Нервы мои сдают! Вы же знаете, если их разведут, Джордж будет обязан жениться на ней.
Мистер Парамор на это ничего не ответил и только сжал губы.
- Ваш бедный пес скулит, - сказал он. И, не дождавшись позволения, отворил дверь.
В комнату вошли миссис Пендайс и спаньель, Джон. Сквайр взглянул на них и нахмурился. Спаньель Джон, шумно дыша от радости, терся о его ноги. "Я испытал такие муки, хозяин, - казалось, говорил он, - мне не перенести еще одной разлуки в ближайшее время!"
Миссис Пендайс стояла молча, и мистер Парамор обратился к ней:
- Вы, миссис Пендайс, больше всех нас могли бы повлиять и на Джорджа и на этого Белью... мне кажется, даже на его жену!
Мистер Пендайс не выдержал:
- Не думайте, что я стану унижаться перед этим негодяем Белью!
Мистер Парамор посмотрел на него, как смотрит врач на больного, когда ставит диагноз. Но лицо сквайра в седых бакенбардах и усах, чуть перекошенное влево, с глазами, как у лебедя, решительным подбородком и покатым лбом выражало только то, что и должно было выражать лицо всякого сельского помещика, когда он высказывает подобную мысль.
Миссис Пендайс воскликнула:
- Ах, как бы мне хотелось увидеть сына!
Она так мечтала о встрече с ним, что ни о чем другом сейчас уже не могла и думать.
- Увидеть сына! - воскликнул сквайр. - Ты так и будешь его баловать, пока он не опозорит нас всех!
Миссис Пендайс перевела взгляд с мужа на его поверенного. Волнение окрасило ей щеки непривычным румянцем, губы подергивались, будто она вот-вот что-то скажет.
Но вместо нее сквайру ответил мистер Парамор:
- Нет, Пендайс, если Джордж избалован, так его избаловала система.
- Какая система, - вскричал сквайр, - я никогда не воспитывал его по системе! Я не верю ни в какие системы! Не понимаю, о чем вы говорите! Слава богу, у меня есть еще один сын!
Миссис Пендайс шагнула к мужу.
- Хорэс, - сказала она, - ты же не думаешь...
Мистер Пендайс отвернулся от жены и бросил резко:
- Парамор, вы уверены, что я не могу лишить Джорджа наследства?
- Абсолютно уверен, - ответил мистер Парамор.
ГЛАВА IX
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПЕНДАЙСИЦИТА
Грегори долго бродил по шотландскому саду, созерцая звезды. Одна, самая яркая, висевшая над лиственницами, глядела на него насмешливо, потому что это была звезда любви. Прохаживаясь между тисами, которые росли на этой земле еще до того, как на ней поселились Пендайсы и будут долго жить после них, он остужал свое сердце в голубоватом свете этой большой звезды. Ирисы стояли безуханные, как будто боясь растревожить его чувства, и только иногда из тьмы пахло хвоей молодых лиственниц и далекими полями. Тот же филин, что кричал вечером, когда Элин поцеловала Джорджа в оранжерее, застонал и теперь, когда Грегори бродил здесь, погруженный в печальное раздумье о последствиях этого поцелуя.
Он думал о мистере Бартере и с несправедливостью человека, все принимающего близко к сердцу, рисовал его красками, куда чернее его черного сюртука.
"Вздорный, бестактный, - думал он. - Как он смел говорить о ней в таком тоне!"
Размышления его прервал голос мистера Парамора:
- Все еще остываете, Виджил? Скажите, зачем вы нам все испортили?
- Я ненавижу ложь, - сказал Грегори. - А это замужество моей подопечной - ложь, и больше ничего. Пусть лучше она честно живет с человеком, которого любит.
- Стало быть, таково ваше мнение? - ответил мистер Парамор. - И вы относите это ко всем без исключения?
- Да, ко всем.
- Так-так, - засмеялся Парамор. - Ну и путаники же вы, идеалисты! А помнится, вы говорили мне, что узы брака для вас священны.
- Священны для меня, Парамор. Таковы мои личные взгляды. Но перед нами уже совершенная несправедливость. Этот брак - ложь, гнусная ложь, ему надо положить конец.
- Все это прекрасно, - ответил мистер Парамор, - но если вы свой принцип станете широко применять на практике, то это приведет бог знает к чему. Ведь это значит изменить самый институт брака, так, чтобы он в корне отличался от того, что он есть сейчас. Брак на основе влечения сердец, а не на основе собственности. Вы готовы зайти так далеко?
