не было ли это кошмаром?!
Лукас Мендес, конечно, понял, что происходило в душе юноши; не произнося ни слова, он надавил пружину; открылась секретная дверь и перед их глазами показалась столовая в беспорядке, оставленном после ужина.
Дон Торрибио сейчас же встал, заглянул через порог, и, проговорив несколько слов, которые мы привели выше, отскочил назад с неизъяснимым отвращением; секретный вход тотчас закрылся за ним.
— Теперь, Лукас Мендес, — сказал он глухим голосом, — проведите меня в такую комнату, где мы могли бы свободно переговорить, чтобы нас не услышали!
— Пойдемте, ваша милость! — ответил старик, поклонившись.
Несколько минут спустя они вышли в довольно большую комнату, со скромной обстановкой; на столе был приготовлен холодный ужин.
— Здесь вам нечего бояться, ваша милость! — сказал Лукас Мендес.
— Где мы?
— За спальней старого графа, в которой теперь поместился дон Мануэль де Линарес.
— Не здесь ли останавливался дон Порфирио во время своего пребывания на асиенде?
— Здесь, ваша милость!
— В таком случае, тут должен быть скрытый вход.
— Этих ходов имеется не по одному, а по два в каждой комнате асиенды.
— О-о! Какое излишество предосторожностей!
— В ту эпоху, когда дом строился, эти предосторожности были необходимы.
— Мне по этому поводу рассказывали очень любопытную легенду, но я не прочь был бы узнать истину!
— Но вам не мешало бы закусить, ваша милость. А пока вы будете ужинать, я в нескольких словах постараюсь объяснить вам кое-что.
— Согласен, хотя не чувствую особенного аппетита. Разговор этот, на котором я присутствовал, совсем расстроил меня; до сих пор я и не воображал, что возможно существование подобных мерзавцев!
— Человек — самое подлое и в то же время жестокое создание, ваша милость. Он злоупотребляет способностями, полученными им от Бога, чтобы тиранить все окружающее, в угоду своим порокам и страстям.
— Это сущая правда! Садись там, против меня, Пепе, ты, наверное, проголодался.
— Не особенно, друг мой; но, раз вы мне разрешаете…
— Конечно, садись же; мы тут свои люди!
Все сели и принялись за еду. Лукас Мендес прислуживал.
— Дорогой мой Лукас Мендес, — начал дон Торрибио, напуская на себя веселость, — вы для меня ходячая загадка, которую я не могу никак разгадать.
— Меня, ваша милость? — проговорил старик со странной улыбкой.
— Да как же! Как выражаются мои друзья, французы, вы сотканы из одних тайн. К счастью, я не слишком любопытен, а то бы просто иссох из-за вас. Все в вас необыкновенно и странно в высшей степени. Честное слово, я вас не понимаю: вы мне говорите о мести; отлично, я с вами действую заодно. Год спустя случай сталкивает нас здесь. Оказывается, совсем неожиданно, что мы оба охотимся за той же дичью. Вы оставляете меня, чтобы служить или, вернее, мстить человеку, которого я сам преследую. Сегодня вечером я нахожу вас полновластным хозяином тайны, которая никому не доступна; и к довершению всего, невзирая на ваше пламенное желание мести, на ваши сведения, от которых зависит мой успех, вы ничего не объясняя мне, спокойно предоставляете мне самому выпутываться из этого дела.
— Разве вам не лучше обойтись без меня, ваша милость?
— До известной степени, пожалуй; но мы из за этого потеряли драгоценное время!
— Может быть, ваша милость; но есть еще один владетель этой тайны; и он заинтересован не менее моего в этой истории; скажу вам более, он ваш друг, ваш союзник, однако и он вынужден хранить молчание.
— О ком вы говорите?
— Разве вы не знаете дона Порфирио Сандоса?
— А-а! — засмеялся он. — Но уж это кажется колдовством. Берегитесь, Лукас Мендес, я скоро начну думать, что вы дьявол, и буду заклинать вас, мой друг!
— Ваша милость ошиблись бы: я простой смертный и самый преданный ваш слуга.
— Это возможно. Но, однако, странный же вы слуга, я таких еще не встречал. Тем не менее, серьезно, неужели вам не надоело хранить все эти тайны и вы не находите, что теперь настало наконец время все разъяснить?
