— О! — отвечал трактирщик с улыбкой. — Меня нечего им опасаться, тем более что, если я разболтаю, то мой трактир погибнет.
— Справедливо. Итак, это решено; когда настанет время, вы поместите меня за прилавком; но не может ли поместиться там и мой товарищ?
— О! Очень удобно.
— Я думаю, что с вами это случается не в первый раз?
Трактирщик улыбнулся и ничего не отвечал.
Путешественник подумал с минуту.
— Все-таки дайте нам закусить, — сказал он наконец, — вот вам еще два пиастра за то, что вы подадите нам.
Трактирщик взял оба пиастра и, забыв, что уверял будто у него ничего нет, в одно мгновение уставил стол кушаньями, которые, не будучи деликатесами, были, однако, довольно вкусны, особенно для людей, аппетит которых сильно возбужден.
Оба путешественника рьяно принялись за ужин, и около двадцати минут слышалась только работа их челюстей.
Когда голод был наконец утолен, тот из путешественников, который, по-видимому, присвоил себе право говорить за себя и за товарища, отодвинул свой прибор и, обратившись к трактирщику, скромно стоявшему позади со шляпой в руке, сказал:
— Теперь поговорим о другом. Сколько у вас слуг?
— Двое: тот, что отвел ваших лошадей в конюшню, и еще другой.
— Очень хорошо; вам, верно, не нужны они сегодня, чтобы принять ваших гостей?
— Конечно, нет, тем более что для большей верности я один буду им служить.
— Тем лучше, стало быть, вы можете послать одного, разумеется, с тем, что за это будет заплачено?
— Могу! Куда же надо его послать?
— Просто отнести вот это письмо, — он вынул запечатанную бумагу, спрятанную на его груди, — на улицу Монтерилло, сеньору дону Антонио Ралье, и принести мне ответ сюда же, скорее.
— Это легко. Пожалуйте мне письмо.
— Вот оно, и вот четыре пиастра за труды.
Трактирщик почтительно поклонился и немедленно вышел из залы.
— Я думаю, Курумилла, — сказал тогда путешественник своему товарищу, — что наши дела идут неплохо.
Тот отвечал безмолвным знаком согласия. Через минуту трактирщик воротился.
— Ну что? — спросил путешественник.
— Ваш посланец отправился, только, верно, он воротится нескоро.
— Это почему?
— Потому что ночью запрещено ездить верхом по городу без особого позволения, так что он принужден идти и воротиться пешком.
— Это все равно, только бы он воротился до восхода солнца.
— О! Задолго до того.
— Стало быть, все хорошо; но, я думаю, что приближается минута, когда ваши гости приедут.
— Действительно, так. Не угодно ли вам следовать за мной?
— Пойдемте.
Путешественники встали, трактирщик в несколько мгновений убрал остатки ужина, потом отвел своих гостей за прилавок.
Этот прилавок, довольно высокий и очень глубокий, представлял им, если не удобное, то зато совершенно надежное убежище, куда они спрятались с пистолетом в каждой руке, чтобы быть готовыми на всякий случай.
Едва поместились они под прилавком, как несколько ударов, сделанных особенным образом, раздалось в дверь гостиницы.
Глава X
ГОСТИНИЦА
В одном из наших прежних сочинений мы документально доказали, что после объявления своей независимости, то есть около сорока лет, в Мексике было двести тридцать революций, что дает в среднем по пяти революций в год.
Причину этих революций следует отыскивать в честолюбии офицеров, командующих армией. Этих офицеров считается двадцать четыре тысячи, тогда как сама армия состоит всего из двадцати тысяч.
Эти офицеры вообще очень несведущие и, в особенности, очень честолюбивые, не способные скомандовать самое простое движение, находят в общественных беспорядках случай к возвышению, который иначе не встретили бы, и множество мексиканских генералов достигли своего звания, никогда не присутствовав в сражении и даже не видав другого огня, кроме огня своей сигарки, которая не выходит у них изо рта; зато они умели ловко направить революцию, и каждая революция доставляла им чин, а иногда и два, таким образом они приобрели звание генералов, то есть возможность при случае в свою очередь провозгласить себя президентом республики, что составляет мечту каждого из их и постоянную цель их усилий.
