Но о старых развалинах они мало что могли поведать. Два индейца показали нам места, где кто-то что-то видел, сами мы тоже походили кругом, но все впустую.
В один прекрасный день индейцы вдруг стали собираться в дорогу. Сняли палатки, уложили свое имущество и отнесли к озеру. Одна за другой ушли на запад каноэ и две моторные лодки.
Мы последовали за ними, задумав на некоторое время разделить с индейцами их кочевую жизнь. Я хорошо знал, что отношения между индейцами и белыми складываются совсем иначе, когда они оказываются на равной ноге в дебрях. Может быть, там наскапи станут откровеннее, и я узнаю что-нибудь про развалины и прочее? Может быть, мы услышим старые предания, содержащие важные детали? А честно говоря, я не столько рассчитывал найти следы винландцев, сколько захотел опять, как много лет назад, покочевать с охотниками на карибу. Интересно было встретить народ, не только образом жизни, но и манерами удивительно похожий на индейцев, среди которых я провел четыре года в Северной Канаде. Любопытно будет сравнить обе оленьи культуры. И как приятно вновь почувствовать себя вольным жителем дебрей!
Патер Питерс подвез нас на моторной лодке в дальний конец залива Сангу. Здесь, в этой глуши, вместе с женой Шарлоттой и девяносточетырехлетним Дэвидом поселился охотник и рыболов Альберт Эдмунд. Шарлотта была родом из Чиму в заливе Унгава. Они предложили нам переночевать, и мы отлично отдохнули у них.
Под вечер пришел катер с пассажирами, собаками и разным снаряжением. Сильный ветер гнал довольно большие волны. Недалеко от берега собак швырнули за борт – дальше плывите сами. Одна из них чуть не утонула, но это никого не обеспокоило. Мокрые тощие псы выбрались на сушу и повалились на бок.
У всех индейцев собаки были мелкие и худые, а ведь впереди зима и им предстоит трудиться в упряжке под жестокими ударами кнута. Совсем иначе выглядела упряжка Альберта – крупные, сытые псы с торчащими кверху косматыми хвостами. Поразительно, как индеец умеет заставить совсем обессилевшую, казалось бы, собаку тащить сани. Между индейцами и собакой устанавливается какой-то особый контакт, объяснил Альберт. И дело не в кнуте, тут есть что-то еще.
Мы одолжили у Альберта старую лодку. Он предупредил, что на реках будет немало трудных мест, и мы взяли по его совету проводника – индейца Джерома.
И вот идем следом за наскапи вверх по реке Сангу. Где работаем веслами, где перетаскиваем лодку через пороги. Потом долина раздалась в ширину и впереди открылось обрамленное лесом озеро Сангу, за которым заманчиво голубели горы.
Несколько семей поставили свои палатки на берегу чудесной бухточки около реки. Чтобы нам не докучали их вороватые собаки, мы разбили лагерь на другой стороне бухты. В это время подул сильный ветер, озеро побелело от барашков, и нам пришлось на несколько дней задержаться. Мы хотели использовать время ожидания для знакомства с соседями, но дело шло туго. Как-то вечером наш проводник на ломаном английском языке объяснил: «Вы не понравились женщинам». Неприятно мужчинам услышать такое замечание... Но и не считаться с ним нельзя, потому что здесь, как и везде, слово женщины значит немало. Мы решили завоевать расположение индианок и через некоторое время добились известного успеха.
А Джером с каждым днем все больше замыкался. Я догадывался, что это из-за жены, которая осталась на берегу залива Сангу среди молодых мужчин. На третий день он взял ружье и патронташ и зашагал в лес. Ни слова не сказал, просто ушел.
Снова выглянуло солнце, красивое озеро Сангу превратилось в блестящее зеркало. Нагрузив свои каноэ, индейцы двинулись в путь. Собаки переплыли реку и затрусили вдоль берега за хозяевами. Мы тоже свернули лагерь.
Переход продолжался несколько дней – сначала через озеро, потом вверх по реке. Течение было таким сильным, что грести стало трудно; мы срубили длинные шесты и отталкивались ими с раннего утра до позднего вечера. Ханс отлично владел этим сложным искусством. Недаром он жил среди саамов Северной Норвегии, а они мастерски владеют шестом. Индейские каноэ несли тяжелый и разнородный груз. Между женщинами и детьми размещались щенки, всякий скарб. Казалось, в лодке негде повернуться. Стоящий на корме индеец уверенно втыкал шест в речное дно, повисал на нем и толкал лодку вперед против бурного течения так, что ни одна струйка не перехлестывала через борт.