— Увы, ваша милость, для меня слишком тяжелы все эти тайны. Клянусь вам, что они даже свыше моих сил! Но, к несчастью, разъяснение их зависит не от меня; это случится мало-помалу, само собой, в силу обстоятельств; да вот уже сейчас — разве вы не узнали больше, чем вам было известно месяц тому назад?
— Caray! Еще бы: месяц тому назад я ровно ничего не знал! Но откуда вы сами знаете, что дон Порфирио Сандос отказался открыть мне секрет этой асиенды?
— Я давно знаком с доном Порфирио!
— Вы? Но ведь вы сами же говорили мне, что вот уже двадцать лет…
— И даже больше, как я покинул Мексику; но еще задолго до этого времени я знавал дона Порфирио.
— В таком случае, почему же он не узнал вас?
— Это весьма естественно, ваша милость! Лета и пережитые страдания совсем изменили меня; к тому же, дон Порфирио думал, что меня уже давно нет в живых.
— Все это возможно, — пробормотал дон Торрибио в раздумье, — но еще одно слово: кто вам рассказал об этой асиенде?
— Сам граф, ваша милость; я воспитывался с малых лет в его доме.
— Вы?
— Да, ваша милость, граф меня очень любил. Что же касается того, что вы желали узнать…
— Друг мой, вы отвлекаетесь от сути.
— Нисколько, ваша милость; да разве я не получил вашего согласия?
Дон Торрибио закусил губу.
— Да, правда; больше я не стану расспрашивать вас, раз вам это не нравится. Итак, возвратимся к легенде.
— В ней есть доля правды среди массы лжи. Достоверно то, что эта асиенда была построена тридцать лет спустя после завоевания неким Ксолотлем, принцем Сиболы, с целью уберечь его неисчислимые богатства от алчности испанских авантюристов и в особенности от знаменитого Альваро Нуньеса Кабеса де Вака, первого европейца, осмелившегося вступить в эти края, где скрывались последние мексиканские патриоты. В то время гора эта была не такой, на нее легко можно было подняться с какой угодно стороны. Принц выписал известного испанского архитектора и поручил ему постройку замков наподобие тех, которые создавались в те времена: с двойными и тройными стенами и потайными ходами. Так как принц был несметно богат и имел массу вассалов, то работа продвигалась с неимоверной быстротой. В каких-нибудь два года асиенда была окончена; получилось превосходно, в чем, я думаю, вы сами убедились.
— Действительно, мне кажется, даже в Европе невозможно встретить более законченной и обдуманной постройки!
— Дон Альваро Нуньес Кабеса де Вака пришел к тому же заключению. Во время его месячного пребывания на этой асиенде ему не удалось решительно ничего открыть, хотя, одному Богу известно, насколько этот человек был пронырлив, вследствие своей алчности.
— Но меня удивляет, что архитектор, автор этого чудного творения, не выдавал секрета его.
— Увы, ваша милость, это случилось, быть может, помимо его желания! — сказал Лукас Мендес с насмешливой улыбкой.
— Как же так?
— Этот архитектор привез с собой человек двадцать опытных экспертов, работой которых он руководил при постройке тайных ходов, пружин и прочее. По окончании работ принц щедро наградил их всех.
— Так и следовало!
— Но, к несчастью, ему показалась насмешливой улыбка на губах архитектора, во время клятвы последнего никогда не открывать секретов нового жилища. Принц не сказал ни слова, сделав вид, что ничего не заметил. Он даже обещал ему навьючить на мулов целую груду золота.
— О-о! Вот что называется царским вознаграждением!
— Не правда ли, ваша милость? Но, повторяю вам, принц был несметно богат и щедр, к тому же он остался доволен работой: и вместо десяти мулов, он дал двадцать. Архитектор со своими спутниками и с хорошей охраной отправился в Мексику. Но дня три спустя после их отъезда с асиенды на них ночью напали индейцы, позарившись, конечно, на их сокровища. Испанцы, как рассказывали, защищались отчаянно, но не могли устоять под натиском многочисленного неприятеля и пали все до последнего, после тяжелых мучений: вы сами знаете жестокость индейцев!
— Таким образом, секрет…
— Был унесен ими в кровавые могилы.
— Ловко сыграно!
— Может быть; но никогда ни у кого не было подозрений против принца: в то время в этом краю хозяйничали индейцы.
