Кухлянка у него старенькая, вся вытертая, но тщательно зашитая. В Урилыке, когда готовились к отъезду, Иерок, характеризуя каждого из переселенцев, не очень одобрительно отозвался о нем. В его замечании угадывалась досада и недовольство его жизнью.
– У него столько силы, а яранги своей не имеет, – сказал Иерок.
– А где же он живет? – удивился Ушаков.
– В земле…
– Как в земле?
– Выкопал себе нору и живет как дикий зверь, – сердито объяснил Иерок.
Надо сказать, что Ушаков, приглядевшись к эскимосскому жилищу, приметил, что, несмотря на внешнюю непривлекательность, сбитая из плавника и покрытая моржовыми кожами яранга с ее внутренним меховым пологом из оленьих шкур была хорошо приспособлена к суровому климату здешних мест. Кроме того, для ее строительства использовались материалы, которые можно было добыть на месте.
Заинтересовавшись, Ушаков пошел посмотреть жилище Кивьяны. Да, это была и впрямь полуземлянка, крытая поверх каркасом из массивных челюстных костей гренландского кита. В тесном жилище не было мехового полога, и от чада коптящих жирников невозможно как следует разглядеть внутреннее убранство. Зато детишек было так много, что казалось, ступить некуда, того гляди раздавишь кого-нибудь.
Однако Кивьяна поразил Ушакова своей жизнерадостностью, постоянной готовностью всем помогать.
Вон сидит Етувги по прозвищу «человек без ружья»: несколько лет назад он утопил свой единственный винчестер в береговой полынье и с тех пор никак не мог наскрести денег на новый. Пришлось ему вспоминать древние дедовские способы охоты, и зимой он ловил нерпу сплетенной из тонкого ремня сетью.
А вон – молодые ребята, Таян, силач Клю, ловкий, стремительный Анакуль, тихий и задумчивый Анъялык…
Вон Апар, кочевой чукча, однако внешне ничем не отличавшийся от эскимосов, и его молодая жена Нанехак, не сводящая с Ушакова своих больших черных, словно смазанных тюленьим жиром, глаз. Встречаясь с ее взглядом, Ушаков всегда чувствовал в нем что-то особенное, какую-то жажду знаний, неутоленное любопытство.
Ушаков приготовил схематическую карту острова Врангеля, увеличил ее с помощью кальки в штурманской парохода и теперь аккуратно прикрепил кнопками к стене.
– На лежащую нерпу похожа, – серьезно заметил степенный, рассудительный Тагью, посасывая свою неизменную трубку с крохотной медной чашечкой на конце, в которую табаку умещалось всего на две-три затяжки.
– На лахтака, – поправил его старый шаман Аналько.
Ушаков сел за стол и поискал глазами Иерока. Нашел. Тот расположился среди своей семьи.
– Иди сюда, – позвал его Ушаков. – Будешь мне помогать.
– Чем я могу помочь? – удивился Иерок. – Говори сам, а я буду отсюда смотреть.
– Нет, я хочу, чтобы ты был рядом. Мы ведь с тобой уже все обсудили. Вдруг я что-то забуду или пропущу, вот ты и поможешь мне…
Переводил, как всегда, Иосиф Павлов.
– Мои дорогие друзья и товарищи, – начал Ушаков и оглядел слушателей. Ему показалось, что Нанехак как-то странно встрепенулась и легкая улыбка скользнула по ее округлому, еще не потерявшему детские черты лицу. – Каждое мгновение приближает нас к той земле, которая ждет вас уже многие тысячи лет. Эта земля называется остров Врангеля, и очертания ее вы можете видеть на этом чертеже. Там есть ровные тундровые пространства, есть горы. Но кругом – берег и родная вам стихия – море, полное моржей и тюленей. На острове водится белый медведь, песцы и другие звери, на которых вы можете охотиться. Но самое главное – там много моржа. Есть большие лежбища по южному побережью, вот здесь, в районе бухты Роджерс и чуть дальше, на мысе Блоссом…
Ушаков взял карандаш и показал на карте название места.
– Мы еще окончательно не решили, где будем селиться. Это зависит от ледовой обстановки вокруг острова. Но я думаю, что лучшее место – это бухта Роджерс, потому что здесь есть пресная вода, такая же лагуна, как в вашем Урилыке, и галечная коса… Там, быть может, мы и поставим наши дома и яранги. Но это будет только началом новой жизни. Главное наше дело – это обжить остров, населить его людьми, которые будут жить в согласии с природой. Вы знаете, что в России победила революция, скоро мы будем праздновать десятилетие нашей республики. Что такое наше будущее? Это прежде всего жизнь, основанная на интересах простых людей. У нас не будет так: у одного есть все, а у другого – ничего. Все будут равны, и только труд будет определять положение человека в обществе…
Ушаков подождал, пока Павлов перевел его слова. Потом услышал, как эскимосы стали о чем-то переговариваться между собой.