Похолодало, вдоль берега реки во многих местах появился лед. Комары прекратили свои кровавые налеты, но мошка не унималась. Кругом был лес, местами реку стискивали крутые песчаные обрывы. Взлетали спугнутые лодкой стаи гусей. У каждой излучины мы, затаив дыхание, ждали, что будет за поворотом?
В последний день путешествия мы наскочили на топляк и пропороли старую парусину, которой была обтянута лодка. Пришлось причаливать к берегу и конопатить дыру смолой – дело долгое. И когда мы снова двинулись в путь, то сильно отстали от индейцев.
Идем уже двенадцать часов, стемнело, а их все не видно. Неужели они решили плыть всю ночь? Наконец за очередным изгибом реки послышался собачий лай и на опушке мы разглядели палатки. Из темноты появились тени – индейцы прибежали встретить нас. Они улыбались – их отношение к нам вдруг переменилось, словно нас признали своими. Индейцы помогли нам выгрузить вещи и затащить лодку на берег, потом показали хорошее место для палатки и помогли поставить ее. Когда все было сделано, Набун принес в подарок добрый кусок оленины. Мясо, конечно, тотчас попало в котелок, и в палатке распространился чудесный аромат.
В этом месте индейцы исстари ловили рыбу и не только для себя: они откармливали вконец отощавших собак. Оленей охотники выследили в горах, в одном дневном переходе к западу. Место и впрямь был рыбное. Индейцы ставили сети в заводи возле лагеря и два раза в день брали богатый улов. На берегу рыбу нетерпеливо ждали женщины и не менее нетерпеливо – псы. Часть улова кидали собакам, и затевалась яростная драка, хотя кругом лежало столько крупной рыбы, что они не поспевали съедать. Наскапи берут здесь арктического гольца, идущего вверх по реке на нерест. Вес отдельных рыбин достигает десяти килограммов, и это не редкость в здешнем краю. В больших озерах ближе к тундре попадаются форели до двадцати пяти килограммов.
Скоро мы совсем освоились, заходили в любую палатку, и везде нас встречали улыбками. Жизнь маленькой общины на берегу таежной реки протекала тихо и мирно. Индейцы были в своей стихии и чувствовали себя великолепно. Ходили на охоту – кто за мелкой дичью, кто в горы за оленем. Нам тоже перепадала свежая оленина или пласт сушеного мяса: только мясо у них считается настоящей едой. Все разговоры вращались вокруг атеука – дикого оленя. Индейцы рассуждали о том, где сейчас может быть основное стадо и что идти туда можно лишь после того, как кончится лов рыбы. Хоть и сильно убыло оленей в последнее годы, для них пока еще хватает.
Женщины трудились от зари до зари: шили, дубили шкуры, стряпали, ходили за дровами. Такая уж у них судьба – работать, не щадя себя. Прежде, когда у индейцев не было собак, в маленькие сани (утасенагаск) во время переездов впрягались женщины. Мужчина – охотник. И властелин мироздания.
У девушек были миловидные лица и совсем не суровые глаза. Жизнерадостный и энергичный народ эти девушки, особенно обаятельная озорная Маниата. Время от времени они гурьбой отправлялись в лес. Ловко орудуя топором, заготовят дров и возвращаются в лагерь с огромными вязанками на спине. Дрова связаны ремнем, один конец которого надет на лоб. А чтобы он не врезался в кожу, под него подкладывали веточки ели. В черных волосах зеленая хвоя выглядела очень нарядно.
В обществе оленебоев я чувствовал себя почти так же, как среди индейцев пограничной с тундрой области, расположенной северо-восточнее Большого Невольничьего озера. Нелегко усмотреть разницу между этими двумя племенами. У них одинаковое мышление, очень сходны бытовые предметы. Конечно, есть в этих предметах и различия. Скажем, у пьексов наскапи нос не загнут. Да разве за кроткий срок узнаешь все про охотничий народ! Неожиданно было в дебрях Лабрадора услышать предание о человеке, поймавшем солнце, которое мне рассказывали много лет назад в индейской палатке к востоку от Большого Невольничьего. В этом лагере только один индеец сносно говорил по-английски, но все же он был дельный переводчик. Язык наскапи родствен языку монтэнье, оба племени относятся к группе алгонкинов и понимают друг друга, несмотря на разное произношение. Интересно, что на языке наскапи слово «индеец» будет «инну», множественное число – «иннуитс». Это похоже на слово «иннуит», которым называют себя эскимосы. Но не буду вторгаться в лингвистику.
