Паровой кран, склонив длинную шею, будто приветствует их. Только не надо смотреть на океан – кружится голова, потому что кружится горизонт…
Рябит в глазах от бесконечных вспышек молний – они прямо над головой с треском долбят Черный столб.
«Кажется, расширилось еще больше», – думает Кравцов о загадочном поле Черного столба. Он нарочно делает несколько шагов к центру плота, а потом обратно, к краю. Обратно явно труднее.
Да, расширилось. Контрольный прибор, установленный на столбике возле платформы, подтверждает это.
Ну вот и платформа. Громадный контейнер, укрепленный на ней, похож на торпеду. Так и не увидел Кравцов своими глазами атомной бомбы: «светлячок» был доставлен на плот в специальном контейнере с устройством, которое должно направить взрыв в горизонтальной плоскости. Снаружи только рыльца приборов, забранные медными сетками. Глазок предохранителя приветливо горит зеленым светом так же, как вчера вечером, после долгого и трудного дня испытаний, настроек, проверок.
Под рамой платформы – труба, наполненная прессованными кольцами твердого ракетного топлива. Простейший из возможных реактивных двигателей. Вчера такая же платформа, только не с бомбой, а со стальной болванкой, разогнанная таким же двигателем, покатилась по рельсам к центру плота, все быстрее, быстрее, столб тянул ее к себе, и, врезавшись в его черный бок, она унеслась вместе с ним ввысь со скоростью пассажирского самолета.
Жутковатое было зрелище…
Они включают батарейные рации. В шлемофонах возникает обычный скребущий шорох.
– Слышите меня? – спрашивает Кравцов.
– Да. Начнем?
– Начнем!
Прежде всего вытащить предохранительные колодки. Ого, это, оказывается, нелегко: платформа навалилась на них колесами. Приходится взяться за ломы и подать платформу немного назад.
Колодки сброшены с рельсов.
Так. Затем Кравцов старательно переводит стрелки первого часового механизма, соединенного с запалом реактивного двигателя. Он делает знак Джиму, и тот нажимает пусковую кнопку.
Гаснет зеленый глазок. Вспыхивает красный.
Вот и все. Ровно через четыре часа сработает часовой механизм, и реактивный двигатель, включившись, погонит платформу к Черному столбу. При ударе о столб включится второй механизм, связанный с взрывателем атомной бомбы. Она установит взрыватель на семиминутную выдержку. За семь минут Черный столб унесет контейнер с бомбой на шестидесятикилометровую высоту, и тогда сработает взрыватель, и «светлячок» ахнет по всем правилам. Направленный взрыв разорвет столб, разомкнется короткое замыкание, и сразу включатся автоматы. Мощные силовые поля, излученные установкой, вступят в рассчитанное взаимодействие с полем столба и заставят его изменить направление. Столб остановится. Ну, а верхняя, отрезанная его часть останется в пространстве, она ведь уже сделала больше полного витка вокруг Земли, никому она не мешает.
И нынче вечером по всей планете вспыхнет в городах праздничная иллюминация… Эх, в Москву бы перенестись вечерком!..
Дело сделано, можно уходить. За четыре часа можно не только дойти на катере до «Фукуока-мару», но и чайку попить у Али-Овсада.
Кравцов медлит. Он поднимает щиток гермошлема, чтобы проверить на слух, работает ли часовой механизм. Джим тоже откидывает щиток. Горячий воздух жжет им лица.
Тик, тик, тик…
Четко, деловито отсчитывает секунды часовой механизм на краю огромной безлюдной палубы.
– Ладно, пошли, Джим.
И вдруг в тиканье часового механизма вторгается новый звук. Это тоже тиканье, но оно не совпадает с первым… Потише, быстрее, с легким музыкальным звоном…
Никто никогда не узнал, почему сам собой включился таймер взрывателя атомной бомбы. Он должен был включиться через четыре часа, при ударе платформы о Черный столб. Но сейчас…
Кравцов оторопело смотрит на Паркинсона. Тот пятится тихонько, губы у него прыгают, в глазах ужас…
Семь минут! Только семь минут – яростная вспышка энергии разнесет плот, а вместе с ним установку…
А Черный столб, в двухстах пятидесяти метрах отсюда, быть может, даже не пострадает. Взрыв не возьмет его: бомба должна быть вплотную к нему!
Данн – данн – данн…
Тиканье таймера впивается в мозг.
Разобрать механизм, остановить?.. За семь минут? Чепуха…
Бежать, броситься вниз, к катеру? Не успеем отойти на безопасное расстояние…
Нет спасения. Нет спасения.