– Одобряют… – пояснил ему Павлов.
Это воодушевило Ушакова. Значит, люди поняли его правильно. Про себя он отметил, что надо срочно браться за изучение языка.
– Вы хорошо знаете, что случилось со зверем у ваших берегов. Его почти не осталось, потому что моржа и кита, тюленя и пушного зверя многие годы хищнически истребляли. Что брал белый человек, как вы называете американцев и нас, русских, от кита, например?
– Китовый ус, – напомнил Иерок. Он сам в свое время мечтал добыть большого гренландского кита, чтобы купить деревянный вельбот.
– А все остальное – мясо и весь жир, которым могло кормиться не одно такое стойбище, как Урилык, просто выбрасывалось, пропадало, – продолжал Ушаков. – А вы знаете, на что шел китовый ус?
– У нас из него делали полозья для нарт, рыболовную леску, на которую не налипал лед, разный инструмент, – сказал Иерок, который, если уж его позвали на помощь, старался как можно лучше выполнить свою задачу.
– А те, кто на мощных китобойных шхунах приходили сюда, вырывали китовый ус, чтобы делать из него… – Ушаков на минуту задумался, – каркасы для женских задов!
Павлов хоть и старался точно перевести сказанное, но тут все же растерялся. Иерок удивленно взглянул на Ушакова и спросил:
– Неужто у ваших женщин такие тощие зады?
– Зады обыкновенные, – принялся объяснять Ушаков, досадуя на себя за то, что уклонился от главной линии разговора, и забеспокоился: удастся ли выбраться из этого затруднения. – Но некоторым богатым женщинам хотелось, чтобы они выглядели еще пышнее, как бы толще.
– А для чего? – подала вдруг голос внимательно слушавшая умилыка Нанехак.
– Не иначе как для приманки, – высказал свое предположение Кивьяна. – Ведь для всего остального каркас не нужен! Он только мешает…
Кивьяна мог говорить об этом со знанием дела, ибо детей у него было множество, и жил он со своей женой душа в душу.
– Каким надо быть глупым мужчиной, чтобы попасться на такую приманку! – с презрением заявил Анакуль.
– От моржа брали только клыки и кожу, – продолжал Ушаков, осторожно пытаясь выбраться из опасного водоворота беседы. – А самое жизненно важное – тоже выбрасывали…
– А рыбу как ловили! – вспомнил вдруг Павлов. – Перегородят Анадырь и черпают все в свои кунгасы.
– Особенно японцы. Каждое лето пригоняли к нам тысячи рыболовов!
– Это был грабеж народных богатств, – подтвердил Ушаков. – Они брали то, что принадлежало по праву эскимосам и чукчам, что составляло основу жизни в этих краях. И теперь, когда вся земля и ее богатства принадлежат народу, такого больше не будет.
– Мы издавна так считали, – начал Иерок. – Вся земля, все, что ходит и плавает, принадлежит живущим на ней людям. И наверное, всем хватило бы мяса и жира, если бы не причуды белого человека…
Ушаков жалел, что сказал о применении китового уса. Это еще больше уронило в глазах эскимосов белых людей. Об этом его заранее предупредил Павлов, к которому местные жители относились с большим уважением, чем ко всем остальным. Ведь он жил их жизнью: охотился на морского зверя, держал собачью упряжку, не брезговал эскимосской едой. Вообще же эскимосы, впрочем, как и их соседи, чукчи, ставили белого человека гораздо ниже себя, считали его слабым, изнеженным, жадным и, самое главное, думающим только о том, как обмануть эскимоса, взять с него побольше и подешевле. Ни корабли, ни огнестрельное оружие, ни различные диковинные товары, изобретенные белым человеком, в расчет не принимались. И чукчи и эскимосы с удовольствием посмеивались над белыми, а если к тому же удавалось в чем-то перехитрить их, то это и вовсе вызывало всеобщее ликование.
– Это всенародная собственность, – сказал Ушаков как бы в поддержку Иероку. – Это естественно для человека, к этому и призывают большевики. Мы все вместе будем беречь зверей и птиц, чистоту рек и озер и эту, теперь нашу собственную, землю!