- Да.
- Вы занимаете столь же крайнюю позицию, как и Бартер. Но ваши позиции противоположны. Из-за вас, экстремистов, и происходят все неприятности. Должна быть золотая середина, мой друг. Я согласен, что-то необходимо сделать. Но вы забываете одно: законы должны соответствовать людям, чье поведение они определяют. Вы слишком устремлены к звездам. Больному лекарство прописывают соответствующими дозами. Да где же ваше чувство юмора?.. Вообразите свою теорию брака примененной к мистеру Пендайсу, к его сыну, к его священнику, к его арендаторам или его батракам.
- Нет-нет, - упорствовал Грегори, - я не верю, что...
- Сельские жители, - спокойно объяснил мистер Парамор, - особенно косны в этих вопросах. В них сильны вскормленные на мясе инстинкты, а благодаря всем этим членам парламента от графств, епископам, пэрам, благодаря всей системе наследования титулов, усадеб, приходов они, сельские жители, задают тон в стране. Существует болезнь - назовем ее хотя бы (пусть это и плохая шутка) пендайсицитом, - которой заражены в провинции буквально все. Эти люди удивительно косны. Они что-то делают, только все наперекор здравому смыслу, ценой бездны ненужных страданий и труда! Такова дань наследственному принципу. Я недаром имел с ними дело в течение тридцати пяти лет.
Грегори отвернулся.
- Да, действительно плохая шутка, - сказал он. - Но я не верю, чтобы они все были такими, как вы говорите! Я не могу допустить этого. Если есть такая болезнь, наше дело - найти от нее лекарство.
- Здесь может помочь только оперативное вмешательство, - сказал мистер Парамор. - А к операции надо определенным образом подготовиться, как было открыто Листером Листер Джозеф (1827-1912) - английский хирург, разработавший метод обеззараживания ран..
Грегори ответил, не поворачиваясь:
- Парамор, я ненавижу ваш пессимизм.
Мистер Парамор, глядя в затылок Грегори, сказал:
- Я не пессимист. Отнюдь нет.
Когда фиалка голубая,
И желтый дрок, и львиный зев,
И маргаритка полевая
Цветут, луга ковром одев,
Тогда насмешливо кукушки... *
* Начало песни из комедии Шекспира "Бесплодные усилия любви" (перевод Ю. Корнеева); далее в ней высмеиваются мужья-рогоносцы.
Грегори повернулся к нему.
- Как можно любить поэзию и придерживаться подобных взглядов! Мы должны построить...
- Вы хотите строить, не заложив фундамента, - сказал Парамор. - Вы позволяете, Виджил, своим чувствам взять верх над рассудком. Закон о браке это всего только симптом. Именно эта болезнь, эта тупая косность делают необходимыми подобные законы. Плохие люди - плохие законы. Что вы хотите?
- Я никогда не поверю, чтобы люди были согласны жить в этом омуте... омуте...
- Провинциализма, - подсказал Парамор. - Вам следует заняться садоводством. Тогда вы поймете то, от чего вы, идеалисты, предпочитаете отмахиваться: что человек, подобно растениям, друг мой, - продукт наследственности и среды. И изменения происходят в нем чрезвычайно медленно. Виноградные гроздья на рябине или финики на чертополохе не вырастут во втором поколении, сколько бы вы ни бились и как бы вам ни хотелось есть.
- По вашей теории, все мы оказываемся чертополохом.
- Социальные законы тем сильнее, чем больше зла они могут причинить, а размеры этого зла зависят, в свою очередь, от идеалов человека, против которого это зло обращается. Если вы отвергнете брачные узы или раздадите свою собственность и пойдете в монастырь, а кругом будет один чертополох, то вас это не будет особенно огорчать, раз вы сами финик, а? Однако заметьте такую странность: чертополох, считающий себя фиником, очень скоро обнаруживает истинную свою природу. Я многое не люблю, Виджил. И среди прочего - безрассудство и самообман. Но Грегори глядел на небо.
- Мы, кажется, отвлеклись от предмета нашего разговора, - сказал Парамор. - Да, пожалуй, пора и в дом. Уже около одиннадцати.
Во всем длинном фасаде белого невысокого дома было освещено только три окна, три глаза, устремленных на серп луны - волшебную ладью, плывущую в ночном кебе. Аспидно-черные стояли кедры. Старый филин умолк. Мистер Парамор схватил Грегори за руку.
