Мы поднимаем брошенную перчатку и отплатим за оскорбление. Если мы умрем, то умрем благородно. Я уверен, что наша смерть не пройдет бесследно, отечество будет гордиться нами, пролитая кровь воздвигнет себе мстителя. Далее, граф… Вы не чужой человек для нашей колонии. В самую критическую для нее минуту вы поддержали нас своей помощью и советом. Теперь очередь за нами, и уверяю: колонисты сумеют воздать вам за вашу услугу. Я закончил.
Граф не мог удержаться от улыбки.
— Хорошо, я с удовольствием принимаю вашу благородную поддержку. Было бы смешно, если бы я продолжал настаивать на своем отказе. Вы вправе были бы счесть это неблагодарностью с моей стороны.
— В добрый час, — весело сказал капитан. — Вижу, мы начинаем понимать друг друга. Я был уверен, что мне удастся убедить вас.
— Вы прекрасный товарищ, капитан, я не в силах вам противиться.
— Черт возьми! Вы явились как раз вовремя, чтобы заручиться нашей помощью.
— Как так?
— Если бы вы приехали двумя днями позже, то уже не застали бы меня здесь.
— Что это значит?
— Разве вы не заметили расставленные во дворе повозки? Мне предстояло отправиться во главе восьмидесяти лучших колонистов к золотым рудникам, о которых мы недавно случайно узнали.
— А-а…
— Да, но теперь экспедиция будет отложена, и отряд вместо экспедиции к золотым рудникам присоединится к вам. Я в этом почти убежден.
— То есть?
— Я не имею права распоряжаться отрядом и самовольно отложить экспедицию без общего согласия.
— Это справедливо, — ответил граф. Но по лицу его пробежала тень.
— Будьте спокойны, — начал уверять его капитан, — колонисты охотно дадут свое согласие, если будут знать, в чьих это интересах.
— Дай Бог, чтобы ваши слова оправдались… Все ли у вас готово к походу?
— Почти что так. Только я должен признаться, что мои погонщики ушли от меня, они тайно бежали из лагеря.
— Черт возьми! И уж, конечно, не забыли увести с собой всех мулов?
— Не оставили ни одного, так что я положительно не знаю, как повезу свою артиллерию и багаж.
— Хорошо, хорошо, мы поможем. У меня есть отличные повозки, и колония богата мулами.
— Гм! Я не знаю, как благодарить вас за ваши услуги.
— За мной дело не станет.
Все трое вошли в дом и продолжали вести беседу в той комнате, где еще недавно проходили переговоры с полковником Суаресом.
Капитан позвонил в колокольчик. На его зов явился слуга.
— Пусть все колонисты соберутся сегодня вечером по окончании работ. Я хочу сообщить им нечто важное.
Слуга молча поклонился.
— Принесите нам перекусить, — прибавил капитан. — Вы, конечно, отобедаете с нами? Ведь вам можно будет выехать только завтра, никак не раньше.
— Да, мы рассчитываем выехать с восходом солнца.
— Где ваш лагерь?
— В миссии de-Nuestra Sonora de los Angelos.
— Совсем рядом.
— О да, не более тридцати миль отсюда.
— Эта позиция одна из самых сильных. Вы долго на ней останетесь?
— Нет, я хочу сразу нанести решительный удар.
— Предусмотрительно. Вы должны внушить страх своим врагам.
Во время этого разговора двое слуг принесли стол, накрытый на троих.
— Пожалуйте за стол, — пригласил капитан.
Ужин отличался большой простотой. Иного нельзя было и требовать в этих условиях. Он состоял из дичи, маисовых лепешек, красных бобов и индейского перца, а также из напитков — пульке и каталонского рефино, самой крепкой водки, которая только существует.
У гостей проснулся настоящий волчий аппетит, да оно и понятно: ни граф, ни Валентин ничего не ели в продолжение тридцати часов. Они так и накинулись на расставленные перед ними кушанья.
Принеся стол, слуги тотчас же вышли, предоставив приятелям полную возможность вести беседу без боязни быть услышанными.
Утолив голод, они продолжили оставленный ими разговор, так как не могли забыть ни на минуту о том, что им предстояло сделать.
— Итак, — сказал капитан, — вы объявили решительную войну мексиканскому правительству?
— Вне всякого сомнения.
