных местах. Например, сигаретам в магазине верхнего платья, или походным стульям на бензоколонке, или же воздушным шарикам, которые в течение недели раздают детям, пришедшим с родителями в сберегательную кассу. Вот твое назначение. Тебя показывают людям бесплатно, ну а если торговля при этом идет плохо, это уж не твоя вина. Хочешь закурить? Он вытащил пачку сигарет и вытряхнул одну штуку, Густафссон замахал руками.
– Убери, убери! Здесь курить нельзя. Из-за противопожарной безопасности.
– Меня огонь не берет.
Пружина сунул сигарету в рот, присел за прилавок, щелкнул зажигалкой и затянулся, прикрывая сигарету ладонью на манер всех тайных курильщиков. Выпустив облако дыма в воздушные складки тюля, он продолжал:
– Слушай! А может, устроить тебе несколько, пикантных интервью в газете? Для меня, это плевое дело. Когда я занимался Юханссоиом Осой, мне каждый день приходилось бывать в газете. Меня там просто на руках, носили за то, что я подкидывал им интересный материал. Они сразу схватились за перо, когда я им рассказал, что Юханссон Оса за тридцать три секунды уложил трех, спарринг партнеров.
– А он их действительно уложил?
– Нет, конечно. Но такие вещи давят на психику. Если, к примеру, пустить слух, что ты – законодатель новой моды, все дамочки тут же начнут красить волосы в зеленый цвет. Или сказать, будто один водитель спутал тебя со светофором. Или что у любителей сенсаций, твои автографы идут по три кроны за штуку.
– Но ведь это все неправда!
– Ну и что с того? Главное, поразить воображение. Слушай, а может, сообщить, что ты плачешь зелеными слезами? Вот будет потеха!
– Не болтай! Обо мне и так уж писали бог весть что.
Пружина вытащил газету. Развернув ее, он показал Густафссону рекламу, напечатанную на четырех колонках рядом с заметкой о хранении цветной капусты.
– Ты только полюбуйся на их рекламу!
И он начал читать:
ЗЕЛЕНАЯ НЕДЕЛЯ Гардинным отделом управляет господин Пер Густафссон. Универмаг Шабрена первым предлагает своим покупателям всевозможные новинки.
– Ну что это такое! – изрек Пружина. – Сразу видно, что им необходим опытный человек. Кто же так делает рекламу? «Пер Густафссон». Взяли твое настоящее имя, когда даже каждый десятый не сообразит, кто ты такой и чем примечателен. Нужно было придумать тебе какой-нибудь броский псевдоним. Например, Чингоалла. Я знаю один старинный романс, который так начинался.
Густафссон скривил рот.
– Чингоалла. Это уж совсем ни к чему.
– Не нравится? Ну и не надо. А вот еще: Зеленка! Отлично, верно? Это должно поразить их воображение!
– Вряд ли.
– Во всяком случае оно больше привлекло бы внимание читателей, чем упоминание обо всех этих тряпках. Сами виноваты, что никто не интересуется их кретонами и кретинами. Главное, чтобы ты получил свои деньги… Кстати, ты не забыл, что мы делим их поровну? Для менеджера это еще мало. Есть такие, которые забирают себе все.
– Да, да. Ты получишь свою долю.
– Нас с тобой ждут большие дела. Я тут написал в кое-какие парки и рестораны. Связался с разными союзами, обществами и клубами всяких там масонов, картежников, любителей старинных танцев, спортсменов. Клюнули сразу два. Клуб «Очко» в Боллстаде приглашает тебя в субботу. А клуб «Свинг» в Фемлинге хотел бы видеть тебя через несколько дней. Танцплощадка в Блосине приглашает тебя на свой традиционный праздник Весны. Я запросил пять сотен, но эти жмоты уперлись и не желают дать больше двух. Не понимают собственной выгоды. Но погоди, придет день, когда мы, не дрогнув, будем отказываться от приглашений, дающих нам меньше двух тысяч. А сейчас приходится соглашаться. И мы соглашаемся. Сначала всегда надо проявлять скромность. Битва за тебя начнется позже. Вот когда к нам потекут настоящие деньги! Сказочные гонорары! По высшей ставке.
– Угу, – Густафссон глядел на проходящее мимо семейство, не спускавшее с него глаз, и почти не слушал, что ему говорил Пружина.
– Точно. Все переменится. Дай только срок! Помнишь, как зрители от восторга чуть не затоптали Ринго Старра? Парни чертыхались, девчонки выли. Представь себе, что такое же столпотворение случится и из-за тебя, а? Вот будет реклама!
