Французский министр в Гамбурге, Шамбо, беспокойный человек, навлекший много бедствий на Мекленбург своими пагубными советами, узнает случайно об этом и находит, что это удобный случай для проявления его национальной ревности и авторитета. Он в своем мемуаре изображает самыми черными красками преступление купца, его союз с врагами Франции и требует обратно его заказ под всевозможными угрозами. Но совершить такое насилие над гражданином этого вольного города было не так легко, тем более что купец этот принадлежал к числу весьма уважаемых и имел связи с большими торговыми домами внутри и вне своего отечества. Во всех почти других странах он сделался бы политической жертвой, но в Гамбурге этого не могло быть, благодаря конституции города. Ошеломленный французскими угрозами магистрат приступил, однако, к рассмотрению дела. Склады купца и его торговые книги были подвержены тщательной проверке, но в них не нашли никакого следа подозрительных соглашений и сделанных доставок. Однако Шамбо не удовлетворился этим. Он грозил городу потерей его торговых преимуществ во Франции, арестом всех гамбургских кораблей в королевстве, даже уничтожением их торговли при помощи французских каперов. Тогда Вупперман превратился в пленного в своем доме, пока сам версальский двор не убедился в его невиновности. Но вскоре после этого явились новые жалобы против Гамбурга, потому что французы не хотели позволить пруссакам и их союзникам делать тут наборы рекрутов. 24 мая 1760 года Людовик XV уничтожил данные им этому городу торговые преимущества.
В Силезии, между генералами Лаудоном и Гольцом, было заключено перемирие до 21 мая 1761 года, под тем условием, что оно прекратится не раньше, как за 4 дня до объявленного истечения срока. Прусский генерал, принц Бернбургский, хотел постоять за свои права, ссылаясь на то, что страна принадлежит его королю и он имеет право делать здесь набор рекрутов. Ответ Лаудона был краток: он атаковал совершенно не готовый к сопротивлению гарнизон Франкенбурга и взял тут в плен батальон пехоты и эскадрон rycap; это была для пруссаков потеря настоящих солдат, которых никак не могли заменить несколько сотен рекрутированных невежественных крестьян. Таким образом перемирие внезапно кончилось и опять возобновились кровавые и ничего не решающие схватки.
Король Фридрих после победы при Торгау поселился на зиму в Лейпциге, куда после битвы привезли множество раненых. Город этот жестоко поплатился за свой патриотизм. Жители его громко изъявляли желание дать убежище имперским войскам, в качестве союзников их курфюрста; за это хотели их наказать. Пруссаки предъявили к ним новые усиленные требования. Они должны были внести огромные суммы денег и поставить необъятное количество всяких продуктов. Магистрат заявил, что город не в состоянии дать требуемое, и ссылался на письменные обещания короля, определявшие размер их, который теперь был превышен.
Размер этот состоял в денежной контрибуции 500 000 рейхсталеров, которая уже была внесена. Но представления были бесполезны; а так как сопротивление продолжалось, то была употреблена сила. Уже часто пугали жителей серными венками, вешая их на домах. Теперь им предоставили выбор: либо дать деньги, либо город будет сожжен. Но так как они имели много причин сомневаться в жестокости короля, а в угрозе усматривали жадность к деньгам второстепенных начальников, то они и не подумали повиноваться. Смехом, а не страхом были встречены угрозы, и серные венки были вновь сняты.
