Тогда уже начнут громко говорить: мужику шестьдесят, на носу юбилей, пора, пожалуй, его по-тихому и на пенсию отправить. Одно дело завалил – плохо, а ну как начнет заваливать все подряд! А не вспомнить ли нам старую поговорку «от греха подальше»? И вспомнят.
Вот почему Буграев всегда на взводе. Он может почувствовать неладное и в самый неподходящий момент вмешаться.
И вот почему словно магнитом тянет на Октябрьскую. Убей, но хочется взглянуть, как и что у его дома, не горит ли свет, спит он или бдит. И руки сами поворачивают руль, ноги начинают быстрее крутить педали – проклятое место хочется миновать как можно быстрее.
Вихрем промчавшись мимо спящих домов, звездочет получил нужную информацию, успокоился и свернул в переулок. Когда в трансформаторной будке он тянул на себя рубильник, Буграев уже не спал: чутье действительно его не обмануло, быстрое и легкое шуршание шин начисто отогнало от него сон. Чутье не обмануло даже Валю, которая не раскрывает преступлений. Но именно она в свое время помогла тебе, Кузьма Буграев, обезвредить Ашика Асланова и с тех пор незримо и постоянно находится рядом с тобой во всех твоих передрягах. Чутье не обмануло тебя, капитан милиции, это ты его обманул: заблагодушествовал, успокоил себя возможной профилактикой, затеянной энергетиками, заглушил воспоминаниями – и уснул.
А звездочет прекрасно рассчитал и эту самую «профилактику». Когда энергетики выключают свет точно на рубеже часов, они тем самым как бы извещают: это мы, не волнуйтесь, скоро опять включим. Если же свет гаснет в другое время, это, знай, неисправность, авария.
И он, участковый, попался на эту удочку, тут стереотип мышления сработал безотказно. А стоило только набрать дежурную часть райотдела милиции и спросить, что там со светом, как тут же выяснилось бы – со светом все нормально, а ты, старший участковый, седлай машину и объезжай свои «горячие» или там «болевые» точки.
Чтобы беспрепятственно передвигаться по магазину, ничего лишнего не тронуть, не зацепить, чтобы найти в подсобке, где нет окон, сейф, а затем отыскать авоську, звездочет обязательно должен был время от времени включать фонарик. Это тоже был риск, но грабителю уже ничего другого не оставалось: начав действовать, он поставил себя вне закона и шел до конца. Ключи растяпы Ишечкиной, удачно им скопированные, давали ему возможность делать свое поганое дело быстро и решительно.
Но это дверные ключи. С ключом от сейфа что-то неясное. Если такой сложный ключ пытаться делать самому, его постоянно нужно примеривать к замку. Если отдавать в чужие руки, а это руки большого мастера, необходимо объяснять, что да как, да почему. Мастер ведь сразу поймет, от чего этот ключ, тогда либо брать его в долю, либо сразу откупаться большим кушем. И все равно – в любом случае – это уже так называемая засветка, а этот грабитель крайне осторожен. Поневоле приходит на ум: он пользовался стандартным ключом, только где раздобыл? Под конец нервишки у него сдали, это точно. Уходя, оборвал провод телефона. Зачем? Вспомнил: несмотря на всю осторожность и аккуратность, печатку-то пломбировочную разрезал поневоле, а этого уже достаточно, чтобы Ишечкина, не заходя в магазин, подняла панику. Вот примчится к магазину участковый, вот войдут они с продавцом внутрь, откроют сейф, обнаружат пропажу. Куда сразу бросится Буграев? К телефону. Значит, обрываем провод, выигрываем какое-то время, уходим подальше, «ложимся на дно».
Один провод заставляет вспомнить о другом. Не зная устройства и принципа действия милицейской сигнализации, он задает себе вопрос: а вдруг, когда я включу свет, она и рявкнет, вдруг она рассчитана именно на тот финт, который применил он! Звуковой рожок он высмотрел раньше, теперь надо найти к нему подводку и обрезать ее – тогда можно отступать смело. Находит и режет.