– Да, да, я слушаю.
– Еще я наладил контакт с фирмой, выпускающей пластинки. Вернее, сразу с двумя. Они обещали обратиться к нам позже. Позже! Это когда я делаю им предложение! – Пружина снова нырнул под прилавок, чтобы раскурить погасшую сигарету. – Но если это будет слишком поздно, они останутся с носом. «Мы можем договориться и с третьей фирмой, – сказал я им. – И выпустим такие пластиночки, что вы позеленеете от зависти». Ха-ха! Так и сказал? Написал. Именно позеленеют. Потом я отправился на радио и предложил им сделать специальную передачу из нашего города, но они отказались. Понимаешь, у них пока нет определенных планов на будущее. Ничего, они все не так запоют, когда ты станешь звездой эстрады. Выступишь, например, в копенгагенском «Тиволи». Там в открытом театре собирается до двадцати тысяч зрителей. Или до тридцати, точно не помню. Ты умеешь ходить по канату?
– Не болтай чепухи!
– Придется научиться. Представь себе… глаза у тебя завязаны… высота двадцать метров… все ждут, что ты вот-вот свалишься… От страха у зрителей текут слезы.
– Это меня не интересует.
– Ладно. А что тебя интересует? – Пружина вытащил из кармана бумажку. – Вот еще один куплет к песенке, которую я сочинил для тебя:
Я глядел на небо из окна,
горько укоряя злую долю.
– Если б ты только знал, до чего иногда бывает трудно найти нужную рифму. Я уж пытался по-всякому: и «кролю», и «полю», но все не подходило. И вот, наконец, получилось само собой:
Но пришла зеленая волна,
разрешившись, вышел я на волю.
Густафссон оборвал его:
– Что, что – разрешившись? Я все-таки не женщина. Мне это не нравится.
– Мы должны считаться с тем, что нравится публике, а не тебе. Нам ее надо завоевать, парень! Вот, придумал: Зеленый театр в Лунде! Здорово, а? Как раз то, что нужно. Не в бровь, а в глаз! Местный колорит и все такое. «Зеленка в Зеленом театре». Какие можно сделать афиши! Я просто их вижу. Я…
Пружина разошелся, он был исполнен энтузиазма, его так и распирало от идей, он мог говорить о них часами. Но неожиданно к прилавку подошла женщина, которую они приняли за покупательницу.
21
С незапамятных времен мужчина считал себя охотником, а женщину – добычей, ибо она создана, чтобы покоряться. Он активен, поэтому он охотится. Ее берут в плен, потому что она ждет.
Роковая ошибка! Разве ждет только дичь? А вы видели когда-нибудь кошку, подстерегающую крысу у ее норы? А щуку, замершую в осоке?
Дама, вступившая в изобилующий товарами универмаг Шабрена, уж никак не относилась к тому разряду людей, который можно назвать дичью. На вид ей было лет сорок. Богатая, уверенная в себе, она пребывала в постоянной охоте за знаменитостями, ибо воспоминание об одной знаменитости может быть стерто лишь встречей с другой, еще более знаменитой, – если можно так выразиться.
Вот почему во время весенней прогулки, будоражившей кровь, стройные ноги сами собой занесли эту даму в универмаг Шабрена. Вот почему она поднялась на эскалаторе на второй этаж в гардинный отдел. Вот почему она задержалась там, рассматривая материю, которая подошла бы на портьеры для ее спальни.
Сквозь опущенные ресницы она следила, как Густафссон подошел к ней, остановился и поклонился. Повернувшись к нему, она улыбнулась и протянула руку:
– Добрый день, господин Густафссон, добрый день.
Он ответил на ее приветствие и спросил, чем может быть полезен. Она ответила, что хотела бы подобрать драпировку или портьеры и попросила показать подходящую материю.
Когда Густафссон выполнил ее просьбу, ей захотелось взглянуть на материю у окна, при дневном свете, потом в темноте – нельзя ли зайти за полки, где потемнее? Совсем не обязательно держать материю на вытянутых руках, она такая тяжелая, можно положить рулон на плечо и спустить один конец, пусть ткань падает свободно, качество превосходное, в этом нет никаких сомнений. Дама не удержалась и погладила материю – какая мягкая, как красиво лежит…
Краем глаза Густафссон увидел проходившего мимо Шабрена. Тот остановился и одобрительно посмотрел на Густафссона, уголки губ у него многозначительно поползли вверх, и Шабрен удалился.
Густафссон засмеялся.
