Когда ему исполнилось пятьдесят три года, он подумал пристально о себе и стал проверять предсказанное.
Дело было как раз в пору «восточных работ» … в пору «восточных работ» – то есть весной, когда солнце справляет на востоке свой праздник и поднимает на работу людей; древнее выражение из «Шицзина».

, а Шан все время хворал, пахать не мог. Когда же поправился, стояла страшная засуха, и ранние посевы все как есть посохли. Лишь к осени полили дожди. У Шана дома не было никаких семян, кроме проса, и он все свои несколько му засеял только им. После этого наступила снова засуха. Греча, горох наполовину погибли, и только просо уцелело невредимым. Затем вдруг, на его счастье, полили дожди, и просо поднялось еще лучше. Подошла весна, был большой голод, но Шану удалось обойтись без недоедания.
Все это заставило Шана поверить колдунье. Он опять занял у старика денег, сделал маленький оборот и сейчас же кое-что заработал. Ему советовали начать большое торговое дело, но он на это не шел.
Наконец ему стукнуло пятьдесят семь лет. Как-то случилось ему чинить забор. Он стал рыть землю и нашел железный котел. Взял его на свет, – оттуда шел белый пар, точно вились шелковые нити. Шан испугался и не решался вскрыть. Но вот через некоторое время пар исчез, и перед ним был полный белыми слитками жбан. Позвал жену, втащил вместе с ней в дом, взвесил: оказалось – тысяча триста двадцать пять лан. И они решили, что колдунья в своих вычислениях несколько промахнулась.
Жена соседа, войдя в дом к Шану, подсмотрела, что делалось, побежала домой и рассказала мужу. Тот в страхе кинулся к местному уездному правителю и сделал тайный донос.
Правитель отличался исключительной жадностью, схватил Шана и потребовал у него серебро. Жена Шана хотела половину скрыть, но Шан сказал ей:
– Оставлять у себя то, что добыто неправедно, – значит, самим себе покупать горе.
И представил все, как есть, правителю. Тог, получив серебро, заподозрил Шана в утайке и послал за жбаном, в котором серебро лежало, наполнил его снова серебром; оказалось – полно.
Тогда он Шана отпустил.
Вскоре этого правителя перевели начальником области в Наньчан. Через год Шан по торговым делам тоже прибыл в Наньчан. Оказалось, что правитель уже умер. Жена его с детьми собиралась ехать домой … собиралась ехать домой – то есть на родину, так как по древнему правилу китайский чиновник не смел занимать пост правителя в той губернии, где он родился и где жил его род.

и продавала все наиболее громоздкое и тяжелое. Среди этих вещей были, между прочим, плетенки с туновым маслом, примерно этак с тысячу штук. Шан купил их по дешевой цене и с товаром поехал домой.
Дома он обнаружил в одном из сосудов течь. Перелил масло в другой – и вдруг внутри его оказалось два слитка белого серебра. Перебрал все жбаны – то же самое. Проверил – и получилось как раз столько, сколько было выкопано.
После этого Шан сразу разбогател. Но вместе с тем стал усиленно помогать всем бедным и находившимся в крайности, раздавал деньги щедрой рукой и не скупясь. Жена уговаривала его отложить что-нибудь для детей и внуков, но Шан возражал:
– Вот таким-то образом я им наследство и оставлю!
Сосед его обеднел догола, дошел до нищенства. Хотел было попросить у Шана, но было совестно. Шан прослышал об этом.
– Вот что, – заявил он соседу, – то, что случилось тогда, было моей судьбой, пришедшей в свое время к чему полагалось. Вот почему духи и боги твоими руками разрушили и погубили меня. Какая вина на тебе?
И помог ему весьма основательно. Сосед, весь растроганный, лил слезы.
Шан достиг восьмидесяти лет. Дети, внуки шли, череда за чередой, несколькими поколениями и – не беднели, не опускались.
Автор этих странных историй сказал бы при этом так:
Мотовство и расточительность, доходящие до крайностей, неизбежны даже у князей, графов и им подобных. Еще бы им не быть у человека из черни!
Жаль, конечно, когда человек в своей жизни грубо обращается с небесными дарами, а перед смертью – есть-то и нечего!
Счастье еще, что птица (отец), умирая, жалобно запела, а сын сумел покрыть отцовскую беду! Счастье, что отец с сыном, пробыв в бедности и упадке семьдесят лет, кончили тем, что повернули-таки вверх (к счастью)!
Иначе отцовское злое горе опутало бы сына, а сын запутал бы, в свою очередь, внуков и т. д. И до тех пор пока не опустились бы до выпрашивающих подаяние нищих, не остановились бы…
А что за создание эта старая колдунья, что разоблачает тайны неба?
Ох, как странно!