Тогда были сделаны иные попытки. Знатнейшие члены магистрата и самые богатые купцы были брошены в тюрьму, где с ними обращались как со злодеями. Их заперли по чуланам, где они должны были лежать на соломе, без всяких самых примитивных удобств. Им не давали ни кроватей, ни стульев, ни теплых кушаний. Вначале обрекли на эту участь 120 человек, которой они, впрочем, подвергались всего 10 дней, после чего их освободили, оставив лишь 17 самых знатных, которые должны были выдержать четырехмесячное тюремное заключение. Привыкшие к самой роскошной жизни, они должны были довольствоваться самой грубой пищей, изнеженные всеми изысканными удобствами этого века тела их вынуждены были отдыхать на твердой земле, а сосуд с супом, тайно принесенный под складками шелкового платья их прекрасными дочерьми, навещающими их, считался уже большим приобретением. Они по необходимости жили в страшной грязи и ходили с большими бородами, словно евреи. «Что ж, собаки! Будете платить?» – было обыкновенным утренним приветствием сборщика контрибуций, который таким жестоким обращением выгодно устраивал свои личные дела. Если бы узники были посажены отдельно, цель была бы, может быть, скоро достигнута, но, будучи вместе, каждый из них ободрял друг друга и побуждал к терпению. Между ними возникло соединявшее их одушевление, благодаря которому они стойко выносили всякие оскорбления и жестокости. Только после угрозы, что все эти главы столь богатого города, отцы семейств, проливавших о них слезы день и ночь, будут отведены рекрутами в Магдебург, пешком и с ранцами за спиной, заключенные оробели. Город согласился дать все, что только было возможно Автор провел эту зиму, раненый, в Лейпциге, и только по выздоровлении в марте 1761 года он отправился в свой полк, квартировавший тогда в Альтенбурге. [Прим. автора]
*].
Требования, предъявляемые теперь к городу, составляли сумму в 1 100 000 рейхсталеров; но и при самом искреннем желании нельзя было выплатить ее за недостатком наличных денег. Часто упоминаемый купец Гоцковский находился тогда в Лейпциге и видел горе жителей. Магистрат, зная, какое уважение Фридрих питал к этому человеку, умолял через высланную к нему депутацию о его посредничестве, на что тот охотно согласился. И вот опять спаситель Берлина оказался если и не спасителем – то все же благодетельным помощником Лейпцига в минуту бедствия. Фридрих удовольствовался 800 000 рейхсталеров, и Гоцковский поручился на эту сумму. Король потребовал, чтобы он вознаградил себя за службу, оказанную чужому городу. Но купец счел это за низость и поручился безо всякого обеспечения, за что получил указом совета от 26 января 1761 года самую трогательную благодарность и уверения всех граждан в готовности оказать ему всевозможные услуги.
Совершенные тут жестокости, которые, впрочем, не все происходили вследствие приказов короля, стоили многим жизни. Горе свело в могилу мужей, жен и детей. Многие жители ушли из Лейпцига; торговля почти прекратилась, а знаменитые ярмарки превратились в обыкновенные рынки.
Необходимость, вынудившая Фридриха вести против величайших государей Европы продолжительную и дорогую войну, несмотря на его отчасти занятые врагами, отчасти опустошенные области, побудила его ко всевозможным вспомогательным средствам, отличавшимся своей необыкновенностью. Самое важное из них было уменьшение стоимости прусской и саксонской монетной меры. Это средство было распространено неслыханным образом. Монеты были арендуемы берлинским евреем Эфраимом Еще до начала войны Фридрих II заключил контракт с тремя еврейскими монетчиками – Гумперцем, Моисеем-Исааком и Итцигом – о выпуске мелкой разменной монеты. Вейтель Эфраим присоединился к контракту позже, но к концу войны получил монополию на чеканку прусской и саксонской монеты.
, который ежегодно отчеканивал бесчисленное множество золотой и серебряной монеты разных сортов и различного достоинства под всевозможными штемпелями По приказу Фридриха II на монеты накладывались фальшивые польско-саксонские и ангальт-бернбургские штемпеля.