— Нельзя отрицать, у вас достаточно серьезный повод для начала военных действий: вы боретесь за свое право. Мне кажется, что для успеха дела нужно написать какой-нибудь девиз на своем знамени.
— Да, я изберу для этого такой лозунг, который привлечет на мою сторону население и обеспечит нам его поддержку.
— Что же вы думаете написать?
— Только два слова.
— Какие же?
— Независимая Сонора.
— Это блестящая мысль! Если в сердцах здешних жителей осталась хоть капля благородства и гордости, то таких слов достаточно, чтобы вызвать революцию.
— Я на это надеюсь, хотя и не вполне уверен в успехе. Ведь вы хорошо знаете мексиканцев. Их характер представляет какую-то странную смесь хороших и дурных инстинктов и не позволяет полностью доверять им.
— Боже мой, граф, это легко объясняется тем, что мексиканцы долгое время находились в рабстве. Целые века они провели в младенческом состоянии, теперь же выросли и уже считают себя настоящими людьми, не отдавая полного отчета в своем освобождении и не понимая всех выгод, с ним связанных.
— Но мы попробуем внушить им решимость. Надеюсь, среди них еще остались люди, способные воспрянуть духом при мысли о свободе.
— Что же вы рассчитываете сделать?
— Немедленно двинуться вперед. Чтобы не дать врагам возможности напасть внезапно, нельзя обороняться, нужно атаковать.
— Это очень важно.
— Сколько человек рассчитываете вы дать мне на подмогу?
— Восемьдесят всадников, находящихся под моей командой, о которых я вам уже говорил.
— Благодарю вас, но так как эта помощь для меня очень нужна, то скажите, когда я могу на них рассчитывать?
— Сегодня я получу их согласие, а дня через два они прибудут в миссию.
— Нельзя ли дать мне завтра утром мулов, повозки и погонщиков?
— С большим удовольствием.
— Хорошо. Я немедленно выступлю в Магдалену — это большое селение, расположенное на перекрестке двух дорог, ведущих в Урес и Эрмосильо.
— Я знаю его.
— Двигайтесь прямо туда, это поможет выиграть время.
— Я согласен и прибуду на место вместе с вами. Для меня это тем более удобно, что со мной будет только кавалерия без обоза, который отправится к вам раньше.
— Итак, вы скоро откроете военные действия?
— Да, я хочу нанести решительный удар. Если удастся овладеть хоть одним из трех главных городов Соноры, судьба похода обеспечена.
— Не слишком ли рискованное предприятие?
— Да, оно рискованно, но у меня нет другого выхода, только смелость может меня спасти.
— Не стану возражать. Теперь пойдемте туда, где уже собрались все наши колонисты. Я уверен, что они легко согласятся на мою просьбу, настроение среди них самое приподнятое.
Они вышли наружу.
Согласно распоряжению капитана, все колонисты собрались во дворе, они толпились, горячо обсуждая между собой предполагаемые причины, вызвавшие столь экстренное собрание.
При появлении капитана и его гостей немедленно воцарилось полное молчание, любопытство заткнуло рот самым ретивым болтунам.
Граф Пребуа-Крансе знал в лицо большую часть колонистов, его дружески приветствовали, все сохранили благодарную память о помощи, оказанной Луи колонии во время неожиданного нападения на нее апачей.
Капитан ловко воспользовался этим обстоятельством и откровенно объяснил товарищам, что заставило графа явиться в Гетцали и обратиться к ним за помощью.
Колонисты не могли бы назвать себя настоящими искателями приключений, если бы холодно отнеслись к подобному сообщению. Увлеченные безрассудным предприятием графа, они приветствовали его восторженными криками и немедленно решили поступить под команду дона Луи. Они предали забвению свою прежнюю затею и сосредоточили все помыслы на освобождении Соноры.
Если бы граф Пребуа-Крансе потребовал себе отряд в двести человек, то без сомнения, и в этом случае он не встретил бы отказа.
Капитан де Лавиль, счастливый достижением подобного успеха, от души благодарил товарищей за себя и за графа. Тотчас начали готовиться к выступлению в поход.
Все фургоны подверглись тщательному осмотру и оказались в отличном виде, в них нагрузили все, что только могло понадобиться во время экспедиции.
За час до захода солнца все приготовления были закончены, отборные мулы вверены заботам надежных погонщиков.
Луи и Валентин вскочили на коней.
