Высадили братьев на каком-то темном полустанке, наказали ехать обратно в Караганду и не шастать по поездам. А как ехать-то? Денег на билет все равно нет.
«Что теперь делать?» – призадумался Ваня, стоя в зале ожидания, больше похожем на сарай, где всего-то и пассажиров – он с братом да какая-то женщина с ребенком, сидевшая у стены на единственной в зале скамье. Ребенок спал у нее на коленях, а женщина боролось со сном – роняла на грудь голову и тут же вскидывала ее. Увидев неизвестных мальчишек, невесть как оказавшихся на этом глухом полустанке, спросила:
– Откуда вы тут, парнишечки? – ей, видимо, надоело сидеть в одиночестве, вот и завязала разговор.
– Из Караганды мы, – тихо ответил расстроенный Ваня и опять соврал: – К тетке в Москву едем, да без билетов, вот нас и высадили.
– Ваня, Вань, – канючил Алешка, – я спать хочу и есть.
– Куда я тебя спать положу? – огляделся вокруг Ваня.
– А ты, милок, садись рядом, я подвинусь, пусть он тебе голову на колени положит, – предложила женщина, отодвигаясь на край скамьи.
Ваня поспешно сел. Рядом умостился Леша, и как сунулся в братовы колени головой, так и засопел. Ваня откинулся к стене, сон на секунду смежил веки, и он тут же тряхнул головой, боясь заснуть – как бы не пропустить прибытие следующего поезда в центр страны.
– А что же вы, ребятки, без родителей? – тихо спросила женщина, увидев, что Ваня не спит. Ее добрые участливые глаза, казалось, заглянули в самую душу мальчишки, и он тоскливо ответил:
– Нет у нас родителей.
– Ой, батюшки! Так вы – сиротиночки несчастные? – женщина жалостливо покачала головой.
Ваня вдруг почувствовал к незнакомке необычайное доверие, пожалевшей их просто так, от доброго сердца, и стал ей рассказывать все, что произошло с семьей за прошедшие четыре года и про то, как решили ехать с братом на родину, но теперь он не знает, что делать.
Женщина смотрела на Ваню сочувственно:
– Звать-то тебя как, милок?
– Меня Иваном, а его Алексеем.
Женщина помолчала немного и сказала:
– Ванюша, а если бы я Лешу взяла с собой обратно в Караганду, ты смог бы один до сестры добраться?
Ваня удивленно смотрел на незнакомку и молчал, а в голове скакали мысли: «Бросить Лешу на кого-то? Да это невозможно! А ведь если бы один я поехал, то, может быть, и не ссадили бы нас. Да нет, он же брат мне, не могу я на него сердиться и бросить не могу!»
– Да ты не сомневайся, милок, – правильно поняла его молчание женщина. – У меня муж в Караганде на заработках. Приглянулось ему здесь, вот и вызвал нас к себе, а тут пересадка у нас, ожидаем поезд на Караганду с сыночком. На-кась, глянь мои бумаги, грамотный, небось?
– Учился, – кивнул Ваня.
Женщина достала из внутреннего кармана пальто аккуратный сверток из носового платка и подала Ване. Паренек развязал платок и увидел там новенький паспорт.
– В сельсовете нам паспорт выправили, ох, и намучилась я с этим делом – никак не хотели паспорт выдавать, а вот справка, что я в колхозе работала, а это мужнина справка, без нее бы и паспорт не дали, это тебе не город…
Ваня взял документы, внимательно перелистал паспорт, прочел все записи: «Никулина Варвара Петровна, жительница села Петровское Кировской области. Справка дана Никулину Андрею Касьяновичу в том, что он работает…» Женщина вызывала доверие своим непоказным простодушием, стремлением помочь, но ведь чужая все-таки.
– Да ведь брат он мне родной, тетя Варя, как же я его брошу? – жалобно сказал Ваня.
– Да не бросишь ты, вот лешачонок недоверчивый! Довезу его до брата, не сомневайся, Ваня. Завтра утром поезд, паровозники баяли, до Челябинска пойдет, тебе с ним сподручнее будет до Урала добраться, а там и в свою сторонушку. А вечером и мы в Караганду. Решайся, Ваня, не сомневайся, все будет хорошо, милок.
Ваня молчал. Соблазн велик, но не мог он решиться оставить брата на станции неведомо с кем, хотя, кажется, женщина эта хорошая, добрая.
– Устал, Ванюша? – участливо спросила Никулина. – А ты поспи немного, приляг мне на плечо, поспи, милок.
Ваня доверчиво склонил голову на плечо Варвары Никулиной и как в темную пропасть ухнул. Едва заснул, а его уже за рукав затрясли.
– Ваня, Вань, скоро рассветет, поезд подойдет. Думай, как поступить.