Не прошло и шести месяцев, как выстроили асиенду, как вдруг сделалось страшное землетрясение, которое совершенно изменило внешний вид края: гора на половину обрушилась и с той поры сделалась такой неприступной, какой вы ее видите сейчас. Что же касается асиенды, она осталась невредимой каким-то сверхъестественным образом; ни один из ее камней даже не тронулся. Только она сделалась как будто еще недосягаемее. Принц был в восторге, что его секрет остался навсегда только в его собственных руках.
Мало-помалу воспоминание об этих событиях обратилось в легенду, переходя из уст в уста индейцев и охотников. В настоящее время мы с доном Порфирио единственные, которым известна эта история; асиенда остается собственностью той же фамилии, и, с Божьей помощью, оно так будет еще долгое время!
Лукас Мендес произнес последние слова с таким выражением, от которого молодой человек содрогнулся.
— Да услышит вас небо! — сказал он, — но, по всем вероятностям, граф и его сын умерли.
— Quien sabe? Кто знает? — проговорил старик мрачным голосом, — иногда и мертвецы выходят из могил, чтобы отомстить убийцам. Но, — переменил он тон, заметив, что молодой человек перестал есть, — не желает ли ваша милость отдохнуть теперь?
— Нет, у меня есть дело! Пепе, ты сейчас отправишься, ведь ты не слишком устал, надеюсь?
— Чтобы исполнить приказание вашей милости, я всегда бодр.
— Ладно. Лукас Мендес, мне нужно написать письмо!
— Вот все, что вам нужно, ваша милость! — сказал старик, передавая ему бумагу, перья, чернила и прочее.
— Благодарю!
Дон Торрибио закурил сигару, подумал минуты две-три, затем написал строк двадцать скорым и изящным почерком. Перечтя написанное, он сложил бумагу наподобие письма, запечатал и, повернувшись к Пепе, стоявшему позади его, сказал:
— Это письмо должно быть доставлено дону Порфирио как можно скорее. Гони свою лошадь во весь дух; пусть она потом хоть подохнет, только догони дона Порфирио. Для нас очень важно вовремя предупредить его. Повтори ему все, что мытут слышали, я предупредил его, что ты дашь ему все нужные сведения.
— Где я могу найти дона Порфирио, ваша милость?
— В Тубаке или по пути из Марфильского ущелья.
— Я поищу его и найду.
— Поезжай и не дремли!
— Ни одной минуты не потеряю даром.
— Лукас Мендес, проводите, пожалуйста, к ближайшему выходу.
— Где вы оставили лошадей, ваша милость? — спросил старик.
— Мы их спрятали в лесу около какого-то заброшенного замка, в дупле красного дерева, на правом берегу Рио-Салинаса.
— Гм! Если вы выйдете с этой стороны, то потеряете много времени понапрасну. Я проведу вас к противоположному выходу с горы и дам вам вполне отдохнувшую лошадь; так вы выиграете целых четыре часа.
— Хорошо; но что мне делать после того, как я передам письмо дону Порфирио?
— Ты привезешь мне сюда ответ; я буду ждать тебя! Смотри же, торопись!
— Будьте уверены во мне, ваша милость!
Они вышли. Лукас Мендес почти тотчас же вернулся, пробыв в отсутствии не более четверти часа.
— Пепе Ортис уехал! — сказал он.
— Очень рад! Я же теперь отдохну несколько часов. Не можете ли вы предупредить донью Санту, чтобы мое неожиданное появление не испугало ее? Мне нужно переговорить с ней.
— В котором часу вы желаете видеть сеньориту, сеньор?
— Около восьми или девяти часов утра.
— Я предупрежу ее, ваша милость.
— Никто не должен знать об этом свидании!
— Ведь ее опекун объявил, что уезжает сегодня утром.
— Я не помню, говорил ли он об этом.
— Ну, это все равно; я уж устрою так, чтобы вам никто не помешал. В конце концов вы всегда можете вовремя скрыться.
— Правда. Теперь дайте мне плащ и охапку соломы: я просто изнемогаю от усталости.
— Вот комната, приготовленная для вашей милости! — сказал старик, открывая боковую дверь.
Молодой человек вошел в небольшую комнату, в которой нашел кровать с меховым покрывалом.
— Я отлично засну здесь, — сказал дон Торрибио, — разбудите меня, Лукас Мендес, не позже семи часов, мне нужно еще кое-что спросить у вас.
— В семь часов, как всегда, я буду к вашим услугам, ваша милость; приятного сна! — И, распрощавшись, старик вышел.
Молодой человек положил свое оружие на стол — так, чтобы можно достать его рукой, затем, не раздеваясь, бросился на постель и через пять минут уже спал крепким сном.