– Вы правы, фрекен, – сказал он. – Материя изумительная.
– Меня зовут фрекен Вивандер. Вы не находите несправедливым, что продавцы могут узнать имя покупателя, тогда как сами остаются для них безымянными?
– Я не задумывался об этом.
– Очень несправедливо. Но я-то знаю, что вас зовут Пер Густафссон. Или просто Пер, правда?
Он кивнул. Она продолжала:
– По-моему, это как раз то, что мне нужно для спальни.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Какой насыщенный цвет – вечером он будет успокаивать нервы, утром – стимулировать… Надеюсь, что не наоборот!
Она засмеялась, он вежливо вторил ей.
– Беда в том, что одной мне с ними не справиться. Я живу совершенно одна. Не поможете ли вы мне их повесить?
Густафссон с удивлением уставился на нее. Такая работа не входила в его обязанности. Он сказал, что ему с этим, пожалуй, не справиться.
– Ну что вы! – воскликнула фрекен Вивандер. – Ведь это так просто. На карнизе имеются кольца, на каждом кольце есть зажим, которым прихватывается занавеска. Надо только снять старые и повесить новые.
– Но если это так легко… я не понимаю…
Густафссон беспомощно огляделся и увидел, что к отделу приближается Пружина. Он шествовал в сопровождении двух мужчин – один совсем молодой, бородатый, без шапки, другой, постарше, в сером пальто и синем берете. Пружина о чем-то рассказывал, горячо жестикулируя. Густафссон почувствовал, что речь идет о нем. «Кто же это такие?» – подумал он.
Оказалось, это журналисты. Они остановились на почтительном расстоянии и, наблюдая, за продажей, рассеянно слушали болтовню Пружины.
– Ну, господа, сами видите, какой успех! Стоит ему махнуть ручкой, и покупатель тут как тут. Сейчас, правда, в отделе не очень людно. Но вообще-то покупатели, можно сказать, так и рвут товар, лишь бы хоть краешком глаза поглядеть на него. Он всех притягивает к себе. Словно магнит! А как он продает! Ему достаточно сказать всего несколько слов. Все хотят его слышать. Слышать и видеть. На эстраде успех ему обеспечен.
Фрекен Вивандер с укоризной взглянула на Густафссона. Как можно быть таким непонятливым, когда с тобой так откровенно заигрывают.
– Ну что вы, всякому ясно, что одному тут не справиться. Не могу же я одна лезть на стремянку с карнизом и занавесками в руках. Кто-то должен мне помочь. Тогда вся работа займет несколько минут. А потом вы у меня поужинаете, мы выпьем по рюмочке.
Она прижала руку к ткани как раз в том месте, где у него было сердце, прижала и тихонько погладила.
– Жду вас сегодня в семь вечера. Договорились? – тихо прибавила она.
– Боюсь, мне не успеть.
– Да, конечно. У вас, верно, много работы и после закрытия? Тогда в половине восьмого. Вот моя визитная карточка. Пожалуйста. На ней есть и имя и адрес.
Он стоял с визитной карточкой в руке, не зная, что сказать.
– Но…
– Ничего, если вы немного запоздаете. Захватите гардины, мы их вместе повесим. Не бойтесь, в этом нет ничего дурного.
– Да, я понимаю. Только…
– А-а! Ясно. Вам неловко брать пакет, который, как все знают, предназначен даме. Об этом я не подумала. Вы же не посыльный. Я сама захвачу пакет. А вы придете, как мы договорились…
К Густафссону наконец вернулся дар речи. Бывает же, что человек считает невежливым отказаться от приглашения, казалось бы совершенно безобидного. Но… В определенные минуты следует проявить твердость.
– Нет!
– Нет?
У нас есть специальные рабочие, которые вешают портьеры покупателям. Если угодно, я приму ваш заказ.
– Гм. Но, быть может, вы все-таки придете взглянуть на результат?
– Нет, нет. Вечером меня ждет семья.
– Понятно. В таком случае… – Она сердито выхватила у него из рук свою визитную карточку. – И вообще я пока воздержусь от покупки. Прощайте.
Решительным шагом она направилась к лестнице и скрылась в толпе.
И тут же послышался голос приятеля. Дружески подхватив под руки обоих незнакомцев, Пружина подвел их к Густафссону.
– Разрешите представить вам Пера Густафссона. Пожалуйста, вот он свеженький и зелененький, как рождественская елка. Привет, Густафссон. Это пресса. Как видишь, я времени зря не теряю.
