Петрович, Михаил и Генка сидели вдоль стены.
– Слушай, Белянчиков. Я чего тебя вызвал – почерк у тебя замечательный! Садись-ка, набросай акт приемочный.
– Слушаюсь, товарищ майор! А на что акт?
– Ты посмотри, чудо-то какое! – Майор был в восторге. – Вот товарищи из Прохоровки в поле нашего района обнаружили... Колесами самосвала, можно сказать, вырыли из земли такое богатство для всей нашей Родины!
Майор был счастлив и горд за свой район, за его людей, за себя, за всю страну.
– А чего оно все такое грязное и липкое? – без интереса оглядел кучку золота младший лейтенант.
– Ну, в земле ж, говорю, было!
– Та-а-ак... – протянул Белянчиков и посмотрел на Петровича, Михаила и Генку. – А это что у них? – Он показал на вздутую Генкину губу и заплывший глаз Петровича.
– А это... – Майор даже прослезился от веселья. – Слушай, ну, умора! Это их золотом, когда из-под колес вылетало! Представляешь себе?! Давай садись за стол, бери бумагу...
Но младший лейтенант не разделял хорошего настроения своего начальника:
– Фантастика. Прямо братья Стругацкие. Кого вы слушаете, товарищ майор? Не поделили заначку, вот отсюда и бланжи на физиономиях. Считаю необходимым обыскать всех троих.
– Это зачем? – удивился майор. Ему было очень жалко терять свое хорошее настроение.
– Золото липкое. Может, у них где еще с десяток монеток прилипло, – со значением произнес младший лейтенант.
– Вот я сейчас засвечу тебе между глаз! – заорал Петрович и вскочил со стула.
– Сидеть! – рявкнул майор. – Ишь, нервные какие... А ты, Белянчиков, не превышай. И вы себя в руках держите. Это наш молодой товарищ. Как сотрудник покамест неопытный. А вы позволяете всякие слова, когда он при исполнении и при форме. Не положено.
– Ничего, – сказал Генка. – Я его как-нибудь в Доме культуры на танцах отловлю, когда он без формы будет. Он у меня быстро опыта наберется!
Но младший лейтенант был не такой уж неопытный – спросил майора ровным, спокойным голосом, будто предлагал чаю попить:
– Может, в КПЗ всех троих, товарищ майор? И по разным камерам.
– Да уймись ты, Белянчиков! – Майор даже побагровел от стыда.
– А потом по одному на допросик выдергивать, – спокойно продолжал младший лейтенант. – Расколются как миленькие. КПЗ – великая штука!
– Слушай, Белянчиков!!! – заорал майор. – Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову! А то я сейчас тебя самого в КПЗ налажу!..
Белянчиков моментально исчез, а майор продолжал бушевать:
– Сыщики сопливые! Начитаются разного дерьма детективного, а потом от них спасения нету! Мужики, вы уж простите его, дурака!..
– Ладно тебе, не психуй, – сказал ему Петрович. – Давай акт стряпать. Вон у Генки у нашего почерк тоже – будь здоров!

* * *

Как только Белянчиков подошел к своей двери, со скамейки поднялась старушка:
– Сыночек, как же с моими кроликами?
– С какими, еще кроликами?
– Ну, которых сегодня ночью у меня украли. Ты сказал: сиди, вспоминай...
– Вспоминайте, куда вы этих кроликов сами подевали. Подарили, съели, продали? А то чуть что, сразу в милицию: «Украли!» Откуда в вас всех такая подозрительность?! – И он захлопнул дверь перед самым старушечьим носом.