- Соловей! Вы слышали, как он засвистел в этой роще? Восхитительный уголок! Я не удивляюсь, что Пендайс так его любит. Вы не рыболов, Виджил? Вам не доводилось наблюдать стайки рыб у берега? Как послушно они следуют за своим вожатым! Так и мы, люди, ведем себя в своей стихии. Слепое стадо, Виджил! Мы ничего не видим дальше своего носа, мы жалкие провинциалы!
Грегори прижал руку ко лбу.
- Я все пытаюсь представить себе, - сказал он, - последствия этого развода для моей подопечной.
- Мой друг, я буду говорить с вами прямо. Ваша подопечная, ее муж и Джордж Пендайс - как раз те люди, для которых и ради которых создавались наши законы о браке. Все трое - люди смелые, легкомысленные, упрямые, и простите меня - кожа у них толстая. Слушание этого дела в суде, если мы станем защищаться, - это неделя ругани, выброшенные на ветер общественные деньги и время. Знаменитым адвокатам оно даст возможность блеснуть, публику снабдит интересным чтивом. Газеты, конечно, будут захлебываться. Словом, все получат огромное удовольствие. Я повторяю, это как раз те самые люди, для которых писан наш закон о разводе. В пользу огласки можно сказать много, но бесспорно одно, что выигрывает при этом бесчувственность, а люди, ни в чем не повинные, проходят через настоящую пытку. Я уже как-то говорил вам: чтобы добиться развода, даже если вы и заслуживаете его, вы должны обладать стальными нервами. Эти трое великолепно выдержат все, а вот на вас и на наших милых хозяевах живого места не останется - и в результате никто не выиграет. Так будет, если мы примем сражение; а сказать по правде, если колесо завертится, не представляю, как можно будет не защищаться, - это противно моему профессиональному инстинкту. Если же мы будем сидеть сложа руки, то попомните мои слова: не успеет еще закон разрешить им соединиться, как они надоедят друг другу; и Джордж окажется вынужденным во имя "морали", как говорил его отец, жениться на женщине, которая опостылела ему или которой он опостылел сам. Я сказал, что думаю. Засим иду спать. Какая обильная роса! Не забудьте запереть потом дверь.
Мистер Парамор вошел было в оранжерею, остановился и повернул обратно.
- Пендайс, - сказал он, - отлично понимает все, что я изложил вам сейчас. Он готов отдать что угодно, только бы избежать суда, но увидите, он все будет делать наперекор здравому смыслу; и будет чудо, если все кончится благополучно. А все "пендайсицит"! Мы все в какой-то степени заражены им. Спокойной ночи!
Грегори остался один под открытым небом, один со своей огромной звездой. А поскольку мысли его редко бывали отвлеченного свойства, он думал не о "пендайсиците", а об Элин Белью. И чем дольше он думал о ней, тем больше она представлялась ему такой, какой он хотел ее видеть, ибо такова была его натура. И все насмешливее становилось мерцание звезды над рощей, где пел соловей.
ГЛАВА Х
ДЖОРДЖ ИДЕТ ВА-БАНК
В четверг, в день Эпсомских летних скачек, Джордж Пендайс сидел в углу вагона первого класса, складывая так и этак два и два, чтобы получить пять. На листке бумаги с эмблемой Клуба стоиков были выписаны до последнего пенса все его дол пи на скачках: тысяча сорок пять фунтов - неотложный долг; семьсот пятьдесят - проигрыш на последних скачках. Ниже остальные долги, округленные до тысячи фунтов. Эта цифра отражала кажущееся положение дел, ибо Джордж учел только имеющиеся на руках счета, а судьба, которая знает все, назвала бы, пожалуй, тысячу пятьсот фунтов. Таким образом, печальный итог составлял три тысячи двести девяносто пять фунтов.
А поскольку и на бирже и на скачках, где царствует вечное движение, принята доходящая до абсурда пунктуальность, когда дело касается уплаты сумм, которые ты неожиданно теряешь, то и надо было непременно где-то достать к следующему понедельнику тысячу семьсот девяносто пять фунтов.
Только из расположения к Джорджу, умевшему и выигрывать и проигрывать, а также из страха потерять выгодного клиента фирма букмекеров сквозь пальцы смотрела на то, что долг Джорджа в тысячу сорок пять фунтов не был уплачен до самых Эпсомских скачек.
Что же он мог противопоставить этой цифре, в которую не входили еще жалованье тренеру и расходы, связанные с предстоящим процессом? О том, каковы они будут, он не имел ни малейшего представления. Во-первых, он может рассчитывать еще на двадцать фунтов кредита в его банке, затем Эмблер и еще две кобылы, за которых, правда, много не дадут; и, в-третьих (наиболее важный источник), сумма х, которую может... нет, обязательно выиграет сегодня Эмблер.