Когда Павлов перевел слова Ушакова, люди одобрительно закивали головами.
– А как же будет с теми, кто привык таким образом употреблять китовый ус? – с любопытством спросил Кивьяна.
– Обойдутся!
– А для тех, кто обойтись не сможет, китового уса хватит, – примирительно сказал Тагью, у которого хранился небольшой запас, и он собирался при удобном случае выменять его на брезент для нового паруса.
Дальше разговор пошел веселее и легче. Павлов и Ушаков уселись рядом за обеденный стол кают-компании, положили перед собой листы бумаги и принялись записывать, кому что надо из товаров.
Все брали примерно одинаковое количество сахару, чаю, табаку, муки, патронов, ткани на камлейки. Етувги получил в кредит новый американский винчестер и сильно обрадовался. Он больше ничего не хотел брать и только по настоянию жены взял немного сахару и чаю.
Молодой Таян вдруг попросил патефон.
– Очень мне нравится музыка из этого ящика.
– Патефон у нас только один, да и тот не продается, – сказал Ушаков.
– Жаль, – вздохнул Таян. – А мне так хотелось послушать музыку.
– Я научу тебя играть на мандолине, – пообещал ему доктор Савенко. – Никакого патефона тебе не понадобится.
Вскоре над палубными ярангами поднялись дымки костров: получив продукты, эскимосы поставили чайники и принялись жарить лепешки на нерпичьем жиру, хотя свежего печеного хлеба на пароходе было достаточно.
Ушаков заглянул в походную ярангу Иерока. Сам хозяин сидел на китовом позвонке, поставленном на крышку трюма, и крошил на доске острым охотничьим ножом листовой черкасский табак. Апар чинил гарпун, а Нанехак, обнаженная по пояс, месила тесто на длинном деревянном блюде. Ушаков, смутившись, хотел уйти, но его позвал Иерок:
– Заходи, заходи, умилык! Сейчас будут лепешки и будем пить чай. А то твой пароходный хлеб слабоват, да и запаха нерпичьего не имеет.
Пригнувшись, Ушаков вошел в ярангу и пристроился рядом с Иероком, стараясь не глядеть в ту сторону, где при свете небольшого костерка, разложенного на металлическом листе с загнутыми краями, ритмично, словно исполняя какой-то безмолвный ритуальный танец, двигалась Нанехак. Железные листы были срочно изготовлены в корабельной мастерской, чтобы эскимосы могли разводить на них свои домашние костры, без которых им не обойтись, хотя Ушаков и раздал всем им примусы.
В яранге не было полога, но в глубине Ушаков увидел разостланные оленьи шкуры, подушки и два серых солдатских одеяла, неизвестно как попавших сюда.
– А не хотелось бы вам, Иерок, поселиться в настоящем деревянном доме? – спросил Ушаков, оглядевшись.
– Каждый живет так, как привык, – ответил старик. – Как я стану жить в деревянной яранге? Там не разложишь на полу костра, не повесишь полог, да и пространства много – холодно…
– Так ведь в доме печка, плита, лампы, – продолжал Ушаков. – Полога не надо, на кровати спать будешь…
– Непривычно, – мягко возразил Иерок. – Что же я, кайра, чтобы на возвышении спать? Птица, она не боится высоты, а человеку страшно. Тем более сонному – упасть можно. И огонь, мне приятнее видеть его, а не запирать в каменный мешок. Вольное всегда приятней для глаза – что человек, что пламя…
– Это верно, – вздохнул Ушаков и покосился на Нанехак.
Женщина уже закончила месить тесто и теперь лепила небольшие дырчатые лепешки, опускала их в кипящий нерпичий жир.
– А правда, что у белых людей сажают в каменный мешок?
– В какой каменный мешок? – не понял Ушаков.
– В тюрьму.
– Бывает…
– Это жестоко.
– Так ведь худого человека нельзя держать рядом с другими людьми. Если он вор, преступник какой или, того хуже, – убийца?
– Вор, конечно, это плохо, – задумчиво отозвался Иерок. – Но украл-то он, наверное, не из озорства, а может, с голоду?
– Верно, с голоду можно украсть, – согласился Ушаков.
– А зачем его в каменный мешок сажать? Его накормить надо.
– Ну вот, представь себе. Ты пришел к своей мясной яме и видишь: кто-то там похозяйничал, взял твой копальхен… Что ты будешь делать?