* * *

Генка заканчивал писать акт. Петрович и Михаил ссыпали золотые монеты обратно в термос.
– Все, – сказал Генка.
Майор заглянул ему через плечо, в умилении погладил Генку по голове:
– Во, молодец! Действительно, почерк – прямо загляденье! Куда нашему Белянчикову. Подписывайте.
– А когда мне термос вернут? – спросил Петрович.
– Вернут, – коротко ответил майор. – Не на базаре. С государством дело имеешь. Подписывай.
Все трое подписали акт. Майор тоже расписался. Напоследок полюбовался документом, запер его в сейф и радостно потер руки:
– Вот теперь порядок! Теперь берите свой драгоценный груз – и в областной центр. В ювелирный магазин «Сапфир». Там все это оценят, примут и выплатят вам положенное. Только не загуляйте от дурных денег! А то не посмотрю, что вы герои...
– Братцы! Да что же это!.. – ахнул Михаил. – Еще сто тридцать верст пилить?!
– Слушай, командир, в какой еще областной центр? – возмутился Петрович. – Какой «Сапфир»? Мы тебе золото сдали...
– От чудаки! – искренне развеселился майор. – Ну, дают славяне! Вы мне акт сдали, а не золото. А золото я у вас принять не имею никакого права. Акт – пожалуйста, а золото – ни-ни. Вот ежели бы вы его, так сказать, того... Вот тогда мне пришлось бы с вами разбираться. А пока вы проявили себя как честные, сознательные граждане, настоящие патриоты. Короче, берите термос...
– Нам известь на поле возить надо! – заорал Петрович. – Нас управляющий «Агропромом» за невыход на работу схарчит и сапог не оставит!
– А на это есть закон, – легко парировал майор. – Я вам повестки выпишу на два дня, и пусть он только посмеет... Закон есть закон!
Майор выписал три повестки и вручил каждому, будто грамоту, с пожатием руки.
– И в путь-дорогу. Бон вояж, как говорят французы. Дескать, всего хорошего!
– А если в дороге что случится? – слабо выкрикнул Генка.
– Тоже читаешь какую-нибудь муру собачью? – спросил майор и тут же добавил, лучезарно улыбаясь: – А если что-нибудь случится, если хоть одна монетка из ста девяноста двух пропадет – я вам по шесть лет гарантирую. И называться это будет уже не обнаружение клада, а его сокрытие. Всем все ясно?

* * *

В коридоре районного «Агропрома» у дверей управляющего толпился рабочий люд. Все были в крайнем возбуждении.
– Ну, чего он говорит?..
– А они?
– Да тихо вы!.. Говорят, что им уже и повестки милиция вручила...
Толпа сочувственно затихла. Здесь хорошо знали, что такое повестка из милиции. И вдруг из кабинета во внезапно наступившую в коридоре тишину понеслось громовое:
– Да я на его повестки... Пусть он этими повестками себе...
Дальше уже ничего нельзя было расслышать, потому что коридор восхищенно заржал:
– Ну, мужик!
– Руку на отсечение даю, его от нас скоро в Москву заберут! Сейчас там будь здоров команду собирают!..

* * *

... Петрович, Генка и Михаил стояли у стола управляющего и тупо разглядывали кучку грязных золотых монет.
Управляющий прошелся по кабинету, сел за стол и уже спокойнее сказал:
– Ему главное – спихнуть с себя. Он первый раз в жизни в своей милиции столкнулся с честными, порядочными людьми и ничего лучше не придумал,
как повестки им выписать! А отпустить вас не только на два дня – на два часа я не имею никакого права!.. Господи Боже мой! Да кому я это все рассказываю?! Были бы вы прохиндеи-сезонники, но вы же волки! Асы! Вы же сами не хуже меня понимаете, что такое для нашей страны будущий урожай! И в самый критический момент, в дожди, когда у нас до посевной осталось всего несколько дней...
– Все, – твердо сказал Петрович.
Он первый проникся ответственностью за выполнение плана по вывозу удобрений на родные поля и стал собственноручно запихивать золото в термос.
– Нет вопросов, – сказал Генка и взялся помогать Петровичу. Ему очень понравилось, что управляющий назвал его волком и асом.
– Надо – так надо... – тихо согласился Михаил.
– Значит, мы сейчас погоним машины под погрузку, – сказал Петрович. – А эти несколько дней, от греха подальше и чтоб душе было спокойней, нехай золотишко полежит у вас в сейфе. А когда напряженка с удобрениями спадет, мы его у вас заберем и съездим в область. Там его сдадим... – И Петрович протянул управляющему термос.
– Молодцы! – торжественно проговорил управляющий и вышел из-за стола. – Очень правильное решение! Я в вас и не сомневался. Мыслите истинно по-государственному! – Он с чувством пожал руку каждому и мягко отстранил от себя термос. – А вот это уже совершенно ни к чему. Сами говорили, что майор вам по шесть лет заключения пообещал, если хоть одна монетка пропадет. Как же я могу брать на себя ответственность за свободу моих лучших водителей?! А не дай Бог кто-нибудь залезет в сейф? Вам по шесть лет, а я потом всю жизнь себе этого не прощу! Встаньте на мое место...
– Вот это да-а-а-а... – протянул Генка.
– А ты как думал? – сказал управляющий. – Я руководитель и не имею права рисковать свободой личности своих подчиненных. Мне обо всем думать надо.
– Здесь же ценностей на семьдесят четыре тысячи... – хрипло выдавил Петрович и протянул вперед термос.
Управляющий «Агропромом», словно тореадор, увернулся от термоса и сказал:
– Ты меня только цифрами не пугай. У меня удобрений на миллион лежит под открытым небом, я и то не пугаюсь. Так что давайте по машинам, и... я на вас очень надеюсь! – Он внимательно оглядел их и, указывая на заплывший глаз Петровича и вздутую верхнюю губу Генки, спросил: – А это что?
Петрович с ненавистью ответил:
– Золотишко делили!