. Эта аренда была повышаема из года в год и достигла наконец семи миллионов рейхсталеров. Начало было сделано саксонскими золотыми и серебряными монетами, на которых обозначен был 1753 год. Затем использовали прусские, мекленбургские и наконец бернбургские штемпеля, для чего было куплено разрешение бернбургского князя. С каждым годом монеты становились все хуже, так что в конце концов стоимость августдора, состоявшего по большей части из меди с небольшой примесью золота, не превышала стоимости полутора рейхсталеров хорошего серебра За время войны произошло ухудшение качества золотой и серебряной монеты примерно на 22%.
. Старые августдоры и фридрихсдоры стоили, вместо обыкновенных пяти талеров, двадцать рейхсталеров ходячей серебряной монетой, которую в насмешку звали эфраимитами или жестянками. Ею платили прусским войскам, всем поставщикам армий, гражданским чиновникам и при всех торговых операциях. Этот легкий способ размножать деньги вскоре нашел последователей. Много мелких немецких князей, никогда не пользовавшихся монетным правом, воспользовались этим случаем и стали чеканить плохие монеты, которыми платили своим придворным и которые меняли на старое серебро. Значительные государи, участвовавшие в войне, как-то ландграф Гессен-Кассельский, герцог Брауншвейгский и другие, принуждены были делать то же самое; один Ганновер сохранил неизменной свою собственную высокую монетную меру Известны облегченные и низкопробные монеты Бранденбург-Байрейта, Бранденбург-Ансбаха, Брауншвейг-Вольфенбюттеля, Дортмунда, Монфорта, Пфальц-Цвейбрюккена, Саксен-Гота-Альтенбурга, Саксен-Хильдбурхгаузена, Трира, Вюртемберга.
. И другие нации присоединились к этой спекуляции. Шведы, у которых между всеми воюющими нациями меньше всех было денег, первые воспользовались этим средством; они вошли в сношения с несколькими гамбургскими купцами и основали в Штральзунде большой монетный двор. В английском мануфактурном городе Бирмингеме изготовлялись тайно многие сотни центнеров таких монет, которые распространялись по миру на голландских кораблях В Бирмингеме чеканились фальшивые медные монеты достоинством от 1/48 до 1/3 талера. Также французы в 1758 г. в Брауншвейг-Люнебурге чеканили медную монету в 1 денье для выплаты жалованья своим войскам.
.
Все старались чеканить огромное количество монет, которые народ называл поддельными; но они необыкновенно оживили торговлю и промышленность. Поэтому постоянное уменьшение их номинальной стоимости не было так заметно, и разошлись они уже в количестве нескольких миллионов, когда догадались о подмене Грандиозная денежная эмиссия, сопровождавшаяся скрытой девальвацией, лишь в первое время после ее начала привела к промышленному росту; к концу войны, наоборот, она вызвала стагнацию (застой) производства, сопровождавшуюся безумными финансовыми спекуляциями.
. Один Гамбург не попался на обман; здесь, согласно мудрому распоряжению, все счета велись банковыми деньгами, т. е. настоящим серебром, постоянно получались целые грузы переводных денег за товары, потому здесь подвергали тщательному химическому анализу новые сорта монет, чтобы точно определить их стоимость. Этот анализ, тотчас же объявляемый всем, весьма походил на нильский землемер в Египте Архенгольц имеет в виду знаменитый измеритель уровня воды в Ниле.
. Это был указатель, объявляющий всем нациям стоимость этих зачумленных монет.
Вся северная Германия была наводнена ими; величайшие торговые города владели миллионами этих чудесных денег, которые, нисколько не изменяя своей величины, формы и чеканки, становились все хуже по стоимости и обманывали кажущимся богатством владетеля больших сумм. Даже голландцы были снабжены ими в избытке и воображали, что после окончания войны им удастся очень дешево покупать прусское дерево и зерно. Все сырые и обработанные продукты и вообще все предметы в торговле повысились по цене в Париже соразмерно этой плохой монете. Одни лишь продукты первой необходимости не очень вздорожали, так как иначе простой солдат не в состоянии был бы прокормить себя.