Ну, теперь на выход. С вещами. Кстати, может произойти случайная встреча с кем-нибудь из жителей села, те же Калмыковы могут выглянуть, а у старого Калмыкова память острее бритвы, опознает в темноте. Тогда лучше сейчас надеть одну из темных ветровок и поднять капюшон – пусть теперь попробуют узнать!
И этот фокус тоже удался. Вера Замилова наверняка видела звездочета, когда он жил в Шурале, своими молодыми глазами разглядела капюшон, а вот опознать человека не смогла. В колпаке, говорит… Ну, а далеко ли он умчал на своем велосипеде? Далеко не мог, даже если он мастер спорта. Потому что ему нельзя крутить педали днем, он знает, что его с утра будут искать, так вот с утра необходимо быть в надежном убежище. Его он имеет, из него он и выползал, чтобы делать свои велопробеги. И в убежище необходимо вернуться пораньше: чем меньше его будут видеть, тем лучше, а еще лучше, если не увидит никто.
Вероятно, он долго колебался, возвращаться ему к трансформаторной будке или нет. Коли дело сделано, стоит ли тратить драгоценное время на включение рубильника? Но подумав, решил тратить. Потому что до первой дойки оставалось времени с гулькин нос, а уж доярки обязательно поднимут тревогу. Ну, а у Буграева телефон исправен: за считанные минуты разобравшись в ситуации, он начнет звонить во все. стороны, чтобы ему, звездочету, перерезали все пути. Поэтому в будку – и рубильник от себя!
Лампочка над крышей магазина горит? Горит.
Привет Шишкину!
На беду, как в аптеке…
Кузьма Николаевич провел ладонью по лицу, как бы стирая горькую думу: ну и облапошили! – потом вздохнул и сбросил неподвижность, в которой пребывал. Сбежал с крыльца, приблизился к ребятишкам, позвал Митю.
– Со мной хочешь поездить? – спросил.
– Хочу, – обрадовался мальчуган.
– Пошли.
Машина хотя и стояла в тени, душно в ней было, словно в парилке. Прохладно стало лишь тогда, когда резво тронулись с опущенными стеклами. Свернули на самую длинную, Красноармейскую, улицу и помчали к площади, в центре которой высился мемориальный комплекс в честь погибших на войне односельчан, где на клумбах всегда в летнее время пестрели цветы, а осенью полыхали рябины.
По периметру площади располагались двухэтажная контора совхоза, клуб, сельсовет и рабочая столовая, за которой сразу высились корпуса ремонтных мастерских и крытый машинный двор. У въезда в село со стороны райцентра была еще одна столовая; чтобы отличить от рабочей, ее именовали кафе. Относилось «кафе» уже к районному общепиту, село ему было не указ, здесь в буфете приторговывали спиртным, вот почему время от времени тут случались ссоры и драки. А однажды…
Б-бах-х!
Из переулка справа донесся сильный хлопок. Кузьма Николаевич успел лишь притормозить да подрулить к тротуару, как через улицу пронеслась стайка ребятишек и с быстротой непостижимой исчезла, рассыпавшись по дворам и закоулкам на противоположной стороне.
– Как считаешь, чья эта шкода? – спросил Кузьма Николаевич Митю, открывая дверцу.
– Я не считаю, – опасливо ответил тот, глядя на Буграева снизу вверх.
– А говорил утром, будто знаешь Генку и Николку. Это ведь они промчались впереди своей разбойной команды. Все вы, оказывается, заодно.
Из переулка выбежала женщина средних лет с растрепанными темными волосами, горящими черными глазами и бледным лицом, кинулась к Буграеву и сразу же пронзительно закричала, что в окно ей бросили гранату, дом чуть не разнесли в щепы, а он, участковый, совсем распустил бандитов – они не только грабят магазины, но и на жизнь людей то и дело покушаются.
– А, это ты, Гартушенко, – вставил Кузьма Николаевич, когда женщина переводила дух.
– Я Мильчаковская! – завопила женщина и даже ногой топнула.
– А, это ты, Мильчаковская, – покладисто произнес Буграев, заглядывая между тем в переулок.
Над палисадником второго от края дома висел голубоватый туман – след от взрыва петарды. Однако все окна в доме были-закрыты, как и предполагал Кузьма Николаевич: Гартушенко-Мильчаковская в жизни своей никого так не боялась, как жуликов, поэтому даже форточку, затянутую марлей, открывала лишь время от времени.
