– То есть вы хотите сказать, что у меня еще раньше крыша съехала? Не сказала бы, что это сильно утешает. – Она пытливо посмотрела на него. – А вы, Давид, – вы что смотрите, когда остаетесь один на один с червокамерой?

Он вернулся в свою квартиру. Подключил компьютер к компьютеру Мэри в «Червятнике» и просмотрел список регистрации, в общем порядке составлявшийся в «Нашем мире» для каждого из пользователей червокамеры.
Ему казалось, что он сделал вполне достаточно для того, чтобы не чувствовать себя виноватым и выполнить обещание, данное им Хетер, а именно – пошпионить за Мэри.
Довольно скоро он добрался до сути. Она действительно то и дело просматривала один и тот же эпизод.
Это был еще один солнечный день, наполненный радостями в кругу семьи, вскоре после того дня, в который они смотрели вместе с Мэри в «Червятнике». Здесь ей было восемь. Они с отцом, братом и матерью неторопливо – чтобы не устал шестилетний малыш – шли пешком по национальному парку Рейнир. Солнце, скалы, деревья.
И тут Давид увидел это – поворотный момент в жизни Мэри. Все длилось всего несколько секунд.
Они вроде бы не рисковали, не уходили с маркированной тропы, не делали ничего необычного. Это была чистая случайность.
Томми сидел на плечах у отца, вцепившись ручонками в его густые черные волосы, а отец большими руками крепко сжимал его ножки. Мимо пробежала Мэри, ей хотелось догнать что-то вроде тени оленя. Томми потянулся за ней, едва заметно качнулся, а у отца чуть-чуть соскользнула рука. Чуть-чуть. Но этого хватило.
В падении самом по себе не было ничего примечательного: Томми ударился головой об острый выступ скалы, его череп с негромким треском разбился, а тело странно обмякло. Малышу просто не повезло – в том, что он так неудачно упал, никто не был виноват.
Вот и все. В одно мгновение. Не повезло, случайность, никто не виноват.
«Кроме, – с непривычной злостью подумал Давид, – Вселенского Творца, который предпочел вложить драгоценную душу шестилетнего малыша в такой хрупкий сосуд».
В первый раз, когда Мэри просматривала этот эпизод (как теперь Давид), она настроила фокус червокамеры таким образом, будто все происходило так, как это видели глаза маленькой Мэри. Объектив словно бы разместился в самой середине ее души, в том загадочном месте в ее голове, где обитала «она» в окружении хрупкой механики тела.
Мэри увидела, как падает малыш. Она среагировала на это. Протянула руки, шагнула к нему. Казалось, он падает медленно, как во сне. Но она была слишком далеко и не смогла бы дотянуться до него, она ничего не могла изменить.
… А потом, наблюдая за сеансами пользования червокамерой, предпринятыми Мэри, Давид был вынужден увидеть ту же самую сцену глазами ее отца. Все выглядело так, словно кто-то смотрел с наблюдательной вышки. Внизу была видна размытая фигурка Мэри, вокруг головы темнела тень сидевшего на плечах ребенка. Но те же самые события разворачивались с жестокой неотвратимостью: неверный шаг, скольжение руки, падение мальчика головой на каменистую землю.
Но снова и снова Мэри маниакально просматривала не гибель брата как таковую, а моменты, предшествовавшие гибели. Падающего Томми от маленькой Мэри отделяло расстояние не больше метра – но это было слишком далеко, а от отца он был всего в нескольких сантиметрах, всего в доле секунды своевременной реакции. Но если бы речь шла о километре и нескольких часах опоздания – разницы бы не было никакой.
«Вот почему, – думал Давид, – ее отец на самом деле покончил с собой».
Не из-за публичности, неожиданно свалившейся на него и его семейство, – хотя от этого вряд ли могло быть много радости. Если он в чем-то был похож на Мэри, то он почти наверняка сразу понял, что означает червокамера для него лично, – точно так же как миллионы других людей, которые теперь познавали возможности червокамеры… и мрак внутри своего сердца.
Разве несчастный отец мог удержаться и не смотреть на это?
Разве мог он не переживать вновь и вновь эти жуткие мгновения? Разве он мог отвернуться от своего ребенка, живущего внутри машины, полного жизни и все же не способного прожить ни секунды дольше или сделать что-то иное?