* * *

В коридоре Генку, Михаила и Петровича встретила тихая, угрюмая толпа. Запахло кровью... Все трос вжались в стену. Петрович прижал термос к груди.
Самый жуткий тип из толпы тихо сказал им:
– А ну, выходи на волю. Двигай, двигай.
Страшные, злобные лица, грязные спецовки, пудовые кулаки окружали Петровича, Генку и Михаила. Казалось, пришел последний час. Их вывели в серый от дождя двор автопарка.
– Ну-ка, прикрой дверь, – приказал главарь шайки одному из своих вассалов.
Тот прыгнул в самосвал с работающим двигателем, развернулся и мгновенно прижал дверь конторы задним бортом машины.
– Ничего, отмахнемся... – неуверенно прошептал Петрович.
Не сводя глаз с толпы, Генка нагнулся и нашарил обломок кирпича. Толпа молча стала надвигаться.
– Не подходи! – звенящим от напряжения голосом проговорил Генка.
– Точно, ребята. Лучше не стоит... – Михаил вытащил тяжелый разводной ключ из-за голенища.
Темные силы остановились. Главарь оглянулся по сторонам, негромко спросил:
– Где золото?
– Здесь. – Петрович тряхнул термосом. – Здесь и останется. Зубами буду грызть.
Михаил и Генка выдвинулись вперед, прикрывая Петровича. Жить оставалось совсем немного.
– Погоди ты грызть. Тоже мне, грызун старый, – презрительно сказал главарь. – Вот что, мужики. Мы там все слышали. Вы плюньте на него, езжайте в область, сдавайте эту хреновину, действительно, от греха подальше. Свобода дороже.
И тут вся толпа задвигалась-заговорила:
– Он, вишь, боится к себе в шкафчик это барахло запереть...
– Пока люди на него же вкалывать будут...
– Людям срок корячиться, а он их под погрузку ставит!
– Не думайте ничего, уезжайте, и дело с концом, – сказал главарь. – Мы ваши тонны на несколько машин разбросаем и вывезем, и пусть он потом попробует чего-нибудь вякнуть.
Генка выронил обломок кирпича. Михаил тщетно пытался запихнуть разводной ключ обратно за голенище сапога. Петрович прослезился...

* * *

Уже позже, когда, счастливые и вдохновленные народными массами на продолжение подвига, они ехали на мотоцикле по проселочной дороге, Михаил растроганно сказал:
– Во люди... Никогда не подумаешь!
– Какой коллектив! – шмыгнул носом Петрович. Генка выдержал паузу и, глядя через плечо Михаила в серую пелену дождя, странным голосом произнес:
– Да. Такое возможно только у нас.
При въезде в поселок Генка снова потянул режиссуру на себя:
– Теперь, пока мы от золота не избавимся, мы ни на минуту не должны расставаться друг с другом. Всё – только втроем!
– Правильно, – согласился Петрович. – Теперь мы повязаны.
– Мне это лично даже лучше, – улыбнулся Михаил. – А то я все один и один. К кому первому, Гена?
– К тебе.
Михаил покатил к дому бабы Шуры, где снимал комнатенку.
Кровать была не застелена. Над ней висели вырезанные из журналов фотографии Пугачевой и Гурченко. На столе грязная посуда, закопченный чайник, варенье в дешевой стеклянной вазочке. И на всем этом лежала печать холостяцкого убожества и тоски.
Петрович с термосом в руках сидел на колченогом стуле, Генка брезгливо оглядывал жилище Михаила.
– И сколько ты за эти хоромы бабе Шуре платишь? – крикнул Петрович Михаилу, который стоял в коридоре.
– Да нормально... – ушел от ответа Михаил, и стало понятно, что баба Шура дерет с него втридорога.
Михаил появился в новом костюме, полуботинках и клетчатой рубашке с желтым галстуком. На голове у него был мотоциклетный шлем. Еще два совершенно новеньких шлема он держал в руках.
– А я все думал, куда я их подевал... – Он протянул шлемы Петровичу и Генке. – Это для вас. Без шлемов в области на каждом углу тормозить будут. Там ГАИ – жуть!
– На кой ляд тебе столько шлемов? – удивленно спросил Петрович.
– Почему «столько»? Всего три. Один мой... – Он снял с гвоздя плащ на подстежке. – Думал, женюсь когда-нибудь, ребеночек родится, вырастет, захочет на мотоцикле покататься...

