Эта мысль пришла мне в голову, когда я смотрел на спокойное и улыбающееся лицо этого удивительного человека, резко отличавшегося от всех людей, каких я знал.– Так кто же вы наконец, – спросила мама, – Коперник, Дюма или Леонид Андреев?– А кем, по-вашему, я должен быть?– Самим собой, особенно если вы комендант и вам доверен дом со всем его хозяйством.– Не понимаю, – сказал величавый старик вежливым и приятным голосом, – разве хозяйство и дом пострадают, если я себя выдам за тех, с кем я имею внутреннее сходство?– Вы так думаете?– Да.– А я думаю иначе. Я не могу быть спокойна. когда дом отдан в руки человеку, способному себя выдать за Александра Дюма. А если испортится водопровод, паровое отопление или случится какая-нибудь другая неприятность, разве я могу надеяться на вас?– – Почему нет?– Вы еще спрашиваете? Это и так всем ясно. Вы несерьезный, легкомысленный, а может быть, больной, человек. Вам надо лечиться.– От чего?– Не знаю, как называется ваша болезнь. Вы самозванец.– Но я не выдаю себя за вашего брата или за члена Союза художников Левитана, который живет в десятом этаже. Я выдаю себя за тех, кого нет, да и то в шутку.– А зачем вы так шутите?– Я бы объяснил, но вряд ли вы поймете.– Почему же? Я имею незаконченное высшее образование, – сказала мама.– Тут даже законченное не поможет. Надо иметь другой склад ума. Выдавая себя в шутку за какую-нибудь знаменитость, я хочу понять сущность имени. Имя – что это такое? Его магия, его обаяние, его власть над людьми. И многое другое, чего вам, к сожалению, не понять. Спиноза сказал: «Не смеяться, не плакать, не проклинать, а понимать». Спиноза был не совсем прав. Чтобы понимать, надо смеяться. А вы не умеете. Долгие годы я работал артистом. Играл доброго волшебника. Разве в том, что на моей визитной карточке стоит доброе, но чужое имя, есть что-нибудь злое, нехорошее? Разве это не удивительно?– Мне не смешно, – сказала мама. – А только досадно.Комендант поклонился и ушел. А ровно через час пришел мастер с цементом, снял портрет композитора Рубинштейна и стал ремонтировать стену.– Вот видишь, – сказал я маме, – визитные карточки не помешали коменданту сдержать свое слово.– И все равно, – возразила мама. – Я не могу быть спокойна. Возможно, что он даже философ. Но мы не привыкли, чтоб управхозы и коменданты были философами. Нам этого не надо. 6 Моя мама не любила ничего загадочного и таинственного, и поэтому она не ждала ничего хорошего от нашего коменданта.Его симпатичная внешность ей казалась подозрительной. И она даже стала жалеть, что мы переехали в этот кооперативный дом за Черной речкой, а не обождали еще полгодика или год, когда построят новые, еще более красивые дома на том месте, где уже засыпали часть Финского залива и посадили деревья. Она просто не могла видеть этого коменданта и заявила отцу и дяде Васе, что даже его боится.– Чего его бояться? – сказал отец. – Он совершенно безобиден и безопасен. Здоровье его тоже проверяла комиссия, когда поступила жалоба на его странные поступки.Мама сказала отцу, что комиссия отнеслась к делу халатно и, конечно, ошиблась.Я очень опасался, что она тоже напишет жалобу и бедного красивого старика снова направят на комиссию, где его снова будут осматривать врачи и строго допрашивать, где он заказывает свои визитные карточки и на каком основании он печатает на этих карточках вместо своего имени имена исключительно знаменитых и даже великих людей.Моя мама жалобу не подала, но добилась на общем собрании жильцов-пайщиков, чтобы старику поставили на вид и указали на недопустимость его поступков, вошедших в противоречие с законами человеческой жизни.Но хватит о коменданте и о моей матери. Пора перейти к главному лицу, а именно к Левитану. Сначала к тому, чьи картины висят в Русском музее, а потом уж к соседу Мишки Авдеева.В Русский музей нас повела преподавательница родного языка Варвара Архиповна, Она считала себя большим знатоком живописи, и только мы с ней вошли в тот зал, где висят картины Левитана, как она стала нам объяснять;– Знаменитый русский художник пытался изобразить… Он хотел отобразить… Он ставил своей целью… Левитан хотел… Он сделал попытку…И от ее слов в большом, высоком зале сразу стало как в классе, все сделалось обыкновенным и знакомым, словно мы здесь бывали уже сотни раз.