Чем-чем, а мужеством Джордж обладал в полной мере. Это качество вошло в его кровь и плоть; и, очутившись в обстоятельствах, которые кому-нибудь другому, особенно тому, кто не был воспитан в духе наследственных традиций, могли бы показаться отчаянными, он не проявил ни малейшего признака беспокойства или уныния. Размышляя над своими затруднениями, он исходил из некоторых принципов: во-первых, нельзя было не заплатить долга чести; уж лучше пойти к ростовщикам, хотя они и сдерут с тебя три шкуры (занять у них он мог только под наследственное поместье), во-вторых, он не побоится доставить на свою лошадь все до последнего пенса; и, в-третьих, зачем думать о будущем, если и настоящее довольно скверно.
Вагон прыгал и качался, как будто плясал под музыку, а Джордж сидел невозмутимо в своем углу.
Среди пассажиров находился высокородный Джефри Уинлоу, который хотя и не был завсегдатаем скачек, но питал благожелательный интерес к английским скакунам и надеялся своими посещениями наиболее значительных состязаний оказать услугу этим благородным животным.
- Ваш жеребец участвует, Джордж?
Джордж кивнул.
- Я поставлю на него пять фунтов на счастье. Вообще-то игра мне не по карману. На той неделе я видел вашу матушку в Фоксхолме. Давно не были у своих?
Джордж кивнул и вдруг почувствовал, как защемило сердце.
- Вы слышали, что на ферме Пикока был пожар? Говорят, сквайр с Бартером творили прямо-таки чудеса. Мистер Пендайс еще молодец, хоть куда!
Джордж снова кивнул и снова ощутил ту же щемящую боль в сердце.
- Они собираются в Лондон в этом сезоне?
- Не знаю, - ответил Джордж. - Хотите сигару?
Уинлоу взял сигару и, обрезав кончик перочинным ножичком, вперил свой ленивый взгляд в квадратное лицо Джорджа. Надо было быть хорошим физиономистом, чтобы что-нибудь прочесть под этой маской непроницаемости. Уинлоу подумал: "Не буду удивлен, если то, что говорят о Джордже, правда..."
- Все пока идет удачно?
- Так себе.
Они расстались на ипподроме. Джордж сперва повидал тренера, потом направился прямо к букмекерам. Держа в голове свое уравнение с х, он нашел двух скромно одетых джентльменов. Один из них делал золотым карандашом какие-то пометки в книжечке. Они приветствовали его почтительно: это им он был должен львиную долю из тех тысячи семисот девяноста пяти фунтов.
- Сколько Вы поставите против Эмблера?
- Один к одному, мистер Пендайс, - ответил джентльмен с золотым карандашом, - пятьсот фунтов.
Джордж записал у себя в книжке сумму пари. Так он никогда не вел дела, но сегодня все казалось иным, - действовало нечто белее сильное, чем привычка.
"Иду ва-банк, - подумал он. - Ну и что ж, если ничего не получится, хуже все равно быть не может".
Он подошел еще к одному скромно одетому джентльмену, смахивающему на еврея, с бриллиантовой булавкой в галстуке. И пока он переходил от одного скромно одетого джентльмена к другому, некий незримый посланец опережал его, нашептывая на уши букмекерам слова: "Мистер Пендайс решил отыграться", - так что очередной джентльмен выказывал большую уверенность в Эмблере, чем предыдущий. Скоро Джордж уже обязывался, если Эмблер проиграет, уплатить букмекерам две тысячи фунтов, а почтенные, скромно одетые джентльмены обещали, в случае если Эмблер придет первым, уплатить его хозяину тысячу пятьсот фунтов. Поскольку ставки делались один к двум, то он уже не мог заключать пари еще и на первые три места, как делал обыкновенно.
"Какого дурака я свалял! - подумал он. - Не надо было самому предлагать пари, пусть бы Барни все осторожно сделал. А, ладно!"
В той сумме, которую надо было достать к понедельнику, еще не хватало трехсот фунтов, и он заключил последнее пари: семьсот фунтов против трехсот пятидесяти. Таким образом, не истратив и пенса, он решил уравнение с х.
Затем он отправился в бар и выпил виски. И только тогда пошел к конюшне.
Прозвучал колокол, начинающий второй забег, дворик был почти пуст, и только в дальнем конце мальчик прогуливал Эмблера. Джордж оглянулся по сторонам: знакомых поблизости никого - и присоединился к мальчику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Мистер Парамор на это ничего не ответил и только сжал губы.