Однажды в лагере послышался возглас: «Метеуате!». Показалась лодка, и на берег сошел высокий жилистый мужчина со своей семьей. У него было узкое, китайского типа лицо с клочком волос на подбородке. Несмотря на возраст (около пятидесяти лет), он двигался легко, на все живо реагировал. Томас Hyp ( так звали мужчину) был, что называется, человеком старой закалки. Мы сразу поняли, что он здесь известен и всеми уважаем. Томас Hyp изрядно постранствовал по тундре и пограничной области на западе, ходил от Чиму на севере до Севен-Айлендса на юге, добирался до Нортуэст-Ривер и других далеких уголков.
Прежде такие далекие странствия были обычным делом, легкие на подъем наскапи не считались с расстоянием. И другие племена лабрадорского приморья не сидели на месте.
Томас Hyp хранит традиции предков и обладает их сноровкой. Он подробно описал нам, как делать берестяное каноэ, лук и стрелы, копье. У каждой маленькой детали есть свое название. Уверен, если у Томаса отнять ружье и нож, он сможет жить в дебрях ничуть не хуже своих первобытных предков.
Снова и снова он возвращался к оленю, рассказывал, сколько было карибу раньше. Правда, случалось и так, что олень не приходил, и люди умирали с голоду. С интересом услышал я, что прежде индейцы, совсем как эскимосы нунамиуты в Северной Аляске, устраивали большие загоны с ловушками для оленя, И так же как у нунамиутов, у индейцев были предания о мамонтах.
Как-то вечером, когда над горами струилось зелеными и фиолетовыми переливами северное сияние, Томас Hyp остановился перед нашей палаткой, завороженно глядя на небо. Потом сказал: «Вестевегабу»... Сказал так, словно вкладывал в это слово, что означает северное сияние, какой-то особый смысл. Он ничего не добавил, и я не знаю, что он думал в ту минуту. В старых поверьях наскапи северное сияние – это души мертвых, пляшущие на своем празднике.
Я расспрашивал индейцев, доискиваясь подробностей, которые могли указывать на встречу с норманнами в далеком прошлом, но ничего существенного не узнал. Правда, мне удалось выяснить интересные детали. В «Саге о гренландцах», там, где речь идет о походе Торвальда в Винланд, сказано, что ему попались скрелинги, спавшие под лодкой. Наскапи говорят, что в старое время было вполне обычным делом спать под берестяным каноэ. «Сага об Эрике Рыжем» рассказывает о встрече Торфинна Карлсефни с туземцами, у которых были сосуды с кровью и жиром. Это блюдо знали и наскапи, оно у них называлось мунапун.
Становилось все холоднее, кромка льда вдоль берегов реки росла. Близилась середина октября, в любую из ночей лед мог перекрыть реку и отрезать нам путь. Отряд индейцев пошел в горы охотиться на оленя. Мы были рады присоединиться к ним, но время не позволяло.
– Ситапмук – будьте осмотрительны, – сказал Томас, когда мы сели в каноэ, чтобы двинуться в обратный путь.
И вот лагерь индейцев остался за излучиной. Только тот, кто шел на шестах вверх по реке, может вполне насладиться спуском через пороги. Правда, надо было глядеть в оба, русло изобиловало топляком с острыми суками. Спугнув по дороге лисицу и медведя, мы живо домчались до озера Сангу.
На озере нас встретил ветер, однако не такой сильный, чтобы нельзя было идти дальше. Чуть правее нашего курса лежал островок: если запахнет штормом, можно причалить к нему. Мы заработали веслами, вдруг из-за горы вышла чернущая туча, и сразу начался шторм. Озеро побелело от барашков, лодчонка запрыгала через неприятные крутые волны, вода захлестывала лодку.
Нам стало не по себе – тут только зазевайся... Сумеем ли мы одолеть ветер и волны и добраться до островка или нас понесет на просторы изрытого ветром озера, где шансы на спасение почти равны нулю? Мы гребли как одержимые, и победили.