Что будут делать люди потом, без нас, без плота? Строить новый плот, новую установку… Но космические лучи не станут ждать…
Нет!
Н-е-т!
Сколько уже прошло? Полминуты?
Данн – данн…
Кравцов срывается с места. Он упирается руками в задний борт платформы.
– А ну, Джим, быстро!
Руки Джима рядом. Они пытаются сдвинуть тяжелую платформу, она не поддается, еще, еще…
– Взяли… – хрипит Кравцов. – Взяли!
Пошла!
Сдвинулась платформа, и пошла по рельсам, пошла все быстрее. Они бегут, упираясь в нее руками. Быстрее!
Нечем дышать. Воздух режет горло Огнем, они не успели поднять щитки…
Платформа разогналась, ее уже притягивает столб, еще немного, и она побежит сама, и столб подхватит ее и понесет вверх, вверх… Почти девять километров в минуту… Перед глазами Кравцова циферблат таймера. Потеряно только две минуты… Она успеет. Она рванет на высоте! Пусть не шестьдесят километров, пусть на сорокакилометровой… Ни черта с нами не будет, закроем лица, ничком на палубу… Взрыв горизонтально направленный, на большой высоте…
Радиация? У нас герметичные скафандры, и у людей на катере тоже.
Ни черта! Разогнать ее только… А ну, еще!
Не хочу умирать…
Сдавленный голос Джима:
– Хватит… Сама пойдет…
– Еще немного! Взяли!
Безумный бег! Джим спотыкается о торчащую головку болта, падает с размаху, в руке острая боль.
– Стоп! – орет он, задыхаясь.
Но Кравцов бежит и бежит…
– Александр! Остановись!
Что с ним?.. Почему он…
Страшная мысль пронизывает Джима.
– А-а-а-а…
Он исступленно колотит здоровой рукой по рельсу, ползет, остановившимися глазами смотрит на удаляющийся скафандр Кравцова.
Кравцов уже не бежит за платформой. Платформа притянула его к себе, он не может оторваться, отскочить, ноги его бессильно волочатся по палубе…
Горизонтальное падение… Все равно, что летишь в пропасть…
– Алекса-а-а-а…
Спазма сжимает горло Джима.
Платформа в облаке пара у подножия столба. Мелькнул серо-голубой скафандр. Глухой удар.
Джим закрывает обожженные глаза.
Вдруг – мысль о людях. О тех, что на катере. Джим вскакивает и бежит, задыхаясь, к краю плота.
Перегнувшись через поручни, он беззвучно открывает и закрывает рот, крика не получается, не отдышаться.
Японцы-матросы на катере замечают его. Смотрят, задрав головы.
– Все вниз! – вырывается, наконец, у Джима. – Под палубу! Задраить люк! Закрыть шлемы! Лицом вниз!
Забегали там, внизу.
Джим рывком отваливает крышку палубного люка. Замычав от пронзительной боли в руке, прыгает в люк. Тьма и духота.
Он захлопывает крышку.
И тут плот содрогнулся. Протяжный-протяжный, басовитый, далекий, доносится гул взрыва.

38

Приспущены флаги на судах флотилии.
Салон «Фукуока-мару» залит ярким электрическим светом. Здесь собрались все знакомые нам герои этого повествования.
Нет только Уилла и Нормы Хемптон. Должно быть, они сидят в своей каюте.
Нет Джима Паркинсона. Когда полыхнуло в небе и прогрохотал взрыв, к плоту направилось посыльное судно с инженерами-атомщиками и командой добровольцев на борту. Они нашли в крохотной каютке катера трех испуганных японских матросов, которые знали лишь то, что перед взрывом наверху появился человек в скафандре и крикнул им слова предостережения. Добровольцы в защитных костюмах поднялись наверх и обшарили всю палубу плота. Счетчики Гейгера, подвешенные к их скафандрам, показывали не такой уж сильный уровень радиации. Они искали несколько часов и уже отчаялись найти Кравцова и Паркинсона, как вдруг доброволец Чулков, откинув крышку одного из палубных люков и посветив фонариком, увидел человека в скафандре. Паркинсон лежал в глубоком обмороке. Он очнулся на обратном пути, в каюте посыльного судна, но не сказал ни слова, и глаза его были безумны. Только в лазарете на «Фукуока-мару» Джим немного оправился от потрясения и припомнил, что произошло. И тогда поиски Кравцова были прекращены. Переломленную руку Джима уложили в гипс.
