— продолжала Матрешенька.
— Да возьми их, Светка! Жалко, что ли? — сказали Светланины товарищи.
— Ну, собирайтесь, что ли! — сурово и великодушно согласилась старшая сестра.
И вот мы все стоим перед длинным-предлинным деревянным прилавком. По нашу сторону прилавка — ребята, по другую — две тетеньки и очень много полок, полных книг. Нам с Наташей хорошо видны нижняя сторона прилавка, чистенькие синие халаты тетенек, их ноги, у одной — в валенках, у другой — коричневые туфли на каблуках. Если привстать на цыпочки, прилавок виден сверху, в черных пятнах, мелких рисуночках карандашом и в буквах. На прилавке лежат книги, видны руки тетенек, а если осмелиться и взглянуть повыше, — их серьезные лица, одна в очках, другая — нет. Я пытаюсь рассмотреть, кто в очках: та, которая в валенках, или та, которая в коричневых туфлях на каблуках.
— А малышей зачем привели? — сурово говорит первая тетенька.
— Вот их запишите! — еще суровее говорит Светлана, толкая нас к тетеньке.
От страха мы не можем пошевелиться.
— В первом классе или во втором? — спросила вторая тетенька.
— Да они все мои книги читают! — закричала Светлана. — Я спрячу, а они найдут и прочитают!
Библиотекаршам нечего было на это возразить, а для нас начался опасный путь с книжками — в библиотеку и из библиотеки.
Не успеешь вернуться, немного почитать, как уже пора ужинать. Спать нас укладывали рано, часов в восемь. Во-первых, не было телевизора, во-вторых, взрослые возвращались с работы усталые, им тоже надо было отдохнуть.
Мы с сестрой лежим в своих кроватях, а Матрешенькина пока пустая. Из-за прикрытой двери слышны приглушенные голоса взрослых. Ужинают на кухне и обсуждают сегодняшний день, и говорят о завтрашнем. Нам с Наташей все равно эти разговоры не очень интересны, довольно одного звучания родных голосов. Лежим в кроватях, а в комнате по потолку бесшумно едет светлая широкая полоса то в одну, то в другую сторону, — это по двору проезжает машина с зажженными фарами.
Нам с Наташей не скучно. Мы рассказываем всякие сказки или истории. А после того, как научились читать, это — чаще всего продолжения прочитанных книг. Так что печальных концов ни у одной из книг не было, даже у «Муму». Эту книжку нам прочитала вслух старшая сестра, и мы так горько и долго рыдали, что даже она испугалась, а я с тех пор не могу взглянуть на это произведение Тургенева. Зато мы дали ему конец прекрасный, абсолютно справедливый и оптимистический, да еще в нескольких вариантах, один другого лучше.
Хорошие книги у нас никогда не могли быть короткими. Если автор, по нашему мнению, кончал книжку слишком быстро (например, «Золотой ключик или Приключения Буратино» Алексея Толстого), кто мог помешать нам придумать продолжение с новыми приключениями и удлинить книгу этак раз в десять? А такая книга, как «Марийкино детство» могла у нас продолжаться бесконечно. Книга начиналась так: «Мать вставала в шесть часов утра», и дальше шли интереснейшие истории про маленькую Марийку и ее друзей, только успевай перечитывать их или придумывать все новые и новые.
ШОКОЛАДНАЯ КОНФЕТА
Осень, та сторона нашего большого пятиэтажного кирпичного дома (у него была еще эта сторона, куда выходили окна наших квартир и всегда можно было крикнуть в минуту опасности: «Мама!» или «Бабушка!»). Пусть ни мама, ни бабушка не услышат и не высунутся — возможность такая была. Мы пользовались ею не так часто, но враги или недруги, или просто случайные, «уличные», как мы их называли, знали про такую возможность, и этого было вполне достаточно.
Та сторона — другое дело. Чужая, холодноватая, пасмурная. Там приходилось обходиться без помощи. Даже солнце не такое теплое. По сию пору убеждение — на нашей стороне солнышко — теплее.
Мы сидели на земле возле газона, вокруг дворца. Дворец был сделан из стекляшек, и в нем жила принцесса. Принцесса была умная, добрая и прекрасная. Особенно добра она была к маленьким и несчастным, к жукам и бабочкам.
— И червякам? — спросила Светка.
— Конечно, — отвечала я (была моя очередь играть, рассказывать сказку). — Такая милая прекрасная принцесса. Когда была война, они тоже помогали принцессе. Белые хотели ее поймать, но она спряталась в самую верхнюю башню, там, где стояли статуи, и стояла тихо-тихо, как статуя, они ее и не нашли… И еще она любила сказки… А когда война кончилась, она опять стала помогать зверям и птицам.