Четыре дня мы пережидали на острове непогоду, чувствуя себя робинзонами. Стало плохо с провиантом. Рыбу в шторм не половишь, и мы рыскали в ельнике в поисках чего-нибудь съедобного. Набрели на кусты вкуснейшей красной смородины. И вдруг услышали кудахтанье на дереве. Вот сюрприз! На острове оказались бушпатрики. Мы застрелили трех птиц, развели на берегу костер из плавника и поджарили добычу на вертеле. Хорошо жить на свете!
Когда мы наконец дошли до Девис-Инлета, там оставалось всего несколько человек, в том числе вождь Джо Рич, которому преклонный возраст не позволял отправляться за оленем в дальний путь. Вождь был одним из лучших знатоков родовых традиций и помнил бездну старинных преданий. Вечерами я слушал его и записывал. Джо Рич ввел меня в удивительный мир индейских суеверий, объемлющий всю природу. Во всем живом сидит тот или иной дух. Олень, медведь, волк, росомаха, выдра, воробей, вошь и другие живые существа говорили и действовали по-человечески. А люди превращались в животных. Большое значение придавалось снам и всему, что находится над человеком, – солнцу, луне, северному сиянию, звездам, дующим в тундре холодным ветрам. И, конечно, не обходилось без духов, причем злых – «мацену». Всем этим полны образные индейские сказания. Сюжет многих сказаний – извечная борьба людей со злыми силами из-за оленя. И выше всех стоит олений бог Катипенимитавк.
Слушая старого индейца, я вновь перенесся в особую атмосферу, знакомую мне по Брукс-Рейнджу на севере Аляски; я тогда гостил у эскимосских охотников на карибу – нунамиутов, и эскимос Панеак в своем чуме рассказывал мне родовые предания. В сказаниях материковых эскимосов и индейцев оказалось много общего, и во всем слышен голос простейших движений человеческой души, порожденных суровой борьбой за существование и страхом смерти.
Таковы некоторые наблюдения, сделанные нами во время поездки к наскапи, самым северным индейцам Лабрадора, народу оленьей культуры, проводящему лето у Девис-Инлета. Как уже говорилось, в далеком прошлом и другие охотники за карибу, вероятно, спускались по рекам из страны дикого оленя в этот район побережья. Укромный лесной уголок лабрадорского приморья, наверно, привлекал норманнов, и они заходили сюда на своих кораблях, чтобы заготовить лес, поохотиться и, возможно, торговать с туземцами. Доказательств мы не нашли, но я ближе познакомился с тем народом Лабрадора, который лучше других сохранил старинные предания и обычаи. Теперь я лучше представлял себе, как могли выглядеть те, кого винландцы называли скрелингами.
НОВАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ. ОТКРЫТИЕ КУЗНИЦЫ
Предварительные итоги раскопок в Ланс-о-Мидоузе были очень многообещающими. Многое говорило за то, что постройки норманнские; мы не нашли ничего, что указывало бы на эскимосов или индейцев, а также на европейских рыбаков или китобоев. Но до конца работ было еще далеко, и мы с волнением ожидали новых находок.
Да, похоже, что совсем немного остается до того дня, когда можно будет ответить на важный вопрос: кем и как была открыта Северная Америка. И я решил, что к очередной экспедиции (1962 г.) нужно привлечь видных ученых из других стран. От Исландии участвовали доктор Кристьян Эльдъярн, профессор Торхаллур Вильмюндарсон и Гисли Гестсон; от Швеции – Рольф Петре; от Канады – доктор Вильям Тейлор и доктор Иэн Уитикер; от Норвегии, кроме моей жены Анны Стины и меня, – геолог Кари Хеннингсмуэн, фотограф Ханс Виде Банг и Бенедикта Ингстад. Археологической частью руководила Анна Стина.
Норвежские члены экспедиции выехали в поле раньше других. Для перехода от Галифакса до Ланс-о-Мидоуза канадские власти любезно предоставили нам судно «Истор» с командой. Вообще представители военно-морского ведомства – контр-адмирал Дайер и другие – очень много сделали для нашей экспедиции.
Капитан Сэм Лиллингтон поднялся на мостик, и «Истор» двинулся на север. Мы плыли по-княжески, нас обхаживали и обслуживали. Совсем не то, что самим воевать с волнами!.. Часть пути совпала с прошлогодним маршрутом. «Истор» летел словно птица, и я невольно вспоминал, как наш «Халтен», кашляя одним цилиндром, плелся со скоростью три узла по периферии урагана Эсфирь.