Журналисты стряхнули с себя Пружину движением, которое могло бы быть и не таким резким. Они кивнули Густафссону и справились, как ему живется.
У него еще не прошел горький осадок от встречи с фрекен Вивандер, но приходилось терпеть.
– Не жалуюсь.
– Как покупатели, очень донимают?
– Люди как люди.
– Вы хорошо разбираетесь в мануфактуре?
– Совсем не разбираюсь. Но меня проконсультировали.
– Значит, у вас нет никаких профессиональных навыков? Вы когда-нибудь раньше стояли за прилавком?
– С той стороны, где стоят все покупатели, – вмешался Пружина, который с растущей тревогой прислушивался к разговору. – То, что он говорит, для интервью не годится. Вы лучше напишите, что скоро он начнет выступать на эстраде, помните – это его жизнь. И не забудьте, что я его менеджер. Вот как следует написать: «Вчера в обществе его менеджера, господина Фредрикссона по прозвищу Пружина, мы встретились с восходящей звездой эстрады Густафссоном Зеленкой»… Как вам нравится это имя – Густафссон Зеленка? Может, лучше Зелень? Или Зеленушка? Знаете, пусть какая-нибудь газета объявит конкурс на его сценическое имя, а потом мы устроим крестины…
– Спасибо. Мы уж сами решим, о чем нам писать, – оборвал его Берет.
– Гм… да… да, конечно, я хотел только облегчить вашу задачу, – заявил Пружина. – Сигарету? Здесь, правда, курить запрещено, но прессе всюду полная свобода.
Берет с раздражением оттолкнул протянутую ему пачку. А Пружина продолжал, как ни в чем не бывало:
– Не желаете ли получить какой-нибудь презент от нашего универмага? Милости прошу, выбирайте, что душе угодно. Я договорился с директором, совершенно бесплатно. Борода вздернул подбородок:
– Послушайте, господин Пружина, или вы сейчас же уберетесь отсюда, или уйдем мы.
– Простите, бога ради, простите, господа. Я хотел лишь немного подготовить почву. Сейчас я дам Зеленке несколько указаний и испарюсь.
– Давайте свои указания. Мы вернемся сюда немного попозже, – сказал Берет.
– Когда здесь будет чище воздух, – прибавил Борода негромко, однако так, чтобы Пружина его услышал.
Они удалились, и Пружина обратился к Густафссону:
– Ишь какие. Видал субчиков? Небось ждали, что им сразу преподнесут по презенту, а мы это прохлопали.
– Ты только это и собирался мне сказать?
– А с чего это ты вдруг так задрал нос? Слушай, когда они вернутся, скажи, что всю жизнь мечтал петь. Так говорят все звезды театра, кино и эстрады. И еще скажи, что у тебя есть собственный поэт, а когда они поинтересуются, кто именно, объясни, что твой менеджер и твой поэт – одно и то же лицо. Вот увидишь, когда они узнают, что я скальд, они переменят ко мне свое отношение. И… – Подняв глаза, Пружина увидел подходившего к ним Шабрена. – Вот черт, директор собственной персоной. Пока ничего не говори ему о прессе. Пусть это будет для него сюрприз. А то еще потребует, чтобы ты сказал в интервью, что его тряпки самые лучшие и самые дешевые во всей стране. Говори только о песнях, о культуре и об искусстве. Ну, я сматываюсь, пойду выпью пива.
Шабрен подошел к Густафссону.
– Ну, как дела?
– По-прежнему. – Густафссон пожал плечами.
– А та нарядная дама, она оказалась выгодной покупательницей? Знаете, она сперва справилась о вас в справочном бюро. Что же она приобрела?
– Ничего.
– Как ничего? Она говорила, что ей нужны гардины и тюль.
– Возможно. Но оказалось, что они ей не подходят.
– Гм. Будем надеяться, что она вернется. Обратите внимание, вон еще покупатель.
Директор быстро отошел. Но человек, появившийся в отделе, не был покупателем. Это был доктор Верелиус.
– Здравствуйте, Густафссон. Вот, оказывается, куда вас занесло, – сказал он. – Я заходил к вам домой и узнал, что вы получили здесь работу. Меня интересует контрольный осмотр. Пожалуйста, зайдите ко мне сегодня после работы.
– Хорошо. А зачем контрольный осмотр? Что-нибудь случилось?
– Нет, все в порядке. Я же вас предупреждал, что время от времени понадобится вас осматривать. И… гм… верно, мне следует предупредить вас, что власти имели в виду не такую работу, когда согласились на наш эксперимент. Мы не хотели, чтобы вокруг вас была такая шумиха.