Принцессой у нас была в этот раз маленькая грязненькая куколка. Она была не очень красивая, но мы ее жалели, и лицо у нее было доброе и милое. Прошлый раз принцессой была Светкина кукла Верочка. Сейчас она была поварихой.
— Идите кушать! — говорила Светка, и уже на камне расстелен Светкин носовой платок с каемочкой — совсем скатерть.
— Вот яичница! — говорила Светка на желтые цветы одуванчика. — Вот салат, — на зеленые травки и листики.
В центре — куличики из песка, торт. Вообще-то мы принесли настоящую еду для игры. Лузочка вынесла оладушки, Светка — варенье с вишнями, мы с Наташей — несколько леденцов. Но все припасы как-то нечаянно съели перед игрой.
— Идите кушать! — звала Светка, вернее Верочка-повариха. — Яичница готова. Салат очень вкусный. Торт испечен просто замечательно! Есть еще грецкие орехи, изюм, яблоки, персики и селедка! — Светка очень любила эту рыбу.
— Идите скорей! Я вам еще приготовлю кисель! — Светка поспешно мешала в баночке глину с водой.
— Ты потруби! — сказала я. — В королевских дворцах всегда трубят, когда зовут обедать. Мало ли кто куда мог уйти. Охотиться, например.
Светка приложила к губам Верочки, нарядной, прекрасной, палочку, будто это труба, и громко затрубила: «Ду-ду-ду! Ту-ру-ру!»
Все жители королевства: медведь, который пасся на траве, корова, которая давала молоко, Петрушка, который развлекал принцессу, — все побежали к столу, красивые, как из книжки. Там их ждали учитель — Наташа и руководительница Королевского Детсада — я.
Тут я случайно подняла голову и увидела девочку. Она шла и ела большую шоколадную конфету, ровную, твердую. Я таких никогда не видела. Да и чтобы так откусывать от конфеты, как от хлеба, мне еще видеть не приходилось. Высокие носочки, блестящие туфли, удивительная юбочка. Девочка медленно шла по дорожке и откусывала от конфеты.
И я почему-то поняла, что этой девочке очень скучно. Она шла, не глядя на нас, и невидимое облако скуки как будто окутывало ее, и я ощутила это облако.
Потом девочка ушла и наступила моя очередь играть, и я не вспоминала о ней. Только через много лет, после войны, увидев впервые большую шоколадную конфету, я сразу вспомнила наш милый двор, Лузочку, Светку, Наташу, себя и эту незнакомую девочку.
И с тех пор — сколько лет прошло! — как только разворачиваю большую шоколадную конфету, опять вижу ту девочку. Идет по дорожке в черных лаковых туфельках, в высоких (и как они только держались?) носочках с каемочкой, в очень красивой юбочке и в береточке набекрень на красиво подстриженных волосах. Идет через все годы, и теперь, издали, совсем ясно видно, что было той девочке не очень весело, ни туфельки не спасали, ни любые шапочки, ни большие шоколадные конфеты.
ФЛАЖКИ
У всех флажки, а у нас нет. И сейчас — Первое мая. Все идут смотреть демонстрацию. У всех флажки или значки в красной ленточке, или воздушные шарики. А у нас — ничего. Мама под праздник на дежурстве, она заведует отделением в больнице и очень справедливый человек. Пусть остальные врачи отдыхают, начальница дежурит в праздник сама. А папа — в командировке.
А у нас нет флажков и значков. И скоро демонстрация. По нашей улице она колоннами проходит в девять часов, а сейчас уже семь утра.
Мы вспоминаем колонны демонстрантов. Музыка, все смеются и поют песни, и несут большие флаги, и большие фигуры, у некоторых из них, плоских, дергаются руки или ноги, черные фигуры и разноцветные, и гремят золотые трубы. А мы все стоим по тротуарам, кто на той, кто на этой стороне улицы, и смотрим, и машем флажками, и нам машут большими флагами.
У нас нет флажков! Нам с Наташей грустно-грустно, даже не хочется идти смотреть на демонстрацию. Так вот и будем сидеть у окна и глядеть, как торопятся взрослые на свои работы, чтобы идти оттуда на демонстрацию, а потом — как дети с бабушками, мамами или со старшими братьями и сестрами пойдут смотреть демонстрацию. А мы будем видеть только наш двор, и большое дерево в нем, и пустую скамью под деревом, никого нет на скамье, все ушли на праздник.