В память этого прусского монетного духа, являвшегося в стольких местах и менявшего свою внешность подобно призраку, голландцы отчеканили особую сатирическую медаль, изображавшую Фридриха, занятого беседой с Эфраимом, которого король треплет по щеке. Надпись на ней гласила: «Это мой милый сын, которого я облюбовал себе».
Ужасные последствия этой финансовой операции обнаружились сейчас же после мира, когда многие тысячи состоятельных людей, не пострадавших от войны, потеряли все свое имущество, известные и уважаемые на всех биржах купцы обанкротились и бесчисленное множество семей превратились в нищих. Эти политические ужасы были страшнее самой войны Например, в качестве судебных залогов велено было принимать только хорошие деньги, а по окончании процесса залог выдавался плохой монетой.
.
Императрица Мария-Терезия пользовалась иными средствами, чтобы уменьшить на время войны огромную потребность в деньгах. Подданные ее должны были уплачивать десять процентов от суммы своего состояния; с разрешения папы она брала во время войны одну десятую доходов всех духовных учреждений. Но и эти значительные источники помощи не были достаточны, и стали помышлять о новых. Все штаб-офицеры, от майора до фельдмаршала, получали во время последних лет войны жалованье не деньгами, а бумагами, которые не походили на ассигнации и не были предназначены для оборота; это были, собственно говоря, государственные облигации. Те, которые не могли или не хотели дождаться назначенной платы после окончания войны, продавали эти облигации со значительной потерей в банк, специально учрежденный с этой целью императором Францем, который исполнял там должность придворного банкира. Таким образом монарх пользовался своими собственными сокровищами, совершенно независимо от доходов своей супруги. Большая часть доставок армиям была также уплачена такими бумагами.
К этим вспомогательным источникам присоединились многие патриотические пожертвования. Князь Венцель Лихтенштейн, самый богатый из австрийских подданных, подал благородный пример. Состоя шефом австрийского артиллерийского корпуса, он не только великолепно снабдил его всем необходимым за собственный счет, но и содержал часть его из собственных доходов, за что императрица велела соорудить ему во время войны металлическую статую в венском Арсенале. И другие богатые люди обнаружили различным образом свой патриотизм, хотя далеко не соразмерно своим богатствам; а дамы венского двора, чтобы не отставать от прочих в усердии, пожертвовали – своими драгоценностями? Нет! Они щипали корпию. Понятие о благотворительности соединялось с этой патриотической мыслью. А тут еще и Мария-Терезия подала великий пример человеколюбия и тоже стала щипать корпию своими царскими руками для раненых рядовых солдат. Это занятие сделалось общим тоном, наконец оно стало эпидемией, распространившейся по всему городу. Жены ремесленников опустошали свои шкафы с бельем, чтобы, жертвуя рубахами, тоже принять деятельное участие в войне. Благодаря этому торговля полотном в Австрии стала процветать, а корпия возами посылалась в полевые госпитали, так что наконец стали просить, чтобы эта благотворительность прекратилась.
Надежда в конце концов все-таки овладеть Силезией не ослабела еще в императорской столице после пятилетней бесплодной войны. Взятие Глаца еще более подкрепило ее, причем могущественные союзники обнаруживали все то же усердие. Победу при Торгау они считали скорее поражением короля прусского – по причине ее кровопролития – и придерживались энергичнее, чем когда-либо, принципа не принимать выкупа за его пленных. Но недостатка в солдатах у него не было. Ввиду того, что землепашество совершенно пало в его государстве, благодаря постоянным опустошениям, тысячи молодых парней променяли соху на ружье. Высокий рост теперь уже не так ценился: нужны были вообще люди, которых быстро преобразовывали в солдат. Набрав таких рекрутов, множество высланных туда офицеров и унтер-офицеров день и ночь учили их в тех же местах, где их рекрутировали. Им едва давали перевести дух. Ни холод, ни снег, ни воскресный, ни праздничный день не прекращали монтировки, дрессировки и упражнений, происходивших на рыночных площадях, полях, конюшнях и сараях, так что они приходили в свои полки уже готовыми солдатами и могли исполнять военную службу.