– Это Рутпын, – спокойно и уверенно сказал Иерок. – Огрызок человека. Но он несчастен и так, потому что вор…
– А что вы с ними делаете? – спросил Ушаков.
– Презираем… Жалеем… Прогоняем из стойбища.
– В России некуда прогонять, поэтому таких людей и сажают в тюрьму…
– Но ведь теперь же нет воров, теперь все равны перед запасами еды…
– Нет, есть еще, – вздохнул Ушаков. – Я уже говорил тебе: люди идут в будущее из прошлого, худое вот так, сразу, не кончится. Нужно время… Вот я знаю, что твои внуки уже не захотят жить в яранге. А ты идешь в будущее с ярангой и многим другим, отсталым…
– С чем это, отсталым? – насторожился Иерок.
– Я ничего не хочу тебе советовать, поступай, как тебе велит совесть, но не трогай лаг…
Лицо Иерока вытянулось от удивления.
Вчера поздно вечером, когда, как ему показалось, на корабле все уснули и только огнедышащая машина без устали работала в чреве трюма, толкая большой железный пароход с ярангами, он осторожно пробрался к левому борту, чтобы одарить морских богов из тех запасов, что выдал им Ушаков. На небольшое деревянное блюдо он накрошил табак, кусочки крепкого русского сахара, насыпал горсточку муки. И все это бросил в море возле того инструмента, похожего на часы, от которого за борт убегала веревка. Лаг так заинтересовал Иерока, что он решил вытащить его и посмотреть, что же там на конце. Быть может, это таинственный дух белого человека, охраняющий корабль? Иерок взялся за сырой металлический трос и принялся осторожно тянуть. Но что-то там сопротивлялось, дергалось на конце. И вдруг он испугался, быстро отпустил трос.
Постояв возле крутящегося приспособления, на циферблате которого выскакивали цифры, Иерок перешел к другому борту. Вдоль железной стены парохода кипела вода, и порой казалось, что огромный корабль стоит на месте, а океан несется мимо него с бешеной скоростью и все удаляет и удаляет от «Ставрополя» бухту Провидения, покинутый навсегда Урилык, древнюю Уназикскую косу, Янракеннотский мыс, остров Аракамчечен, знакомую, хорошо обжитую землю, где на приметных холмах еще можно различить кости ушедших в другую жизнь сородичей.
Говоря Ушакову о том, что если принято решение, то надо идти вперед, Иерок успокаивал и самого себя, потому что знал, рано или поздно люди спросят его: ради чего ты позвал нас? Где эта волшебная жизнь, тот сказочный остров надежды, где всего в изобилии?.. Но ведь на самом деле такой земли, такого острова нет. То есть именно такой, какой описывало воображение сказочника, измученного мечтой об облегчении своей участи, закопченного горем от бесчисленных потерь, сытого и тепло одетого только в мечтах. Да, быть может, на острове Врангеля и вправду есть и морж, и белый медведь, и нерпа водится в прибрежных полыньях, но все надо будет добывать своими руками, ничто не пойдет само собой на острие гарпуна, на наконечник копья.
Заметно убывала светлая ночь. И наступил час, когда на море опустилась густая темнота, и на небе вспыхнули знакомые созвездия.
Иерок взглянул на них и почувствовал в груди волнение, что всегда охватывало его при виде этих загадочных светящихся точек, причудливых рисунков созвездий, в которых угадывались картины жизни, застывшие события, приводимые в живое движение лишь воображением наблюдателя. Небесная жизнь имела свой центр – Полярную звезду, и можно было узнать, далеко ли до восхода солнца. Но было и другое в загадочном мерцании, в блеске звезд, которые не гасли, как иногда говорили, а продолжали беспрерывно светить, только на время затмеваясь великим дневным светилом, главным хозяином неба – Солнцем.
В древних сказаниях в том межзвездном пространстве проходила другая жизнь, отличная от земной, хотя и там, в небесной жизни, ушедшие в нее занимались такими же делами, что и на земле: женились, выходили замуж, охотились, бегали и даже ложились спать в теплом звездном пологе. Какой смысл в этой двойственной жизни, Иерок никак не мог уразуметь. Он верил в высший разум, в Неведомые силы, которые руководили всем круговоротом жизни на земле, в море и в небе, следуя своим собственным целям и намерениям. Нетрудно было понять, что у тех Неведомых сил свои собственные дела и задачи, часто не совпадающие с заботами и нуждами человека. Ибо если бы те Силы и вправду были милосердны и обладали чувством справедливости, то на земле давным-давно наступило бы благополучие и не было бы никакой нужды в двойственной жизни.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Остров надежды'
1 2 3 4 5 6
– У него столько силы, а яранги своей не имеет, – сказал Иерок.