Матрешенька ходит по квартире, вздыхает, протирает тряпкой стулья и подоконники, ворчит потихоньку:
— Все работа да работа, все на уме работа. Не может детям праздник устроить, хуже других они, что ли? Пошли, что ли, смотреть демонстрацию? Обойдемся и без флажков, — нерешительно говорит она и сама понимает: обойтись-то обойдемся, да не очень. Чем мы хуже других?
Матрешенька вздыхает и уходит. Немного погодя слышим стук швейной машинки, потом веселый голос зовет нас из кухни. В кухне Матрешенька поставила доску на зеленую табуретку. Надавит ножом, и от доски отваливаются длинные узкие полоски.
— Сейчас отщепим хорошую лучину, построгаем маленько, чтобы гладенькой стала, чтобы не было заноз, — приговаривает она, отбирает две лучших полоски, обстругивает их ножом.
Верхние концы палочек Матрешенька очень аккуратно расщепляет (мы еще не понимаем, зачем она это делает) и в щель просовывает край алой ленты, аккуратно разглаженной и подшитой с противоположной стороны. Игла с красной ниткой быстро мелькает в Матрешенькиных руках. И вот чудо: два прекраснейших алых флажка, блестящих, сверкающих. Абсолютная радость, восторг и восхищение!
Матрешенька поскорей надела новую кофточку, сшитую ею специально к празднику, и мы, счастливые, быстро идем проходным двором и переулком к Бакунинской улице — главной улице нашего района, по которой в будни ходят трамваи, а в праздник — демонстрации, и у нас с Наташей в руках по прекрасному флажку, и все люди, знакомые и незнакомые, спрашивают:
— Где вы купили такие прекрасные флажки? Настоящие, шелковые!
Но только своим самым близким подругам, которых мы догнали возле Бакунинской: тете Нюре, тете Наташе, тете Марусе рассказала Матрешенька, что эти флажки — из старой красной ленты, которую давно не носит наша старшая сестра.
Мы успели вовремя. Звуки музыки приближались. Все громче и громче бухали барабаны, и гремели литавры, и громко пели трубы. И вот несут мимо нас сияющие трубы, идут, четко и не всегда четко отбивая шаг. И красные флаги колыхались, и поднимались красные полотнища на двух палках, и огромная лампа, а в ней тысяча маленьких. И разноцветные фигуры, огромные, гораздо больше нормальных людей, и плоские, черные с белым, из фанеры, махали руками и ногами.
И мы тоже махали своими флажками, и всем было весело.
И Матрешенька в новой кофте, с новой гребенкой, тоже смеялась, радовалась, и негромко, весело разговаривала о демонстрации со своими подругами — тетей Нюрой, тетей Наташей и тетей Марусей.
А по улице все шли и шли веселые люди, и развевались флаги, и гремела музыка.
ЯМЫ ДЛЯ ДЕРЕВЬЕВ
Если были весна, лето или осень, вообще, если росла трава, мы играли возле газона у стен дома, нам зелени хватало. Взрослым, наверное, нет, потому что они стали говорить об озеленении и решили посадить деревья. И стали копать ямы возле домов. Копали обычно, когда темнело. Наверное, когда все приходили с работы.
Очень глубокие ямы получались. Взрослые помещались в них где с головой, а где и с ручками. Мы только первые дни лазали и бегали по дну в этих ямах. Потом просто сидели на краю и смотрели вниз. Там было глубоко и темно. Иногда камушки и земля сыпались вниз, и в темноте не видно было, где упадут.
— А вот засыпем! Спихнем вниз и засыпем, как мертвеца! — хохотали мальчишки и примеривались спихнуть. Мы знали, что не спихнут, не засыплют, но пугались, хотя виду не показывали.
Мальчишки у нас во дворе разные. Есть такие, как Алик или Игорек — «комнатный мальчик». На дворе они занимались своим делом: играли в лапту, говорили о взрослых книгах: «Дети капитана Гранта», «Двадцать тысяч лье под водой», «Последний из могикан». Иногда снисходительно приходили к нам играть в казаки-разбойники. Особенно, когда проводили газ и мы лазали по трубам.
Еще были беспризорные мальчишки. У них были мамы и папы, но Матрешенька и мама называли их беспризорными. Да это и видно было сразу: одежда всегда серая, очень грязная, штаны всегда велики, а рубашки малы. Обриты наголо, туфли дырявые.
— Отец пьет, — вздыхала Матрешенька. — Матери-то мученье-то.
