По оценке, относящейся к 1927 году, средний капитал такой лавки в деревне составлял 711 рублей. Исчезновение этих мелких лавочников привело к полному краху распределения потребительских товаров. «Даже те жалкие товары, которые имелись в наличии, невозможно было распространять»[ Там же.

].
Наперекор нараставшей в 1929 году тенденции выселения кулаков и распродажи их имущества, Калинин сделал попытку разрешить кулакам (после сдачи имущества) вступать в колхозы. По крайней мере, в середине 1929 года многие партийные деятели еще, безусловно, склонялись к тому, чтобы разрешить кулакам вступать в колхозы, «если они полностью откажутся от личного владения средствами производства». Другие руководящие работники партии придерживались противоположных взглядов.[ См.: Р.Дэвис, с.140–142.

] В августе Бауман авторитетно заявил, что вопрос этот партией окончательно не решен.[ «Правда» от 20 августа 1929.

] Однако уже во второй половине того же года мало кто из партийцев заговаривает о возможности принятия кулаков в колхозы. К октябрю же выступавших с такими предложениями обвиняли в правом уклоне.


* * *

Но все это пока оставалось далеко от поставленной задачи привлечения на свою сторону крестьянских масс и изоляции классового врага. Подавляющее большинство крестьян было восстановлено против властей. Они пользовались всеми доступными им способами протеста, включая массовые жалобы собственным сыновьям, служившим в армии.[ В.И.Варенов. Помощь Красной армии в развитии колхозного строительства. 1929–1933. Но материалам Сибирского военного округа. М., 1975. (Далее «М.Варенов…»)

]
В передовой статье «Правды» от 2 февраля 1929 года с горечью говорится о том, что крестьянин все еще не осознал «коренного различия между законами старого режима и советскими законами», что он по-прежнему воспринимает власть как автоматически враждебную ему силу. «Правда» была особенно обеспокоена такими живучими поговорками, как «закон что дышло, куда повернул – туда и вышло», или «закон – паутина, шмель вылетит, муха попадется».
Относительно мирная обстановка, установившаяся в деревне в пору расцвета НЭПа, исчезла без следа. Уже в 1928 году со всех концов страны поступали сообщения о беспорядках, грабежах, бунтах, в которых участвовали и рабочие[ М.Левин, с.241.

]. В официальной книге по истории партии упоминается ряд случаев нападений крестьян на партийных активистов: 7 июня 1928 года трое кулаков убили секретаря Ивановской парторганизации; 7 ноября 1928 года был застрелен председатель колхоза из Костромской области; в тот же день и в той же области был убит другой колхозный активист; 19 декабря 1928 года убили председателя сельсовета из Пензенской области; к тому же периоду относятся более десятка других аналогичных инцидентов по всему Советскому Союзу[ Д.Голинков.т. 2, с.308.

]. За период 1927–1929 гг. было убито, по официальным данным, 300 уполномоченных по хлебозаготовкам[ Д.Аткинсон, с.336.

].
С 1927-го по 1929 год число «зарегистрированных кулацких террористических актов» на Украине учетверилось; в 1929 году сообщалось о 1262 террористических актах[ Вестник Московского университета, №6, 1967, с.19 –Ч^

]. Сопротивление крестьянства усиливалось. Официальные данные всего за первые девять месяцев 1929 года дают огромную цифру: 1002 террористических акта, из них 384 убийства – и это только по центральным губерниям. За эти действия было осуждено 3281 человек, из них только 1924 (то есть 31,2 процента) являлись кулаками, 1896 относилось к середнякам-подкулачникам, 296 – к беднякам, а 67 осужденных занимали официальные должности. Поскольку в подобных случаях под давлением властей возможно большее число обвиняемых стремились зачислить в кулаки, приходится прийти к выводу, что враждебность к режиму проявляло крестьянство в целом[ Д.Голинков, т. 2, с.307.

].
Осенью 1929 года было зарегистрировано дальнейшее усиление «терроризма».[ М.Файнсод, с.142–143.

