Он обманул своего родственника и благодетеля, подло обокрав его! Само провидение предало его в руки человека, которого он хотел убить, и который судит его теперь! Мануэль, вот двести дней, как я издали слежку за тобой шаг за шагом, как я не выпускаю тебя из виду ни на одну секунду. Ты не сделал ни одного шага, не сказал ни одного слова без меня: я всегда был подле себя. Вспомни Лукаса Мендеса, старого слугу дона Торрибио де Ньебласа, которого ты подкупил с целью выведать секреты его господина, и который притворной преданностью залез в твою душу настолько, что ты, такой осторожный хитрец, такой пройдоха, ты безгранично верил ему и ничего не скрывал от него! Лукас Мендес, бедный жалкий старик, которого ты мог уничтожить одним мановением, — был я, жаждущий отомстить тебе!
— О, горе! горе мне! — простонал дон Мануэль.
— Да, горе тебе, негодяй! Ты пытался убить меня — а я сужу тебя. Ты хотел задушить моего сына, но он жив и ты знаешь его!
— Он жив?
— Да, он жив, и ты знаешь его! При первой встрече, он спас тебе жизнь! Ты сам чуть не узнал его на другой день после того, как он спас твою жену и воспитанницу от бешеных ягуаров!
— Что я слышу? Возможно ли? — воскликнул дон Торрибио, пораженный в самое сердце этим неожиданным открытием, и, бросаясь, как сумасшедший к эстраде. — Вы! Вы — мой отец?!
Граф, не менее взволнованный, принял его в свои объятия.
— Да, ты мой сын, мое дорогое дитя!
— Отец мой! — повторял молодой человек, рыдая на груди графа.
— Сознайся, негодяй, — начал опять старик, — сознайся, что пути Провидения справедливы и неисповедимы! Господу Богу было угодно, чтобы я, бродя в одном испанском порту, почти умирая с голоду, обратился к незнакомцу с мольбой дать мне возможность возвратиться в Мексику. Этот незнакомец был мой сын! Ни он, ни я не знали тогда этой тайны, и кто же мне открыл ее? Ты сам.
— Как, я? — прошептал бандит. — Неправда, никогда!
— Никогда, говоришь ты? Разве ты забыл, как мой сын, расставшись с тобой, чуть было не умер с горя, пораженный тем, что ты сообщил ему? Только чудо спасло его; во время долгой болезни, на асиенде дель-Пальмар, дон Порфирио, мой друг и брат, увидел на груди несчастного ребенка знаки, начертанные им самим острием кинжала.
— Я подтверждаю! — сказал дон Порфирио.
— О! — отчаянно зарыдал дон Мануэль. — О! Лучше смерть, чем такая пытка!
Счастье этих двух людей, которых он столько времени преследовал, приводило его в ярость.
— Смерть! — сказал граф. — О, нет! Ты не умрешь, ты должен жить и страдать, не надеясь найти утешение. Напрасно ты будешь призывать смерть — она долго не придет к тебе на помощь. Ты всегда был безжалостен к другим, пожинай же теперь то, что посеял! Ты любил во всем свете только двух существ: свою жену и сына!
— Что ж! — воскликнул он, предчувствуя удар. — Они в безопасности!
— Они убиты бандитами, которым ты поручил отвезти их в Мексику, убиты с целью завладеть их золотом и драгоценностями!
— Ты лжешь! О! Ты лжешь, граф, это неправда! Моя жена, мой сын!
— Оба убиты, повторяю тебе; их трупы, наполовину съеденные дикими зверями, найдены сегодня в саванне.
— А! Ты сам видишь, что лжешь! — закричал несчастный с ужасным смехом. — Разве это возможно? Напрасно стараться напугать меня, нет, нет, они не могли умереть!..
Граф сделал знак. Воины посторонились и пропустили индейцев с носилками, на которых лежали изуродованные трупы женщины и ребенка.
— Посмотри! — сказал граф. — И преклонись перед карой, которую тебе посылает Бог.