Вернулся Пружина. К его удивлению, в кафетерии универмага пивом не торговали. Он услышал, что незнакомец говорит Густафссону что-то о шумихе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– Убери, убери! Здесь курить нельзя. Из-за противопожарной безопасности.
– Меня огонь не берет.
Пружина сунул сигарету в рот, присел за прилавок, щелкнул зажигалкой и затянулся, прикрывая сигарету ладонью на манер всех тайных курильщиков. Выпустив облако дыма в воздушные складки тюля, он продолжал:
– Слушай! А может, устроить тебе несколько, пикантных интервью в газете? Для меня, это плевое дело. Когда я занимался Юханссоиом Осой, мне каждый день приходилось бывать в газете. Меня там просто на руках, носили за то, что я подкидывал им интересный материал. Они сразу схватились за перо, когда я им рассказал, что Юханссон Оса за тридцать три секунды уложил трех, спарринг партнеров.
– А он их действительно уложил?
– Нет, конечно. Но такие вещи давят на психику. Если, к примеру, пустить слух, что ты – законодатель новой моды, все дамочки тут же начнут красить волосы в зеленый цвет. Или сказать, будто один водитель спутал тебя со светофором. Или что у любителей сенсаций, твои автографы идут по три кроны за штуку.
– Но ведь это все неправда!
– Ну и что с того? Главное, поразить воображение. Слушай, а может, сообщить, что ты плачешь зелеными слезами? Вот будет потеха!
– Не болтай! Обо мне и так уж писали бог весть что.
Пружина вытащил газету. Развернув ее, он показал Густафссону рекламу, напечатанную на четырех колонках рядом с заметкой о хранении цветной капусты.
– Ты только полюбуйся на их рекламу!
И он начал читать:
ЗЕЛЕНАЯ НЕДЕЛЯ Гардинным отделом управляет господин Пер Густафссон. Универмаг Шабрена первым предлагает своим покупателям всевозможные новинки.
– Ну что это такое! – изрек Пружина. – Сразу видно, что им необходим опытный человек. Кто же так делает рекламу? «Пер Густафссон». Взяли твое настоящее имя, когда даже каждый десятый не сообразит, кто ты такой и чем примечателен. Нужно было придумать тебе какой-нибудь броский псевдоним. Например, Чингоалла. Я знаю один старинный романс, который так начинался.
Густафссон скривил рот.
– Чингоалла. Это уж совсем ни к чему.
– Не нравится? Ну и не надо. А вот еще: Зеленка! Отлично, верно? Это должно поразить их воображение!
– Вряд ли.
– Во всяком случае оно больше привлекло бы внимание читателей, чем упоминание обо всех этих тряпках. Сами виноваты, что никто не интересуется их кретонами и кретинами. Главное, чтобы ты получил свои деньги… Кстати, ты не забыл, что мы делим их поровну? Для менеджера это еще мало. Есть такие, которые забирают себе все.
– Да, да. Ты получишь свою долю.
– Нас с тобой ждут большие дела. Я тут написал в кое-какие парки и рестораны. Связался с разными союзами, обществами и клубами всяких там масонов, картежников, любителей старинных танцев, спортсменов. Клюнули сразу два. Клуб «Очко» в Боллстаде приглашает тебя в субботу. А клуб «Свинг» в Фемлинге хотел бы видеть тебя через несколько дней. Танцплощадка в Блосине приглашает тебя на свой традиционный праздник Весны. Я запросил пять сотен, но эти жмоты уперлись и не желают дать больше двух. Не понимают собственной выгоды. Но погоди, придет день, когда мы, не дрогнув, будем отказываться от приглашений, дающих нам меньше двух тысяч. А сейчас приходится соглашаться. И мы соглашаемся. Сначала всегда надо проявлять скромность. Битва за тебя начнется позже. Вот когда к нам потекут настоящие деньги! Сказочные гонорары! По высшей ставке.
– Угу, – Густафссон глядел на проходящее мимо семейство, не спускавшее с него глаз, и почти не слушал, что ему говорил Пружина.
– Точно. Все переменится. Дай только срок! Помнишь, как зрители от восторга чуть не затоптали Ринго Старра? Парни чертыхались, девчонки выли. Представь себе, что такое же столпотворение случится и из-за тебя, а? Вот будет реклама!
– Да, да, я слушаю.