Мы не сомневались, что быстро дойдем до цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
В один прекрасный день индейцы вдруг стали собираться в дорогу. Сняли палатки, уложили свое имущество и отнесли к озеру. Одна за другой ушли на запад каноэ и две моторные лодки.
Мы последовали за ними, задумав на некоторое время разделить с индейцами их кочевую жизнь. Я хорошо знал, что отношения между индейцами и белыми складываются совсем иначе, когда они оказываются на равной ноге в дебрях. Может быть, там наскапи станут откровеннее, и я узнаю что-нибудь про развалины и прочее? Может быть, мы услышим старые предания, содержащие важные детали? А честно говоря, я не столько рассчитывал найти следы винландцев, сколько захотел опять, как много лет назад, покочевать с охотниками на карибу. Интересно было встретить народ, не только образом жизни, но и манерами удивительно похожий на индейцев, среди которых я провел четыре года в Северной Канаде. Любопытно будет сравнить обе оленьи культуры. И как приятно вновь почувствовать себя вольным жителем дебрей!
Патер Питерс подвез нас на моторной лодке в дальний конец залива Сангу. Здесь, в этой глуши, вместе с женой Шарлоттой и девяносточетырехлетним Дэвидом поселился охотник и рыболов Альберт Эдмунд. Шарлотта была родом из Чиму в заливе Унгава. Они предложили нам переночевать, и мы отлично отдохнули у них.
Под вечер пришел катер с пассажирами, собаками и разным снаряжением. Сильный ветер гнал довольно большие волны. Недалеко от берега собак швырнули за борт – дальше плывите сами. Одна из них чуть не утонула, но это никого не обеспокоило. Мокрые тощие псы выбрались на сушу и повалились на бок.
У всех индейцев собаки были мелкие и худые, а ведь впереди зима и им предстоит трудиться в упряжке под жестокими ударами кнута. Совсем иначе выглядела упряжка Альберта – крупные, сытые псы с торчащими кверху косматыми хвостами. Поразительно, как индеец умеет заставить совсем обессилевшую, казалось бы, собаку тащить сани. Между индейцами и собакой устанавливается какой-то особый контакт, объяснил Альберт. И дело не в кнуте, тут есть что-то еще.
Мы одолжили у Альберта старую лодку. Он предупредил, что на реках будет немало трудных мест, и мы взяли по его совету проводника – индейца Джерома.
И вот идем следом за наскапи вверх по реке Сангу. Где работаем веслами, где перетаскиваем лодку через пороги. Потом долина раздалась в ширину и впереди открылось обрамленное лесом озеро Сангу, за которым заманчиво голубели горы.
Несколько семей поставили свои палатки на берегу чудесной бухточки около реки. Чтобы нам не докучали их вороватые собаки, мы разбили лагерь на другой стороне бухты. В это время подул сильный ветер, озеро побелело от барашков, и нам пришлось на несколько дней задержаться. Мы хотели использовать время ожидания для знакомства с соседями, но дело шло туго. Как-то вечером наш проводник на ломаном английском языке объяснил: «Вы не понравились женщинам». Неприятно мужчинам услышать такое замечание... Но и не считаться с ним нельзя, потому что здесь, как и везде, слово женщины значит немало. Мы решили завоевать расположение индианок и через некоторое время добились известного успеха.
А Джером с каждым днем все больше замыкался. Я догадывался, что это из-за жены, которая осталась на берегу залива Сангу среди молодых мужчин. На третий день он взял ружье и патронташ и зашагал в лес. Ни слова не сказал, просто ушел.
Снова выглянуло солнце, красивое озеро Сангу превратилось в блестящее зеркало. Нагрузив свои каноэ, индейцы двинулись в путь. Собаки переплыли реку и затрусили вдоль берега за хозяевами. Мы тоже свернули лагерь.
Переход продолжался несколько дней – сначала через озеро, потом вверх по реке. Течение было таким сильным, что грести стало трудно; мы срубили длинные шесты и отталкивались ими с раннего утра до позднего вечера. Ханс отлично владел этим сложным искусством. Недаром он жил среди саамов Северной Норвегии, а они мастерски владеют шестом. Индейские каноэ несли тяжелый и разнородный груз. Между женщинами и детьми размещались щенки, всякий скарб. Казалось, в лодке негде повернуться. Стоящий на корме индеец уверенно втыкал шест в речное дно, повисал на нем и толкал лодку вперед против бурного течения так, что ни одна струйка не перехлестывала через борт.