] Тем не менее, несмотря на то, что спорадические случаи вооруженного сопротивления значительно участились, на этой стадии не наблюдалось ничего похожего на серьезное восстание; по сравнению с тем, во что предстояло перерасти крестьянскому сопротивлению в будущем, это были лишь отдельные, изолированные инциденты.
Более показательно пассивное сопротивление режиму широких слоев крестьянства. Прежде всего сюда следует отнести укрывание хлеба: сперва его прятали на крестьянских участках, потом на всяких заброшенных землях, под стогами сена, в церквах, в открытой степи, в оврагах и в лесах. Кулаки записывали свое зерно на имя родственников, продавали его по низким ценам крестьянам-беднякам или нелегальным частным торговцам, которые по ночам вывозили мешки с зерном на телегах или плотах. Середняки и бедняки, насколько могли, делали то же самое. Даже колхозники старались по мере сил отвертеться от хлебозаготовок. Когда им не удавалось спрятать или продать свое зерно, они пускали урожай на корм скоту, сжигали его или бросали в реки.[ См., например: Р.Дэвис, с.82–85, 88–89. Ю 2м.Левин, с.120.

]


* * *

Партия оказалась не в силах контролировать положение в деревне. Численность коммунистов в сельских районах за период 1917–1921 гг. составляла около одной шестой от общего состава партии, причем многие из них были рабочими. К тому же, как отмечает советский исследователь, «в 1922–1923 гг. почти никто из проживавших на селе коммунистов не возобновлял свое членство в партии»[ Нет сноски

]. Таким образом, в 1929 году основная масса сельских коммунистов состояла из вступивших в партию в период НЭПа, а потому была не особенно затронута воинствующими партийными доктринами предшествующей эпохи.
В партийной литературе отмечалось, что активисты из бедных крестьян, которые иногда вступали в партию, не оставались неизменно лояльными по отношению к режиму и с легкостью «переходили на враждебные классовые позиции».[ А.Ангаров. Классовая борьба в советской деревне. М., 1929, с.76.

] Кроме того, в деревнях (как с неудовольствием отметил в 1928 году Молотов) наемные работники и крестьяне-бедняки составляли всего пять процентов от общего числа коммунистов[ КПСС в резолюциях, т. 1, с.546.

]. В резолюции ноябрьского пленума ЦК 1928 года говорится, что на Украине сельский партсостав включает «значительное число зажиточных крестьян и близких к кулакам элементов, выродившихся и абсолютно враждебных рабочему классу»[ Там же.

]. Наконец, подавляющее большинство коммунистов в сельских районах состояло вовсе не из крестьян, а из административных работников местного масштаба.
Но каковы бы ни были по качеству сельские коммунисты, их было и количественно просто недостаточно. В сентябре 1924 года в деревнях имелось всего 13 558 партячеек, насчитывавших в общей сложности 152 993 члена партии, причем в ячейку обычно входило от четырех до шести коммунистов, да и те были разбросаны по трем-четырем деревням, отстоявшим друг от друга зачастую на пять-шесть миль (7,5–9 км)[ М.Левин, с.120.

]. Даже в октябре 1928 года в партию входило лишь 198 000 крестьян (из общего числа членов партии 1 360 000), то есть один крестьянин-коммунист приходился на 125 крестьянских хозяйств. В 70 000 деревень имелось всего 20 700 сельских партячеек. В 1929 году на селе было 333 300 членов партии (не обязательно крестьян), входивших в 23 300 ячеек (хотя, согласно комментариям видного коммунистического деятеля, часто и эти партячейки были фиктивными).[ «Большевик», №2, 1929, с.15.

] На Украине численность партсостава в деревнях была еще меньше: 25 000 членов партии, занятых в сельском хозяйстве, приходилось на 25 миллионов сельских жителей.[ КПСС в резолюциях, т. 2, с.661.

]
Даже в 1929 году на три сельских совета числилась одна партячейка. В составе сельсоветов процент крестьян-бедняков, составлявший при НЭПе всего около 16 процентов, за один только 1929 год вырос с 28,7 процента до 37,8 процента, но и это считалось недостаточным. Да и само это, исполненное по марксистским рецептам, вливание «беднейших крестьян» в советы оказалось малоэффективным. Когда наступление на крестьянство стало набирать силу, сельские и даже районные советы выступили против него, «сомкнувшись с кулаками и другими (по определению Москвы) переродившимися элементами».[ М.Левин, с.84.