– А где же он живет? – удивился Ушаков.
– В земле…
– Как в земле?
– Выкопал себе нору и живет как дикий зверь, – сердито объяснил Иерок.
Надо сказать, что Ушаков, приглядевшись к эскимосскому жилищу, приметил, что, несмотря на внешнюю непривлекательность, сбитая из плавника и покрытая моржовыми кожами яранга с ее внутренним меховым пологом из оленьих шкур была хорошо приспособлена к суровому климату здешних мест. Кроме того, для ее строительства использовались материалы, которые можно было добыть на месте.
Заинтересовавшись, Ушаков пошел посмотреть жилище Кивьяны. Да, это была и впрямь полуземлянка, крытая поверх каркасом из массивных челюстных костей гренландского кита. В тесном жилище не было мехового полога, и от чада коптящих жирников невозможно как следует разглядеть внутреннее убранство. Зато детишек было так много, что казалось, ступить некуда, того гляди раздавишь кого-нибудь.
Однако Кивьяна поразил Ушакова своей жизнерадостностью, постоянной готовностью всем помогать.
Вон сидит Етувги по прозвищу «человек без ружья»: несколько лет назад он утопил свой единственный винчестер в береговой полынье и с тех пор никак не мог наскрести денег на новый. Пришлось ему вспоминать древние дедовские способы охоты, и зимой он ловил нерпу сплетенной из тонкого ремня сетью.
А вон – молодые ребята, Таян, силач Клю, ловкий, стремительный Анакуль, тихий и задумчивый Анъялык…
Вон Апар, кочевой чукча, однако внешне ничем не отличавшийся от эскимосов, и его молодая жена Нанехак, не сводящая с Ушакова своих больших черных, словно смазанных тюленьим жиром, глаз. Встречаясь с ее взглядом, Ушаков всегда чувствовал в нем что-то особенное, какую-то жажду знаний, неутоленное любопытство.
Ушаков приготовил схематическую карту острова Врангеля, увеличил ее с помощью кальки в штурманской парохода и теперь аккуратно прикрепил кнопками к стене.
– На лежащую нерпу похожа, – серьезно заметил степенный, рассудительный Тагью, посасывая свою неизменную трубку с крохотной медной чашечкой на конце, в которую табаку умещалось всего на две-три затяжки.
– На лахтака, – поправил его старый шаман Аналько.
Ушаков сел за стол и поискал глазами Иерока. Нашел. Тот расположился среди своей семьи.
– Иди сюда, – позвал его Ушаков. – Будешь мне помогать.
– Чем я могу помочь? – удивился Иерок. – Говори сам, а я буду отсюда смотреть.
– Нет, я хочу, чтобы ты был рядом. Мы ведь с тобой уже все обсудили. Вдруг я что-то забуду или пропущу, вот ты и поможешь мне…
Переводил, как всегда, Иосиф Павлов.
– Мои дорогие друзья и товарищи, – начал Ушаков и оглядел слушателей. Ему показалось, что Нанехак как-то странно встрепенулась и легкая улыбка скользнула по ее округлому, еще не потерявшему детские черты лицу. – Каждое мгновение приближает нас к той земле, которая ждет вас уже многие тысячи лет. Эта земля называется остров Врангеля, и очертания ее вы можете видеть на этом чертеже. Там есть ровные тундровые пространства, есть горы. Но кругом – берег и родная вам стихия – море, полное моржей и тюленей. На острове водится белый медведь, песцы и другие звери, на которых вы можете охотиться. Но самое главное – там много моржа. Есть большие лежбища по южному побережью, вот здесь, в районе бухты Роджерс и чуть дальше, на мысе Блоссом…
Ушаков взял карандаш и показал на карте название места.
– Мы еще окончательно не решили, где будем селиться. Это зависит от ледовой обстановки вокруг острова. Но я думаю, что лучшее место – это бухта Роджерс, потому что здесь есть пресная вода, такая же лагуна, как в вашем Урилыке, и галечная коса… Там, быть может, мы и поставим наши дома и яранги. Но это будет только началом новой жизни. Главное наше дело – это обжить остров, населить его людьми, которые будут жить в согласии с природой. Вы знаете, что в России победила революция, скоро мы будем праздновать десятилетие нашей республики. Что такое наше будущее? Это прежде всего жизнь, основанная на интересах простых людей. У нас не будет так: у одного есть все, а у другого – ничего. Все будут равны, и только труд будет определять положение человека в обществе…
Ушаков подождал, пока Павлов перевел его слова. Потом услышал, как эскимосы стали о чем-то переговариваться между собой.