Капитан вызвался проводить их на расстояние одной мили от колонии. Здесь они простились, условившись встретиться через три дня в Магдалене.
Мулы и повозки продвигаются в Мексике чрезвычайно медленно, там и понятия не имеют о благоустроенных дорогах, и часто путешественникам приходится прокладывать себе путь в зарослях при помощи топоров и мачете.
Эта неспешность приводила в полное отчаяние дона Луи и его молочного брата, спешивших в миссию, где их присутствие было крайне необходимо. Граф решил отделиться от каравана, чтобы поскорее добраться до миссии.
Отдав необходимые приказания погонщикам, друзья расстались с ними и, вонзив шпоры в бока своих лошадей, быстро поскакали вперед.
Американские лошади ведут происхождение от древних арабских скакунов, носивших на себе завоевателей Новой Испании, и сохраняют все отличительные качества своих предков. Они очень нетребовательны, небольшого количества альфальфы им достаточно для того, чтобы скакать целый день без питья и без отдыха. Эти лошади совсем не знают утомления, из всех аллюров им известен только галоп, проскакав в течение дня около двадцати пяти миль, они достигают ночлега, не проявляя признаков усталости.
Наши друзья ехали на отборных скакунах, поэтому неудивительно, что уже скоро они достигли миссии.
У первых баррикад их поджидал какой-то человек.
Это был Курумилла.
— Вас ждут, — сказал он, выходя им навстречу. — Поезжайте скорее.
Те последовали за ним, не понимая, как решился Курумилла выговорить такую длинную фразу.
ГЛАВА XII. Отец и дочь
Лагерь авантюристов сделался неузнаваем, он совершенно утратил свой мирный характер и принял воинственный вид, который вполне соответствовал настоящему положению дел. У каждого входа в миссию поставили по пушке под охраной отдельного отряда, орудия были наведены на окрестные поля. Вдоль длинной линии ружей, составленных в козлы, прохаживался часовой.
Вне укрепления также стояли караульные, расставленные на некотором расстоянии один от другого, вместе с тем все ненадежные позиции перед крепостью были заняты аванпостами для наблюдения за окрестностями и предупреждения всякого неожиданного нападения.
Внутри лагеря кипела спешная работа: из кузницы поднимался дым и раздавались частые удары по наковальням, немного поодаль плотники распиливали стволы деревьев, оружейники осматривали и приводили в порядок оружие, словом, все трудились с большим жаром, торопясь окончить работу в самый короткий срок.
Граф, Курумилла и Валентин быстро проскакали через поле. Навстречу им неслись восторженные приветствия авантюристов, обрадованных их возвращением.
Неподалеку от штаб-квартиры до слуха всадников долетели крикливые звуки хараны, к которым примешивалось меланхолическое пение романсеро del rey Rodrigo.
— Не лучше ли нам прежде всего расспросить кое о чем дона Корнелио? — сказал граф.
— Разумеется, ведь от Курумиллы очень трудно или почти невозможно получить какие-либо сведения.
— Я сам направляюсь к дону Корнелио, — ответил индеец, слышавший разговор двух друзей.
— Что ж, тем лучше, — с улыбкой заметил Валентин. Курумилла свернул налево и направился к шалашу из
листьев, в котором обыкновенно жил испанец. Благородный идальго сидел на табурете перед своим жилищем и яростно терзал струны хараны, напевая свой неизменный романсеро и дико вращая глазами.
Увидев наших друзей, он радостно вскрикнул, живо вскочил с места и, отбросив в сторону харану, кинулся навстречу прибывшим.
— Сара de dios! — восклицал он, пожимая им руки. — Добро пожаловать, senores caballeros, я ждал вас с таким нетерпением!
— Что у вас новенького? — с беспокойством спросил его дон Луи.
— Гм! Новостей довольно, но я думаю, что вы не намерены слушать меня, сидя в седле.
Всадники соскочили на землю. Пока граф разговаривал с испанцем, Валентин наклонился к Курумилле и что-то прошептал ему на ухо. Индеец ответил утвердительным кивком головы.
Французы вместе с доном Корнелио вошли в шалаш, а араукан удалился, захватив с собой лошадей.
— Садитесь, господа, — пригласил своих гостей испанец, указывая им на табуреты.
— Вы возбудили во мне сильное любопытство, дон Корнелио, — обратился к нему граф, — что такое случилось у вас в мое отсутствие?