СЛУЧАЙ С ПЭН ЭРЦЗИНОМ

Хань Гунфу из Юйчэна рассказывал мне сам, как он однажды ехал по дороге с земляком Пэн Эрцзином. Вдруг он оборачивается – а спутника нет. Следом за ним идет лишь свободный от седока мул. При этом до него доносятся крики, очень резкие и торопливые. Вслушался – кричат в одеяльном узле. Подошел посмотреть: узел так и обвис от тяжести! И хотя масса валилась на один бок, тем не менее как-то все не могла упасть. Хань хотел вынуть ее из мешка, но оказалось, что отверстие его зашито слишком крепко. Взял нож, распорол – и увидел Пэна свернувшимся в мешке, как пес. Пэн вылез. Хань спросил, как он туда попал. Тот, в полной растерянности, сам ничего не понимал.
Но дело-то в том, что в его доме была лиса, державшая семью в злом наваждении. И штук, вроде этой, проделывалось очень много.

БОЖЕСТВО СПИРИТОВ

Ми Буюнь из Чжанцю был мастер на спиритические гаданья, и на каждом собрании избранных друзей вызывал духа, которого приглашал или продолжать начатое стихотворение, или вторить ему.
Однажды кто-то из друзей, видя, что на небе появились легкие тучки, составил фразу и просил духа подобрать ей параллельную … подобрать ей параллельную . – Вторая, параллельная фраза составляется из слов, имеющих антитетическое значение и, кроме того, грамматически (синтаксически) стоящих строго на тех же местах. В старинном слоге китайской литературы этот параллелизм соблюдался как нечто особенно украшающее речь. И много веков протекло в упражнениях, ведущих к овладению этим своеобразным искусством, но мучивших детей, которые впервые учились владеть кистью (то есть писать). Именно с составления вторых фраз начинались китайские уроки литературы, что легко видеть, рассматривая учебные хрестоматии старого типа. Вкус к этим хитрым словопостроениям усиленно развивался во всех будущих кандидатах и оставался у них на всю жизнь. Быстрые экспромты, безупречные в этом отношении, возбуждали общее восхищение, и от духа (в данном рассказе), естественно, требовали некоего сверхобычного мастерства.

. Фраза гласила:
«Баранье сало – в белой яшме небо».
Спирит-дух писал;
«Спросите к югу от города Старого Дуна!»
Публика пожала плечами, решив, что дух, не умея вторить параллельным рядом, говорит вздор.
Впоследствии Ми зачем-то очутился однажды к югу от города. В одном месте земля была красна, как киноварь. Это его поразило. Тут же рядом какой-то старик пас свиней. Ми спросил его, что это такое.
– А это, видите ли, – отвечал старик, – у нас промеж себя называется так: «Свиная кровь – в красной грязи земля».
И вдруг Ми вспомнил слова спиритического гадания. Вспомнил и был поражен.
Спросил у старика его фамилию.
– А я, знаете, Старый Дун!
Подобрать параллельную строку – нет ничего удивительного… А вот заранее знать, что, будучи к югу от города, встретишь там Старого Дуна – это уже что-то божеское, что-то сверхьестественное!

ХРАБРЫЙ СТУДЕНТ ИЗ ЧЖЭДУНА … из Чжэдуна – то есть из восточной части провинции Чжэцзян, в Юго-Восточном Китае.