– Одобряют… – пояснил ему Павлов.
Это воодушевило Ушакова. Значит, люди поняли его правильно. Про себя он отметил, что надо срочно браться за изучение языка.
– Вы хорошо знаете, что случилось со зверем у ваших берегов. Его почти не осталось, потому что моржа и кита, тюленя и пушного зверя многие годы хищнически истребляли. Что брал белый человек, как вы называете американцев и нас, русских, от кита, например?
– Китовый ус, – напомнил Иерок. Он сам в свое время мечтал добыть большого гренландского кита, чтобы купить деревянный вельбот.
– А все остальное – мясо и весь жир, которым могло кормиться не одно такое стойбище, как Урилык, просто выбрасывалось, пропадало, – продолжал Ушаков. – А вы знаете, на что шел китовый ус?
– У нас из него делали полозья для нарт, рыболовную леску, на которую не налипал лед, разный инструмент, – сказал Иерок, который, если уж его позвали на помощь, старался как можно лучше выполнить свою задачу.
– А те, кто на мощных китобойных шхунах приходили сюда, вырывали китовый ус, чтобы делать из него… – Ушаков на минуту задумался, – каркасы для женских задов!
Павлов хоть и старался точно перевести сказанное, но тут все же растерялся. Иерок удивленно взглянул на Ушакова и спросил:
– Неужто у ваших женщин такие тощие зады?
– Зады обыкновенные, – принялся объяснять Ушаков, досадуя на себя за то, что уклонился от главной линии разговора, и забеспокоился: удастся ли выбраться из этого затруднения. – Но некоторым богатым женщинам хотелось, чтобы они выглядели еще пышнее, как бы толще.
– А для чего? – подала вдруг голос внимательно слушавшая умилыка Нанехак.
– Не иначе как для приманки, – высказал свое предположение Кивьяна. – Ведь для всего остального каркас не нужен! Он только мешает…
Кивьяна мог говорить об этом со знанием дела, ибо детей у него было множество, и жил он со своей женой душа в душу.
– Каким надо быть глупым мужчиной, чтобы попасться на такую приманку! – с презрением заявил Анакуль.
– От моржа брали только клыки и кожу, – продолжал Ушаков, осторожно пытаясь выбраться из опасного водоворота беседы. – А самое жизненно важное – тоже выбрасывали…
– А рыбу как ловили! – вспомнил вдруг Павлов. – Перегородят Анадырь и черпают все в свои кунгасы.
– Особенно японцы. Каждое лето пригоняли к нам тысячи рыболовов!
– Это был грабеж народных богатств, – подтвердил Ушаков. – Они брали то, что принадлежало по праву эскимосам и чукчам, что составляло основу жизни в этих краях. И теперь, когда вся земля и ее богатства принадлежат народу, такого больше не будет.
– Мы издавна так считали, – начал Иерок. – Вся земля, все, что ходит и плавает, принадлежит живущим на ней людям. И наверное, всем хватило бы мяса и жира, если бы не причуды белого человека…
Ушаков жалел, что сказал о применении китового уса. Это еще больше уронило в глазах эскимосов белых людей. Об этом его заранее предупредил Павлов, к которому местные жители относились с большим уважением, чем ко всем остальным. Ведь он жил их жизнью: охотился на морского зверя, держал собачью упряжку, не брезговал эскимосской едой. Вообще же эскимосы, впрочем, как и их соседи, чукчи, ставили белого человека гораздо ниже себя, считали его слабым, изнеженным, жадным и, самое главное, думающим только о том, как обмануть эскимоса, взять с него побольше и подешевле. Ни корабли, ни огнестрельное оружие, ни различные диковинные товары, изобретенные белым человеком, в расчет не принимались. И чукчи и эскимосы с удовольствием посмеивались над белыми, а если к тому же удавалось в чем-то перехитрить их, то это и вовсе вызывало всеобщее ликование.
– Это всенародная собственность, – сказал Ушаков как бы в поддержку Иероку. – Это естественно для человека, к этому и призывают большевики. Мы все вместе будем беречь зверей и птиц, чистоту рек и озер и эту, теперь нашу собственную, землю!
Когда Павлов перевел слова Ушакова, люди одобрительно закивали головами.