- Ваш бедный пес скулит, - сказал он. И, не дождавшись позволения, отворил дверь.
В комнату вошли миссис Пендайс и спаньель, Джон. Сквайр взглянул на них и нахмурился. Спаньель Джон, шумно дыша от радости, терся о его ноги. "Я испытал такие муки, хозяин, - казалось, говорил он, - мне не перенести еще одной разлуки в ближайшее время!"
Миссис Пендайс стояла молча, и мистер Парамор обратился к ней:
- Вы, миссис Пендайс, больше всех нас могли бы повлиять и на Джорджа и на этого Белью... мне кажется, даже на его жену!
Мистер Пендайс не выдержал:
- Не думайте, что я стану унижаться перед этим негодяем Белью!
Мистер Парамор посмотрел на него, как смотрит врач на больного, когда ставит диагноз. Но лицо сквайра в седых бакенбардах и усах, чуть перекошенное влево, с глазами, как у лебедя, решительным подбородком и покатым лбом выражало только то, что и должно было выражать лицо всякого сельского помещика, когда он высказывает подобную мысль.
Миссис Пендайс воскликнула:
- Ах, как бы мне хотелось увидеть сына!
Она так мечтала о встрече с ним, что ни о чем другом сейчас уже не могла и думать.
- Увидеть сына! - воскликнул сквайр. - Ты так и будешь его баловать, пока он не опозорит нас всех!
Миссис Пендайс перевела взгляд с мужа на его поверенного. Волнение окрасило ей щеки непривычным румянцем, губы подергивались, будто она вот-вот что-то скажет.
Но вместо нее сквайру ответил мистер Парамор:
- Нет, Пендайс, если Джордж избалован, так его избаловала система.
- Какая система, - вскричал сквайр, - я никогда не воспитывал его по системе! Я не верю ни в какие системы! Не понимаю, о чем вы говорите! Слава богу, у меня есть еще один сын!
Миссис Пендайс шагнула к мужу.
- Хорэс, - сказала она, - ты же не думаешь...
Мистер Пендайс отвернулся от жены и бросил резко:
- Парамор, вы уверены, что я не могу лишить Джорджа наследства?
- Абсолютно уверен, - ответил мистер Парамор.
ГЛАВА IX
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПЕНДАЙСИЦИТА
Грегори долго бродил по шотландскому саду, созерцая звезды. Одна, самая яркая, висевшая над лиственницами, глядела на него насмешливо, потому что это была звезда любви. Прохаживаясь между тисами, которые росли на этой земле еще до того, как на ней поселились Пендайсы и будут долго жить после них, он остужал свое сердце в голубоватом свете этой большой звезды. Ирисы стояли безуханные, как будто боясь растревожить его чувства, и только иногда из тьмы пахло хвоей молодых лиственниц и далекими полями. Тот же филин, что кричал вечером, когда Элин поцеловала Джорджа в оранжерее, застонал и теперь, когда Грегори бродил здесь, погруженный в печальное раздумье о последствиях этого поцелуя.
Он думал о мистере Бартере и с несправедливостью человека, все принимающего близко к сердцу, рисовал его красками, куда чернее его черного сюртука.
"Вздорный, бестактный, - думал он. - Как он смел говорить о ней в таком тоне!"
Размышления его прервал голос мистера Парамора:
- Все еще остываете, Виджил? Скажите, зачем вы нам все испортили?
- Я ненавижу ложь, - сказал Грегори. - А это замужество моей подопечной - ложь, и больше ничего. Пусть лучше она честно живет с человеком, которого любит.
- Стало быть, таково ваше мнение? - ответил мистер Парамор. - И вы относите это ко всем без исключения?
- Да, ко всем.
- Так-так, - засмеялся Парамор. - Ну и путаники же вы, идеалисты! А помнится, вы говорили мне, что узы брака для вас священны.
- Священны для меня, Парамор. Таковы мои личные взгляды. Но перед нами уже совершенная несправедливость. Этот брак - ложь, гнусная ложь, ему надо положить конец.
- Все это прекрасно, - ответил мистер Парамор, - но если вы свой принцип станете широко применять на практике, то это приведет бог знает к чему. Ведь это значит изменить самый институт брака, так, чтобы он в корне отличался от того, что он есть сейчас. Брак на основе влечения сердец, а не на основе собственности. Вы готовы зайти так далеко?
- Да.