– Как же она в дом-то попала, граната? – произнес участковый, словно рассуждая сам с собой.
К дому «пострадавшей» сходились соседи, хозяйка продолжала распространяться насчет бездействия милиции в борьбе с терроризмом.
– Уймись, Елена, – посоветовал подошедший старичок с палочкой, видевший удравших «террористов». – Кузьма одного поймал, в машине сидит.
Собравшиеся кинулись к машине, но Буграев, опередив всех, схватился за руль и дал газ.
Держа Митю за руку, поднялся на второй этаж конторы и зашел к главному инженеру совхоза.
– О-о! – протянул хозяин, молодой мужчина, вставая с кресла. – Как-кие гости пожаловали! Чем же мы обязаны, а?
У него были свежеотрощенные усики, разделенные как раз по ложбинке на верхней губе, очень, говорят, модные, и мужчина постоянно приглаживал их указательным пальцем.
– Хотелось бы мне знать, у кого хранится ключ от подстанции, – сказал Кузьма Николаевич.
– А их у нас два, – ответил главный инженер. – Один постоянно у меня, другой у электрика. Но сейчас оба тут: Митин папаша выехал в отделение. А у нас порядок: отлучаешься – оставь ключ.
– Ну и прекрасно. Можно на них взглянуть?
– Да сколько угодно. – Хозяин кабинета открыл ящичек на стене вроде аптечки, достал узкий и длинный ключ, протянул участковому: – Пожалуйста, Кузьма Николаевич.
– Тэ-эк! – произнес Буграев. – Ну, а дубликат?
– Да зачем он вам? – удивился главный инженер. – Они совершенно одинаковые.
– Ну, а вдруг он случайно затерялся?
– Посмотрим. – Руководитель совхозных механизаторов выдвинул один из ящиков стола и достал второй такой же ключ. – Цел, как видите.
– Вот оно как! – озадаченно вымолвил участковый. – Странно! Он полагал, что второго ключа здесь нет, и призадумался.
В углу кабинета стоял аквариум с подсветкой, и Митя отошел к нему: не рыбок рассматривать – он их уже видел, – а гадать, почему из трубочки на дне непрерывно выскакивают пузырьки воздуха.
– Ну, а если бы вам понадобился третий? – спросил Буграев. – Где его взять?
– А вот третий, Кузьма Николаевич, уже точно лишний. Мы и второй велим сдавать, если электрик отлучается, потому, чтобы он его ненароком не потерял. У нас в селе вообще все знают, а юный народ прекрасно знает, где ключи от замка на трансформаторной будке. И знает, что без ключа этот замок не открыть, разве что перепилить дужку. Если же детвора случайно найдет утерянный ключ, у нас тут у всех могут быть большие неприятности. Сами понимаете: чем больше ключей, тем большая вероятность утерять один из них. Потому у нас и порядок строгий.
– Разумно, – похвалил Буграев. – И все-таки: один каким-то образом утерян, второй необходим, как быть?
– Что ж, попросили бы Короткова…
– Слесаря?
– Его самого.
– А нельзя ли его позвать на минутку?
– О чем речь!
Главный инженер позвонил в мастерские, через минуту в кабинет ввалился небритый мужчина лет пятидесяти с глубокими продольными морщинами на щеках; он был в замасленной робе и все время вытирал руки куском мешковины.
– Звали? – спросил хрипловато.
– Звал, звал, Виктор… – Главный инженер запнулся. – Прости, по отцу не помню.
– Ничего, отца и я не помню, – ответил снисходительно вошедший. – А у нас в детдоме, когда не знали родителя, всем лепили «Иванович». Так об чем речь?
Буграев и главный инженер, который только что произнес эту же фразу, рассмеялись, а слесарь заулыбался, попеременно поглядывая на обоих.
– Взгляни, Виктор Иванович, на эти ключи. Раньше их видел?
– Один из них видел. Выходит, нашли и второй.
– Как – нашли?! – аж подскочил хозяин кабинета и схватился за верхнюю губу всей ладонью. – Да мы их и не теряли!