Похолодало, вдоль берега реки во многих местах появился лед. Комары прекратили свои кровавые налеты, но мошка не унималась. Кругом был лес, местами реку стискивали крутые песчаные обрывы. Взлетали спугнутые лодкой стаи гусей. У каждой излучины мы, затаив дыхание, ждали, что будет за поворотом?
В последний день путешествия мы наскочили на топляк и пропороли старую парусину, которой была обтянута лодка. Пришлось причаливать к берегу и конопатить дыру смолой – дело долгое. И когда мы снова двинулись в путь, то сильно отстали от индейцев.
Идем уже двенадцать часов, стемнело, а их все не видно. Неужели они решили плыть всю ночь? Наконец за очередным изгибом реки послышался собачий лай и на опушке мы разглядели палатки. Из темноты появились тени – индейцы прибежали встретить нас. Они улыбались – их отношение к нам вдруг переменилось, словно нас признали своими. Индейцы помогли нам выгрузить вещи и затащить лодку на берег, потом показали хорошее место для палатки и помогли поставить ее. Когда все было сделано, Набун принес в подарок добрый кусок оленины. Мясо, конечно, тотчас попало в котелок, и в палатке распространился чудесный аромат.
В этом месте индейцы исстари ловили рыбу и не только для себя: они откармливали вконец отощавших собак. Оленей охотники выследили в горах, в одном дневном переходе к западу. Место и впрямь был рыбное. Индейцы ставили сети в заводи возле лагеря и два раза в день брали богатый улов. На берегу рыбу нетерпеливо ждали женщины и не менее нетерпеливо – псы. Часть улова кидали собакам, и затевалась яростная драка, хотя кругом лежало столько крупной рыбы, что они не поспевали съедать. Наскапи берут здесь арктического гольца, идущего вверх по реке на нерест. Вес отдельных рыбин достигает десяти килограммов, и это не редкость в здешнем краю. В больших озерах ближе к тундре попадаются форели до двадцати пяти килограммов.
Скоро мы совсем освоились, заходили в любую палатку, и везде нас встречали улыбками. Жизнь маленькой общины на берегу таежной реки протекала тихо и мирно. Индейцы были в своей стихии и чувствовали себя великолепно. Ходили на охоту – кто за мелкой дичью, кто в горы за оленем. Нам тоже перепадала свежая оленина или пласт сушеного мяса: только мясо у них считается настоящей едой. Все разговоры вращались вокруг атеука – дикого оленя. Индейцы рассуждали о том, где сейчас может быть основное стадо и что идти туда можно лишь после того, как кончится лов рыбы. Хоть и сильно убыло оленей в последнее годы, для них пока еще хватает.
Женщины трудились от зари до зари: шили, дубили шкуры, стряпали, ходили за дровами. Такая уж у них судьба – работать, не щадя себя. Прежде, когда у индейцев не было собак, в маленькие сани (утасенагаск) во время переездов впрягались женщины. Мужчина – охотник. И властелин мироздания.
У девушек были миловидные лица и совсем не суровые глаза. Жизнерадостный и энергичный народ эти девушки, особенно обаятельная озорная Маниата. Время от времени они гурьбой отправлялись в лес. Ловко орудуя топором, заготовят дров и возвращаются в лагерь с огромными вязанками на спине. Дрова связаны ремнем, один конец которого надет на лоб. А чтобы он не врезался в кожу, под него подкладывали веточки ели. В черных волосах зеленая хвоя выглядела очень нарядно.
В обществе оленебоев я чувствовал себя почти так же, как среди индейцев пограничной с тундрой области, расположенной северо-восточнее Большого Невольничьего озера. Нелегко усмотреть разницу между этими двумя племенами. У них одинаковое мышление, очень сходны бытовые предметы. Конечно, есть в этих предметах и различия. Скажем, у пьексов наскапи нос не загнут. Да разве за кроткий срок узнаешь все про охотничий народ! Неожиданно было в дебрях Лабрадора услышать предание о человеке, поймавшем солнце, которое мне рассказывали много лет назад в индейской палатке к востоку от Большого Невольничьего. В этом лагере только один индеец сносно говорил по-английски, но все же он был дельный переводчик. Язык наскапи родствен языку монтэнье, оба племени относятся к группе алгонкинов и понимают друг друга, несмотря на разное произношение. Интересно, что на языке наскапи слово «индеец» будет «инну», множественное число – «иннуитс». Это похоже на слово «иннуит», которым называют себя эскимосы. Но не буду вторгаться в лингвистику.