А Лукас Мендес сел на стул, спинка которого упиралась в дверь комнаты его господина, и не спал, оберегая его сон.
ГЛАВА IV. Отчего дон Порфирио остановился на главной площади пресидио Тубака
Некоторые писатели, не заботящиеся о географической точности, описывают Америку, не имея о ней ни малейшего представления, так как их экскурсия в Новый Свет ограничивалась Ниццой или Монако. Да будет им известно, что Тубак никогда не был городом — ни большим, ни малым, а тем более столицей штатов, Соноры или Аризоны.
Пресидиос , или крепости и форты, как показывает само их название, находились в ту эпоху во власти испанцев и представляли из себя посты, на которых выстроены были исправительные дома, содержащие в себе каторжников и солдат на карауле.
Испанское правительство построило на индейской границе в торговых целях ряд крепостей, сообщавшихся между собой и предназначенных для обмена товарами с краснокожими и для защиты от них же, если бы им вздумалось попытаться грабить и жечь замки и асиенды жителей Новой Испании или нынешней Мексики.
Тубак, расположенный у подошвы горы Пахаррос, на самом возвышенном месте Аризоны, принадлежащей теперь Соединенным Штатам, являлся форпостом цивилизации в этих краях. Бдительность караула, устроенного в нем, распространялась даже на необозримую пустыню Апачерию.
Это пресидио состояло из двойной укрепленной ограды, маленькой крепости и фактории для обмена товаров с краснокожими. Несколько свободных жителей, поместившихся в Тубаке и подчиненных очень строгой военной дисциплине, жили в небольших домиках, построенных без всякого плана и походивших скорее на индейские хижины, чем на жилища цивилизованных людей.
Но эти ранчо, казавшиеся такими мизерными, хранили в себе целые миллионы. В этом уголке колоссальные состояния создавались с неимоверной быстротой. Действительно, в Тубаке организовались всевозможные экспедиции искателей золота. Здесь же устраивались свидания беглецов, лесных бродяг и охотников, всех этих передовых людей поневоле. Кроме того, здесь же происходил обмен мехов на слитки золота или серебра, найденных в рудниках саваны.
Жизнь в Тубаке кипела в то время ключом: золото тратилось в изобилии. Из освещенных на всех углах и перекрестках кабаков раздавалось пение. Мескаль, пульке и каталонское рефино лились рекой; под звуки виуэл и харан шла пляска танцовщиц, собиравшихся сюда со всех концов вице-королевства, чтобы поживиться хоть частицами драгоценного металла, расточаемого пригоршнями за одну улыбку или ласку. Хорошее то было время!
Теперь все крепости снесены, а от Тубака остались одни развалины. Население его уменьшилось на две трети. Всюду появилась нищета. Революция, анархия, постоянные войны и восстания совсем уничтожили пресидио; и тени не осталось от того, что было: улицы пустынны, дома заброшены и валятся от дряхлости; кабачки, мрачные и молчаливые, не видят больше веселых гостей. Жители прозябают; разве изредка кое-где вечером при слабом мерцании звезд, можно встретить несколько бледных, изможденных субъектов, в отвратительных лохмотьях, лежащих или сидящих у дверей своих лачуг и вяло ведущих беседу, или курящих папиросы. Куда девались звонкий смех, шутки, сладостные танцы, харабе и пульке?! Теперь всюду — убожество и нищета.
Только изредка устраивается какая-нибудь экспедиция, или наезжают авантюристы. Тогда на несколько дней пресидио Тубак пробуждается от своей спячки; от летаргии переходит к опьянению и надеждам. Но экспедиция уезжает, и опять воцаряется тишина и оцепенение.
Но вот приблизительно неделю тому назад в Тубаке поселились около дюжины каких-то субъектов, которых, судя по их костюмам, можно было принять за охотников или лесных бродяг, но по их непринужденной походке и более чем подозрительным манерам легко было сразу догадаться, что это авантюристы.
Их заметили однажды утром, на восходе солнца, стучащими изо всех сил в дверь трактира. Невозможно было определить, откуда они явились: с севера или с юга, с востока или запада.
С момента своего водворения эти авантюристы ужасно шумели, кутили, пьянствовали и дрались, играя в монте с остервенением — денег у них было много: их карманы оттопыривались от золота. Но так как они напивались с самого утра, то от них самих нельзя было узнать, кто они и откуда;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Лукас Мендес, конечно, понял, что происходило в душе юноши; не произнося ни слова, он надавил пружину; открылась секретная дверь и перед их глазами показалась столовая в беспорядке, оставленном после ужина.