* * *

Генка жил в доме своей разведенной тетки Веры. У Веры дочь Юлька шести лет. Да и самой тетке – всего тридцать два.
Тетка красивая. Она в джинсах, в японской куртке-дутике и обычном бабьем платке.
Юлька в фирменном комбинезончике. На голове у нее деревенской вязки розовый капор с бомбошками.
Когда мотоцикл с Генкой, Петровичем и Михаилом подъехал к дому, Вера и Юлька запирали дверь, собирались уходить.
– Не запирай, тетя Вера! – крикнул Генка. – Я ключи в машине оставил!
– Что это так рано? – удивилась Вера. – Здравствуйте, Петрович. Здравствуй, Миша...
– Здорово, Верочка, – сказал Петрович, вылезая из коляски. – В область едем.
Но Вера не услышала Петровича, не приметила ни его распухший глаз, ни разбитую губу Генки. Она смотрела на Михаила. Смотрела с такой нежностью, что скрыть этого было нельзя. Да Вера и не скрывала.
Генка открыл входную дверь:
– Поросенка кормили?
– Я кормила! Я кормила! – закричала Юлька.
– Молодец. – Генка погладил Юльку по голове, увидел на ней капор и возмутился: – Тетя Вера! Что ты ей на голову надрючила! Я шустрю по району, вещи покупаю, а они ходят, как две цыганские потеряшки! Чтобы в таком виде на улицу больше не выходить! Айда, Петрович! Михаил, проходи.
– Хозяин, – ласково сказала Вера про Генку, а сама еле удержалась, чтобы не погладить Михаила по плечу. Уже даже руку занесла.
В прихожей Петрович и Михаил разулись. В комнату вошли в одних носках.
– Что за азиатчина?! – закричал Генка. – Зачем разувались?
– Ладно тебе. Разорался. Бери паспорт и чего там тебе нужно, и поехали. У меня пообедаем перед дорогой, – сказал Петрович.
Генкина комната уставлена старинными деревянными прялками и прочей резной русской утварью. Было два самовара начала века, деревянный раскрашенный ангелок, наверное, выломанный из деревенского церковного аналоя; три иконки мирно соседствовали с цветными фотографиями американских автомобилей. На телевизоре «Юность» стояло католическое распятие, на собственноручно сработанном стеллаже – все пятьдесят два тома Большой Советской Энциклопедии и стереомагнитофон с небольшими колонками. В отличие от комнаты Михаила у Генки чисто, прибрано.
– Ты никак в Бога веришь? – спросил Петрович, разглядывая иконки и распятие.
– Это предметы искусства и старины. Антиквариат. Так сказать, наследие предков, – холодно ответил Генка.
– Чего ты мне мозги пудришь? – усмехнулся Петрович. – Что я, твоих предков не знал? У них отродясь такого не было.
– Я не о своих предках, а о наших общих.
– У нас с тобой общих предков ни хрена не было. Не вкручивай.
В комнату влетела маленькая Юлька. Теперь у нее на голове красовалась замечательная спортивная шапочка для горнолыжников.
– Так хорошо, Ген? – закричала она с порога.
– Теперь порядок. И кончай с этой безвкусицей! Поехали. Я готов!
Когда все вышли из комнаты, оказалось, что Вера сидит в прихожей и ждет их. Вместо бабьего платка на ней была такая же, как у Юльки, горнолыжная шапочка.
– Другое дело, – сказал Генка. – А то черт-те что напялят на себя!.. Что из города привезти?
– Михаила. – Вера загадочно улыбнулась, глядя Генке в глаза.
– Я серьезно, тетя Вера!
– Я еще серьезней, – ответила Вера и долгим нежным взглядом одарила прифранченную, чуточку нелепую, тощую фигуру Михаила.
Михаил стоял, боясь пошевелиться. Петрович с уважением посмотрел на Веру. Генка ничего не сообразил:
– Тьфу! Живет, как на облаке. Но иногда совершенно не понять!
– Почему же! – вдруг развеселился Петрович. – Очень даже все понятно! Вперед, орлы!
Все трое двинулись к выходу.
– Мишенька... – тихо окликнула Вера.
Михаил остановился как вкопанный, испуганно повернулся:
– Чего?..
– Ты бы полуботинки-то надел, – ласково посоветовала Вера. – Что же ты в одних носках на улицу! Холодно, дождик...

* * *

«Чао, бамбино, сори...» – пела Мирей Матье. Ее голос несся из открытого окна единственного в поселке трехэтажного дома, где жил Петрович.
«Чао, бамбино, сори...» – вторил знаменитой француженке не лишенный приятности другой женский голос под аккомпанемент баяна.
Петрович неловко вылез из мотоциклетной коляски, с гордостью прислушался:
– Ксюшка репетирует.
1 2 3 4 5