— Не случилось ничего важного с военной точки зрения, наши лазутчики вернулись с самыми успокаивающими известиями о действиях неприятеля — впрочем, об этом вам доложит временный командир лагеря, а я хочу поговорить о другом.
— Значит, у вас есть сведения, касающиеся меня одного?
— Вы помните, что при своем отъезде возложили на меня трудную обязанность оберегать донью Анжелу?
— Неужели это могло вас затруднить?
— Смею вас уверить. Но я могу заявить, что справился с этим поручением так, как только можно требовать от истинного кабальеро.
— Я очень вам благодарен.
— Вчера в миссию прискакал индеец с письмом к командиру крепости.
— А! Содержание письма вам известно?
— В письме заключалась просьба о свободном пропуске в лагерь на несколько дней.
— А кем оно было подписано?
— Отцом Серафимом.
— Как! Отцом Серафимом? — с живостью вскричал Валентин. — Тем самым отцом Серафимом, который за свою миссионерскую деятельность стяжал репутацию святого, так что сами индейцы зовут его Апостолом Прерий?
— Вот именно.
— Странно, — пробормотал охотник.
— Не правда ли?
— Но отец Серафим вовсе не нуждается в пропуске, чтобы прожить у нас столько времени, сколько ему заблагорассудится, — заметил граф.
— Вне всякого сомнения, — добавил Валентин. — Мы были бы счастливы, а я в особенности, если бы он вздумал нас навестить.
— Святой отец просил пропуск не для себя, он отлично знает, что его посещение будет нам приятно.
— Кому же понадобился этот пропуск?
— Одному человеку, за которого проситель ручался как за самого себя, не называя, однако, его имени.
— Гм! Это не совсем понятно.
— Я вполне с вами согласен и даже советовал командиру ответить отказом.
— Вот как?
— Но он был другого мнения и решил, что человек, добивающийся пропуска, может оказаться или другом, или врагом, в обоих случаях гораздо лучше познакомиться с ним пораньше. Надо знать, чего от него можно ждать.
Французы невольно рассмеялись, слыша столь оригинальное суждение.
— Чем же кончилось дело? — продолжал граф.
— Дело кончилось тем, что сегодня утром в миссию прибыл отец Серафим, и с ним вместе приехал кто-то другой, тщательно укутанный широким плащом.
— А-а! Кто же этот незнакомец?
— Предлагаю вам догадаться.
— Назовите его лучше сразу.
— Хорошо, но только приготовьтесь услышать нечто невероятное. Гость этот не кто иной как дон Себастьян Гверреро.
— Генерал Гверреро! — вскричал граф, вскакивая со своего места.
— Успокойтесь, пожалуйста, я не сказал вам «генерал Гверреро», а только — дон Себастьян Гверреро.
— Шутки в сторону, дон Корнелио, будем говорить серьезно. То, что вы мне сказали, очень важно.
— Я и так говорю вполне серьезно, дон Луи, сейчас генерал является просто частным лицом. У нас он живет как отец доньи Анжелы, а не как губернатор Соноры.
— Я начинаю понимать, — ответил граф, возбужденно шагая взад и вперед по хижине, — чем же кончилось свидание отца с дочерью? Не бойтесь говорить со мной откровенно. Я сумею совладать с собой.
— Все, слава Богу, обошлось благополучно.
— ???
— Я посоветовал донье Анжеле не принимать отца, пока вы не вернетесь в лагерь.
— И у нее хватило на это мужества? — спросил граф, останавливаясь перед доном Корнелио и пристально глядя на него.
— Да, она послушалась моего совета.
— Спасибо, друг! Значит, отец Серафим и генерал…
— Ждут вашего приезда. Для них построили особую хижину. Несмотря на это, за ними учинен такой надзор, что мне известно каждое их слово.
— Вы поступили очень хорошо, я имею лишний случай убедиться в вашем благоразумии и предусмотрительности.
Дон Корнелио покраснел, как молодая девушка, и скромно опустил глаза.
— Что вы намерены предпринять? — спросил Валентин у графа.
— Я хочу предоставить донье Анжеле полную свободу. Дорогой дон Корнелио, сообщите ей о моем приезде и проведите к ней ее отца и миссионера. Ступайте, я пойду следом за вами.
Испанец тотчас же удалился, чтобы исполнить полученное приказание.