Однажды в лагере послышался возглас: «Метеуате!». Показалась лодка, и на берег сошел высокий жилистый мужчина со своей семьей. У него было узкое, китайского типа лицо с клочком волос на подбородке. Несмотря на возраст (около пятидесяти лет), он двигался легко, на все живо реагировал. Томас Hyp ( так звали мужчину) был, что называется, человеком старой закалки. Мы сразу поняли, что он здесь известен и всеми уважаем. Томас Hyp изрядно постранствовал по тундре и пограничной области на западе, ходил от Чиму на севере до Севен-Айлендса на юге, добирался до Нортуэст-Ривер и других далеких уголков.
Прежде такие далекие странствия были обычным делом, легкие на подъем наскапи не считались с расстоянием. И другие племена лабрадорского приморья не сидели на месте.
Томас Hyp хранит традиции предков и обладает их сноровкой. Он подробно описал нам, как делать берестяное каноэ, лук и стрелы, копье. У каждой маленькой детали есть свое название. Уверен, если у Томаса отнять ружье и нож, он сможет жить в дебрях ничуть не хуже своих первобытных предков.
Снова и снова он возвращался к оленю, рассказывал, сколько было карибу раньше. Правда, случалось и так, что олень не приходил, и люди умирали с голоду. С интересом услышал я, что прежде индейцы, совсем как эскимосы нунамиуты в Северной Аляске, устраивали большие загоны с ловушками для оленя, И так же как у нунамиутов, у индейцев были предания о мамонтах.
Как-то вечером, когда над горами струилось зелеными и фиолетовыми переливами северное сияние, Томас Hyp остановился перед нашей палаткой, завороженно глядя на небо. Потом сказал: «Вестевегабу»... Сказал так, словно вкладывал в это слово, что означает северное сияние, какой-то особый смысл. Он ничего не добавил, и я не знаю, что он думал в ту минуту. В старых поверьях наскапи северное сияние – это души мертвых, пляшущие на своем празднике.
Я расспрашивал индейцев, доискиваясь подробностей, которые могли указывать на встречу с норманнами в далеком прошлом, но ничего существенного не узнал. Правда, мне удалось выяснить интересные детали. В «Саге о гренландцах», там, где речь идет о походе Торвальда в Винланд, сказано, что ему попались скрелинги, спавшие под лодкой. Наскапи говорят, что в старое время было вполне обычным делом спать под берестяным каноэ. «Сага об Эрике Рыжем» рассказывает о встрече Торфинна Карлсефни с туземцами, у которых были сосуды с кровью и жиром. Это блюдо знали и наскапи, оно у них называлось мунапун.
Становилось все холоднее, кромка льда вдоль берегов реки росла. Близилась середина октября, в любую из ночей лед мог перекрыть реку и отрезать нам путь. Отряд индейцев пошел в горы охотиться на оленя. Мы были рады присоединиться к ним, но время не позволяло.
– Ситапмук – будьте осмотрительны, – сказал Томас, когда мы сели в каноэ, чтобы двинуться в обратный путь.
И вот лагерь индейцев остался за излучиной. Только тот, кто шел на шестах вверх по реке, может вполне насладиться спуском через пороги. Правда, надо было глядеть в оба, русло изобиловало топляком с острыми суками. Спугнув по дороге лисицу и медведя, мы живо домчались до озера Сангу.
На озере нас встретил ветер, однако не такой сильный, чтобы нельзя было идти дальше. Чуть правее нашего курса лежал островок: если запахнет штормом, можно причалить к нему. Мы заработали веслами, вдруг из-за горы вышла чернущая туча, и сразу начался шторм. Озеро побелело от барашков, лодчонка запрыгала через неприятные крутые волны, вода захлестывала лодку.
Нам стало не по себе – тут только зазевайся... Сумеем ли мы одолеть ветер и волны и добраться до островка или нас понесет на просторы изрытого ветром озера, где шансы на спасение почти равны нулю? Мы гребли как одержимые, и победили.