И как мог этот отец жить в мире, где страшная ясность случившегося была так доступна для него, что он мог в любое время проиграть и снова пережить самый ужасный эпизод в своей жизни, просмотреть его в любом ракурсе, но при этом знать, что он никогда не сможет изменить ни единой детали?
А он, Давид, – как вальяжно, как снисходительно он сидел и просматривал отдельные эпизоды из жизни Церкви, отделенные от его реальности многими веками. В конце концов, от преступлений Колумба теперь никому не было ни жарко ни холодно – кроме, пожалуй, как мрачно думал Давид, самого Колумба. Насколько же отважнее была Мэри – одинокая девочка с надтреснутой психикой, вновь и вновь наблюдающая мгновения, сломавшие ее жизнь.
«Вот это, – думал Давид, – и есть суть пользования червокамерой – не робкое подглядывание, не эротоманское шпионство, даже не лицезрение невероятно давних исторических событий, а шанс заново пережить ярчайшие события, служащие основой моей жизни. Но мои глаза не были созданы для таких зрелищ. Мое сердце было не создано для того, чтобы вновь и вновь переживать такие откровения. Когда-то время называли величайшим целителем; теперь целительный бальзам давности лет отнят у людей».
«Нам даны глаза Бога, – думал Давид. – Глаза, способные видеть неизменимое кровавое прошлое так, как если бы все это творилось сегодня. Но мы не Бог, и слепящий свет истории может нас уничтожить».
Гнев охватывал его все сильнее. Неизменность. Почему он должен был мириться с такой несправедливостью? Или возможно все же что-то с этим поделать? Но сначала ему следовало придумать, что он скажет Хетер.

Когда Бобби заглянул к Давиду в следующий раз, через несколько недель, его потряс запущенный внешний вид брата.
Давид был одет в мешковатый комбинезон, который он явно не снимал уже несколько дней подряд. Волосы его спутались, выбрит он был кое-как. В квартире царил еще больший беспорядок, кругом валялись софт-скрины, раскрытые книги и журналы, блоки желтой отрывной бумаги, ручки. На полу, вокруг переполненной корзинки для бумаг, были разбросаны засаленные бумажные тарелки, коробки от пиццы, картонные коробочки для еды, предназначенной для разогревания в микроволновке.
Но на этот раз Давид проговорил защищающимся, даже извиняющимся тоном:
– Это не то, о чем ты думаешь. Думаешь, червокамеромания, да? Может быть, и мания, Бобби, но похоже, я от этого избавился.
– Так что же тогда…
– Я работал.
На стене висела белая пластиковая доска, исписанная красным фломастером. Уравнения, обрывки фраз по-английски и по-французски, соединенные извилистыми стрелками и петлями.
Бобби осторожно проговорил:
– Хетер сказала мне, что ты отказался от участия в проекте «Двенадцать тысяч дней». Ну, насчет подлинной биографии Христа.
– Да, отказался. И ты, конечно, понимаешь почему.
– Так чем же тогда ты тут занимаешься, Давид?
Давид вздохнул.
– Я пытался прикоснуться к прошлому, Бобби. Пытался, но у меня ничего не вышло.
– Вот это да! – ахнул Бобби. – Я тебя правильно понял? Ты попробовал воспользоваться «червоточиной» для того, чтобы изменить прошлое? Ты это мне хотел сказать? Но ведь твоя теория утверждает, что это невозможно. Так?
– Так. Но все же я попытался. Я провел несколько экспериментов в «Червятнике». Я попробовал послать сигнал назад во времени через маленькую «червоточину» – к самому себе. Всего через несколько миллисекунд, но этого было бы достаточно для доказательства принципиальной возможности.
– И?
Давид кисло усмехнулся.
– Через «червоточину» сигналы могут перемещаться по времени вперед. Именно так мы видим прошлое. Но когда я попытался послать сигнал во времени назад, получилась обратная связь. Представь себе, что фотон покидает мою «червоточину» несколько секунд назад. Он может лететь к будущему устью «червоточины», потом – вернуться во времени назад и появиться из прошлого устья в тот самый момент, когда начал свое путешествие. Он накладывается на самого себя…
– … и удваивает собственную энергию.
– Более того – поскольку в силу вступает еще и эффект Допплера. Это позитивная петля обратной связи. Частица излучения может странствовать по «червоточине» вновь и вновь и накапливать энергию, потребленную из самой «червоточины». Постепенно накопленный запас энергии становится настолько велик, что разрушает «червоточину» – за долю секунды до того, как она начинает действовать как настоящая, полноценная машина времени.