Ваня очнулся, разом вспомнил все, встрепенулся и опять мысли заметались в голове – боязно, ой, как боязно поручить заботу о младшем брате незнакомой женщине! Наконец он произнес:
– Ладно, тетя Варя, везите Лешку к Мише.
Он достал из котомки лист бумаги, разорвал его надвое и на одном листке написал карандашом имя и фамилию Леши, адреса Миши и Нади, а на другом – фамилию женщины.
– Тетя Варя, – попросил. – А вы можете мне еще разок дать ваш паспорт?
– Могу, на-кась, бери.
Ваня старательно списал все с паспорта и справок, ежеминутно слюнявя карандаш, от чего язык его стал синий, а Никулина весело наблюдала за Ваней.
– Ой, какой ты недоверчивый парнишка, а и разумный, словно лешачонок. Все, гляди-кась, списал с документа-то.
Ваня спрятал одну бумагу в карман, а другую – в карман Лешиной курточки.
– Вот, тетя Варя, – Ваня похлопал рукой по котомке, – тут еды немного. Еще нам в дорогу Миша пять рублей дал, возьмите их, вам нужнее с ребятами, а я обойдусь.
– А как же ты, Ваня?
– Доберусь и так, а вам еда нужнее и деньги тоже. Все равно мне этих денег на билет не хватит.
Вдали загудел паровоз. Ваня растолкал брата. Лешка смешно таращил сонные глаза, не понимая, где он находится.
– Леша, сказал Ваня, – это тетя Варя, ты с ней поедешь обратно к Мише. А я – в Смирновку. Понял?
Братишка заплакал, а Никулина притянула к себе плачущего Лешку, погладила, словно мать, по голове. Брат затих под этой ласковой рукой. А та шептала ему на ухо:
– Не плачь, сынок, довезу я тебя к братику, а Ваня пусть далее один едет, – и кивнула Ване. – Беги, Ванюша, может, проскочишь в вагон.
Ваня крепко обнял брата:
– В кармане у тебя записка про тебя и деньги, что Миша дал. Еду тоже тебе оставляю. Я найду вас, не бойся. А ты не балуй, слушайся тетю Варю, понял? Где Миша живет, помнишь?
– Ком-мм-паннейский по-ссе-лок… – заикаясь, ответил Леша.
– Ну вот, молодец. Вам, тетя Варя, я очень верю, – и Ваня, наклонившись, неловко ткнулся носом в ее щеку и выскочил вслед за сонным железнодорожником в утренний холод.
К полустанку подъезжал, грохоча колесами и дымя трубой, паровоз, который звался «Максим Горький». За ним тянулся обычный состав из теплушек, набитый людьми. Ваня бросился вдоль состава, остановился на миг у вагона, где сидели красноармейцы, попросил:
– Дяденьки, возьмите меня с собой! Мне в Сталинград надо! Вы не туда?
– Нет, – ответил за всех степенный пожилой красноармеец, сидевший с краю, свесив ноги. – Мы не туда, но до Уфы довезем. Хочешь?
Ваня радостно закивал.
– Ну тогда сигай сюда, парень.
Ваня ухватился за протянутые руки, вскочил в теплушку, оглянулся на перрон, где стояли только женщина с малышом на руках и крепко схвативший ее за руку мальчик в рваном пальтишке. Ваня спрятался за спины красноармейцев, чтобы выдержать и не соскочить обратно к брату. Тяжесть была на сердце Вани: бросил брата на чужие руки, вроде как предал. Поезд, не постояв на станции и пяти минут, тронулся. Вагон, в котором был Ваня, медленно поплыл мимо замурзанного кривобокого вокзальчика.
– До свидания, Леша!!! – крикнул Ваня, на миг высунув голову в открытые двери теплушки. – Я найду тебя!…
– Товарищ командир! – Иван вздрогнул от легкого прикосновения к плечу. – Бойцы устроились, дозор выставлен. Начата набивка лент. Надо, наверное, больше лент набить, пока спокойно. Как вы думаете? – деликатно спросил старшина.
Иван тряхнул головой, отгоняя воспоминания, глянул в последний раз на яркую звездочку, висевшую над лесом, повернулся к Старуну:
– Да-да, товарищ старшина, я согласен с вами.
Всю ночь небольшой гарнизон не смыкал глаз. Один человек дежурил у амбразуры, другой стоял на наружном посту, третий спал, а двое набивали без передышки пулеметные ленты. Через час менялись, и таким образом к утру все смогли немного вздремнуть. Вместе с бойцами работал и Жидков. Солдаты были старослужащими, осенью всем предстояла демобилизация. Правда, старшина Старун решил остаться сверхсрочно в армии, даже вызвал семью в часть. Но жена с дочкой не приехали в срок.