Мы сказали, что путешественники едва успели спрятаться за прилавок, как несколько ударов, сделанных особым образом в дверь гостиницы, предупредили трактирщика, что таинственные гости, ожидаемые им, начинали прибывать.
Лусачо, трактирщик, был толстый, низенький человек с лукавой физиономией, с серыми, вечно бегающими глазами, с косым взглядом, с толстым брюхом, настоящий тип мексиканского трактирщика, жадного к прибыли, больше, чем два жида, и умевшего очень хорошо — когда обстоятельства этого требовали, то есть, когда дело шло о его выгодах — поступать против совести; он удостоверился одним взглядом, что в зале все было в порядке и ничто не обнаруживало присутствия незнакомцев, потом направился к двери, но, прежде чем отворить ее, вероятно, для того, чтобы доказать свое усердие, заблагорассудил спросить прибывших:
— Кто там?
— Мирные люди, — отвечал грубый голос. — Отвори, именем черта, если не хочешь, чтобы мы выбили дверь.
Лусачо, без сомнения, знал этот голос, потому что несколько резкий ответ, полученный им, показался ему достаточен, и он немедленно начал отодвигать запоры.
Как только дверь была открыта, несколько человек ворвались в гостиницу, толкая друг друга, как будто боялись погони.
Их было человек восемь, в них легко было узнать военных, несмотря на то, что на некоторых был штатский костюм.
Впрочем, они смеялись и шутили громко, что доказывало, что цель их собрания была не так важна, чтобы отнять у них обычную веселость.
Они уселись за один стол, и трактирщик без сомнения, давно знавший их привычки, поставил перед ними бутылку каталонского вина, которое они начали попивать, закурив сигары.
Дверь была оставлена трактирщиком открытой, он, вероятно, счел бесполезным закрывать ее. Посетители входили беспрерывно, и число их скоро увеличилось до того, что зала хотя довольно обширная, совершенно наполнилась. Вновь приходившие следовали примеру первых: они садились за стол, куда им подавали вино и сигары, не опасаясь тех, кто пришел прежде них в гостиницу, а только молча кланяясь им при входе.
Лусачо постоянно бродил вокруг столов, наблюдая за всем, и не подавал ничего без того, чтобы тотчас не получить деньги.
Наконец один из незнакомцев встал и несколько раз ударил по столу своим стаканом, чтобы потребовать молчания.
— Дон Сирвен здесь? — спросил он.
— Здесь, сеньор, — отвечал, вставая, молодой человек лет двадцати с женственными чертами лица, уже отмеченными развратом.
— Удостоверьтесь, что здесь все налицо.
Молодой человек молча поклонился и начал ходить от стола к столу, обмениваясь несколькими словами шепотом с каждым из присутствующих.
Когда дон Сирвен обошел всю залу, он приблизился к тому, кто его звал, и почтительно ему поклонился.
— Сеньор коронель, — сказал он, — собрание полное, кроме одной особы; так как она не дала нам знать, что сделает нам честь своим присутствием, то я…
— Очень хорошо, — перебил полковник, — выйдите из гостиницы, старательно наблюдайте за окрестностями, не позволяйте приблизиться никому, и если особа, известная вам, явится, немедленно введите ее. Вы слышали? Исполните же аккуратно мои приказания. Вы понимаете важность для вас беспрекословного повиновения?
— Положитесь на меня, — отвечал молодой человек.
Почтительно поклонившись своему начальнику, он вышел из гостиницы и затворил за собой дверь.
Тогда присутствующие, не вставая, повернулись на своих скамьях и, таким образом, очутились напротив полковника, который стал в середину залы.
Он подождал несколько минут, чтобы молчание восстановилось, потом, поклонившись присутствующим, сказал:
— Позвольте мне сначала поблагодарить вас за точность, с какой вы явились на свидание, которое я имел честь назначить вам. Я счастлив доверием, которое вам угодно было оказать мне. Поверьте, я сумею сделаться его достойным: оно мне доказывает еще раз, что вы истинно преданы отечеству, и что оно может полагаться на вас в час опасности.
Эта первая часть речи полковника, была встречена рукоплесканиями.
Этот полковник был человек лет сорока, ростом с Геркулеса, похожий скорее на мясника, чем на честного воина, его кошачья физиономия и косые взгляды не внушали никакой симпатии, все чины его были добыты ценой измены.