- Вы занимаете столь же крайнюю позицию, как и Бартер. Но ваши позиции противоположны. Из-за вас, экстремистов, и происходят все неприятности. Должна быть золотая середина, мой друг. Я согласен, что-то необходимо сделать. Но вы забываете одно: законы должны соответствовать людям, чье поведение они определяют. Вы слишком устремлены к звездам. Больному лекарство прописывают соответствующими дозами. Да где же ваше чувство юмора?.. Вообразите свою теорию брака примененной к мистеру Пендайсу, к его сыну, к его священнику, к его арендаторам или его батракам.
- Нет-нет, - упорствовал Грегори, - я не верю, что...
- Сельские жители, - спокойно объяснил мистер Парамор, - особенно косны в этих вопросах. В них сильны вскормленные на мясе инстинкты, а благодаря всем этим членам парламента от графств, епископам, пэрам, благодаря всей системе наследования титулов, усадеб, приходов они, сельские жители, задают тон в стране. Существует болезнь - назовем ее хотя бы (пусть это и плохая шутка) пендайсицитом, - которой заражены в провинции буквально все. Эти люди удивительно косны. Они что-то делают, только все наперекор здравому смыслу, ценой бездны ненужных страданий и труда! Такова дань наследственному принципу. Я недаром имел с ними дело в течение тридцати пяти лет.
Грегори отвернулся.
- Да, действительно плохая шутка, - сказал он. - Но я не верю, чтобы они все были такими, как вы говорите! Я не могу допустить этого. Если есть такая болезнь, наше дело - найти от нее лекарство.
- Здесь может помочь только оперативное вмешательство, - сказал мистер Парамор. - А к операции надо определенным образом подготовиться, как было открыто Листером Листер Джозеф (1827-1912) - английский хирург, разработавший метод обеззараживания ран..
Грегори ответил, не поворачиваясь:
- Парамор, я ненавижу ваш пессимизм.
Мистер Парамор, глядя в затылок Грегори, сказал:
- Я не пессимист. Отнюдь нет.
Когда фиалка голубая,
И желтый дрок, и львиный зев,
И маргаритка полевая
Цветут, луга ковром одев,
Тогда насмешливо кукушки... *
* Начало песни из комедии Шекспира "Бесплодные усилия любви" (перевод Ю. Корнеева); далее в ней высмеиваются мужья-рогоносцы.
Грегори повернулся к нему.
- Как можно любить поэзию и придерживаться подобных взглядов! Мы должны построить...
- Вы хотите строить, не заложив фундамента, - сказал Парамор. - Вы позволяете, Виджил, своим чувствам взять верх над рассудком. Закон о браке это всего только симптом. Именно эта болезнь, эта тупая косность делают необходимыми подобные законы. Плохие люди - плохие законы. Что вы хотите?
- Я никогда не поверю, чтобы люди были согласны жить в этом омуте... омуте...
- Провинциализма, - подсказал Парамор. - Вам следует заняться садоводством. Тогда вы поймете то, от чего вы, идеалисты, предпочитаете отмахиваться: что человек, подобно растениям, друг мой, - продукт наследственности и среды. И изменения происходят в нем чрезвычайно медленно. Виноградные гроздья на рябине или финики на чертополохе не вырастут во втором поколении, сколько бы вы ни бились и как бы вам ни хотелось есть.
- По вашей теории, все мы оказываемся чертополохом.
- Социальные законы тем сильнее, чем больше зла они могут причинить, а размеры этого зла зависят, в свою очередь, от идеалов человека, против которого это зло обращается. Если вы отвергнете брачные узы или раздадите свою собственность и пойдете в монастырь, а кругом будет один чертополох, то вас это не будет особенно огорчать, раз вы сами финик, а? Однако заметьте такую странность: чертополох, считающий себя фиником, очень скоро обнаруживает истинную свою природу. Я многое не люблю, Виджил. И среди прочего - безрассудство и самообман. Но Грегори глядел на небо.
- Мы, кажется, отвлеклись от предмета нашего разговора, - сказал Парамор. - Да, пожалуй, пора и в дом. Уже около одиннадцати.
Во всем длинном фасаде белого невысокого дома было освещено только три окна, три глаза, устремленных на серп луны - волшебную ладью, плывущую в ночном кебе. Аспидно-черные стояли кедры. Старый филин умолк. Мистер Парамор схватил Грегори за руку.