– Короче говоря, твоя экспериментальная «червоточина» сгорела синим пламенем.
Давид сухо ответил:
– И более ярко, чем ожидал. Похоже, старина Хокинг был прав насчет хронологической защиты. Законы физики не позволяют создать машины времени обратного действия. Прошлое – это релятивистская блокирующая вселенная, будущее – квантовая неопределенность, и они соединены в настоящее, которое, как я полагаю, является квантовым гравитационным интерфейсом… Прости. Технические подробности не имеют значения. Понимаешь, прошлое подобно надвигающемуся леднику, наползающему на жидкое будущее. Каждое событие замерзает на месте внутри кристаллической структуры, замирает навсегда. И что главное – так это то, что я знаю лучше кого бы то ни было на планете: прошлое изменить нельзя. Оно открыто для наших наблюдений через «червоточины», но оно неподвижно, фиксировано. Понимаешь, каково это ощущать?
Бобби походил по комнате, перешагивая через горы бумаг и книг.
– Отлично. Ты страдаешь. Ты пользуешься заумной физикой в качестве самолечения. А как же семья? Ты хоть когда-то о нас вспоминаешь?
Давид зажмурился.
– Расскажи. Пожалуйста.
Бобби сделал глубокий вдох.
– Что ж… Хайрем стал еще старательнее от всех прятаться. Но планирует извлечь еще больше прибыли из прогнозов погоды – а эти прогнозы будут отличаться высочайшей точностью, поскольку они будут основаны на четких данных столетней давности – спасибо червокамере. Он считает, что, скорее всего, удастся даже разработать системы управления климатом на основе нашего нового понимания долгосрочных климатических сдвигов.
– Хайрем – это… – Давид запнулся в поисках подходящего слова. – Это явление. Есть ли предел у его капиталистического воображения? А о Кейт какие новости?
– Присяжные совещаются.
– А я считал, что улики исключительно косвенные.
– Так и есть. Но увидеть, что она действительно находилась за терминалом в то время, когда было совершено преступление, увидеть, что у нее была такая возможность… думаю, из-за этого поколебались многие присяжные.
– Что будешь делать, если ее признают виновной?
– Я еще не решил.
Так оно и было. Окончание процесса было черной дырой, жаждавшей поглотить будущее Бобби, – такой же неотвратимой и нежеланной, как смерть. Поэтому он предпочитал об этом не думать.
– Я видел Хетер, – сказал он. – Она неплохо держится, несмотря ни на что. Опубликовала подлинную биографию Линкольна.
– Отличная работа. А репортажи о войне в регионе Аральского моря просто блестящие. – Давид пытливо посмотрел на Бобби. – Ты должен гордиться ею – своей матерью.
Бобби задумался.
– Наверное, должен. Но я даже не знаю, какие чувства должен к ней испытывать. Знаешь, я видел ее с Мэри. Какие бы ни были между ними трения, между ними существует связь. А я ничего такого не чувствую. Наверное, это моя вина…
– Говоришь, видел? В прошедшем времени?
Бобби повернулся к нему.
– Похоже, ты ничего не слышал. Мэри ушла из дома.
– О… Как жаль.
– Они в последний раз переругались из-за того, как Мэри пользуется червокамерой. Хетер просто с ума сходит от тревоги.
– Но почему она не выследит, не разыщет Мэри?
– Она пыталась.
Давид фыркнул.
– Глупости. Как хоть кто-то из нас может спрятаться от червокамеры?
– Значит, наверное, есть какие-то способы… Послушай, Давид, не пора ли тебе возвратиться к людям?
Давид сцепил пальцы. Этот великан был ужасно расстроен.
– Но это просто невыносимо, – проговорил он. – Именно поэтому Мэри и убежала. Я пытался, не забывай. Я пытался найти способ все исправить – склеить разбитое прошлое. И обнаружил, что относительно истории ни у кого из нас выбора нет. Даже у Бога. У меня есть экспериментальное доказательство. Понимаешь? Смотреть на всю эту кровь, насилие, убийства, грабеж… Если бы я мог отвести в сторону хоть один меч крестоносца, спасти жизнь хотя бы одного аравакского ребенка…
– Поэтому ты нашел убежище в замороченной физике.
– А ты мне что предлагаешь?