Но сообщникам своим он внушал неограниченное доверие: они знали, что он был слишком хитер для того, чтобы участвовать в дурном деле.
Дав время энтузиазму утихнуть, он продолжал:
— Я счастлив, сеньоры, не этими рукоплесканиями, но вашей преданностью общественному делу. Вы понимаете — как я, не правда ли? — что мы не можем долее переносить поступки человека, выбранного нами. Он оказался недостойным вверенной ему власти, он изменил своей обязанности, и час отставки скоро пробьет для того, кто нас обманул.
Полковник, без сомнения, долго продолжал бы эту речь, если бы вдруг один из присутствующих, не видя ничего положительного и ясного в этом потоке звучных слов, не прервал его хриплым голосом:
— Все это прекрасно, полковник, всем известно очень хорошо, что мы преданы душой и телом нашему отечеству, но каждая преданность требует платы! Что же мы получим за это в конце концов? Мы собрались сюда не для того, чтобы курить друг другу фимиам, а, напротив, чтобы окончательно условиться. Пожалуйста, приступайте же немедленно к делу.
Полковник сначала несколько оторопел, но оправился почти тотчас же, и, обернувшись с улыбкой к говорившему, сказал:
— Я только что хотел приступить к делу, любезный капитан, но вы перебили меня.
— Когда так, — отвечал капитан, — положим, что я ничего не сказал; объясните же нам все в двух словах.
— Во-первых, — отвечал полковник, — я сообщу вам известие, которое, думаю, будет принято вами с радостью. Мы собираемся в последний раз!
— Хорошо, хорошо, — сказал положительный капитан, ободряя взорами своих товарищей, — прежде скажите нам о награде.
Полковник понял, что хитрость уже невозможна, тем более что все присутствующие принимали сторону своего товарища и начали перешептываться самым зловещим образом.
В ту минуту, когда он решился наконец приступить к делу, дверь гостиницы отворилась, и человек, закутанный в широкий плащ, вошел в залу. Перед ним шел алферец дон Сирвен, который закричал громким голосом, совершенно заглушившим разговор:
— Генерал, кабальеро, генерал!
При этих словах тишина наступила, как бы по волшебству. Тот, которого назвали генералом, остановился посреди залы, обвел взором всех присутствующих, потом снял шляпу, спустил плащ, и явился в полном генеральском облачении.
— Да здравствует генерал Герреро! — закричали все, вставая с энтузиазмом.
— Благодарю, господа, благодарю, — отвечал генерал, кланяясь несколько раз. — Этот горячий прием радует меня, но замолчите, прошу вас, для того чтобы мы могли скорее кончить дело, по которому мы собрались сюда; минуты драгоценны и несмотря на принятые предосторожности наше присутствие в этой гостинице может быть обнаружено.
Все приблизились к генералу с любопытством, которое легко понять. Он продолжал:
— Я немедленно приступлю к делу. Для того чтобы не терять время — чего хотим мы? Свергнуть президента и заменить его другим, который более будет соблюдать наши интересы?
— Да-да! — закричали все.
— Но тут дело идет о нашей голове, — прибавил генерал холодно, — нам нечего обманывать себя на этот счет, если наш план не удастся, победители расстреляют нас без всякой жалости; но нам удастся, — поспешил он прибавить, приметив неприятное впечатление, произведенное этими словами на присутствующих, — нам удастся, потому что мы приступаем решительно к делу страшному, и каждый из нас знает, что его состояние зависит от выигрыша этого дела, начиная от алфереца до бригадного генерала; каждый знает, что от успеха он получит два чина, и что эта ставка довольно хороша для того, чтобы заставить наименее решительного не дрогнуть, когда настанет минута начать борьбу.
— Да-да, — сказал среди глубокой тишины капитан, замечания которого до прихода генерала так смутили полковника, — все это очень хорошо. Действительно, конечно, очень приятно получить разом два чина, но нам обещали еще кое-что от вашего имени, сеньор.
Генерал улыбнулся.
— Вы правы, капитан, — сказал он, — и я намерен сдержать все обещания, сделанные от моего имени, не тогда, как вы имеете право предполагать, когда удастся наше славное предприятие. Может быть, вы боитесь, что тогда я буду искать предлога, чтобы не исполнить моего обещания?