Число старых солдат было весьма невелико в воюющих армиях после стольких сражений. Но у пруссаков военный дух, впитанный с молоком матери, заменял военную опытность. Так как многие офицеры пали и король заменял их по возможности дворянами, то из Берлинского кадетского корпуса постоянно были вызываемы юноши, которым еще далеко было до возмужалости и которых посылали в армию Автору еще не было 14 лет, когда он в декабре 1758 года был выслан в Бреславль в главную квартиру короля вместе с 39 товарищами-кадетами, и Фридрих сам распределил их по полкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
В Силезии, между генералами Лаудоном и Гольцом, было заключено перемирие до 21 мая 1761 года, под тем условием, что оно прекратится не раньше, как за 4 дня до объявленного истечения срока. Прусский генерал, принц Бернбургский, хотел постоять за свои права, ссылаясь на то, что страна принадлежит его королю и он имеет право делать здесь набор рекрутов. Ответ Лаудона был краток: он атаковал совершенно не готовый к сопротивлению гарнизон Франкенбурга и взял тут в плен батальон пехоты и эскадрон rycap; это была для пруссаков потеря настоящих солдат, которых никак не могли заменить несколько сотен рекрутированных невежественных крестьян. Таким образом перемирие внезапно кончилось и опять возобновились кровавые и ничего не решающие схватки.
Король Фридрих после победы при Торгау поселился на зиму в Лейпциге, куда после битвы привезли множество раненых. Город этот жестоко поплатился за свой патриотизм. Жители его громко изъявляли желание дать убежище имперским войскам, в качестве союзников их курфюрста; за это хотели их наказать. Пруссаки предъявили к ним новые усиленные требования. Они должны были внести огромные суммы денег и поставить необъятное количество всяких продуктов. Магистрат заявил, что город не в состоянии дать требуемое, и ссылался на письменные обещания короля, определявшие размер их, который теперь был превышен.
Размер этот состоял в денежной контрибуции 500 000 рейхсталеров, которая уже была внесена. Но представления были бесполезны; а так как сопротивление продолжалось, то была употреблена сила. Уже часто пугали жителей серными венками, вешая их на домах. Теперь им предоставили выбор: либо дать деньги, либо город будет сожжен. Но так как они имели много причин сомневаться в жестокости короля, а в угрозе усматривали жадность к деньгам второстепенных начальников, то они и не подумали повиноваться. Смехом, а не страхом были встречены угрозы, и серные венки были вновь сняты.
Тогда были сделаны иные попытки. Знатнейшие члены магистрата и самые богатые купцы были брошены в тюрьму, где с ними обращались как со злодеями. Их заперли по чуланам, где они должны были лежать на соломе, без всяких самых примитивных удобств. Им не давали ни кроватей, ни стульев, ни теплых кушаний. Вначале обрекли на эту участь 120 человек, которой они, впрочем, подвергались всего 10 дней, после чего их освободили, оставив лишь 17 самых знатных, которые должны были выдержать четырехмесячное тюремное заключение. Привыкшие к самой роскошной жизни, они должны были довольствоваться самой грубой пищей, изнеженные всеми изысканными удобствами этого века тела их вынуждены были отдыхать на твердой земле, а сосуд с супом, тайно принесенный под складками шелкового платья их прекрасными дочерьми, навещающими их, считался уже большим приобретением. Они по необходимости жили в страшной грязи и ходили с большими бородами, словно евреи. «Что ж, собаки! Будете платить?» – было обыкновенным утренним приветствием сборщика контрибуций, который таким жестоким обращением выгодно устраивал свои личные дела. Если бы узники были посажены отдельно, цель была бы, может быть, скоро достигнута, но, будучи вместе, каждый из них ободрял друг друга и побуждал к терпению. Между ними возникло соединявшее их одушевление, благодаря которому они стойко выносили всякие оскорбления и жестокости. Только после угрозы, что все эти главы столь богатого города, отцы семейств, проливавших о них слезы день и ночь, будут отведены рекрутами в Магдебург, пешком и с ранцами за спиной, заключенные оробели. Город согласился дать все, что только было возможно Автор провел эту зиму, раненый, в Лейпциге, и только по выздоровлении в марте 1761 года он отправился в свой полк, квартировавший тогда в Альтенбурге. [Прим. автора]
*].