– А как же будет с теми, кто привык таким образом употреблять китовый ус? – с любопытством спросил Кивьяна.
– Обойдутся!
– А для тех, кто обойтись не сможет, китового уса хватит, – примирительно сказал Тагью, у которого хранился небольшой запас, и он собирался при удобном случае выменять его на брезент для нового паруса.
Дальше разговор пошел веселее и легче. Павлов и Ушаков уселись рядом за обеденный стол кают-компании, положили перед собой листы бумаги и принялись записывать, кому что надо из товаров.
Все брали примерно одинаковое количество сахару, чаю, табаку, муки, патронов, ткани на камлейки. Етувги получил в кредит новый американский винчестер и сильно обрадовался. Он больше ничего не хотел брать и только по настоянию жены взял немного сахару и чаю.
Молодой Таян вдруг попросил патефон.
– Очень мне нравится музыка из этого ящика.
– Патефон у нас только один, да и тот не продается, – сказал Ушаков.
– Жаль, – вздохнул Таян. – А мне так хотелось послушать музыку.
– Я научу тебя играть на мандолине, – пообещал ему доктор Савенко. – Никакого патефона тебе не понадобится.
Вскоре над палубными ярангами поднялись дымки костров: получив продукты, эскимосы поставили чайники и принялись жарить лепешки на нерпичьем жиру, хотя свежего печеного хлеба на пароходе было достаточно.
Ушаков заглянул в походную ярангу Иерока. Сам хозяин сидел на китовом позвонке, поставленном на крышку трюма, и крошил на доске острым охотничьим ножом листовой черкасский табак. Апар чинил гарпун, а Нанехак, обнаженная по пояс, месила тесто на длинном деревянном блюде. Ушаков, смутившись, хотел уйти, но его позвал Иерок:
– Заходи, заходи, умилык! Сейчас будут лепешки и будем пить чай. А то твой пароходный хлеб слабоват, да и запаха нерпичьего не имеет.
Пригнувшись, Ушаков вошел в ярангу и пристроился рядом с Иероком, стараясь не глядеть в ту сторону, где при свете небольшого костерка, разложенного на металлическом листе с загнутыми краями, ритмично, словно исполняя какой-то безмолвный ритуальный танец, двигалась Нанехак. Железные листы были срочно изготовлены в корабельной мастерской, чтобы эскимосы могли разводить на них свои домашние костры, без которых им не обойтись, хотя Ушаков и раздал всем им примусы.
В яранге не было полога, но в глубине Ушаков увидел разостланные оленьи шкуры, подушки и два серых солдатских одеяла, неизвестно как попавших сюда.
– А не хотелось бы вам, Иерок, поселиться в настоящем деревянном доме? – спросил Ушаков, оглядевшись.
– Каждый живет так, как привык, – ответил старик. – Как я стану жить в деревянной яранге? Там не разложишь на полу костра, не повесишь полог, да и пространства много – холодно…
– Так ведь в доме печка, плита, лампы, – продолжал Ушаков. – Полога не надо, на кровати спать будешь…
– Непривычно, – мягко возразил Иерок. – Что же я, кайра, чтобы на возвышении спать? Птица, она не боится высоты, а человеку страшно. Тем более сонному – упасть можно. И огонь, мне приятнее видеть его, а не запирать в каменный мешок. Вольное всегда приятней для глаза – что человек, что пламя…
– Это верно, – вздохнул Ушаков и покосился на Нанехак.
Женщина уже закончила месить тесто и теперь лепила небольшие дырчатые лепешки, опускала их в кипящий нерпичий жир.
– А правда, что у белых людей сажают в каменный мешок?
– В какой каменный мешок? – не понял Ушаков.
– В тюрьму.
– Бывает…
– Это жестоко.
– Так ведь худого человека нельзя держать рядом с другими людьми. Если он вор, преступник какой или, того хуже, – убийца?
– Вор, конечно, это плохо, – задумчиво отозвался Иерок. – Но украл-то он, наверное, не из озорства, а может, с голоду?
– Верно, с голоду можно украсть, – согласился Ушаков.
– А зачем его в каменный мешок сажать? Его накормить надо.
– Ну вот, представь себе. Ты пришел к своей мясной яме и видишь: кто-то там похозяйничал, взял твой копальхен… Что ты будешь делать?
– Это Рутпын, – спокойно и уверенно сказал Иерок. – Огрызок человека. Но он несчастен и так, потому что вор…
– А что вы с ними делаете? – спросил Ушаков.