]
Характерно высказывание некоего председателя райисполкома, заявившего, что давление на кулака «повернет его и все население против нас». Не только рядовые крестьяне, но и местные члены партии говорили уполномоченным: «У нас тут кулаков нет». Сами уполномоченные подчас становились «примиренцами»[ М.Файнсод, с.240.

].
Члены партии на местах и даже местные органы ГПУ и милиции испытывали постоянное давление сверху, их критиковали за недостаток «наступательного духа». Многие местные работники были смещены, в некоторых случаях – распушены целые райкомы и даже все партячейки района[ См.: Р.Дэвис, с.91.

], а партийные работники, пытавшиеся поддерживать относительный порядок и законность, были объявлены сообщниками правых[ Н.И.Немаков. Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения в 1929–1932 гг. М., 1966, с.191. (Далее «Н.Немаков…»)

].
Так, «Правда» писала, что коммунисты часто «…противятся быстрому развертыванию колхозов и совхозов», они «принципиально» поддерживают «свободное развитие крестьянской экономики», защищают мирное сосуществование с кулаком, вообще «не видят классов в деревне».[ «Правда» от 23 мая 1929.

]
В партии началась массовая чистка «оппортунистов», не выражавших энтузиазма по поводу новой политики.[ «Деревенский коммунист», №18, 1929, с.4.

] Даже «селькоров» стали официально критиковать за то, что они являлись «в значительной степени чужеродными элементами».[ «Правда» от 9 октября 1929.

]
Разумеется, эти факты еще не говорят о том, что у режима не было надежных агентов на селе. В деревне, насчитывавшей две с лишним тысячи жителей, нетрудно было найти соответствующую «бригаду» активистов. В одном отчете сообщается о такой бригаде из 14 человек: несколько наемных работников, несколько экс-партизан, несколько подающих надежды начинающих стукачей. Многие из них, как и десять лет назад, вербовались из полупреступного элемента.[ Ю.Семенко, с.46.

]
В романе Василия Белова «Кануны»[ В.Белов. Кануны. М., 1976, с.116, 295.

] рисуется грустная картина конца НЭПа на Вологодчине. Один из главных приверженцев режима в деревне пишет анонимные доносы и вообще ведет себя крайне подло и отталкивающе; мотивы его поступков – месть, комплекс собственной неполноценности, зависть, трусость. В изображении Белова, этот человек никогда не прощал других, видел в них только врагов не верил ни во что, кроме собственной силы и хитрости. Он был убежден что все люди подобны ему, что мир живет под знаком страха и силы и силой можно добиться всего.
В целом сельские коммунисты представляли собой шаткую опору режима, поэтому летом 1929 года 100 тысяч городских партийцев были направлены в деревню для оказания «помощи» в заготовках хлеба. Впоследствии к ним присоединилась другая, возможно, столь же значительная группа. Только на Северном Кавказе осело в селах около 15 тысяч горожан[ Р.Дэвис, с.90.

].


* * *

От фазы прямой партийной интервенции, замаскированной под действия масс, нетрудно было перейти к следующему этапу. В прессе началось нагнетание истерии против классовых врагов, проникнутой духом линча. Опыт 1928–1929 гг. показал, что подобные массовые кампании влекут за собой самосуды, то есть народное возмущение, а не «применение голых административных мер», даже если поначалу реальные настроения крестьянства и были далекими от энтузиазма.
Более того, атмосфера самосудов распространилась, пусть пока еще не буквально, и на кампанию против правых. В июне 1929 года Томский был отстранен от поста председателя ВЦСПС, а в июле Бухарина сняли с его поста в Коминтерне, хотя оба они некоторое время оставались членами Политбюро ЦК. Их сторонники также были сняты со всех ответственных постов. В течение всего последующего периода велась чистка правых уже среди рядовых членов партии. Несмотря на то, что Бухарину не удалось организовать настоящую оппозицию, как в свое время это сделали левые, в современных советских исследованиях сообщается, что Бухарина поддерживали целые партийные организации и что в результате из партии было исключено 100 000 человек, обвиненных в правом уклоне.[ Ф.М.Ваганов. Правый уклон в ВКП/б/и его разгром. М., 1970, с.238–241.