Дон Торрибио сейчас же встал, заглянул через порог, и, проговорив несколько слов, которые мы привели выше, отскочил назад с неизъяснимым отвращением; секретный вход тотчас закрылся за ним.
— Теперь, Лукас Мендес, — сказал он глухим голосом, — проведите меня в такую комнату, где мы могли бы свободно переговорить, чтобы нас не услышали!
— Пойдемте, ваша милость! — ответил старик, поклонившись.
Несколько минут спустя они вышли в довольно большую комнату, со скромной обстановкой; на столе был приготовлен холодный ужин.
— Здесь вам нечего бояться, ваша милость! — сказал Лукас Мендес.
— Где мы?
— За спальней старого графа, в которой теперь поместился дон Мануэль де Линарес.
— Не здесь ли останавливался дон Порфирио во время своего пребывания на асиенде?
— Здесь, ваша милость!
— В таком случае, тут должен быть скрытый вход.
— Этих ходов имеется не по одному, а по два в каждой комнате асиенды.
— О-о! Какое излишество предосторожностей!
— В ту эпоху, когда дом строился, эти предосторожности были необходимы.
— Мне по этому поводу рассказывали очень любопытную легенду, но я не прочь был бы узнать истину!
— Но вам не мешало бы закусить, ваша милость. А пока вы будете ужинать, я в нескольких словах постараюсь объяснить вам кое-что.
— Согласен, хотя не чувствую особенного аппетита. Разговор этот, на котором я присутствовал, совсем расстроил меня; до сих пор я и не воображал, что возможно существование подобных мерзавцев!
— Человек — самое подлое и в то же время жестокое создание, ваша милость. Он злоупотребляет способностями, полученными им от Бога, чтобы тиранить все окружающее, в угоду своим порокам и страстям.
— Это сущая правда! Садись там, против меня, Пепе, ты, наверное, проголодался.
— Не особенно, друг мой; но, раз вы мне разрешаете…
— Конечно, садись же; мы тут свои люди!
Все сели и принялись за еду. Лукас Мендес прислуживал.
— Дорогой мой Лукас Мендес, — начал дон Торрибио, напуская на себя веселость, — вы для меня ходячая загадка, которую я не могу никак разгадать.
— Меня, ваша милость? — проговорил старик со странной улыбкой.
— Да как же! Как выражаются мои друзья, французы, вы сотканы из одних тайн. К счастью, я не слишком любопытен, а то бы просто иссох из-за вас. Все в вас необыкновенно и странно в высшей степени. Честное слово, я вас не понимаю: вы мне говорите о мести; отлично, я с вами действую заодно. Год спустя случай сталкивает нас здесь. Оказывается, совсем неожиданно, что мы оба охотимся за той же дичью. Вы оставляете меня, чтобы служить или, вернее, мстить человеку, которого я сам преследую. Сегодня вечером я нахожу вас полновластным хозяином тайны, которая никому не доступна; и к довершению всего, невзирая на ваше пламенное желание мести, на ваши сведения, от которых зависит мой успех, вы ничего не объясняя мне, спокойно предоставляете мне самому выпутываться из этого дела.
— Разве вам не лучше обойтись без меня, ваша милость?
— До известной степени, пожалуй; но мы из за этого потеряли драгоценное время!
— Может быть, ваша милость; но есть еще один владетель этой тайны; и он заинтересован не менее моего в этой истории; скажу вам более, он ваш друг, ваш союзник, однако и он вынужден хранить молчание.
— О ком вы говорите?
— Разве вы не знаете дона Порфирио Сандоса?
— А-а! — засмеялся он. — Но уж это кажется колдовством. Берегитесь, Лукас Мендес, я скоро начну думать, что вы дьявол, и буду заклинать вас, мой друг!
— Ваша милость ошиблись бы: я простой смертный и самый преданный ваш слуга.
— Это возможно. Но, однако, странный же вы слуга, я таких еще не встречал. Тем не менее, серьезно, неужели вам не надоело хранить все эти тайны и вы не находите, что теперь настало наконец время все разъяснить?