– Вы, может, и нет, а этот ваш электрик… ну, который до Замилова был. – Он наморщил лоб. – Юрка, Юрка Носков!..
– Так! – поощрил участковый. – И что же он?
– Сбрехал, значит, что потерял. Сделай, говорит, дубликат, а то где-то скользнул, кувырнулся в снег, там и ключ оставил, до лета не сыщешь.
– Тогда, Виктор Иванович, посмотри внимательно: может, один из них твой?
– Хы-ы! – засмеялся слесарь. – Товарищ начальник! Если я свой с первого взгляда не отличу, то грош мне цена в базарный день. Вы мальчику, – он кивнул на Митю, – один раз по-хорошему объясните, и он тоже начнет отличать штамповку от ручной работы.
– А ты мне объясни, Виктор Иванович, – сказал Буграев.
– Тут и объяснять нечего. На обоих головках выпуклые ромбики, в них буквы: заводская марка. Ромбики я могу выбить и буквы тоже, хотя это волынка. Но сделать их выпуклыми я никак не могу, это только пресс может сделать. А у нас такого нет.
– Спасибо, Виктор Иванович, – поблагодарил Буграев. – Теперь как в аптеке. И если не секрет, за сколько выручили этого… Носкова, что ли?
– Его, его. Ну, а секрет… Хы-ы! – Он развел руками, в одной была зажата мешковина. – Не военная тайна. У меня одна такса – бутылка.
– А ты, Виктор Иванович, документ о нетрудовых доходах внимательно читал? – спросил главный инженер. – Под статью не подпадаешь?
– Дураков нет, – с достоинством ответил слесарь. – У меня в сарае верстак не хуже оборудован, чем в мастерских. И делаю только в свободное время. Но это тру-уд! А вот деньгами не беру, хоть вместе с участковым приходите и обыскивайте. И даже бутылку с заказчиком напару выпиваю, при этом разоряюсь на закуску. Конечно, если он другую поставит от радости, возражать не стану. Но какие уж тут нетрудовые доходы?!
И он скромно потупился, продолжая вытирать руки мешковиной.
– Ладно, – обронил Кузьма Николаевич, – разберемся, уясним. А теперь пора, пойдем, Дмитрий.
Выйдя от главного инженера, спустились вниз и прошли в самый конец коридора, где на одной из дверей была прикреплена табличка с надписью «Инспектор отдела кадров Калмыков Н.П.»
– А-а! – воскликнул при виде участкового и мальчика сухонький старичок с белыми волосами, сидевший напротив двери за массивным столом, когда-то покрытым зеленым сукном; теперь сильно поблекнувшее сукно осталось лишь по углам, но старик не давал сдирать его окончательно. – Кого я вижу, сам не рад.
– Наше вам с кисточкой! – отвечал Буграев, а Митя тихо произнес «здравствуйте».
– Как же, как же! – продолжал ликовать старичок. – Записной и бессменный чемпион всех сабантуев! Атлант, небеса подпирающий!
– А сами-то, Николай Петрович! Богатырь. Илья Муромец.
– Ага, только не из Мурома. Так каким ветром?.. Или, как говорят за границей, чем обязан, за что удостоен столь приятного свидания?
Буграев всегда помнил Калмыкова взрослым, в селе даже стали забывать, сколько ему лет. В разные времена был он в Шурале избачом, кладовщиком, в коммуне, председателем колхоза, уполномоченным различных районных организаций; отказавшись оформлять пенсию, долго работал в совхозе бухгалтером, но последние лет десять прочно занимал нынешнее свое кресло. Никто не помнил старика больным, ноющим, охающим, никто не видел его пьющим. Говорили, будто на своей свадьбе, еще до Октябрьской революции, он выпил полбокала шампанского; слух этот был непроверенный, поскольку свадьбу тоже ведь никто не помнил, но упорно передавался из поколения в поколение.
Лицо старика не застыло, не сделалось маской, оно было подвижным, живым, глаза также не утратили живого блеска, смотрели проницательно, и, похоже, он знал, каким именно ветром занесло к нему капитана милиции.