— Когда ты предполагаешь двинуться в поход? — спросил Валентин, оставшись наедине с графом.
— Через два дня.
— Куда же именно?
— В Магдалену.
— Отлично! А теперь позволь мне с Курумиллой на время отлучиться.
— Как! Ты хочешь меня покинуть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Граф не мог удержаться от улыбки.
— Хорошо, я с удовольствием принимаю вашу благородную поддержку. Было бы смешно, если бы я продолжал настаивать на своем отказе. Вы вправе были бы счесть это неблагодарностью с моей стороны.
— В добрый час, — весело сказал капитан. — Вижу, мы начинаем понимать друг друга. Я был уверен, что мне удастся убедить вас.
— Вы прекрасный товарищ, капитан, я не в силах вам противиться.
— Черт возьми! Вы явились как раз вовремя, чтобы заручиться нашей помощью.
— Как так?
— Если бы вы приехали двумя днями позже, то уже не застали бы меня здесь.
— Что это значит?
— Разве вы не заметили расставленные во дворе повозки? Мне предстояло отправиться во главе восьмидесяти лучших колонистов к золотым рудникам, о которых мы недавно случайно узнали.
— А-а…
— Да, но теперь экспедиция будет отложена, и отряд вместо экспедиции к золотым рудникам присоединится к вам. Я в этом почти убежден.
— То есть?
— Я не имею права распоряжаться отрядом и самовольно отложить экспедицию без общего согласия.
— Это справедливо, — ответил граф. Но по лицу его пробежала тень.
— Будьте спокойны, — начал уверять его капитан, — колонисты охотно дадут свое согласие, если будут знать, в чьих это интересах.
— Дай Бог, чтобы ваши слова оправдались… Все ли у вас готово к походу?
— Почти что так. Только я должен признаться, что мои погонщики ушли от меня, они тайно бежали из лагеря.
— Черт возьми! И уж, конечно, не забыли увести с собой всех мулов?
— Не оставили ни одного, так что я положительно не знаю, как повезу свою артиллерию и багаж.
— Хорошо, хорошо, мы поможем. У меня есть отличные повозки, и колония богата мулами.
— Гм! Я не знаю, как благодарить вас за ваши услуги.
— За мной дело не станет.
Все трое вошли в дом и продолжали вести беседу в той комнате, где еще недавно проходили переговоры с полковником Суаресом.
Капитан позвонил в колокольчик. На его зов явился слуга.
— Пусть все колонисты соберутся сегодня вечером по окончании работ. Я хочу сообщить им нечто важное.
Слуга молча поклонился.
— Принесите нам перекусить, — прибавил капитан. — Вы, конечно, отобедаете с нами? Ведь вам можно будет выехать только завтра, никак не раньше.
— Да, мы рассчитываем выехать с восходом солнца.
— Где ваш лагерь?
— В миссии de-Nuestra Sonora de los Angelos.
— Совсем рядом.
— О да, не более тридцати миль отсюда.
— Эта позиция одна из самых сильных. Вы долго на ней останетесь?
— Нет, я хочу сразу нанести решительный удар.
— Предусмотрительно. Вы должны внушить страх своим врагам.
Во время этого разговора двое слуг принесли стол, накрытый на троих.
— Пожалуйте за стол, — пригласил капитан.
Ужин отличался большой простотой. Иного нельзя было и требовать в этих условиях. Он состоял из дичи, маисовых лепешек, красных бобов и индейского перца, а также из напитков — пульке и каталонского рефино, самой крепкой водки, которая только существует.
У гостей проснулся настоящий волчий аппетит, да оно и понятно: ни граф, ни Валентин ничего не ели в продолжение тридцати часов. Они так и накинулись на расставленные перед ними кушанья.
Принеся стол, слуги тотчас же вышли, предоставив приятелям полную возможность вести беседу без боязни быть услышанными.
Утолив голод, они продолжили оставленный ими разговор, так как не могли забыть ни на минуту о том, что им предстояло сделать.
— Итак, — сказал капитан, — вы объявили решительную войну мексиканскому правительству?
— Вне всякого сомнения.
— Нельзя отрицать, у вас достаточно серьезный повод для начала военных действий: вы боретесь за свое право. Мне кажется, что для успеха дела нужно написать какой-нибудь девиз на своем знамени.
— Да, я изберу для этого такой лозунг, который привлечет на мою сторону население и обеспечит нам его поддержку.