Требования, предъявляемые теперь к городу, составляли сумму в 1 100 000 рейхсталеров; но и при самом искреннем желании нельзя было выплатить ее за недостатком наличных денег. Часто упоминаемый купец Гоцковский находился тогда в Лейпциге и видел горе жителей. Магистрат, зная, какое уважение Фридрих питал к этому человеку, умолял через высланную к нему депутацию о его посредничестве, на что тот охотно согласился. И вот опять спаситель Берлина оказался если и не спасителем – то все же благодетельным помощником Лейпцига в минуту бедствия. Фридрих удовольствовался 800 000 рейхсталеров, и Гоцковский поручился на эту сумму. Король потребовал, чтобы он вознаградил себя за службу, оказанную чужому городу. Но купец счел это за низость и поручился безо всякого обеспечения, за что получил указом совета от 26 января 1761 года самую трогательную благодарность и уверения всех граждан в готовности оказать ему всевозможные услуги.
Совершенные тут жестокости, которые, впрочем, не все происходили вследствие приказов короля, стоили многим жизни. Горе свело в могилу мужей, жен и детей. Многие жители ушли из Лейпцига; торговля почти прекратилась, а знаменитые ярмарки превратились в обыкновенные рынки.
Необходимость, вынудившая Фридриха вести против величайших государей Европы продолжительную и дорогую войну, несмотря на его отчасти занятые врагами, отчасти опустошенные области, побудила его ко всевозможным вспомогательным средствам, отличавшимся своей необыкновенностью. Самое важное из них было уменьшение стоимости прусской и саксонской монетной меры. Это средство было распространено неслыханным образом. Монеты были арендуемы берлинским евреем Эфраимом Еще до начала войны Фридрих II заключил контракт с тремя еврейскими монетчиками – Гумперцем, Моисеем-Исааком и Итцигом – о выпуске мелкой разменной монеты. Вейтель Эфраим присоединился к контракту позже, но к концу войны получил монополию на чеканку прусской и саксонской монеты.
, который ежегодно отчеканивал бесчисленное множество золотой и серебряной монеты разных сортов и различного достоинства под всевозможными штемпелями По приказу Фридриха II на монеты накладывались фальшивые польско-саксонские и ангальт-бернбургские штемпеля.
. Эта аренда была повышаема из года в год и достигла наконец семи миллионов рейхсталеров. Начало было сделано саксонскими золотыми и серебряными монетами, на которых обозначен был 1753 год. Затем использовали прусские, мекленбургские и наконец бернбургские штемпеля, для чего было куплено разрешение бернбургского князя. С каждым годом монеты становились все хуже, так что в конце концов стоимость августдора, состоявшего по большей части из меди с небольшой примесью золота, не превышала стоимости полутора рейхсталеров хорошего серебра За время войны произошло ухудшение качества золотой и серебряной монеты примерно на 22%.