] (ср. – троцкистов ранее было исключено 1500 человек).
С другой стороны атмосфера кризиса импонировала бывшим левым, поэтому в тот момент группа крупных деятелей левой оппозиции – Преображенский, Радек и Смилга – порвали с Троцким и приняли новую линию Сталина.
Власти не забывали, хотя бы в теории, и положительных стимулов. Дефицит потребительских товаров для деревни был назван «одним из самых серьезных препятствий»[ «Правда» от 30июля 1929.

], однако в резолюции ЦК от 29 июля 1929 года было указано, что снабжение деревни товарами «следует поставить в зависимость от выполнения планов хлебозаготовок[ «Правда», август 1929.

]. Было предписано распределять товары на основе классового подхода, например, оказывая предпочтение крестьянам-беднякам.[ Р.Дэвис , с.75.

]
Фактически промышленные товары в деревню не поступали, но не было никакого основания полагать, что из-за этого будет отложено введение новой политики. 28 июня 1929 года вышло постановление, предусматривавшее меры наказания для крестьянина, не выполнившего норму хлебозаготовок, даже если не было доказано, что он «укрывает» зерно: такого крестьянина можно было оштрафовать и в случае неуплаты штрафа лишить имущества. Другой декрет, датированный тем же днем, предусматривал меры наказания за «невыполнение основных государственных установлений»: сперва штрафы, а при повторном нарушении – годичное тюремное заключение, если же нарушение носило групповой характер, срок заключения мог достигать двух лет и сопровождаться полной или частичной экспроприацией и высылкой.[ Там же, с.76.

] Многие кулаки, чтобы избежать подобных мер, распродали имущество и перебрались в города.[ Там же, с.85.

]

Тем временем вводились всевозможные новшества, чтобы восполнить дефицит хлеба, принимавший грандиозные размеры. Крестьянам было предписано вносить «добровольные» пожертвования хлеба в пользу государства; например, в октябре 1929 года в украинские села было спущено распоряжение поставить в течение нескольких дней 20 фунтов пшеницы от каждой семьи сверх плана хлебозаготовок[ О.Калиник, с.25.

].
Факты, относящиеся к этому периоду, не всегда ясны ввиду уклончивого стиля выступлений Сталина. Борясь против правых, Сталин под них подкапывался, не нанося открытого удара. Ему удалось представить дело так, будто искусственное возбуждение, раздуваемое его клевретами, как раз и представляло собой подлинную классовую борьбу в деревне. А в конце он мог всегда списать вину за «перегибы», являвшиеся неизбежным следствием его политики, на каких-либо уклонистов.
Находились партийцы, которые прекрасно понимали, что борьба ведется не только против кулака, но и против середняка, но, считая эту линию правильной, «ленинской» политикой, хотели, чтобы она была провозглашена открыто.[ Н.Немаков, с.198.

] Однако в сфере теории этот откровенный анализ трактовался только как левый уклон.
В каждый конкретный момент политику партии полагалось обрядить в соответствующее одеяние из марксистских терминов. Поэтому сначала необходимо было внедрить в теорию почти что насквозь искусственное понятие «классовой борьбы в деревне»; потом, в результате беспрестанного употребления, это понятие доводилось до уровня набившего оскомину трюизма, хотя даже партийные лидеры знали, что оно фальшивое. Потом, в конце 1929 года, в моду вошел воображаемый добровольный переход середняка на позиции коллективизации. Ни один партийный оратор не мог обойтись без этого перла партийного благочестия – о том, чтобы оспорить доктрину, уже и речи быть не могло.
В атмосфере концептуальной путаницы и фантазирования, когда политика менялась, а одевающие ее словеса оставались те же самые, рядовому члену партии было трудно приспособиться к темпу перемен. Да на этой стадии и нельзя было с уверенностью сказать, когда именно Сталин решился на сплошную коллективизацию.
Описывая развитие воззрений Сталина на сельское хозяйство исследователь отметил, что в начале 1929 года Сталин вновь убедился в «краткосрочной эффективности» методов принуждения, а затем «пытался разрешить долгосрочные, глобальные проблемы с помощью краткосрочных мер, то есть мер военной экономики, включая коллективизацию».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64