– За помощью к вам, Николай Петрович, – принимая смиренный вид, отвечал Буграев.
– Ну, ну? – заерзал старик от нетерпения. – Рады помочь.
– Хотелось бы кое-что уточнить насчет бывшего электрика.
– Которого? Их было много.
– Меня интересует тот, что был до Замилова.
– Носков Юрий Николаевич, – мгновенно отозвался старик. – Двадцать шесть лет. Русский. Образование средне-техническое. Не был, не состоял, не участвовал, не имеет.
– М-да, – произнес Кузьма Николаевич и закрыл рот. – А по поводу комсомола вы его не расспрашивали?
– Как же, как же! Обязательно расспрашивал. Выбыл, говорит, механически.
– В двадцать-то шесть лет?
– Еще и раньше. Он часто переезжает с места на место. Однажды где-то не снялся с учета, дальше где-то не пошел становиться на учет, ну, а там, по прошествии, так сказать, времени…
– Понятно. Отчего же он часто переезжает, а, Николай Петрович?
– Вероятно, зуд в ногах. История знает немало великих путешественников. Спросите, зачем Язону понадобилось золотое руно? Чего ему не сиделось у себя за лесами, за морями? Вот и Носков, как Одиссей из эстрадной песенки, без жены, без детей…
– Тот, Николай Петрович, от жены, от детей.
– Ну, может, и наш странник от них же бегает. Хотя уверяет, что у него невеста.
– Фотокарточка его у вас не сохранилась?
– Куда ж ей деться? – Калмыков порылся в своих папках, достал и передал Буграеву листок по учету кадров, выполненный типографским способом, с приклеенной в уголке фотокарточкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Вот почему Буграев всегда на взводе. Он может почувствовать неладное и в самый неподходящий момент вмешаться.
И вот почему словно магнитом тянет на Октябрьскую. Убей, но хочется взглянуть, как и что у его дома, не горит ли свет, спит он или бдит. И руки сами поворачивают руль, ноги начинают быстрее крутить педали – проклятое место хочется миновать как можно быстрее.
Вихрем промчавшись мимо спящих домов, звездочет получил нужную информацию, успокоился и свернул в переулок. Когда в трансформаторной будке он тянул на себя рубильник, Буграев уже не спал: чутье действительно его не обмануло, быстрое и легкое шуршание шин начисто отогнало от него сон. Чутье не обмануло даже Валю, которая не раскрывает преступлений. Но именно она в свое время помогла тебе, Кузьма Буграев, обезвредить Ашика Асланова и с тех пор незримо и постоянно находится рядом с тобой во всех твоих передрягах. Чутье не обмануло тебя, капитан милиции, это ты его обманул: заблагодушествовал, успокоил себя возможной профилактикой, затеянной энергетиками, заглушил воспоминаниями – и уснул.
А звездочет прекрасно рассчитал и эту самую «профилактику». Когда энергетики выключают свет точно на рубеже часов, они тем самым как бы извещают: это мы, не волнуйтесь, скоро опять включим. Если же свет гаснет в другое время, это, знай, неисправность, авария.
И он, участковый, попался на эту удочку, тут стереотип мышления сработал безотказно. А стоило только набрать дежурную часть райотдела милиции и спросить, что там со светом, как тут же выяснилось бы – со светом все нормально, а ты, старший участковый, седлай машину и объезжай свои «горячие» или там «болевые» точки.
Чтобы беспрепятственно передвигаться по магазину, ничего лишнего не тронуть, не зацепить, чтобы найти в подсобке, где нет окон, сейф, а затем отыскать авоську, звездочет обязательно должен был время от времени включать фонарик. Это тоже был риск, но грабителю уже ничего другого не оставалось: начав действовать, он поставил себя вне закона и шел до конца. Ключи растяпы Ишечкиной, удачно им скопированные, давали ему возможность делать свое поганое дело быстро и решительно.