– Еще я наладил контакт с фирмой, выпускающей пластинки. Вернее, сразу с двумя. Они обещали обратиться к нам позже. Позже! Это когда я делаю им предложение! – Пружина снова нырнул под прилавок, чтобы раскурить погасшую сигарету. – Но если это будет слишком поздно, они останутся с носом. «Мы можем договориться и с третьей фирмой, – сказал я им. – И выпустим такие пластиночки, что вы позеленеете от зависти». Ха-ха! Так и сказал? Написал. Именно позеленеют. Потом я отправился на радио и предложил им сделать специальную передачу из нашего города, но они отказались. Понимаешь, у них пока нет определенных планов на будущее. Ничего, они все не так запоют, когда ты станешь звездой эстрады. Выступишь, например, в копенгагенском «Тиволи». Там в открытом театре собирается до двадцати тысяч зрителей. Или до тридцати, точно не помню. Ты умеешь ходить по канату?
– Не болтай чепухи!
– Придется научиться. Представь себе… глаза у тебя завязаны… высота двадцать метров… все ждут, что ты вот-вот свалишься… От страха у зрителей текут слезы.
– Это меня не интересует.
– Ладно. А что тебя интересует? – Пружина вытащил из кармана бумажку. – Вот еще один куплет к песенке, которую я сочинил для тебя:
Я глядел на небо из окна,
горько укоряя злую долю.
– Если б ты только знал, до чего иногда бывает трудно найти нужную рифму. Я уж пытался по-всякому: и «кролю», и «полю», но все не подходило. И вот, наконец, получилось само собой:
Но пришла зеленая волна,
разрешившись, вышел я на волю.
Густафссон оборвал его:
– Что, что – разрешившись? Я все-таки не женщина. Мне это не нравится.
– Мы должны считаться с тем, что нравится публике, а не тебе. Нам ее надо завоевать, парень! Вот, придумал: Зеленый театр в Лунде! Здорово, а? Как раз то, что нужно. Не в бровь, а в глаз! Местный колорит и все такое. «Зеленка в Зеленом театре». Какие можно сделать афиши! Я просто их вижу. Я…
Пружина разошелся, он был исполнен энтузиазма, его так и распирало от идей, он мог говорить о них часами. Но неожиданно к прилавку подошла женщина, которую они приняли за покупательницу.
21
С незапамятных времен мужчина считал себя охотником, а женщину – добычей, ибо она создана, чтобы покоряться. Он активен, поэтому он охотится. Ее берут в плен, потому что она ждет.
Роковая ошибка! Разве ждет только дичь? А вы видели когда-нибудь кошку, подстерегающую крысу у ее норы? А щуку, замершую в осоке?
Дама, вступившая в изобилующий товарами универмаг Шабрена, уж никак не относилась к тому разряду людей, который можно назвать дичью. На вид ей было лет сорок. Богатая, уверенная в себе, она пребывала в постоянной охоте за знаменитостями, ибо воспоминание об одной знаменитости может быть стерто лишь встречей с другой, еще более знаменитой, – если можно так выразиться.
Вот почему во время весенней прогулки, будоражившей кровь, стройные ноги сами собой занесли эту даму в универмаг Шабрена. Вот почему она поднялась на эскалаторе на второй этаж в гардинный отдел. Вот почему она задержалась там, рассматривая материю, которая подошла бы на портьеры для ее спальни.
Сквозь опущенные ресницы она следила, как Густафссон подошел к ней, остановился и поклонился. Повернувшись к нему, она улыбнулась и протянула руку:
– Добрый день, господин Густафссон, добрый день.
Он ответил на ее приветствие и спросил, чем может быть полезен. Она ответила, что хотела бы подобрать драпировку или портьеры и попросила показать подходящую материю.
Когда Густафссон выполнил ее просьбу, ей захотелось взглянуть на материю у окна, при дневном свете, потом в темноте – нельзя ли зайти за полки, где потемнее? Совсем не обязательно держать материю на вытянутых руках, она такая тяжелая, можно положить рулон на плечо и спустить один конец, пусть ткань падает свободно, качество превосходное, в этом нет никаких сомнений. Дама не удержалась и погладила материю – какая мягкая, как красиво лежит…
Краем глаза Густафссон увидел проходившего мимо Шабрена. Тот остановился и одобрительно посмотрел на Густафссона, уголки губ у него многозначительно поползли вверх, и Шабрен удалился.
Густафссон засмеялся.
– Вы правы, фрекен, – сказал он. – Материя изумительная.
– Меня зовут фрекен Вивандер. Вы не находите несправедливым, что продавцы могут узнать имя покупателя, тогда как сами остаются для них безымянными?