— Ах! — вскрикнул дон Мануэль в неописуемом ужасе. Он стремительно бросился к носилкам, на которые упал в рыданиях. Но тут произошло что-то странное, невообразимое. Несчастный вдруг выпрямился и поднял голову; его судорожное лицо приняло выражение безумия; изо рта показалась беловатая пена, и губы скривились в отвратительной улыбке. Он прижал к груди труп своего бедного ребенка и легким шагом направился к индейским сашемам, стоящим у возвышения. Раскланявшись с ними со странной развязностью, он сказал им:
— Вот видите, я не солгал! Вот сын графа Кортеса, моего родственника. Он поручил мне его, теперь же я отдаю его вам; он не умер, он спит, не будите его. Я вам покажу также и дочь его, она здесь. Берегите эти дорогие создания от всего дурного. Лишить отца его детей! Это ужасно! Не будите же их, они спят!.. Кто смел обвинить меня в их убийстве?
С трупом, прижатым к груди, он повалился в страшном припадке.
Ум и душа негодяя, расслабленные постоянными угрызениями и страхом, не смогли вынести этого последнего удара: он сошел с ума.
Свидетели этой сцены похолодели от ужаса.
— Отец мой, — обратился дон Торрибио с просьбой, — Бог оказался строже вас к этому чудовищу, послав ему такое возмездие. Теперь он возбуждает жалость.
— Бог справедлив! — ответил граф и, подойдя к негодяю, который катался по полу с диким ревом, сказал ему:
— Несмотря на все зло, которое ты сделал мне, Мануэль, несмотря на все, что я выстрадал из-за тебя, я не могу ненавидеть тебя, видя, какая кара тебя постигла. От всего сердца я прощаю тебе, Мануэль, мою убитую дочь, мою разбитую жизнь, мое потерянное счастье и молю Господа Бога сжалиться над тобой.
— О! Отец! — воскликнул дон Торрибио, бросаясь к нему в объятия. — Теперь мы вместе и будем счастливы!
Граф крепко прижал своего сына к груди и, подняв к небу глаза, полные слез, воскликнул в радостной надежде:
— О Боже! Неужели для меня счастье еще возможно?
К утру гроза успокоилась. Из-за горизонта выглянуло солнце среди пурпурных и золотистых облаков и осветило своими лучами группу отца и сына.
Месяц спустя в соборе Уреса происходило два бракосочетания: свадьба дона Торрибио де Кортеса с доньей Сантой дель Портильо и дона Руиса Торрильяса де Торре Асула с доньей Хесус Сандос.
Многочисленные друзья из всех классов общества Соноры составляли свиту новобрачных.
Город веселился целую неделю. Пепе Ортис, прельщенный шаловливым характером прелестной Лольи Неры, просил ее руки, на что она с радостью согласилась.
Дон Мануэль, перевезенный в дом умалишенных, умер через несколько месяцев, не придя в сознание; в последнее время его помешательство перешло в буйное сумасшествие.
По усиленной просьбе своего отца, которому он ни чем не мог отказать, граф Кортес помиловал дона Бальдомеро де Карденаса и даже снабдил его деньгами на путешествие в Соединенные Штаты.
Но этот завзятый мошенник недолго наслаждался жизнью после великодушного прощения графа: по возвращении в Мексику он был убит в ссоре из-за карточной игры, когда выходил поздней ночью из кабачка, пользовавшегося дурной репутацией.
Дону Порфирио удалось окончательно уничтожить платеадос; но их вскоре заменили новые шайки, еще лучше организованные, а потому более опасные.
Мексика разделяет с Италией своеобразную привилегию: ни та, ни другая не могут обойтись без бандитов. Хотя в Италии они начинают понемногу исчезать, но зато в Мексике процветают более, чем когда-либо.
Говорят, что это зависит от исключительного ее устройства.
Верно это или нет — предоставляем решить столь важный вопрос более сведущим людям.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20