Но это дверные ключи. С ключом от сейфа что-то неясное. Если такой сложный ключ пытаться делать самому, его постоянно нужно примеривать к замку. Если отдавать в чужие руки, а это руки большого мастера, необходимо объяснять, что да как, да почему. Мастер ведь сразу поймет, от чего этот ключ, тогда либо брать его в долю, либо сразу откупаться большим кушем. И все равно – в любом случае – это уже так называемая засветка, а этот грабитель крайне осторожен. Поневоле приходит на ум: он пользовался стандартным ключом, только где раздобыл? Под конец нервишки у него сдали, это точно. Уходя, оборвал провод телефона. Зачем? Вспомнил: несмотря на всю осторожность и аккуратность, печатку-то пломбировочную разрезал поневоле, а этого уже достаточно, чтобы Ишечкина, не заходя в магазин, подняла панику. Вот примчится к магазину участковый, вот войдут они с продавцом внутрь, откроют сейф, обнаружат пропажу. Куда сразу бросится Буграев? К телефону. Значит, обрываем провод, выигрываем какое-то время, уходим подальше, «ложимся на дно».
Один провод заставляет вспомнить о другом. Не зная устройства и принципа действия милицейской сигнализации, он задает себе вопрос: а вдруг, когда я включу свет, она и рявкнет, вдруг она рассчитана именно на тот финт, который применил он! Звуковой рожок он высмотрел раньше, теперь надо найти к нему подводку и обрезать ее – тогда можно отступать смело. Находит и режет.
Ну, теперь на выход. С вещами. Кстати, может произойти случайная встреча с кем-нибудь из жителей села, те же Калмыковы могут выглянуть, а у старого Калмыкова память острее бритвы, опознает в темноте. Тогда лучше сейчас надеть одну из темных ветровок и поднять капюшон – пусть теперь попробуют узнать!
И этот фокус тоже удался. Вера Замилова наверняка видела звездочета, когда он жил в Шурале, своими молодыми глазами разглядела капюшон, а вот опознать человека не смогла. В колпаке, говорит… Ну, а далеко ли он умчал на своем велосипеде? Далеко не мог, даже если он мастер спорта. Потому что ему нельзя крутить педали днем, он знает, что его с утра будут искать, так вот с утра необходимо быть в надежном убежище. Его он имеет, из него он и выползал, чтобы делать свои велопробеги. И в убежище необходимо вернуться пораньше: чем меньше его будут видеть, тем лучше, а еще лучше, если не увидит никто.
Вероятно, он долго колебался, возвращаться ему к трансформаторной будке или нет. Коли дело сделано, стоит ли тратить драгоценное время на включение рубильника? Но подумав, решил тратить. Потому что до первой дойки оставалось времени с гулькин нос, а уж доярки обязательно поднимут тревогу. Ну, а у Буграева телефон исправен: за считанные минуты разобравшись в ситуации, он начнет звонить во все. стороны, чтобы ему, звездочету, перерезали все пути. Поэтому в будку – и рубильник от себя!
Лампочка над крышей магазина горит? Горит.
Привет Шишкину!
На беду, как в аптеке…
Кузьма Николаевич провел ладонью по лицу, как бы стирая горькую думу: ну и облапошили! – потом вздохнул и сбросил неподвижность, в которой пребывал. Сбежал с крыльца, приблизился к ребятишкам, позвал Митю.
– Со мной хочешь поездить? – спросил.
– Хочу, – обрадовался мальчуган.
– Пошли.
Машина хотя и стояла в тени, душно в ней было, словно в парилке. Прохладно стало лишь тогда, когда резво тронулись с опущенными стеклами. Свернули на самую длинную, Красноармейскую, улицу и помчали к площади, в центре которой высился мемориальный комплекс в честь погибших на войне односельчан, где на клумбах всегда в летнее время пестрели цветы, а осенью полыхали рябины.
По периметру площади располагались двухэтажная контора совхоза, клуб, сельсовет и рабочая столовая, за которой сразу высились корпуса ремонтных мастерских и крытый машинный двор. У въезда в село со стороны райцентра была еще одна столовая; чтобы отличить от рабочей, ее именовали кафе. Относилось «кафе» уже к районному общепиту, село ему было не указ, здесь в буфете приторговывали спиртным, вот почему время от времени тут случались ссоры и драки. А однажды…
Б-бах-х!