— Что же вы думаете написать?
— Только два слова.
— Какие же?
— Независимая Сонора.
— Это блестящая мысль! Если в сердцах здешних жителей осталась хоть капля благородства и гордости, то таких слов достаточно, чтобы вызвать революцию.
— Я на это надеюсь, хотя и не вполне уверен в успехе. Ведь вы хорошо знаете мексиканцев. Их характер представляет какую-то странную смесь хороших и дурных инстинктов и не позволяет полностью доверять им.
— Боже мой, граф, это легко объясняется тем, что мексиканцы долгое время находились в рабстве. Целые века они провели в младенческом состоянии, теперь же выросли и уже считают себя настоящими людьми, не отдавая полного отчета в своем освобождении и не понимая всех выгод, с ним связанных.
— Но мы попробуем внушить им решимость. Надеюсь, среди них еще остались люди, способные воспрянуть духом при мысли о свободе.
— Что же вы рассчитываете сделать?
— Немедленно двинуться вперед. Чтобы не дать врагам возможности напасть внезапно, нельзя обороняться, нужно атаковать.
— Это очень важно.
— Сколько человек рассчитываете вы дать мне на подмогу?
— Восемьдесят всадников, находящихся под моей командой, о которых я вам уже говорил.
— Благодарю вас, но так как эта помощь для меня очень нужна, то скажите, когда я могу на них рассчитывать?
— Сегодня я получу их согласие, а дня через два они прибудут в миссию.
— Нельзя ли дать мне завтра утром мулов, повозки и погонщиков?
— С большим удовольствием.
— Хорошо. Я немедленно выступлю в Магдалену — это большое селение, расположенное на перекрестке двух дорог, ведущих в Урес и Эрмосильо.
— Я знаю его.
— Двигайтесь прямо туда, это поможет выиграть время.
— Я согласен и прибуду на место вместе с вами. Для меня это тем более удобно, что со мной будет только кавалерия без обоза, который отправится к вам раньше.
— Итак, вы скоро откроете военные действия?
— Да, я хочу нанести решительный удар. Если удастся овладеть хоть одним из трех главных городов Соноры, судьба похода обеспечена.
— Не слишком ли рискованное предприятие?
— Да, оно рискованно, но у меня нет другого выхода, только смелость может меня спасти.
— Не стану возражать. Теперь пойдемте туда, где уже собрались все наши колонисты. Я уверен, что они легко согласятся на мою просьбу, настроение среди них самое приподнятое.
Они вышли наружу.
Согласно распоряжению капитана, все колонисты собрались во дворе, они толпились, горячо обсуждая между собой предполагаемые причины, вызвавшие столь экстренное собрание.
При появлении капитана и его гостей немедленно воцарилось полное молчание, любопытство заткнуло рот самым ретивым болтунам.
Граф Пребуа-Крансе знал в лицо большую часть колонистов, его дружески приветствовали, все сохранили благодарную память о помощи, оказанной Луи колонии во время неожиданного нападения на нее апачей.
Капитан ловко воспользовался этим обстоятельством и откровенно объяснил товарищам, что заставило графа явиться в Гетцали и обратиться к ним за помощью.
Колонисты не могли бы назвать себя настоящими искателями приключений, если бы холодно отнеслись к подобному сообщению. Увлеченные безрассудным предприятием графа, они приветствовали его восторженными криками и немедленно решили поступить под команду дона Луи. Они предали забвению свою прежнюю затею и сосредоточили все помыслы на освобождении Соноры.
Если бы граф Пребуа-Крансе потребовал себе отряд в двести человек, то без сомнения, и в этом случае он не встретил бы отказа.
Капитан де Лавиль, счастливый достижением подобного успеха, от души благодарил товарищей за себя и за графа. Тотчас начали готовиться к выступлению в поход.
Все фургоны подверглись тщательному осмотру и оказались в отличном виде, в них нагрузили все, что только могло понадобиться во время экспедиции.
За час до захода солнца все приготовления были закончены, отборные мулы вверены заботам надежных погонщиков.
Луи и Валентин вскочили на коней.
Капитан вызвался проводить их на расстояние одной мили от колонии. Здесь они простились, условившись встретиться через три дня в Магдалене.
Мулы и повозки продвигаются в Мексике чрезвычайно медленно, там и понятия не имеют о благоустроенных дорогах, и часто путешественникам приходится прокладывать себе путь в зарослях при помощи топоров и мачете.