— Когда же? — с любопытством спросил капитан.
— Сейчас, сеньоры, — вскричал генерал громким голосом, обращаясь не к капитану, а ко всему собранию. — Я хочу вам доказать мое полное доверие к вам и к вашему слову!
Радость, удивление, может быть, недоверие до того овладели присутствующими, что они оставались неподвижны и не произносили ни слова.
Генерал рассматривал их с минуту и улыбнулся с насмешливым видом, потом, отвернувшись, пошел к двери гостиницы и отворил ее. Офицеры с жадностью следили за его движениями, едва переводя дух, и не смели еще предаваться жадной радости, овладевшей ими.
Генерал кашлянул два раза.
— Я здесь, — отвечал голос из тумана.
— Принесите мешки, — приказал дон Себастьян и небрежно воротился на середину залы.
Почти тотчас вошел человек с тяжелым кожаным мешком. Этот человек был Карнеро, капатац; по знаку генерала, он положил свою ношу и вышел, но через несколько минут воротился с другим мешком, который положил возле первого, потом, поклонившись своему господину, удалился, и дверь затворилась за ним.
Генерал раскрыл мешки, и золото посыпалось на стол; инстинктивно присутствующие подвинулись вперед и протянули сжатые руки.
— Теперь, сеньоры, — сказал генерал, все бесстрастный, и небрежно положив руку на груду золота, — позвольте мне напомнить вам наши условия, нас здесь тридцать пять человек, не правда ли?
— Тридцать пять, генерал, — отвечал капитан, окончательно сделавшийся оратором собрания.
— Очень хорошо; эти тридцать пять кабальеро, подразделяются таким образом: десять алферецов, из которых каждый должен получить двадцать пять унций. Сеньор дон Хайме Лупо, — обернулся он к полковнику, — потрудитесь передать по двадцать пять унций каждому из этих господ.
Алферецы, или подпоручики, пробились сквозь ряды и подошли получить унции, которые полковник отдал каждому; потом отступили с радостным движением, которого и не думали скрывать.
— Теперь, — продолжал генерал, — двенадцать капитанов, которым, прошу вас, сеньор дон Лупо, передать от меня каждому по пятьдесят унций.
Капитаны положили деньги в карман так же бесцеремонно, как и алферецы.
— У нас есть десять теньентов, которым приходится по тридцать пять унций каждому, не правда ли?
Теньенты, или поручики, нахмурившие было брови, когда капитанам заплатили прежде них, с поклоном получили деньги.
— Остаются теперь три полковника, из которых каждый имеет право на сто унций, — сказал генерал, — благоволите вручить их, любезный полковник.
Тот не заставил два раза повторить просьбу.
Однако не все золото было роздано, на столе оставалось еще довольно значительная сумма.
Генерал дон Себастьян Герреро несколько минут перебирал пальцами унции, сиявшие на огне, наконец он отодвинул золото от себя.
— Сеньоры, — сказал он с приятной улыбкой, — остается почти пятьсот унций, которые совсем мне не нужны, позвольте мне просить вас разделить их между вами, чтобы помочь ждать сигнала, который вы должны получить от меня.
При этой последней любезности, энтузиазм дошел до крайней степени, крики и уверения в преданности сделались неистовы.
Один генерал оставался бесстрастен, присутствуя спокойно и холодно при разделе, которым опять занялся полковник.
Когда все золото исчезло и жар начал остывать, дон Себастьян, который, подобно гению зла, не переставал обводить взглядом, глубоко насмешливым, этих людей, преданных жадности, ударил кулаком по столу, требуя тишины. Все замолчали.
— Сеньоры, — сказал он, — я сдержал все мои обещания, я приобрел право полагаться на вас; мы уже не будем более собираться — я после сообщу вам мои намерения, только будьте готовы действовать при первом сигнале. Через десять дней будет праздник годовщины провозглашения независимости, если мои предвидения не обманывают меня, если ничто не расстроит мои планы, я, вероятно, выберу этот день для приведения в исполнение моего намерения; впрочем, я постараюсь предупредить вас. Теперь разойдемся — уже поздно и более продолжительное заседание в этом месте может компрометировать священные интересы, за которые мы поклялись умереть.
Он любезно поклонился собранию, дойдя до дверей, обернулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22