Мишка Авдеев усмехнулся и сказал:– Мне тот Левитан даже больше нравится, чем этот.– Какой?– Тот, что живет в нашем доме.– Да тот же не Левитан. А какой-нибудь потомок или случайный однофамилец. Он ненастоящий. Мишка Авдеев обиделся:– Еще неизвестно, какой настоящий. По-моему, тот «рисует не хуже.Я подошел к одной картине и стал ее рассматривать.На картине были изображены березки и речка, а также облака, и мне сразу стало немножко грустно, словно я тут же стоял на берегу речки возле березок, а надо было уезжать домой, в город, а уезжать очень не хотелось.Варвара Архиповна сказала, показывая на картину:– Знаменитый художник пытался… Он раз и навсегда поставил перед собой цель и всю жизнь добивался…Потом она стала хвалить березки, небо и особенно речку, но речка стала обыкновенной, и картина словно полиняла от ее слов.Я думал: если Варвара Архиповна сделает паузу – вернется ли в картину то, что в ней было до того, как учительница стала все подробно излагать и объяснять. Но Варвара Архиповна не сделала паузы или хотя бы короткой передышки, а продолжала объяснять:– Знаменитый художник очень любил природу, и он всегда добивался… Он хотел… А потом он заболел и вскоре умер, – сказала в заключение учительница.– Умер? – не согласился Мишка. – Это еще вопрос.– А ты откуда знаешь? – спросил я.– Еще бы я не знал. Он живет с нами на одном этаже.– Там живет другой, а не этот.– Это еще надо проверить, – сказал с таинственным видом Мишка. – Может, как раз именно этот.До чего был Авдеев самолюбивый и гордый человек! Себя и свой этаж он ставил выше интересов человечества и хотел мне доказать, что именно рядом с ним живет знаменитый художник. 7 Я позвонил раз и еще раз.Открыл мне дверь пожилой человек с усталым лицом. Лицо этого человека и особенно черная бородка и большие задумчивые глаза показались мне знакомыми. Я где-то видел раньше этого человека. Где? Может, на лестнице, может, на улице или на странице книги?– Ты к кому, мальчик? – спросил он.– Я вообще так, ни к кому. У вас есть бумага или утиль?– Сейчас нету. Вчера все отдал.Он уже хотел запереть дверь, но тогда я спросил:– А вы, дяденька, действительно Левитан?– Да, Левитан, – ответил он задумчиво. – Хочешь зайти? Ну что ж, проходи.Я прошел с ним ь комнату и оказался как в Русском музее. На стенах висели те же картины. И даже «Золотая осень» висела.Я еще раз посмотрел и убедился: картины те же самые, что в музее.– Как они сюда попали? – спросил я. – Может, по случаю ремонта у вас временно повесили? Человек улыбнулся:– Это, мальчик, копии. Я реставратор и копиист.– Копии? А Мишка Авдеев утверждает, что скорее там копии, а здесь настоящие.– Какой Мишка Авдеев?– Сын монтера. Ваш сосед.– Сосед? Тогда другое дело. Соседи всегда все знают. Они даже знают больше, чем мы сами знаем о себе.Я стал рассматривать картины и вспомнил слова дяди Васи, что копии – это попугаи. Я вспомнил это и покраснел, словно художник уже догадался, о Чем я сейчас думаю. Он, по-видимому, действительно догадался и сказал:– Эти картины не просто повторение, мальчик, это продолжение того, что было сделано в другом веке.– Мишка утверждает, что вы из того века.– Из какого?– Ну из того, который был шестьдесят шесть лет тому назад.– Что ж. Отчасти это тоже верно, мальчик. Но только отчасти.– Отчасти? – спросил я. – Я не, совсем понимаю. Отчасти – это значит, вы не Левитан, а только очень хотите им быть?Художник тихо рассмеялся и кивнул головой.– Хочу быть, – сказал он. – Но это очень трудно, А ты посмотри внимательно мои картины и скажи – нравятся они тебе или нет? Меня очень интересует твое мнение, мальчик.Я посмотрел на картины, подумал немножко, а потом сказал:– Если бы я не знал, что эти картины – копии тех, что висят в Русском музее, они бы очень мне понравились.– А ты забудь, мальчик, что это копии. Пожалуйста, забудь.– Как я могу забыть? Ведь вы мне сами сказали.– А может, я пошутил?– Но ведь они очень похожи на те, что я видел в Русском музее.– Возможно, – сказал задумчиво художник. – Все находят сходство, кроме меня. Но ты посмотри на них, мальчик, внимательно. Может, заметишь и различие.