– Я не задумывался об этом.
– Очень несправедливо. Но я-то знаю, что вас зовут Пер Густафссон. Или просто Пер, правда?
Он кивнул. Она продолжала:
– По-моему, это как раз то, что мне нужно для спальни.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Какой насыщенный цвет – вечером он будет успокаивать нервы, утром – стимулировать… Надеюсь, что не наоборот!
Она засмеялась, он вежливо вторил ей.
– Беда в том, что одной мне с ними не справиться. Я живу совершенно одна. Не поможете ли вы мне их повесить?
Густафссон с удивлением уставился на нее. Такая работа не входила в его обязанности. Он сказал, что ему с этим, пожалуй, не справиться.
– Ну что вы! – воскликнула фрекен Вивандер. – Ведь это так просто. На карнизе имеются кольца, на каждом кольце есть зажим, которым прихватывается занавеска. Надо только снять старые и повесить новые.
– Но если это так легко… я не понимаю…
Густафссон беспомощно огляделся и увидел, что к отделу приближается Пружина. Он шествовал в сопровождении двух мужчин – один совсем молодой, бородатый, без шапки, другой, постарше, в сером пальто и синем берете. Пружина о чем-то рассказывал, горячо жестикулируя. Густафссон почувствовал, что речь идет о нем. «Кто же это такие?» – подумал он.
Оказалось, это журналисты. Они остановились на почтительном расстоянии и, наблюдая, за продажей, рассеянно слушали болтовню Пружины.
– Ну, господа, сами видите, какой успех! Стоит ему махнуть ручкой, и покупатель тут как тут. Сейчас, правда, в отделе не очень людно. Но вообще-то покупатели, можно сказать, так и рвут товар, лишь бы хоть краешком глаза поглядеть на него. Он всех притягивает к себе. Словно магнит! А как он продает! Ему достаточно сказать всего несколько слов. Все хотят его слышать. Слышать и видеть. На эстраде успех ему обеспечен.
Фрекен Вивандер с укоризной взглянула на Густафссона. Как можно быть таким непонятливым, когда с тобой так откровенно заигрывают.
– Ну что вы, всякому ясно, что одному тут не справиться. Не могу же я одна лезть на стремянку с карнизом и занавесками в руках. Кто-то должен мне помочь. Тогда вся работа займет несколько минут. А потом вы у меня поужинаете, мы выпьем по рюмочке.
Она прижала руку к ткани как раз в том месте, где у него было сердце, прижала и тихонько погладила.
– Жду вас сегодня в семь вечера. Договорились? – тихо прибавила она.
– Боюсь, мне не успеть.
– Да, конечно. У вас, верно, много работы и после закрытия? Тогда в половине восьмого. Вот моя визитная карточка. Пожалуйста. На ней есть и имя и адрес.
Он стоял с визитной карточкой в руке, не зная, что сказать.
– Но…
– Ничего, если вы немного запоздаете. Захватите гардины, мы их вместе повесим. Не бойтесь, в этом нет ничего дурного.
– Да, я понимаю. Только…
– А-а! Ясно. Вам неловко брать пакет, который, как все знают, предназначен даме. Об этом я не подумала. Вы же не посыльный. Я сама захвачу пакет. А вы придете, как мы договорились…
К Густафссону наконец вернулся дар речи. Бывает же, что человек считает невежливым отказаться от приглашения, казалось бы совершенно безобидного. Но… В определенные минуты следует проявить твердость.
– Нет!
– Нет?
У нас есть специальные рабочие, которые вешают портьеры покупателям. Если угодно, я приму ваш заказ.
– Гм. Но, быть может, вы все-таки придете взглянуть на результат?
– Нет, нет. Вечером меня ждет семья.
– Понятно. В таком случае… – Она сердито выхватила у него из рук свою визитную карточку. – И вообще я пока воздержусь от покупки. Прощайте.
Решительным шагом она направилась к лестнице и скрылась в толпе.
И тут же послышался голос приятеля. Дружески подхватив под руки обоих незнакомцев, Пружина подвел их к Густафссону.
– Разрешите представить вам Пера Густафссона. Пожалуйста, вот он свеженький и зелененький, как рождественская елка. Привет, Густафссон. Это пресса. Как видишь, я времени зря не теряю.
Журналисты стряхнули с себя Пружину движением, которое могло бы быть и не таким резким. Они кивнули Густафссону и справились, как ему живется.
У него еще не прошел горький осадок от встречи с фрекен Вивандер, но приходилось терпеть.
– Не жалуюсь.