. Старые августдоры и фридрихсдоры стоили, вместо обыкновенных пяти талеров, двадцать рейхсталеров ходячей серебряной монетой, которую в насмешку звали эфраимитами или жестянками. Ею платили прусским войскам, всем поставщикам армий, гражданским чиновникам и при всех торговых операциях. Этот легкий способ размножать деньги вскоре нашел последователей. Много мелких немецких князей, никогда не пользовавшихся монетным правом, воспользовались этим случаем и стали чеканить плохие монеты, которыми платили своим придворным и которые меняли на старое серебро. Значительные государи, участвовавшие в войне, как-то ландграф Гессен-Кассельский, герцог Брауншвейгский и другие, принуждены были делать то же самое; один Ганновер сохранил неизменной свою собственную высокую монетную меру Известны облегченные и низкопробные монеты Бранденбург-Байрейта, Бранденбург-Ансбаха, Брауншвейг-Вольфенбюттеля, Дортмунда, Монфорта, Пфальц-Цвейбрюккена, Саксен-Гота-Альтенбурга, Саксен-Хильдбурхгаузена, Трира, Вюртемберга.
. И другие нации присоединились к этой спекуляции. Шведы, у которых между всеми воюющими нациями меньше всех было денег, первые воспользовались этим средством; они вошли в сношения с несколькими гамбургскими купцами и основали в Штральзунде большой монетный двор. В английском мануфактурном городе Бирмингеме изготовлялись тайно многие сотни центнеров таких монет, которые распространялись по миру на голландских кораблях В Бирмингеме чеканились фальшивые медные монеты достоинством от 1/48 до 1/3 талера. Также французы в 1758 г. в Брауншвейг-Люнебурге чеканили медную монету в 1 денье для выплаты жалованья своим войскам.
.
Все старались чеканить огромное количество монет, которые народ называл поддельными; но они необыкновенно оживили торговлю и промышленность. Поэтому постоянное уменьшение их номинальной стоимости не было так заметно, и разошлись они уже в количестве нескольких миллионов, когда догадались о подмене Грандиозная денежная эмиссия, сопровождавшаяся скрытой девальвацией, лишь в первое время после ее начала привела к промышленному росту; к концу войны, наоборот, она вызвала стагнацию (застой) производства, сопровождавшуюся безумными финансовыми спекуляциями.
. Один Гамбург не попался на обман; здесь, согласно мудрому распоряжению, все счета велись банковыми деньгами, т. е. настоящим серебром, постоянно получались целые грузы переводных денег за товары, потому здесь подвергали тщательному химическому анализу новые сорта монет, чтобы точно определить их стоимость. Этот анализ, тотчас же объявляемый всем, весьма походил на нильский землемер в Египте Архенгольц имеет в виду знаменитый измеритель уровня воды в Ниле.
. Это был указатель, объявляющий всем нациям стоимость этих зачумленных монет.
Вся северная Германия была наводнена ими; величайшие торговые города владели миллионами этих чудесных денег, которые, нисколько не изменяя своей величины, формы и чеканки, становились все хуже по стоимости и обманывали кажущимся богатством владетеля больших сумм. Даже голландцы были снабжены ими в избытке и воображали, что после окончания войны им удастся очень дешево покупать прусское дерево и зерно. Все сырые и обработанные продукты и вообще все предметы в торговле повысились по цене в Париже соразмерно этой плохой монете. Одни лишь продукты первой необходимости не очень вздорожали, так как иначе простой солдат не в состоянии был бы прокормить себя.
В память этого прусского монетного духа, являвшегося в стольких местах и менявшего свою внешность подобно призраку, голландцы отчеканили особую сатирическую медаль, изображавшую Фридриха, занятого беседой с Эфраимом, которого король треплет по щеке. Надпись на ней гласила: «Это мой милый сын, которого я облюбовал себе».
Ужасные последствия этой финансовой операции обнаружились сейчас же после мира, когда многие тысячи состоятельных людей, не пострадавших от войны, потеряли все свое имущество, известные и уважаемые на всех биржах купцы обанкротились и бесчисленное множество семей превратились в нищих. Эти политические ужасы были страшнее самой войны Например, в качестве судебных залогов велено было принимать только хорошие деньги, а по окончании процесса залог выдавался плохой монетой.
.