Из переулка справа донесся сильный хлопок. Кузьма Николаевич успел лишь притормозить да подрулить к тротуару, как через улицу пронеслась стайка ребятишек и с быстротой непостижимой исчезла, рассыпавшись по дворам и закоулкам на противоположной стороне.
– Как считаешь, чья эта шкода? – спросил Кузьма Николаевич Митю, открывая дверцу.
– Я не считаю, – опасливо ответил тот, глядя на Буграева снизу вверх.
– А говорил утром, будто знаешь Генку и Николку. Это ведь они промчались впереди своей разбойной команды. Все вы, оказывается, заодно.
Из переулка выбежала женщина средних лет с растрепанными темными волосами, горящими черными глазами и бледным лицом, кинулась к Буграеву и сразу же пронзительно закричала, что в окно ей бросили гранату, дом чуть не разнесли в щепы, а он, участковый, совсем распустил бандитов – они не только грабят магазины, но и на жизнь людей то и дело покушаются.
– А, это ты, Гартушенко, – вставил Кузьма Николаевич, когда женщина переводила дух.
– Я Мильчаковская! – завопила женщина и даже ногой топнула.
– А, это ты, Мильчаковская, – покладисто произнес Буграев, заглядывая между тем в переулок.
Над палисадником второго от края дома висел голубоватый туман – след от взрыва петарды. Однако все окна в доме были-закрыты, как и предполагал Кузьма Николаевич: Гартушенко-Мильчаковская в жизни своей никого так не боялась, как жуликов, поэтому даже форточку, затянутую марлей, открывала лишь время от времени.
– Как же она в дом-то попала, граната? – произнес участковый, словно рассуждая сам с собой.
К дому «пострадавшей» сходились соседи, хозяйка продолжала распространяться насчет бездействия милиции в борьбе с терроризмом.
– Уймись, Елена, – посоветовал подошедший старичок с палочкой, видевший удравших «террористов». – Кузьма одного поймал, в машине сидит.
Собравшиеся кинулись к машине, но Буграев, опередив всех, схватился за руль и дал газ.
Держа Митю за руку, поднялся на второй этаж конторы и зашел к главному инженеру совхоза.
– О-о! – протянул хозяин, молодой мужчина, вставая с кресла. – Как-кие гости пожаловали! Чем же мы обязаны, а?
У него были свежеотрощенные усики, разделенные как раз по ложбинке на верхней губе, очень, говорят, модные, и мужчина постоянно приглаживал их указательным пальцем.
– Хотелось бы мне знать, у кого хранится ключ от подстанции, – сказал Кузьма Николаевич.
– А их у нас два, – ответил главный инженер. – Один постоянно у меня, другой у электрика. Но сейчас оба тут: Митин папаша выехал в отделение. А у нас порядок: отлучаешься – оставь ключ.
– Ну и прекрасно. Можно на них взглянуть?
– Да сколько угодно. – Хозяин кабинета открыл ящичек на стене вроде аптечки, достал узкий и длинный ключ, протянул участковому: – Пожалуйста, Кузьма Николаевич.
– Тэ-эк! – произнес Буграев. – Ну, а дубликат?
– Да зачем он вам? – удивился главный инженер. – Они совершенно одинаковые.
– Ну, а вдруг он случайно затерялся?
– Посмотрим. – Руководитель совхозных механизаторов выдвинул один из ящиков стола и достал второй такой же ключ. – Цел, как видите.
– Вот оно как! – озадаченно вымолвил участковый. – Странно! Он полагал, что второго ключа здесь нет, и призадумался.
В углу кабинета стоял аквариум с подсветкой, и Митя отошел к нему: не рыбок рассматривать – он их уже видел, – а гадать, почему из трубочки на дне непрерывно выскакивают пузырьки воздуха.
– Ну, а если бы вам понадобился третий? – спросил Буграев. – Где его взять?
– А вот третий, Кузьма Николаевич, уже точно лишний. Мы и второй велим сдавать, если электрик отлучается, потому, чтобы он его ненароком не потерял. У нас в селе вообще все знают, а юный народ прекрасно знает, где ключи от замка на трансформаторной будке. И знает, что без ключа этот замок не открыть, разве что перепилить дужку. Если же детвора случайно найдет утерянный ключ, у нас тут у всех могут быть большие неприятности. Сами понимаете: чем больше ключей, тем большая вероятность утерять один из них. Потому у нас и порядок строгий.