– Прошлого не исправишь. Но зато можно исправить себя. Вернись в проект «Двенадцать тысяч дней».
– Я тебе уже говорил.
– Я тебе помогу. Я буду рядом. Сделай это, Давид. Ступай, найди Иисуса. – Бобби улыбнулся. – Ты сделаешь это.
Давид долго молчал, а потом улыбнулся.

/21/
СЕ ЧЕЛОВЕК! Эти слова произнес Понтий Пилат, когда вывел Иисуса Христа в терновом венце к иудеям, требовавшим его распятия (Ин. 19, 5).



«12 000 дней». Введение. Автор – Давид Керзон. Отрывок. Предварительный комментарий. Редакторы – С. П. Козлов и Г. Риша. Рим, 2040 г.
«Международный научный проект, известный широкой публике под названием "Двенадцать тысяч дней", достиг завершения первой фазы. Я был одним из членов команды (вернее, все же чуть больше, чем просто членом команды), состоявшей из двенадцати тысяч наблюдателей со всего мира, которым было поручено изучить историческую жизнь и то время, в которое жил человек, известный своим современникам под именем Иешо Бен Пантера, а последующим поколениям – как Иисус Христос. Для меня большая честь написать это предисловие…
Мы всегда осознавали, что, встречаясь с Иисусом в Евангелиях, мы видим Его глазами евангелистов. К примеру, Матфей верил в то, что Мессия родится в Вифлееме, как это было предсказано в Ветхом Завете пророком Михеем «… И ты, Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иуди-ными? Из тебя произойдет Мне Тот, который должен быть владыкою в Израиле…» (Мих. 5, 2).

; поэтому он и сообщает, что Иисус родился в Вифлееме (хотя Иисус родился в Галилее).
Мы понимаем это. Мы делаем скидку на это. Но как много христиан на протяжении веков мечтали увидеть Иисуса собственными глазами через беспристрастное око видеокамеры или фотоаппарата, а еще лучше – воочию, лицом к лицу? И кто бы мог поверить, что мы станем первым поколением в истории, для кого такая встреча будет возможна?
Но именно это произошло.
Каждому из двенадцати тысяч наблюдателей был поручен один день из короткой жизни Иисуса: день, который нам предстояло наблюдать с помощью червокамеры – в реальном времени, от полуночи до полуночи. Таким образом предполагалось быстро составить первый набросок "истинной" биографии Иисуса.
Визуальная биография и приложенные к ней сообщения – не более чем черновик: это просто наблюдения, изложение событий трагически короткой жизни Иисуса. Предстоит провести еще множество дополнительных исследований. Например, нужно уточнить личности четырнадцати (а не двенадцати!) апостолов, а о судьбе Его братьев, сестер, жены и ребенка известно лишь вскользь. Затем настанет черед сравнения реальных фактов главной для человечества истории с различными упоминаниями – как каноническими, так и апокрифическими, говорящими нам об Иисусе и Его миссии.
И тогда, конечно, вспыхнут настоящие споры: споры о значении Иисуса и Его миссии, и этим спорам суждено продлиться столько времени, сколько будет жить человечество.
Первая встреча оказалась нелегкой. Но истинный свет из Галилеи уже успел спалить много лжи».

Давид лежал на диване и проверял системы: аппаратуру для виртуальной реальности, капельницы для введения внутривенных питательных растворов, катетеры. Все это предназначалось для заботы о его теле – чтобы он не голодал, чтобы не образовались пролежни, что-бы он при желании мог очистить организм от шлаков, будто больной-коматозник.
Рядом с ним сидел Бобби. В комнате было тихо и темно, и на лице Бобби играли разные цвета, исходящие от софт-скрина.
Посреди всей этой горы оборудования Давид чувствовал себя глупо, он казался себе астронавтом, готовящимся к полету в космос. Но день в далеком прошлом, утонувший во времени, будто мошка в янтаре, неизменный и яркий, ждал его, и он решился.
Давид взял обруч «Ока разума» и надел его на голову. Обруч сразу же туго обхватил виски.
Он боролся со страхом. Подумать только: люди всё это терпели только ради развлечения!
… И вокруг него вспыхнул свет, жестокий и яркий Дальнейшее изложение авторами событий земной жизни Иисуса Христа представляет собой художественный вымысел и сильно расходится с текстом всех четырех Евангелий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41