Студент из Чжэдуна, некий Фан, временно проживал в Шэньси, был беден и вернуться к себе не мог. Занимался преподаванием грамоты.
Как-то раз он похвастался своей храбростью и силой. И вот однажды ночью, когда он лежал совершенно голым, вдруг откуда-то из пространства на него падает что-то мохнатое, стукнувшее о грудь так, что хрустнуло. На ощупь упавшее было величиной с собаку… Упало и засопело: сю-сю… А четыре лапы так и двигаются и перебирают…
Фан сильно перепугался. Хотел встать, но тварь охватила его двумя лапами и повалила на спину. В страшнейшем ужасе Фан умер. Часа, однако, через два вдруг он чувствует, как кто-то тычет ему в нос чем-то острым. Громко чихнув, он ожил. Видит – в комнате светит огонь, а на кровати сидит красавица и смеется.
– Хорош мужчина! – сказала она. – Вот, значит, какова твоя храбрость!
Студент понял, что это лиса, и пугался все более и более, но дева стала понемногу с ним заигрывать, и, наконец, студента охватила храбрость: он начал тут же с ней любовничать и услаждаться. Так прошло у них с полгода: жили, словно лютня цинь с лютней сэ.
Однажды лежали они на постели. Студент, незаметно для девы, опутал ее охотничьей сетью. Она проснулась, но не смела шевельнуться и только умоляла. Но студент знай себе смеется и не думает делать, что просят. Вдруг она превратилась в белый пар, который так и поднялся с постели.
– С тобой, однако, знаться неприятно, – сказала она недовольным тоном, – можешь проводить меня, я уйду!
Взяла его за руку и потащила. Студент шел, как-то сам того не ощущая. Вышли за ворота, взвились с девой в пространство и полетели.
Прошло едва-едва время, чтобы поесть, как дева выпустила его руку, и студент в обмороке упал вниз. В это время у одного местного магната в саду была яма, где сидел тигр, причем вокруг был забор из кольев, а отверстие закрыто узловыми сетями.
Студент упал на эту сеть, и от его падения она вогнулась, живот его в ней застрял, а половина тела повисла, вниз головой, в пространстве.
Взглянул вниз. Видит: тигр сидит на задних лапах в яме, поднял морду вверх и, увидев лежащего человека, давай подскакивать и прыгать, близко-близко, не будет и полуфута. Храбрость и вся душа – разом вдребезги.
Сторож пришел кормить тигра, увидел эту картину и ахнул.
Поднял студента, глядь, а он умер, и только через некоторое время начал понемногу оживать. Он рассказал, как сюда попал, все полностью. Местность оказалась пограничной с его Чжэ, и до его дома было всего лишь четыреста с чем-то ли.
Сторож доложил господину. Тот подарил студенту деньги и отправил его домой.
– Хоть и случилось мне дважды умереть, – говаривал он потом, – а все-таки, не будь лисы, домой я вернуться бы не мог.

ДУН ПОГИБ

Студент Дун, по прозванию Сясы, жил в цинчжоуском предместье. С наступлением вечера, в десятой луне, он постлал себе одеяло на постели и принялся раздувать угли.
Только что он собрался накрыть свечу, как пришел друг и позвал его пить. Дун закрыл дверь и ушел.
Когда он пришел к другу, там оказался один лекарь, хорошо умевший прощупывать так называемый Пульс Величайшего Элемента Пульс Величайшего Элемента. – Искусство определения человека по пульсу как со стороны физического, так будто бы и всякого другого его состояния, известно в Китае с глубокой древности. Уже в III в. был написан целый «Трактат о пульсе». С течением времени литература этого предмета развилась до солидных размеров. «Пульс Величайшего Элемента» (Тай су мо) есть, по одним источникам, пульс, связанный с материальным началом всего человеческого организма, предшествующим «Величайшему началу» всякого иного порядка. По другим – Тай су («Величайший Элемент») есть просто собственное имя врача Чжан Тайсу. Как бы то ни было, этот пульс якобы говорит сведущей руке о счастье, несчастье, смерти и т. д. исследуемого человека.