Эта неспешность приводила в полное отчаяние дона Луи и его молочного брата, спешивших в миссию, где их присутствие было крайне необходимо. Граф решил отделиться от каравана, чтобы поскорее добраться до миссии.
Отдав необходимые приказания погонщикам, друзья расстались с ними и, вонзив шпоры в бока своих лошадей, быстро поскакали вперед.
Американские лошади ведут происхождение от древних арабских скакунов, носивших на себе завоевателей Новой Испании, и сохраняют все отличительные качества своих предков. Они очень нетребовательны, небольшого количества альфальфы им достаточно для того, чтобы скакать целый день без питья и без отдыха. Эти лошади совсем не знают утомления, из всех аллюров им известен только галоп, проскакав в течение дня около двадцати пяти миль, они достигают ночлега, не проявляя признаков усталости.
Наши друзья ехали на отборных скакунах, поэтому неудивительно, что уже скоро они достигли миссии.
У первых баррикад их поджидал какой-то человек.
Это был Курумилла.
— Вас ждут, — сказал он, выходя им навстречу. — Поезжайте скорее.
Те последовали за ним, не понимая, как решился Курумилла выговорить такую длинную фразу.
ГЛАВА XII. Отец и дочь
Лагерь авантюристов сделался неузнаваем, он совершенно утратил свой мирный характер и принял воинственный вид, который вполне соответствовал настоящему положению дел. У каждого входа в миссию поставили по пушке под охраной отдельного отряда, орудия были наведены на окрестные поля. Вдоль длинной линии ружей, составленных в козлы, прохаживался часовой.
Вне укрепления также стояли караульные, расставленные на некотором расстоянии один от другого, вместе с тем все ненадежные позиции перед крепостью были заняты аванпостами для наблюдения за окрестностями и предупреждения всякого неожиданного нападения.
Внутри лагеря кипела спешная работа: из кузницы поднимался дым и раздавались частые удары по наковальням, немного поодаль плотники распиливали стволы деревьев, оружейники осматривали и приводили в порядок оружие, словом, все трудились с большим жаром, торопясь окончить работу в самый короткий срок.
Граф, Курумилла и Валентин быстро проскакали через поле. Навстречу им неслись восторженные приветствия авантюристов, обрадованных их возвращением.
Неподалеку от штаб-квартиры до слуха всадников долетели крикливые звуки хараны, к которым примешивалось меланхолическое пение романсеро del rey Rodrigo.
— Не лучше ли нам прежде всего расспросить кое о чем дона Корнелио? — сказал граф.
— Разумеется, ведь от Курумиллы очень трудно или почти невозможно получить какие-либо сведения.
— Я сам направляюсь к дону Корнелио, — ответил индеец, слышавший разговор двух друзей.
— Что ж, тем лучше, — с улыбкой заметил Валентин. Курумилла свернул налево и направился к шалашу из
листьев, в котором обыкновенно жил испанец. Благородный идальго сидел на табурете перед своим жилищем и яростно терзал струны хараны, напевая свой неизменный романсеро и дико вращая глазами.
Увидев наших друзей, он радостно вскрикнул, живо вскочил с места и, отбросив в сторону харану, кинулся навстречу прибывшим.
— Сара de dios! — восклицал он, пожимая им руки. — Добро пожаловать, senores caballeros, я ждал вас с таким нетерпением!
— Что у вас новенького? — с беспокойством спросил его дон Луи.
— Гм! Новостей довольно, но я думаю, что вы не намерены слушать меня, сидя в седле.
Всадники соскочили на землю. Пока граф разговаривал с испанцем, Валентин наклонился к Курумилле и что-то прошептал ему на ухо. Индеец ответил утвердительным кивком головы.
Французы вместе с доном Корнелио вошли в шалаш, а араукан удалился, захватив с собой лошадей.
— Садитесь, господа, — пригласил своих гостей испанец, указывая им на табуреты.
— Вы возбудили во мне сильное любопытство, дон Корнелио, — обратился к нему граф, — что такое случилось у вас в мое отсутствие?
— Не случилось ничего важного с военной точки зрения, наши лазутчики вернулись с самыми успокаивающими известиями о действиях неприятеля — впрочем, об этом вам доложит временный командир лагеря, а я хочу поговорить о другом.