Они всегда лезли, дразнили, дергали за юбки. Одного из них, Вовку-Морковку, Матрешенька пожалела, привела к нам, умыла и посадила с нами за стол есть оладушки. Вовка ел много, вытирался рукавом, поглядывал на нас добрыми круглыми серыми глазами, шмыгал носом, вытирал его все тем же рукавом. Потом он сказал: «Больше не хочу, хватит», вылез из-за стола и стал смотреть с нами книги и играть на полу в игрушки. «У-у-у» — гудел он, двигая по полу деревянный грузовик, который давно лишился колес и давно уже выполнял роль кровати, где обычно спала лошадь — она как раз тут помещалась вместе с копытами и дощечками на колесах. Вовка доверху нагрузил машину и перевозил мебель.
— А вот кому не надо ли мебель перевезти из одного дома в другой? — кричал он.
Он все знал. Еще бы! Его папа был шофер.
— Еще приду, — сказал Вовка.
Вечером тетя Вика, его мама, устроила скандал. Она пришла с работы, из столовой, пьяная, подошла к Матрешеньке и стала кричать:
— Нечего чужих детей привечать! Никто не просит! У них отцы-матери есть! В голоде не держим!
Вовка больше не приходил, но к нам с Наташей лезть перестал. Другие мальчишки иногда играли с нами в прятки, в чижик, но всегда убегали к своим. Иногда останавливали, когда мы шли из библиотеки, брали из рук книгу. От страха губы не шевелились, чтобы сказать: «Чужая, библиотечная». Иногда молча, иногда с присловьем совали книгу обратно в руки, иногда прочитывали и тут же возвращали со словами «Дуй до горы!» или еще чем-нибудь в этом роде.
Зато большие ребята любили нас и часто играли с нами. Они и вправду были очень большие. Голова где-то высоко в небе, ладони на уровне наших глаз, макушек. Ни разу эти руки не давали в обиду. Мы очень любили этих парней, особенно Сему. Они все могли: на тачке прокатить или пронести на носилках, занозу вытащить, наподдать мальчишкам, если те уж очень лезли и разрушали игру.
В тот вечер ямы копали старшие ребята. И вот в сумерках нас, малышей, позвали к яме. Там Сема, наклонив голову, возился с лопатой. Потом нас позвали еще куда-то, о чем-то поговорили. А потом вдруг закричали:
— Ой, Сему в яме зарыли!
Мы заревели во весь голос, плакали так горько. Сидим возле ямы, плачем и ждем Сему.
— Да он давно дома сидит, чай пьет!
Мы не поверили этим словам. Окна у Семы открыты, он бы откликнулся.
Матрешенька увела нас домой чумазых, зареванных. Когда подошли к подъезду, видим, к яме из дома решительно идет человек. Семка! Заметив нас, нагнул голову, повернулся и быстро зашагал прочь. Матрешенька поворчала вслед, что стыдно издеваться над маленькими. Семка ниже наклонил голову и зашагал еще быстрее.
Когда началась война, Семка и года не пробыл в армии. Ему оторвало ногу. Во дворе теперь бывал редко. Взрослые говорили, что он стесняется своей деревянной ноги и не хочет слушать, что никакого стыда тут нет.
НОВОГОДНИЙ ПОДАРОК
На работе папе дали два билета на елку в Колонный зал Дома Союзов. Это была первая елка в Колонном зале. Всем родителям, конечно, хотелось, чтобы их дети побывали на такой замечательной елке. На всю папину работу прислали два билета, а работало там много людей, и у всех были дети. Но ни у кого не оказалось сразу двух дочек или сыновей, которым как раз в день, обозначенный на билетах, исполняется по шесть лет. А нам с Наташей исполняется! И на папиной работе не стали спорить и совещаться, а подарили билеты нам.
Они были до того красивые, что даже на билеты не похожи. Такая разноцветная книжечка, на обложке Снегурочка и Дед Мороз держатся за руки, и мешок с подарками рядом. Откроешь обложку, стоймя встает елка, вся в игрушках: хлопушки, шарики, флажки… Сбоку от елки большими буквами сверху вниз написано: «ПОДАРОК».
— Оторвут вам буквы и дадут подарок, понимаете? — объясняла старшая сестра. — Вы там не забудьте найти, кто отрывает. Принесете подарки, и сравним, у кого лучше.
Сестре билет в Колонный зал не достался, но в этот самый день была елка в их школе.
Матрешенька разглядывала билет и радовалась вместе с нами, а потом убрала его для сохранности.
Конечно же, в тот день мы поднялись ни свет ни заря и начали собираться. Матрешеньке хотелось, чтобы мы выглядели не хуже других, и мы вместе переглаживали воротники на синих матросках и складочки на юбках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11