.
Прощупав пульс у всех гостей, он наконец сказал студентам Ван Цзюсы и Дуну:
– Я, знаете, осматривал людей много, но такого странного пульса, как у вас, господа, у меня в руках никогда не было. Пульс знатности, а показание его – показание ничтожества. Пульс долгой жизни, а свидетельствует о ее сокращении… Определить все это не моим скромным знаниям… Однако я должен сказать правду, что у господина Дуна это заметно в высшей степени ясно.
Присутствующие выразили крайнее недоумение и стали задавать лекарю вопрос за вопросом.
– Коль скоро я дошел до такого явления, – отвечал лекарь, – то в своем искусстве я уже иссяк. Решать наобум не смею… Хотелось бы, чтобы эти господа смотрели за собой и были оба осторожны.
Оба студента, услышав такие слова, сначала были сильно испуганы. Затем сочли их неопределенными, странными и оставили без внимания.
Среди ночи Дун пришел домой. Увидел, что дверь в кабинет еле прикрыта. Это ему показалось очень подозрительным, но, в пьяном полусознании, силясь вспомнить, он решил, что, наверное, уходя, заторопился и забыл запереть дверь на замок.
Войдя в комнату, он не стал зажигать огонь, а прежде всего полез рукой под одеяло, чтобы пощупать, тепло там или нет. Только что он всунул руку, как там оказалось мягко и нежно: лежал человек! В крайнем удивлении, он отнял руку, быстро зажег огонь, – самая настоящая красавица, с изящным лицом, молоденькая, ничем не хуже неземной, святой феи!
В неистовом восторге, Дун, шутя, стал щупать у ней в нижних частях: а пушистый хвост так и длиннел… Дун страшно перепугался и хотел бежать, но дева уже проснулась, высунула руку, схватила студента за локоть и спросила:
– Вы куда?
Дун еще более перетрусил, задрожал, затрепетал и принялся жалобно умолять:
– Святая дева, сжальтесь, прошу вас, будьте великодушны!
– Позвольте, – засмеялась дева, – что это такое вы здесь увидели, чтобы считать меня святой?
– Не головы боюсь, – лепетал Дун, – … хвоста!
– Где тут хвост? – продолжала она смеяться. – Да вы ошиблись!
Взяла руку Дуна, насильно дала ему еще раз пощупать… А мясо на ляжках было словно помада, и под спиной – гладенькая, гладенькая косточка.
– Ну-с, каково?.. В пьяном помутнении, ошалев, не знаете, кого и что видите, да и врете еще на людей такими словами!
Дун и без того, конечно, был в восторге от ее красоты. Теперь же все более и более терял голову и, наоборот, сам себя винил за только что происшедшую ошибку. Тем не менее он выразил недоумение по поводу того, как она сюда пришла и зачем.
– А не помните ли вы, сударь, – сказала она ему на это, – желтоволосой девушки у ваших соседей? Посчитать хотя бы на пальцах, мы уже переехали от вас десять лет тому назад. В то время мне еще не заплетали прически, да и у вас еще висела челочка!
– Как, – воскликнул студент, полувспоминая, – вы и есть Асо Чжоуская?
– Она самая!
– Вот ты сейчас это говоришь, и я как будто что-то вспоминаю. Десять лет не виделись, и вдруг ты такая стала чудная, прекрасная!.. Однако ж, как это так ты ни с того, ни с сего сюда пришла?
– Я, видишь ли, вышла замуж за глупца. Года через четыре его родители один за другим померли, да и я сама стала Вэньцзюнь … сама стала Вэньцзюнь – то есть вдовой. Вэнь-цзюнь – имя вдовы, влюбившейся в знаменитого впоследствии поэта Сыма Сянжу и испытавшей с ним много разных приключений.

. И вот, значит, оставили они меня совершенно одинокой, без всякой опоры и поддержки. Я вспомнила тогда, что если кто и знал меня ребенком, так это только ты. И сделала над собой усилие, чтобы к тебе прийти. Когда я вошла, был уже вечер, и к тебе только что кто-то пришел, чтобы звать тебя пить вино. Я притаилась, спряталась и стала ждать твоего возвращения. Ждала-ждала – прошло очень долгое время. Ноги мои оледенели, кожа была вся в крупе. Я и решила воспользоваться одеялом, чтобы согреться. Пожалуйста, не относись ко мне с недоверием!
Дун был очень счастлив, сиял одежду, лег с ней спать. Она пришлась ему по вкусу в высшей степени.
Через месяц этак с небольшим он начал заметно истощаться и худеть. Домашние дивились и спрашивали, по чему это. Он отвечал, что сам не знает, что это такое. Прошло еще некоторое время, и лицо с глазами стало вырисовываться все резче и резче, словно суки дерева. Дун теперь сам испугался и пошел опять к тому же искусному гадателю по пульсу. Тот прощупал.
– Этот пульс, знаете, – сказал он, – пульс нечистого наваждения. Те, помните, смертельные признаки, которые я вам тогда определил, подтвердились. С этой болезнью ничего не поделать.
Дун заплакал навзрыд и не уходил. Врач не знал, как с ним кончить, сделал ему уколы иглой в руку … уколы иглой в руку… – Сильно распространенный в Китае способ лечения, заключающийся в прокалывании больного места (иногда сквозь все тело) раскаленными иглами разных величин. Это, кажется, единственная хирургическая операция, которую признают старые китайцы. По этому предмету существует как древняя, так и новая весьма обширная литература.

и прижег ему пуп. Затем подарил ему лекарство, сказав при этом наставительно:
– Если вы с кем-нибудь сходитесь, то всеми силами постарайтесь порвать.
Дун тоже понял, что ему грозит опасность. Вернувшись домой, он застал деву, которая смеялась и требовала. Он отстранил ее и сказал:
– Не смей больше со мной сплетаться. Я иду к смерти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52