Нет Александра Кравцова…
Тихо в салоне. Время от времени стюард приносит на черном лакированном подносе кипы радиограмм и кладет их на стол перед Морозовым и Токунагой. Поздравления сыплются со всех континентов. Поздравления – и соболезнования. Морозов просматривает радиограммы, некоторые вполголоса читает. Японский академик сидит неподвижно в кресле, прикрыв ладонью глаза. Сегодня у него особенно болезненный вид.
Дверь распахивается со звоном. На пороге стоит Уильям Макферсон. Сорочка у него расстегнута на груди, пиджак небрежно накинут на плечи. Нижняя челюсть упрямо и вызывающе выдвинута.
– Хелло, – говорит он, обведя салон недобрым взглядом, голос его звучит громче, чем следует. – Добрый вечер, господа!
Он направляется к столу, за которым сидят руководители операции. Он упирается руками в стол и говорит Токунаге, обдавая его запахом рома:
– Как поживаете, сэр?
Японец медленно поднимает голову. Лицо у него усталое, изжелта-бледное, в густой сетке морщин.
– Что вам угодно? – голос у Токунаги тоже больной.
– Мне угодно… Мне угодно спросить вас… Какого дьявола вы отправили на смерть этого юношу?!
Мгновение мертвой тишины.
– Как вы смеете, господин Макферсон! – Морозов гневно выпрямляется в кресле. – Как смеете вы…
– Молчите! – рычит Уилл. Взмахом руки он сбрасывает со стола бланки радиограмм. Запереть его, на ключ запереть надо было…
– Успокойтесь, Макферсон! Возьмите себя в руки и немедленно попросите извинения у академика Токунаги…
Токунага трогает Морозова за рукав.
– Не надо, – говорит он высоким голосом. – Господин Макферсон прав. Я не должен был соглашаться. Я должен был пойти сам, потому что… Потому что мне все равно…
Голос его никнет. Он снова закрывает глаза ладонью.
В салон врывается Норма Хемптон.
– Уилл! Боже мой, что с тобой делается… – Она отдирает руки Уилла от стола и ведет его к двери. – Ты просто сошел с ума. Ты просто хочешь себя погубить… – У двери Уилл припадает к косяку, от звериного стона содрогается его спина. Норма растерянно стоит рядом, гладит его по плечу.
Али-Овсад подходит к Уиллу.
– Не надо плакать, инглиз, – произносит он с силой. – Ты не девочка, ты мужчина. Кравцов был мне друг. Нам всем был друг.
Он и Норма берут Уилла под руки и уводят. И снова тихо в салоне.
От резкого телефонного зуммера Токунага нервно вздрагивает. Морозов берет трубку, слушает.
– Связь с Москвой, – говорит он, поднимаясь.
Токунага тоже встает и выходит вместе с Морозовым из салона. В радиорубке их встречает Оловянников.
– Она у нас, в редакции «Известий», – тихо говорит он и передает Морозову трубку.
– Марина Сергеевна? Говорит Морозов. Вы слышите меня?.. Марина Сергеевна, я знаю, что слова утешения бессмысленны, но позвольте мне, старику, сказать вам, что я горжусь вашим мужем…

Вот и все.
Вам, наверное, покажется странным, что для перерезания Черного столба люди использовали такое опасное старинное чудище, как атомная бомба. Но не забывайте, что тогда не было еще гравиквантовых излучателей. Да и о сущности единого поля люди в то время, время разобщенного мира, только еще начинали догадываться…
Что было дальше? Если вы забыли, то включите учебную звукозапись для четвертого класса. Она напомнит вам, как космонавты Мышляев и Эррера вышли на орбиту, эквидистантную отрезанному витку Черного столба, получившему название «Кольца Кравцова»; они уравняли скорость своего корабля со скоростью витка, вылезли в скафандрах наружу, в Пространство, и укрепили на разомкнутых концах кольца первые датчики автоматических станций. А теперь на Кольце Кравцова смонтированы внеземные станции для ракетных поездов, посты космической связи и многое другое; вы прекрасно знаете это.
Быть может, иные из вас побывали с экскурсиями на Большом Плоту – теперь он, конечно, совсем другой – и видели, как по специальным радиосигналам автоматы включают установку и дают черному веществу немного выдавиться вверх, совсем как зубной пасте из тюбика, а затем отрезанный кусок грузится в трюм стратоплана и отправляется по назначению – чаще всего на какой-нибудь из заводов космического кораблестроения.
Теперь, когда вы познакомились с Александром Кравцовым поближе, всмотритесь снова в его портрет – он помещен в учебнике геофизики, в том разделе, где идет речь о Кольце Кравцова. Парень как парень, не правда ли? Он вовсе не собирался стать героем.
Просто он легко забывал о себе, когда думал о других.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12