— Значит, у вас есть сведения, касающиеся меня одного?
— Вы помните, что при своем отъезде возложили на меня трудную обязанность оберегать донью Анжелу?
— Неужели это могло вас затруднить?
— Смею вас уверить. Но я могу заявить, что справился с этим поручением так, как только можно требовать от истинного кабальеро.
— Я очень вам благодарен.
— Вчера в миссию прискакал индеец с письмом к командиру крепости.
— А! Содержание письма вам известно?
— В письме заключалась просьба о свободном пропуске в лагерь на несколько дней.
— А кем оно было подписано?
— Отцом Серафимом.
— Как! Отцом Серафимом? — с живостью вскричал Валентин. — Тем самым отцом Серафимом, который за свою миссионерскую деятельность стяжал репутацию святого, так что сами индейцы зовут его Апостолом Прерий?
— Вот именно.
— Странно, — пробормотал охотник.
— Не правда ли?
— Но отец Серафим вовсе не нуждается в пропуске, чтобы прожить у нас столько времени, сколько ему заблагорассудится, — заметил граф.
— Вне всякого сомнения, — добавил Валентин. — Мы были бы счастливы, а я в особенности, если бы он вздумал нас навестить.
— Святой отец просил пропуск не для себя, он отлично знает, что его посещение будет нам приятно.
— Кому же понадобился этот пропуск?
— Одному человеку, за которого проситель ручался как за самого себя, не называя, однако, его имени.
— Гм! Это не совсем понятно.
— Я вполне с вами согласен и даже советовал командиру ответить отказом.
— Вот как?
— Но он был другого мнения и решил, что человек, добивающийся пропуска, может оказаться или другом, или врагом, в обоих случаях гораздо лучше познакомиться с ним пораньше. Надо знать, чего от него можно ждать.
Французы невольно рассмеялись, слыша столь оригинальное суждение.
— Чем же кончилось дело? — продолжал граф.
— Дело кончилось тем, что сегодня утром в миссию прибыл отец Серафим, и с ним вместе приехал кто-то другой, тщательно укутанный широким плащом.
— А-а! Кто же этот незнакомец?
— Предлагаю вам догадаться.
— Назовите его лучше сразу.
— Хорошо, но только приготовьтесь услышать нечто невероятное. Гость этот не кто иной как дон Себастьян Гверреро.
— Генерал Гверреро! — вскричал граф, вскакивая со своего места.
— Успокойтесь, пожалуйста, я не сказал вам «генерал Гверреро», а только — дон Себастьян Гверреро.
— Шутки в сторону, дон Корнелио, будем говорить серьезно. То, что вы мне сказали, очень важно.
— Я и так говорю вполне серьезно, дон Луи, сейчас генерал является просто частным лицом. У нас он живет как отец доньи Анжелы, а не как губернатор Соноры.
— Я начинаю понимать, — ответил граф, возбужденно шагая взад и вперед по хижине, — чем же кончилось свидание отца с дочерью? Не бойтесь говорить со мной откровенно. Я сумею совладать с собой.
— Все, слава Богу, обошлось благополучно.
— ???
— Я посоветовал донье Анжеле не принимать отца, пока вы не вернетесь в лагерь.
— И у нее хватило на это мужества? — спросил граф, останавливаясь перед доном Корнелио и пристально глядя на него.
— Да, она послушалась моего совета.
— Спасибо, друг! Значит, отец Серафим и генерал…
— Ждут вашего приезда. Для них построили особую хижину. Несмотря на это, за ними учинен такой надзор, что мне известно каждое их слово.
— Вы поступили очень хорошо, я имею лишний случай убедиться в вашем благоразумии и предусмотрительности.
Дон Корнелио покраснел, как молодая девушка, и скромно опустил глаза.
— Что вы намерены предпринять? — спросил Валентин у графа.
— Я хочу предоставить донье Анжеле полную свободу. Дорогой дон Корнелио, сообщите ей о моем приезде и проведите к ней ее отца и миссионера. Ступайте, я пойду следом за вами.
Испанец тотчас же удалился, чтобы исполнить полученное приказание.
— Когда ты предполагаешь двинуться в поход? — спросил Валентин, оставшись наедине с графом.
— Через два дня.
— Куда же именно?
— В Магдалену.
— Отлично! А теперь позволь мне с Курумиллой на время отлучиться.
— Как! Ты хочешь меня покинуть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24