— Увы, ваша милость, для меня слишком тяжелы все эти тайны. Клянусь вам, что они даже свыше моих сил! Но, к несчастью, разъяснение их зависит не от меня; это случится мало-помалу, само собой, в силу обстоятельств; да вот уже сейчас — разве вы не узнали больше, чем вам было известно месяц тому назад?
— Caray! Еще бы: месяц тому назад я ровно ничего не знал! Но откуда вы сами знаете, что дон Порфирио Сандос отказался открыть мне секрет этой асиенды?
— Я давно знаком с доном Порфирио!
— Вы? Но ведь вы сами же говорили мне, что вот уже двадцать лет…
— И даже больше, как я покинул Мексику; но еще задолго до этого времени я знавал дона Порфирио.
— В таком случае, почему же он не узнал вас?
— Это весьма естественно, ваша милость! Лета и пережитые страдания совсем изменили меня; к тому же, дон Порфирио думал, что меня уже давно нет в живых.
— Все это возможно, — пробормотал дон Торрибио в раздумье, — но еще одно слово: кто вам рассказал об этой асиенде?
— Сам граф, ваша милость; я воспитывался с малых лет в его доме.
— Вы?
— Да, ваша милость, граф меня очень любил. Что же касается того, что вы желали узнать…
— Друг мой, вы отвлекаетесь от сути.
— Нисколько, ваша милость; да разве я не получил вашего согласия?
Дон Торрибио закусил губу.
— Да, правда; больше я не стану расспрашивать вас, раз вам это не нравится. Итак, возвратимся к легенде.
— В ней есть доля правды среди массы лжи. Достоверно то, что эта асиенда была построена тридцать лет спустя после завоевания неким Ксолотлем, принцем Сиболы, с целью уберечь его неисчислимые богатства от алчности испанских авантюристов и в особенности от знаменитого Альваро Нуньеса Кабеса де Вака, первого европейца, осмелившегося вступить в эти края, где скрывались последние мексиканские патриоты. В то время гора эта была не такой, на нее легко можно было подняться с какой угодно стороны. Принц выписал известного испанского архитектора и поручил ему постройку замков наподобие тех, которые создавались в те времена: с двойными и тройными стенами и потайными ходами. Так как принц был несметно богат и имел массу вассалов, то работа продвигалась с неимоверной быстротой. В каких-нибудь два года асиенда была окончена; получилось превосходно, в чем, я думаю, вы сами убедились.
— Действительно, мне кажется, даже в Европе невозможно встретить более законченной и обдуманной постройки!
— Дон Альваро Нуньес Кабеса де Вака пришел к тому же заключению. Во время его месячного пребывания на этой асиенде ему не удалось решительно ничего открыть, хотя, одному Богу известно, насколько этот человек был пронырлив, вследствие своей алчности.
— Но меня удивляет, что архитектор, автор этого чудного творения, не выдавал секрета его.
— Увы, ваша милость, это случилось, быть может, помимо его желания! — сказал Лукас Мендес с насмешливой улыбкой.
— Как же так?
— Этот архитектор привез с собой человек двадцать опытных экспертов, работой которых он руководил при постройке тайных ходов, пружин и прочее. По окончании работ принц щедро наградил их всех.
— Так и следовало!
— Но, к несчастью, ему показалась насмешливой улыбка на губах архитектора, во время клятвы последнего никогда не открывать секретов нового жилища. Принц не сказал ни слова, сделав вид, что ничего не заметил. Он даже обещал ему навьючить на мулов целую груду золота.
— О-о! Вот что называется царским вознаграждением!
— Не правда ли, ваша милость? Но, повторяю вам, принц был несметно богат и щедр, к тому же он остался доволен работой: и вместо десяти мулов, он дал двадцать. Архитектор со своими спутниками и с хорошей охраной отправился в Мексику. Но дня три спустя после их отъезда с асиенды на них ночью напали индейцы, позарившись, конечно, на их сокровища. Испанцы, как рассказывали, защищались отчаянно, но не могли устоять под натиском многочисленного неприятеля и пали все до последнего, после тяжелых мучений: вы сами знаете жестокость индейцев!
— Таким образом, секрет…
— Был унесен ими в кровавые могилы.
— Ловко сыграно!
— Может быть; но никогда ни у кого не было подозрений против принца: в то время в этом краю хозяйничали индейцы.