– Презираем… Жалеем… Прогоняем из стойбища.
– В России некуда прогонять, поэтому таких людей и сажают в тюрьму…
– Но ведь теперь же нет воров, теперь все равны перед запасами еды…
– Нет, есть еще, – вздохнул Ушаков. – Я уже говорил тебе: люди идут в будущее из прошлого, худое вот так, сразу, не кончится. Нужно время… Вот я знаю, что твои внуки уже не захотят жить в яранге. А ты идешь в будущее с ярангой и многим другим, отсталым…
– С чем это, отсталым? – насторожился Иерок.
– Я ничего не хочу тебе советовать, поступай, как тебе велит совесть, но не трогай лаг…
Лицо Иерока вытянулось от удивления.
Вчера поздно вечером, когда, как ему показалось, на корабле все уснули и только огнедышащая машина без устали работала в чреве трюма, толкая большой железный пароход с ярангами, он осторожно пробрался к левому борту, чтобы одарить морских богов из тех запасов, что выдал им Ушаков. На небольшое деревянное блюдо он накрошил табак, кусочки крепкого русского сахара, насыпал горсточку муки. И все это бросил в море возле того инструмента, похожего на часы, от которого за борт убегала веревка. Лаг так заинтересовал Иерока, что он решил вытащить его и посмотреть, что же там на конце. Быть может, это таинственный дух белого человека, охраняющий корабль? Иерок взялся за сырой металлический трос и принялся осторожно тянуть. Но что-то там сопротивлялось, дергалось на конце. И вдруг он испугался, быстро отпустил трос.
Постояв возле крутящегося приспособления, на циферблате которого выскакивали цифры, Иерок перешел к другому борту. Вдоль железной стены парохода кипела вода, и порой казалось, что огромный корабль стоит на месте, а океан несется мимо него с бешеной скоростью и все удаляет и удаляет от «Ставрополя» бухту Провидения, покинутый навсегда Урилык, древнюю Уназикскую косу, Янракеннотский мыс, остров Аракамчечен, знакомую, хорошо обжитую землю, где на приметных холмах еще можно различить кости ушедших в другую жизнь сородичей.
Говоря Ушакову о том, что если принято решение, то надо идти вперед, Иерок успокаивал и самого себя, потому что знал, рано или поздно люди спросят его: ради чего ты позвал нас? Где эта волшебная жизнь, тот сказочный остров надежды, где всего в изобилии?.. Но ведь на самом деле такой земли, такого острова нет. То есть именно такой, какой описывало воображение сказочника, измученного мечтой об облегчении своей участи, закопченного горем от бесчисленных потерь, сытого и тепло одетого только в мечтах. Да, быть может, на острове Врангеля и вправду есть и морж, и белый медведь, и нерпа водится в прибрежных полыньях, но все надо будет добывать своими руками, ничто не пойдет само собой на острие гарпуна, на наконечник копья.
Заметно убывала светлая ночь. И наступил час, когда на море опустилась густая темнота, и на небе вспыхнули знакомые созвездия.
Иерок взглянул на них и почувствовал в груди волнение, что всегда охватывало его при виде этих загадочных светящихся точек, причудливых рисунков созвездий, в которых угадывались картины жизни, застывшие события, приводимые в живое движение лишь воображением наблюдателя. Небесная жизнь имела свой центр – Полярную звезду, и можно было узнать, далеко ли до восхода солнца. Но было и другое в загадочном мерцании, в блеске звезд, которые не гасли, как иногда говорили, а продолжали беспрерывно светить, только на время затмеваясь великим дневным светилом, главным хозяином неба – Солнцем.
В древних сказаниях в том межзвездном пространстве проходила другая жизнь, отличная от земной, хотя и там, в небесной жизни, ушедшие в нее занимались такими же делами, что и на земле: женились, выходили замуж, охотились, бегали и даже ложились спать в теплом звездном пологе. Какой смысл в этой двойственной жизни, Иерок никак не мог уразуметь. Он верил в высший разум, в Неведомые силы, которые руководили всем круговоротом жизни на земле, в море и в небе, следуя своим собственным целям и намерениям. Нетрудно было понять, что у тех Неведомых сил свои собственные дела и задачи, часто не совпадающие с заботами и нуждами человека. Ибо если бы те Силы и вправду были милосердны и обладали чувством справедливости, то на земле давным-давно наступило бы благополучие и не было бы никакой нужды в двойственной жизни.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Остров надежды'
1 2 3 4 5 6