Четыре дня мы пережидали на острове непогоду, чувствуя себя робинзонами. Стало плохо с провиантом. Рыбу в шторм не половишь, и мы рыскали в ельнике в поисках чего-нибудь съедобного. Набрели на кусты вкуснейшей красной смородины. И вдруг услышали кудахтанье на дереве. Вот сюрприз! На острове оказались бушпатрики. Мы застрелили трех птиц, развели на берегу костер из плавника и поджарили добычу на вертеле. Хорошо жить на свете!
Когда мы наконец дошли до Девис-Инлета, там оставалось всего несколько человек, в том числе вождь Джо Рич, которому преклонный возраст не позволял отправляться за оленем в дальний путь. Вождь был одним из лучших знатоков родовых традиций и помнил бездну старинных преданий. Вечерами я слушал его и записывал. Джо Рич ввел меня в удивительный мир индейских суеверий, объемлющий всю природу. Во всем живом сидит тот или иной дух. Олень, медведь, волк, росомаха, выдра, воробей, вошь и другие живые существа говорили и действовали по-человечески. А люди превращались в животных. Большое значение придавалось снам и всему, что находится над человеком, – солнцу, луне, северному сиянию, звездам, дующим в тундре холодным ветрам. И, конечно, не обходилось без духов, причем злых – «мацену». Всем этим полны образные индейские сказания. Сюжет многих сказаний – извечная борьба людей со злыми силами из-за оленя. И выше всех стоит олений бог Катипенимитавк.
Слушая старого индейца, я вновь перенесся в особую атмосферу, знакомую мне по Брукс-Рейнджу на севере Аляски; я тогда гостил у эскимосских охотников на карибу – нунамиутов, и эскимос Панеак в своем чуме рассказывал мне родовые предания. В сказаниях материковых эскимосов и индейцев оказалось много общего, и во всем слышен голос простейших движений человеческой души, порожденных суровой борьбой за существование и страхом смерти.
Таковы некоторые наблюдения, сделанные нами во время поездки к наскапи, самым северным индейцам Лабрадора, народу оленьей культуры, проводящему лето у Девис-Инлета. Как уже говорилось, в далеком прошлом и другие охотники за карибу, вероятно, спускались по рекам из страны дикого оленя в этот район побережья. Укромный лесной уголок лабрадорского приморья, наверно, привлекал норманнов, и они заходили сюда на своих кораблях, чтобы заготовить лес, поохотиться и, возможно, торговать с туземцами. Доказательств мы не нашли, но я ближе познакомился с тем народом Лабрадора, который лучше других сохранил старинные предания и обычаи. Теперь я лучше представлял себе, как могли выглядеть те, кого винландцы называли скрелингами.
НОВАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ. ОТКРЫТИЕ КУЗНИЦЫ
Предварительные итоги раскопок в Ланс-о-Мидоузе были очень многообещающими. Многое говорило за то, что постройки норманнские; мы не нашли ничего, что указывало бы на эскимосов или индейцев, а также на европейских рыбаков или китобоев. Но до конца работ было еще далеко, и мы с волнением ожидали новых находок.
Да, похоже, что совсем немного остается до того дня, когда можно будет ответить на важный вопрос: кем и как была открыта Северная Америка. И я решил, что к очередной экспедиции (1962 г.) нужно привлечь видных ученых из других стран. От Исландии участвовали доктор Кристьян Эльдъярн, профессор Торхаллур Вильмюндарсон и Гисли Гестсон; от Швеции – Рольф Петре; от Канады – доктор Вильям Тейлор и доктор Иэн Уитикер; от Норвегии, кроме моей жены Анны Стины и меня, – геолог Кари Хеннингсмуэн, фотограф Ханс Виде Банг и Бенедикта Ингстад. Археологической частью руководила Анна Стина.
Норвежские члены экспедиции выехали в поле раньше других. Для перехода от Галифакса до Ланс-о-Мидоуза канадские власти любезно предоставили нам судно «Истор» с командой. Вообще представители военно-морского ведомства – контр-адмирал Дайер и другие – очень много сделали для нашей экспедиции.
Капитан Сэм Лиллингтон поднялся на мостик, и «Истор» двинулся на север. Мы плыли по-княжески, нас обхаживали и обслуживали. Совсем не то, что самим воевать с волнами!.. Часть пути совпала с прошлогодним маршрутом. «Истор» летел словно птица, и я невольно вспоминал, как наш «Халтен», кашляя одним цилиндром, плелся со скоростью три узла по периферии урагана Эсфирь.
Мы не сомневались, что быстро дойдем до цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24