Не прошло и шести месяцев, как выстроили асиенду, как вдруг сделалось страшное землетрясение, которое совершенно изменило внешний вид края: гора на половину обрушилась и с той поры сделалась такой неприступной, какой вы ее видите сейчас. Что же касается асиенды, она осталась невредимой каким-то сверхъестественным образом; ни один из ее камней даже не тронулся. Только она сделалась как будто еще недосягаемее. Принц был в восторге, что его секрет остался навсегда только в его собственных руках.
Мало-помалу воспоминание об этих событиях обратилось в легенду, переходя из уст в уста индейцев и охотников. В настоящее время мы с доном Порфирио единственные, которым известна эта история; асиенда остается собственностью той же фамилии, и, с Божьей помощью, оно так будет еще долгое время!
Лукас Мендес произнес последние слова с таким выражением, от которого молодой человек содрогнулся.
— Да услышит вас небо! — сказал он, — но, по всем вероятностям, граф и его сын умерли.
— Quien sabe? Кто знает? — проговорил старик мрачным голосом, — иногда и мертвецы выходят из могил, чтобы отомстить убийцам. Но, — переменил он тон, заметив, что молодой человек перестал есть, — не желает ли ваша милость отдохнуть теперь?
— Нет, у меня есть дело! Пепе, ты сейчас отправишься, ведь ты не слишком устал, надеюсь?
— Чтобы исполнить приказание вашей милости, я всегда бодр.
— Ладно. Лукас Мендес, мне нужно написать письмо!
— Вот все, что вам нужно, ваша милость! — сказал старик, передавая ему бумагу, перья, чернила и прочее.
— Благодарю!
Дон Торрибио закурил сигару, подумал минуты две-три, затем написал строк двадцать скорым и изящным почерком. Перечтя написанное, он сложил бумагу наподобие письма, запечатал и, повернувшись к Пепе, стоявшему позади его, сказал:
— Это письмо должно быть доставлено дону Порфирио как можно скорее. Гони свою лошадь во весь дух; пусть она потом хоть подохнет, только догони дона Порфирио. Для нас очень важно вовремя предупредить его. Повтори ему все, что мытут слышали, я предупредил его, что ты дашь ему все нужные сведения.
— Где я могу найти дона Порфирио, ваша милость?
— В Тубаке или по пути из Марфильского ущелья.
— Я поищу его и найду.
— Поезжай и не дремли!
— Ни одной минуты не потеряю даром.
— Лукас Мендес, проводите, пожалуйста, к ближайшему выходу.
— Где вы оставили лошадей, ваша милость? — спросил старик.
— Мы их спрятали в лесу около какого-то заброшенного замка, в дупле красного дерева, на правом берегу Рио-Салинаса.
— Гм! Если вы выйдете с этой стороны, то потеряете много времени понапрасну. Я проведу вас к противоположному выходу с горы и дам вам вполне отдохнувшую лошадь; так вы выиграете целых четыре часа.
— Хорошо; но что мне делать после того, как я передам письмо дону Порфирио?
— Ты привезешь мне сюда ответ; я буду ждать тебя! Смотри же, торопись!
— Будьте уверены во мне, ваша милость!
Они вышли. Лукас Мендес почти тотчас же вернулся, пробыв в отсутствии не более четверти часа.
— Пепе Ортис уехал! — сказал он.
— Очень рад! Я же теперь отдохну несколько часов. Не можете ли вы предупредить донью Санту, чтобы мое неожиданное появление не испугало ее? Мне нужно переговорить с ней.
— В котором часу вы желаете видеть сеньориту, сеньор?
— Около восьми или девяти часов утра.
— Я предупрежу ее, ваша милость.
— Никто не должен знать об этом свидании!
— Ведь ее опекун объявил, что уезжает сегодня утром.
— Я не помню, говорил ли он об этом.
— Ну, это все равно; я уж устрою так, чтобы вам никто не помешал. В конце концов вы всегда можете вовремя скрыться.
— Правда. Теперь дайте мне плащ и охапку соломы: я просто изнемогаю от усталости.
— Вот комната, приготовленная для вашей милости! — сказал старик, открывая боковую дверь.
Молодой человек вошел в небольшую комнату, в которой нашел кровать с меховым покрывалом.
— Я отлично засну здесь, — сказал дон Торрибио, — разбудите меня, Лукас Мендес, не позже семи часов, мне нужно еще кое-что спросить у вас.
— В семь часов, как всегда, я буду к вашим услугам, ваша милость; приятного сна! — И, распрощавшись, старик вышел.
Молодой человек положил свое оружие на стол — так, чтобы можно достать его рукой, затем, не раздеваясь, бросился на постель и через пять минут уже спал крепким сном.