– И хорошо, что не приихалы, вин кака заваруха, – подытожил свой рассказ Старун. – Конечно, мы немцев раздолбаем, да скоро ли? Вот вопрос!
– Без паники, товарищ Старун! – постарался как можно строже сказать Иван. – Разобьем!
– Не кажи гоп, – буркнул Старун.
Жидков не одернул его, потому что и его самого одолевали сомнения
А Старун продолжал:
– С границы раненые бойцы шли, сказывали, что у них – танки да автоматы, а мы – с ними, родимыми, образца девятьсот пятого года, – и он кивнул на пирамиду трехлинейных винтовок. – Тут хоть какой храбрый да умелый будь, а с винтовкой против танка не устоять.
И опять Иван промолчал, подумав, как там держится соседний полк?
А полк, расквартированный в Граево, стоял крепко. Об этом сообщили десять бойцов, пришедшие утром. Они принесли запас продуктов, и пока усталые бойцы ели, рассказали, что полк не только устоял, но и шуганул немцев за границу.
– Вот, видите, Старун, за границу их отогнали! – обрадовался Иван.
Старун промолчал, старательно вычищая куском хлеба консервную банку. Не хотел он спорить с желторотым лейтенантом, только что вылупившимся из училища. А Старун пять лет в пограничном районе служил, обстановку на границе знал не хуже пограничников. В том, что Красная Армия разобьет немцев, он не сомневался, но ох, как долго, видно, придется ждать этого часа, и Старун покосился вновь на винтовочные пирамиды, пожалев, что старлей Комлев унес с собой автоматы, снятые с убитых немецких велосипедистов, выполняя приказ сдавать трофейное оружие.
А потом начался ад.
Время проходило как во сне. Дни были заполнены треском пулеметов, заунывным воем пикирующих бомбардировщиков. Но ДОТ был тщательно замаскирован или просто повезло – ни одна бомба не упала на их убежище. Однако грохот был страшный, и бойцы, как велел Жидков, стояли у амбразур, широко раскрыв рты, чтобы не оглохнуть. Старун, не стерпев, яростно зарычал:
– Мать твою… Где же наши соколы хваленые?!!
Не знал Старун, что в первые часы войны во время налетов на аэродромы было разбито более тысячи самолетов, и что многие соколы-летчики погибли, так и не взлетев. Да. Многого тогда они не знали. Известно было лишь одно – биться до последнего, защищая родную землю.
К исходу шестого дня немцы притихли, не рвались в лобовую атаку под огонь пулеметов. Оставив у амбразур часовых, Иван приказал бойцам отдыхать. Все они были похудевшие, почерневшие, заросшие, губы плотно сжаты, в глазах горел яростный огонек. Старун среди них выглядел щеголем – как-то умудрялся побриться, почиститься. Глядя на него, Иван тоже старался быть подтянутым.
Бойцы попадали спать вповалку. Иван встал у амбразуры, чутко вслушиваясь в ночь, вглядываясь в темноту, пытаясь понять, почему над лесом нависла тишина.
– Тихо-то как… – прошептал за спиной Старун. – Молчат немцы. К чему бы это, а?
Иван пожал плечами – он и сам не знал этого.
– Может, разведать, что к чему, товарищ командир?
– Хорошо, Старун, действуйте.
Старшина тихонько позвал:
– Ильин, Васюков, за мной!
Послышался шорох – это бойцы поднимались с пола. Потом потянуло сквозняком – открыли двери бункера.
Разведчики вскоре вернулись. С ними пришел незнакомый Ивану командир. В бледном свете, лившемся из амбразуры, он увидел, что прибывший в звании старшего политрука.
– Лейтенант, – сказал он, – вот приказ об отступлении. Отправьте бойцов в тыл, а вы остаетесь в моем распоряжении.
Жидков произнес:
– Разрешите посмотреть ваши документы, товарищ старший политрук.
Тот усмехнулся:
– Ну что же, я бы тоже попросил, хотя старшина Старун меня знает в лицо, – он достал из полевой сумки приказ, а из кармана гимнастерки – удостоверение.
Иван отошел к амбразуре, прочел приказ, изучил удостоверение и, возвращая документы, спросил:
– Как там, на границе, товарищ старший политрук?
– Неважно. Немцы прорвали оборону севернее нас. Граевский полк вынужден был отступить с большими потерями. Вас немцы просто обошли, однако с рассветом могут атаковать… Прикажите бойцам разгрузить машину, она в лесочке. Думаю, пятерых будет достаточно. А потом я объясню задачу.
Иван отправил к машине Старуна и пятерых бойцов. Вскоре они вернулись. У каждого на плечах был ящик, Старун нес бухту бикфордова шнура. Бойцы старались все делать бесшумно.