– Как покупатели, очень донимают?
– Люди как люди.
– Вы хорошо разбираетесь в мануфактуре?
– Совсем не разбираюсь. Но меня проконсультировали.
– Значит, у вас нет никаких профессиональных навыков? Вы когда-нибудь раньше стояли за прилавком?
– С той стороны, где стоят все покупатели, – вмешался Пружина, который с растущей тревогой прислушивался к разговору. – То, что он говорит, для интервью не годится. Вы лучше напишите, что скоро он начнет выступать на эстраде, помните – это его жизнь. И не забудьте, что я его менеджер. Вот как следует написать: «Вчера в обществе его менеджера, господина Фредрикссона по прозвищу Пружина, мы встретились с восходящей звездой эстрады Густафссоном Зеленкой»… Как вам нравится это имя – Густафссон Зеленка? Может, лучше Зелень? Или Зеленушка? Знаете, пусть какая-нибудь газета объявит конкурс на его сценическое имя, а потом мы устроим крестины…
– Спасибо. Мы уж сами решим, о чем нам писать, – оборвал его Берет.
– Гм… да… да, конечно, я хотел только облегчить вашу задачу, – заявил Пружина. – Сигарету? Здесь, правда, курить запрещено, но прессе всюду полная свобода.
Берет с раздражением оттолкнул протянутую ему пачку. А Пружина продолжал, как ни в чем не бывало:
– Не желаете ли получить какой-нибудь презент от нашего универмага? Милости прошу, выбирайте, что душе угодно. Я договорился с директором, совершенно бесплатно. Борода вздернул подбородок:
– Послушайте, господин Пружина, или вы сейчас же уберетесь отсюда, или уйдем мы.
– Простите, бога ради, простите, господа. Я хотел лишь немного подготовить почву. Сейчас я дам Зеленке несколько указаний и испарюсь.
– Давайте свои указания. Мы вернемся сюда немного попозже, – сказал Берет.
– Когда здесь будет чище воздух, – прибавил Борода негромко, однако так, чтобы Пружина его услышал.
Они удалились, и Пружина обратился к Густафссону:
– Ишь какие. Видал субчиков? Небось ждали, что им сразу преподнесут по презенту, а мы это прохлопали.
– Ты только это и собирался мне сказать?
– А с чего это ты вдруг так задрал нос? Слушай, когда они вернутся, скажи, что всю жизнь мечтал петь. Так говорят все звезды театра, кино и эстрады. И еще скажи, что у тебя есть собственный поэт, а когда они поинтересуются, кто именно, объясни, что твой менеджер и твой поэт – одно и то же лицо. Вот увидишь, когда они узнают, что я скальд, они переменят ко мне свое отношение. И… – Подняв глаза, Пружина увидел подходившего к ним Шабрена. – Вот черт, директор собственной персоной. Пока ничего не говори ему о прессе. Пусть это будет для него сюрприз. А то еще потребует, чтобы ты сказал в интервью, что его тряпки самые лучшие и самые дешевые во всей стране. Говори только о песнях, о культуре и об искусстве. Ну, я сматываюсь, пойду выпью пива.
Шабрен подошел к Густафссону.
– Ну, как дела?
– По-прежнему. – Густафссон пожал плечами.
– А та нарядная дама, она оказалась выгодной покупательницей? Знаете, она сперва справилась о вас в справочном бюро. Что же она приобрела?
– Ничего.
– Как ничего? Она говорила, что ей нужны гардины и тюль.
– Возможно. Но оказалось, что они ей не подходят.
– Гм. Будем надеяться, что она вернется. Обратите внимание, вон еще покупатель.
Директор быстро отошел. Но человек, появившийся в отделе, не был покупателем. Это был доктор Верелиус.
– Здравствуйте, Густафссон. Вот, оказывается, куда вас занесло, – сказал он. – Я заходил к вам домой и узнал, что вы получили здесь работу. Меня интересует контрольный осмотр. Пожалуйста, зайдите ко мне сегодня после работы.
– Хорошо. А зачем контрольный осмотр? Что-нибудь случилось?
– Нет, все в порядке. Я же вас предупреждал, что время от времени понадобится вас осматривать. И… гм… верно, мне следует предупредить вас, что власти имели в виду не такую работу, когда согласились на наш эксперимент. Мы не хотели, чтобы вокруг вас была такая шумиха.
Вернулся Пружина. К его удивлению, в кафетерии универмага пивом не торговали. Он услышал, что незнакомец говорит Густафссону что-то о шумихе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17