А Лукас Мендес сел на стул, спинка которого упиралась в дверь комнаты его господина, и не спал, оберегая его сон.
ГЛАВА IV. Отчего дон Порфирио остановился на главной площади пресидио Тубака
Некоторые писатели, не заботящиеся о географической точности, описывают Америку, не имея о ней ни малейшего представления, так как их экскурсия в Новый Свет ограничивалась Ниццой или Монако. Да будет им известно, что Тубак никогда не был городом — ни большим, ни малым, а тем более столицей штатов, Соноры или Аризоны.
Пресидиос , или крепости и форты, как показывает само их название, находились в ту эпоху во власти испанцев и представляли из себя посты, на которых выстроены были исправительные дома, содержащие в себе каторжников и солдат на карауле.
Испанское правительство построило на индейской границе в торговых целях ряд крепостей, сообщавшихся между собой и предназначенных для обмена товарами с краснокожими и для защиты от них же, если бы им вздумалось попытаться грабить и жечь замки и асиенды жителей Новой Испании или нынешней Мексики.
Тубак, расположенный у подошвы горы Пахаррос, на самом возвышенном месте Аризоны, принадлежащей теперь Соединенным Штатам, являлся форпостом цивилизации в этих краях. Бдительность караула, устроенного в нем, распространялась даже на необозримую пустыню Апачерию.
Это пресидио состояло из двойной укрепленной ограды, маленькой крепости и фактории для обмена товаров с краснокожими. Несколько свободных жителей, поместившихся в Тубаке и подчиненных очень строгой военной дисциплине, жили в небольших домиках, построенных без всякого плана и походивших скорее на индейские хижины, чем на жилища цивилизованных людей.
Но эти ранчо, казавшиеся такими мизерными, хранили в себе целые миллионы. В этом уголке колоссальные состояния создавались с неимоверной быстротой. Действительно, в Тубаке организовались всевозможные экспедиции искателей золота. Здесь же устраивались свидания беглецов, лесных бродяг и охотников, всех этих передовых людей поневоле. Кроме того, здесь же происходил обмен мехов на слитки золота или серебра, найденных в рудниках саваны.
Жизнь в Тубаке кипела в то время ключом: золото тратилось в изобилии. Из освещенных на всех углах и перекрестках кабаков раздавалось пение. Мескаль, пульке и каталонское рефино лились рекой; под звуки виуэл и харан шла пляска танцовщиц, собиравшихся сюда со всех концов вице-королевства, чтобы поживиться хоть частицами драгоценного металла, расточаемого пригоршнями за одну улыбку или ласку. Хорошее то было время!
Теперь все крепости снесены, а от Тубака остались одни развалины. Население его уменьшилось на две трети. Всюду появилась нищета. Революция, анархия, постоянные войны и восстания совсем уничтожили пресидио; и тени не осталось от того, что было: улицы пустынны, дома заброшены и валятся от дряхлости; кабачки, мрачные и молчаливые, не видят больше веселых гостей. Жители прозябают; разве изредка кое-где вечером при слабом мерцании звезд, можно встретить несколько бледных, изможденных субъектов, в отвратительных лохмотьях, лежащих или сидящих у дверей своих лачуг и вяло ведущих беседу, или курящих папиросы. Куда девались звонкий смех, шутки, сладостные танцы, харабе и пульке?! Теперь всюду — убожество и нищета.
Только изредка устраивается какая-нибудь экспедиция, или наезжают авантюристы. Тогда на несколько дней пресидио Тубак пробуждается от своей спячки; от летаргии переходит к опьянению и надеждам. Но экспедиция уезжает, и опять воцаряется тишина и оцепенение.
Но вот приблизительно неделю тому назад в Тубаке поселились около дюжины каких-то субъектов, которых, судя по их костюмам, можно было принять за охотников или лесных бродяг, но по их непринужденной походке и более чем подозрительным манерам легко было сразу догадаться, что это авантюристы.
Их заметили однажды утром, на восходе солнца, стучащими изо всех сил в дверь трактира. Невозможно было определить, откуда они явились: с севера или с юга, с востока или запада.
С момента своего водворения эти авантюристы ужасно шумели, кутили, пьянствовали и дрались, играя в монте с остервенением — денег у них было много: их карманы оттопыривались от золота. Но так как они напивались с самого утра, то от них самих нельзя было узнать, кто они и откуда;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20