Жидков подозвал старшину, и политрук показал ему на карте, где группа должна встретиться с защитниками других ДОТов и подождать своих командиров. Не дожидаясь, пока бойцы углубятся в лес, он приступил к минированию ДОТа. Работал точно и споро, изредка отдавая краткие указания Ивану. Потом протянул бикфордов шнур до близких кустов, где можно было укрыться в воронке от бомбы, и поджег его. Через минуту в небо взметнулись, словно нехотя, куски бетона. Как эхо раздались взрывы справа и слева. От ДОТа, который Жидков защищал со своими бойцами шесть суток, осталась одна яма с глыбами бетона. У него сжалось сердце – ДОТ был им надежным убежищем все это время, он стал им домом.
– Ну вот, дело сделали, – сказал старший политрук, вставая и отряхивая с груди и колен комочки земли. – Вот и сделали, – в его голосе слышалась грусть, видимо, жалко был ему губить своими руками то, что сделано руками других. Но это было необходимо – в тылу врага эта прекрасная огневая точка с боеприпасами была бесполезна. И старший политрук, не колеблясь, выполнил приказ. – Теперь идем на восток, догоним своих бойцов и двинем на Волковыск, в Белостоке, наверное, немцы.
До места встречи добрались быстро, но там никого не оказалось.
– Черт! – выругался политрук, растерянно озираясь. – Что такое, где все? Неужели мы не точно вышли?
Он сверился с картой. Все оказалось правильно, с пути они не сбились, точно вышли к небольшому озерцу.
– Да где же все? Старун ошибиться не мог!
Но тихо было в лесу, развороченном воронками от снарядов и бомб.
– Ну что же, двинемся одни на восток. Кстати, как тебя звать? – неожиданно спросил политрук, переходя на дружеское «ты».
– Лейтенант Иван Жидков, товарищ старший политрук!
– Да ладно тебе, не тянись – не на плацу, – отмахнулся попутчик. – А я – Костин Павел. Слушай, а у тебя ничего пожевать нет?
Иван отрицательно покачал головой.
– Ну и ладно, – засмеялся Костин, – натощак-то быстрее, глядишь, дойдем!
И они направились к Волковыску, считая, что оттуда будет легче добраться до Барановичей или Минска, если не смогут найти свои части. К тому же они будут идти по белорусской земле, за линией старой границы.
Через трое суток Костин с Жидковым добрались до Волковыска. И тут заныли тяжко над городом самолеты, посыпались бомбы. Люди заметались на узких улицах, забитых повозками, не зная, куда спрятаться, куда бежать. Ржание лошадей, крики женщин и плач детей – все слилось в единый стон. Иван бросился на землю при очередном свисте, подумав: «Эта, наверное, моя». Но бомба взорвалась далеко.
– Павел, Паша! – закричал Иван, вскакивая на ноги. – Где ты?
Но товарища нигде не было видно.
После налета Жидков отправился на поиски комендатуры. Обезумевшие от страха беженцы ничего не могли толком объяснить, да и не знали, наверное. Поплутав по улочкам незнакомого города, Иван решил просто присоединиться к какой-либо части, ведь его родная часть значилась пока только на бумаге. Он зашагал вместе с беженцами, надеясь добраться вместе с ними до окраины Волковыска.
На дороге было тесно. Иван обратился к одному деду-вознице с просьбой подвезти. Тот сверкнул глазами на Ивана и прошипел:
– Шагай пешедралом, вояка! Драпаешь так, что и часть свою потерял? У-у! – Дед взмахнул кнутом, и неясно было, кого он намеревался огреть – Ивана или своего уставшего конька.
Иван застыл на месте. Повозка скрылась давно из глаз, а он все стоял посреди улицы. Ему было горько и обидно от слов деда. Разве он виноват в том, что случилось? Шесть суток он удерживал с бойцами ДОТ, пока не пришел приказ об отступлении.
Война. Почему так случилось, что их застали врасплох? Кто тут виноват? Вопросы, вопросы, а ответить на них некому.
От Волковыска на Слоним по дороге сплошным потоком двигались войска, брели беженцы. Но немало люду двигалось на восток лесами. Это были те, кто уже побывал под бомбежками – немцы в первую очередь бомбили дороги. По лесу пробирались и Жидков с молодым красноармейцем, с которым он встретился на окраине Волковыска. Вдруг впереди что-то зашуршало. Василий, так звали красноармейца, насторожился, но, всмотревшись вперед, счастливо рассмеялся:
– Свои это, Ваня.
И впрямь – свои. Семь бойцов и лейтенант, смотревший на развернутую карту, отдыхали на небольшой полянке.
1 2 3 4 5 6