Я стал внимательно рассматривать картины. И может, потому, что мне в эту минуту никто ничего не объяснял и не втолковывал, картины мне очень понравились. Они были нисколько не хуже тех, что висели в Русском музее, и я даже почему-то подумал, что они там больше не висят, их привезли сюда, к этому художнику, временно, а потом опять увезут.И у меня было еще такое чувство, что кто-то невидимый и неслышимый, но присутствующий помогал мне их смотреть, и от этого они становились все лучше и лучше, хотя содержание не менялось и краски на полотне тоже.Картины мне нравились все больше и больше, и я не мог буквально оторваться от них, и мне даже казалось: где-то рядом тихо играет музыка, – так было хорошо и интересно, интереснее еще, чем в музее.И я подумал, что существует два необыкновенных художника. Один жил давно, в прошлом веке, а этот поселился у нас, в кооперативном доме, и он хоть и не такой известный, как тот, но рисует, пожалуй, нисколько не хуже.Потом мы попрощались с художником, и я ушел. Дело в том, что пришел комендант, тот самый красивый старик, которого не любила моя мама.Комендант поздоровался очень вежливо со мной и с художником и, подойдя ближе к картинам, стал внимательно их рассматривать. А несколько минут спустя он сказал Левитану:– Хорошо, если бы вы дали одну из ваших картин для домового клуба. Ваши картины располагают к тишине, к уюту и навевают доброе настроение.После этих слов я ушел, чтобы не смущать художника. Я был почему-то уверен, что Левитан не откажет и отдаст в клуб одну из своих замечательных картин. 8 Старик комендант решил просвещать наш дом и стал устраивать в клубе научные лекции и беседы.Мы с Мишкой, возвращаясь из школы, увидели афишу и сразу заинтересовались.Обычно бывает так, что задают вопросы лектору, да и то не сразу, а когда он закончит свою лекцию или доклад. А тут все произошло наоборот. Лектор, еще не приступив к лекции, уже задал нам с Мишкой вопрос, написанный большими печатными буквами: «Правильно ли вы выбрали себе родителей?»Мы долго стояли с Мишкой возле афиши, читая и перечитывая вопрос, который задал всем жильцам нашего дома лектор.– Как мы можем ответить на этот вопрос? – спросил Мишка. – Ведь не мы выбирали родителей. Скорее, они выбирали нас. Я на это ответил:– А может, все-таки мы? Мне всегда казалось, что я живу очень давно. Я, конечно, знаю, что я родился. Но иногда я в этом немножко сомневаюсь. И тогда мне начинает казаться, что я был всегда.– Ерунда! – возразил Мишка. – У каждого из нас есть метрика. Там удостоверено, кто и когда родился. И в метрике стоит печать.– А почему тогда лектор спрашивает – правильно ли мы выбрали родителей?– Это не лектор спрашивает, а комендант ошибся, когда писал афишу. Заторопился, написал одно, а нужно было другое.– Что?– Правильно ли родители выбрали нас?– А разве они нас выбирали?– Не знаю.– Что же получается? – сказал я. – Они нас не выбирали, а мы – их, оказались все вместе благодаря какой-то случайности.– Тут дело не в случайности, – сказал Мишка.– А в чем?– Вот придем на лекцию, тогда узнаем. Но еще сомневаюсь – пустят ли?На этом и кончился наш разговор. И лифт поднял нас каждого на свой этаж.Дома никого не было, и я стал, строго обдумывая каждый поворот ключа, тихо и не спеша открывать дверь. Мама опять стала опасаться воров, и мы стали пользоваться той частью замка, где был спрятан секрет.Когда я наконец открыл дверь, разделся и положил на стол портфель, я вдруг почувствовал одиночество.У меня в голове возникла странная мысль, что родителей еще нет, я их еще не выбрал и, несмотря на это, существую. Потом пришла другая мысль, еще более странная: ведь было время, когда не только не было меня и моих родителей, но еще не существовали люди на Земле. Я старался это себе представить и почему-то не мог, как не мог представить родителей без себя. Но себя без родителей я почему-то сразу представил.Не успел я об этом хорошенько подумать, как пришла мама вместе с дядей Васей.– Опять он что-то напутал, – сказала мама.– Кто? – спросил я.– Александр Дюма-сын.– Ты насчет афиши с названием лекции?– Да, – сказала мама.– А мне очень нравится название, – сказал дядя Вася. – И я непременно пойду на эту лекцию.