Императрица Мария-Терезия пользовалась иными средствами, чтобы уменьшить на время войны огромную потребность в деньгах. Подданные ее должны были уплачивать десять процентов от суммы своего состояния; с разрешения папы она брала во время войны одну десятую доходов всех духовных учреждений. Но и эти значительные источники помощи не были достаточны, и стали помышлять о новых. Все штаб-офицеры, от майора до фельдмаршала, получали во время последних лет войны жалованье не деньгами, а бумагами, которые не походили на ассигнации и не были предназначены для оборота; это были, собственно говоря, государственные облигации. Те, которые не могли или не хотели дождаться назначенной платы после окончания войны, продавали эти облигации со значительной потерей в банк, специально учрежденный с этой целью императором Францем, который исполнял там должность придворного банкира. Таким образом монарх пользовался своими собственными сокровищами, совершенно независимо от доходов своей супруги. Большая часть доставок армиям была также уплачена такими бумагами.
К этим вспомогательным источникам присоединились многие патриотические пожертвования. Князь Венцель Лихтенштейн, самый богатый из австрийских подданных, подал благородный пример. Состоя шефом австрийского артиллерийского корпуса, он не только великолепно снабдил его всем необходимым за собственный счет, но и содержал часть его из собственных доходов, за что императрица велела соорудить ему во время войны металлическую статую в венском Арсенале. И другие богатые люди обнаружили различным образом свой патриотизм, хотя далеко не соразмерно своим богатствам; а дамы венского двора, чтобы не отставать от прочих в усердии, пожертвовали – своими драгоценностями? Нет! Они щипали корпию. Понятие о благотворительности соединялось с этой патриотической мыслью. А тут еще и Мария-Терезия подала великий пример человеколюбия и тоже стала щипать корпию своими царскими руками для раненых рядовых солдат. Это занятие сделалось общим тоном, наконец оно стало эпидемией, распространившейся по всему городу. Жены ремесленников опустошали свои шкафы с бельем, чтобы, жертвуя рубахами, тоже принять деятельное участие в войне. Благодаря этому торговля полотном в Австрии стала процветать, а корпия возами посылалась в полевые госпитали, так что наконец стали просить, чтобы эта благотворительность прекратилась.
Надежда в конце концов все-таки овладеть Силезией не ослабела еще в императорской столице после пятилетней бесплодной войны. Взятие Глаца еще более подкрепило ее, причем могущественные союзники обнаруживали все то же усердие. Победу при Торгау они считали скорее поражением короля прусского – по причине ее кровопролития – и придерживались энергичнее, чем когда-либо, принципа не принимать выкупа за его пленных. Но недостатка в солдатах у него не было. Ввиду того, что землепашество совершенно пало в его государстве, благодаря постоянным опустошениям, тысячи молодых парней променяли соху на ружье. Высокий рост теперь уже не так ценился: нужны были вообще люди, которых быстро преобразовывали в солдат. Набрав таких рекрутов, множество высланных туда офицеров и унтер-офицеров день и ночь учили их в тех же местах, где их рекрутировали. Им едва давали перевести дух. Ни холод, ни снег, ни воскресный, ни праздничный день не прекращали монтировки, дрессировки и упражнений, происходивших на рыночных площадях, полях, конюшнях и сараях, так что они приходили в свои полки уже готовыми солдатами и могли исполнять военную службу.
Число старых солдат было весьма невелико в воюющих армиях после стольких сражений. Но у пруссаков военный дух, впитанный с молоком матери, заменял военную опытность. Так как многие офицеры пали и король заменял их по возможности дворянами, то из Берлинского кадетского корпуса постоянно были вызываемы юноши, которым еще далеко было до возмужалости и которых посылали в армию Автору еще не было 14 лет, когда он в декабре 1758 года был выслан в Бреславль в главную квартиру короля вместе с 39 товарищами-кадетами, и Фридрих сам распределил их по полкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62