- Соловей! Вы слышали, как он засвистел в этой роще? Восхитительный уголок! Я не удивляюсь, что Пендайс так его любит. Вы не рыболов, Виджил? Вам не доводилось наблюдать стайки рыб у берега? Как послушно они следуют за своим вожатым! Так и мы, люди, ведем себя в своей стихии. Слепое стадо, Виджил! Мы ничего не видим дальше своего носа, мы жалкие провинциалы!
Грегори прижал руку ко лбу.
- Я все пытаюсь представить себе, - сказал он, - последствия этого развода для моей подопечной.
- Мой друг, я буду говорить с вами прямо. Ваша подопечная, ее муж и Джордж Пендайс - как раз те люди, для которых и ради которых создавались наши законы о браке. Все трое - люди смелые, легкомысленные, упрямые, и простите меня - кожа у них толстая. Слушание этого дела в суде, если мы станем защищаться, - это неделя ругани, выброшенные на ветер общественные деньги и время. Знаменитым адвокатам оно даст возможность блеснуть, публику снабдит интересным чтивом. Газеты, конечно, будут захлебываться. Словом, все получат огромное удовольствие. Я повторяю, это как раз те самые люди, для которых писан наш закон о разводе. В пользу огласки можно сказать много, но бесспорно одно, что выигрывает при этом бесчувственность, а люди, ни в чем не повинные, проходят через настоящую пытку. Я уже как-то говорил вам: чтобы добиться развода, даже если вы и заслуживаете его, вы должны обладать стальными нервами. Эти трое великолепно выдержат все, а вот на вас и на наших милых хозяевах живого места не останется - и в результате никто не выиграет. Так будет, если мы примем сражение; а сказать по правде, если колесо завертится, не представляю, как можно будет не защищаться, - это противно моему профессиональному инстинкту. Если же мы будем сидеть сложа руки, то попомните мои слова: не успеет еще закон разрешить им соединиться, как они надоедят друг другу; и Джордж окажется вынужденным во имя "морали", как говорил его отец, жениться на женщине, которая опостылела ему или которой он опостылел сам. Я сказал, что думаю. Засим иду спать. Какая обильная роса! Не забудьте запереть потом дверь.
Мистер Парамор вошел было в оранжерею, остановился и повернул обратно.
- Пендайс, - сказал он, - отлично понимает все, что я изложил вам сейчас. Он готов отдать что угодно, только бы избежать суда, но увидите, он все будет делать наперекор здравому смыслу; и будет чудо, если все кончится благополучно. А все "пендайсицит"! Мы все в какой-то степени заражены им. Спокойной ночи!
Грегори остался один под открытым небом, один со своей огромной звездой. А поскольку мысли его редко бывали отвлеченного свойства, он думал не о "пендайсиците", а об Элин Белью. И чем дольше он думал о ней, тем больше она представлялась ему такой, какой он хотел ее видеть, ибо такова была его натура. И все насмешливее становилось мерцание звезды над рощей, где пел соловей.
ГЛАВА Х
ДЖОРДЖ ИДЕТ ВА-БАНК
В четверг, в день Эпсомских летних скачек, Джордж Пендайс сидел в углу вагона первого класса, складывая так и этак два и два, чтобы получить пять. На листке бумаги с эмблемой Клуба стоиков были выписаны до последнего пенса все его дол пи на скачках: тысяча сорок пять фунтов - неотложный долг; семьсот пятьдесят - проигрыш на последних скачках. Ниже остальные долги, округленные до тысячи фунтов. Эта цифра отражала кажущееся положение дел, ибо Джордж учел только имеющиеся на руках счета, а судьба, которая знает все, назвала бы, пожалуй, тысячу пятьсот фунтов. Таким образом, печальный итог составлял три тысячи двести девяносто пять фунтов.
А поскольку и на бирже и на скачках, где царствует вечное движение, принята доходящая до абсурда пунктуальность, когда дело касается уплаты сумм, которые ты неожиданно теряешь, то и надо было непременно где-то достать к следующему понедельнику тысячу семьсот девяносто пять фунтов.
Только из расположения к Джорджу, умевшему и выигрывать и проигрывать, а также из страха потерять выгодного клиента фирма букмекеров сквозь пальцы смотрела на то, что долг Джорджа в тысячу сорок пять фунтов не был уплачен до самых Эпсомских скачек.
Что же он мог противопоставить этой цифре, в которую не входили еще жалованье тренеру и расходы, связанные с предстоящим процессом? О том, каковы они будут, он не имел ни малейшего представления. Во-первых, он может рассчитывать еще на двадцать фунтов кредита в его банке, затем Эмблер и еще две кобылы, за которых, правда, много не дадут; и, в-третьих (наиболее важный источник), сумма х, которую может... нет, обязательно выиграет сегодня Эмблер.