– Как можно спрашивать нормальных людей: правильно ли они выбрали себе родителей?– Это сказано в шутку, – возразил дядя Вася. – Лекцию будет читать генетик, рассказывать о молекулярных болезнях.– А она очень опасная, – спросил я, – эта молекулярная болезнь?– Смотря для кого, – ответил дядя Вася. – Для тех, кто болен, она не опасна. Опасна для их детей и их потомков.Услышав это, я сразу догадался, почему дети должны выбирать себе родителей. И значит, я не очень ошибся, выбирая себе отца и мать. У них с молекулами все было в порядке. 9 Теперь я стал заходить к своему новому знакомому, к художнику Левитану. Заходил к нему я не очень часто, чтобы его не беспокоить, но зато без предлога, а просто так, посмотреть картины. Иногда мы заходили вместе с Мишкой Авдеевым, который жил в том же этаже и поэтому набивал себе цену. Он все время повторял, что Левитан был тот самый и попал к нам из другого века.– А как он мог попасть? – спрашивал я.– Благодаря обратному ходу времени, как это описано в фантастических рассказах. Разве не читал?– Читал я. Но не очень в это верю. Ведь всем, например, очень хочется увидеть Гоголя. Но ведь он сидит там, в своем веке, а в нашем ни разу не появлялся.– Придет и его очередь, – сказал важно Мишка. – Для науки нет ничего невозможного. А отсталые люди, разные утильщики и старухи, в науку не верят, а только в бога.– Я верю в науку, – сказал я и добавил: – и в технику.– А почему же ты тогда сомневаешься, что художник Левитан не мог оттуда попасть к нам хотя бы на время, как это не раз описывали фантасты?– Во-первых, он и не похож.– Это он-то не похож? – рассердился Мишка. Он раскрыл портфель и достал портрет Левитана, вырезанный из «Огонька». – Смотри!Я посмотрел: действительно, очень похож. Все, все то же самое: и глаза, и бородка.– Так это, наверно, и не тот, – сказал я, – а этот.– Этот и есть тот, – возразил Мишка. – Он чуточку только постарел.– Чуточку? – удивился я. – Ведь прошло шестьдесят шесть лет. Он мог постареть и больше.– Ну и что? А про замедление времени ты слыхал? Невежда! Время замедлили, понимаешь, а его отправили сюда.– Кто отправил?– Какой-нибудь ученый или изобретатель.– В жизни этого не бывает, – сказал я. Мишка посмотрел на меня и покачал головой.– А чтобы такое сходство, и фамилия одна, и те же картины – это бывает?Я промолчал, потому что не знал, что ответить. Спор наш произошел по дороге из школы домой. Мишка несколько раз вытаскивал портрет Левитана, вырезанный из «Огонька», и, показывая его мне, повторял одну и ту же фразу:– А ты еще говоришь – не бывает. Возьми свои слова обратно.Я свои слова пока обратно не брал, а только шел и думал об очень странном, почти загадочном факте. Как я ни старался, я пока не мог объяснить себе этот факт. Но я надеялся, что со временем он разъяснится и окажется, что этот Левитан взял себе псевдоним и случай – но похож на того, который жил в девятнадцатом веке.Мы поднялись с Мишкой в десятый этаж и позвонили.Открыл нам дверь сам художник. Правда, он немножко изменился: сбрил бородку, усы и оттого помолодел. Но глаза остались прежние – печальные и добрые, как на портрете, вырезанном Мишкой из «Огонька».– Здравствуйте, – сказал Мишка. – Мы ненадолго. Посмотрим картины и уйдем. Дело в том, что ваши картины нам очень нравятся.Не знаю, понравились или не понравились художнику эти слова. Мишка, так же как Варвара Архипов-на, считал себя большим знатоком живописи, а Левитан был тонкий, деликатный человек, и, возможно, Мишка задел своими словами чувство, которое не следовало бы задевать.– А ты что молчишь, мальчик? – спросил меня Левитан и положил мне на плечо свою легкую, красивую руку. – Тебе, наверно, не нравятся мои картины?– Нет, почему же, – ответил я. – Но они нравились бы мне еще больше, если бы висели только тут, а не в Русском музее.– Ничего не могу поделать, мальчик, – сказал Левитан. – Человек не властен над своим прошлым.– А Мишка считает, что властен. И фантасты тоже.Левитан промолчал. Мишка Авдеев тоже. А я стал рассматривать картины.Картины не только нравились мне, но как-то все меняли вокруг себя и во мне. И мне казалось – не я смотрю на эти картины, а кто-то другой, более умный, чем я, и более чуткий.
1 2 3 4 5