Чем-чем, а мужеством Джордж обладал в полной мере. Это качество вошло в его кровь и плоть; и, очутившись в обстоятельствах, которые кому-нибудь другому, особенно тому, кто не был воспитан в духе наследственных традиций, могли бы показаться отчаянными, он не проявил ни малейшего признака беспокойства или уныния. Размышляя над своими затруднениями, он исходил из некоторых принципов: во-первых, нельзя было не заплатить долга чести; уж лучше пойти к ростовщикам, хотя они и сдерут с тебя три шкуры (занять у них он мог только под наследственное поместье), во-вторых, он не побоится доставить на свою лошадь все до последнего пенса; и, в-третьих, зачем думать о будущем, если и настоящее довольно скверно.
Вагон прыгал и качался, как будто плясал под музыку, а Джордж сидел невозмутимо в своем углу.
Среди пассажиров находился высокородный Джефри Уинлоу, который хотя и не был завсегдатаем скачек, но питал благожелательный интерес к английским скакунам и надеялся своими посещениями наиболее значительных состязаний оказать услугу этим благородным животным.
- Ваш жеребец участвует, Джордж?
Джордж кивнул.
- Я поставлю на него пять фунтов на счастье. Вообще-то игра мне не по карману. На той неделе я видел вашу матушку в Фоксхолме. Давно не были у своих?
Джордж кивнул и вдруг почувствовал, как защемило сердце.
- Вы слышали, что на ферме Пикока был пожар? Говорят, сквайр с Бартером творили прямо-таки чудеса. Мистер Пендайс еще молодец, хоть куда!
Джордж снова кивнул и снова ощутил ту же щемящую боль в сердце.
- Они собираются в Лондон в этом сезоне?
- Не знаю, - ответил Джордж. - Хотите сигару?
Уинлоу взял сигару и, обрезав кончик перочинным ножичком, вперил свой ленивый взгляд в квадратное лицо Джорджа. Надо было быть хорошим физиономистом, чтобы что-нибудь прочесть под этой маской непроницаемости. Уинлоу подумал: "Не буду удивлен, если то, что говорят о Джордже, правда..."
- Все пока идет удачно?
- Так себе.
Они расстались на ипподроме. Джордж сперва повидал тренера, потом направился прямо к букмекерам. Держа в голове свое уравнение с х, он нашел двух скромно одетых джентльменов. Один из них делал золотым карандашом какие-то пометки в книжечке. Они приветствовали его почтительно: это им он был должен львиную долю из тех тысячи семисот девяноста пяти фунтов.
- Сколько Вы поставите против Эмблера?
- Один к одному, мистер Пендайс, - ответил джентльмен с золотым карандашом, - пятьсот фунтов.
Джордж записал у себя в книжке сумму пари. Так он никогда не вел дела, но сегодня все казалось иным, - действовало нечто белее сильное, чем привычка.
"Иду ва-банк, - подумал он. - Ну и что ж, если ничего не получится, хуже все равно быть не может".
Он подошел еще к одному скромно одетому джентльмену, смахивающему на еврея, с бриллиантовой булавкой в галстуке. И пока он переходил от одного скромно одетого джентльмена к другому, некий незримый посланец опережал его, нашептывая на уши букмекерам слова: "Мистер Пендайс решил отыграться", - так что очередной джентльмен выказывал большую уверенность в Эмблере, чем предыдущий. Скоро Джордж уже обязывался, если Эмблер проиграет, уплатить букмекерам две тысячи фунтов, а почтенные, скромно одетые джентльмены обещали, в случае если Эмблер придет первым, уплатить его хозяину тысячу пятьсот фунтов. Поскольку ставки делались один к двум, то он уже не мог заключать пари еще и на первые три места, как делал обыкновенно.
"Какого дурака я свалял! - подумал он. - Не надо было самому предлагать пари, пусть бы Барни все осторожно сделал. А, ладно!"
В той сумме, которую надо было достать к понедельнику, еще не хватало трехсот фунтов, и он заключил последнее пари: семьсот фунтов против трехсот пятидесяти. Таким образом, не истратив и пенса, он решил уравнение с х.
Затем он отправился в бар и выпил виски. И только тогда пошел к конюшне.
Прозвучал колокол, начинающий второй забег, дворик был почти пуст, и только в дальнем конце мальчик прогуливал Эмблера. Джордж оглянулся по сторонам: знакомых поблизости никого - и присоединился к мальчику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26