– Разумно, – похвалил Буграев. – И все-таки: один каким-то образом утерян, второй необходим, как быть?
– Что ж, попросили бы Короткова…
– Слесаря?
– Его самого.
– А нельзя ли его позвать на минутку?
– О чем речь!
Главный инженер позвонил в мастерские, через минуту в кабинет ввалился небритый мужчина лет пятидесяти с глубокими продольными морщинами на щеках; он был в замасленной робе и все время вытирал руки куском мешковины.
– Звали? – спросил хрипловато.
– Звал, звал, Виктор… – Главный инженер запнулся. – Прости, по отцу не помню.
– Ничего, отца и я не помню, – ответил снисходительно вошедший. – А у нас в детдоме, когда не знали родителя, всем лепили «Иванович». Так об чем речь?
Буграев и главный инженер, который только что произнес эту же фразу, рассмеялись, а слесарь заулыбался, попеременно поглядывая на обоих.
– Взгляни, Виктор Иванович, на эти ключи. Раньше их видел?
– Один из них видел. Выходит, нашли и второй.
– Как – нашли?! – аж подскочил хозяин кабинета и схватился за верхнюю губу всей ладонью. – Да мы их и не теряли!
– Вы, может, и нет, а этот ваш электрик… ну, который до Замилова был. – Он наморщил лоб. – Юрка, Юрка Носков!..
– Так! – поощрил участковый. – И что же он?
– Сбрехал, значит, что потерял. Сделай, говорит, дубликат, а то где-то скользнул, кувырнулся в снег, там и ключ оставил, до лета не сыщешь.
– Тогда, Виктор Иванович, посмотри внимательно: может, один из них твой?
– Хы-ы! – засмеялся слесарь. – Товарищ начальник! Если я свой с первого взгляда не отличу, то грош мне цена в базарный день. Вы мальчику, – он кивнул на Митю, – один раз по-хорошему объясните, и он тоже начнет отличать штамповку от ручной работы.
– А ты мне объясни, Виктор Иванович, – сказал Буграев.
– Тут и объяснять нечего. На обоих головках выпуклые ромбики, в них буквы: заводская марка. Ромбики я могу выбить и буквы тоже, хотя это волынка. Но сделать их выпуклыми я никак не могу, это только пресс может сделать. А у нас такого нет.
– Спасибо, Виктор Иванович, – поблагодарил Буграев. – Теперь как в аптеке. И если не секрет, за сколько выручили этого… Носкова, что ли?
– Его, его. Ну, а секрет… Хы-ы! – Он развел руками, в одной была зажата мешковина. – Не военная тайна. У меня одна такса – бутылка.
– А ты, Виктор Иванович, документ о нетрудовых доходах внимательно читал? – спросил главный инженер. – Под статью не подпадаешь?
– Дураков нет, – с достоинством ответил слесарь. – У меня в сарае верстак не хуже оборудован, чем в мастерских. И делаю только в свободное время. Но это тру-уд! А вот деньгами не беру, хоть вместе с участковым приходите и обыскивайте. И даже бутылку с заказчиком напару выпиваю, при этом разоряюсь на закуску. Конечно, если он другую поставит от радости, возражать не стану. Но какие уж тут нетрудовые доходы?!
И он скромно потупился, продолжая вытирать руки мешковиной.
– Ладно, – обронил Кузьма Николаевич, – разберемся, уясним. А теперь пора, пойдем, Дмитрий.
Выйдя от главного инженера, спустились вниз и прошли в самый конец коридора, где на одной из дверей была прикреплена табличка с надписью «Инспектор отдела кадров Калмыков Н.П.»
– А-а! – воскликнул при виде участкового и мальчика сухонький старичок с белыми волосами, сидевший напротив двери за массивным столом, когда-то покрытым зеленым сукном; теперь сильно поблекнувшее сукно осталось лишь по углам, но старик не давал сдирать его окончательно. – Кого я вижу, сам не рад.
– Наше вам с кисточкой! – отвечал Буграев, а Митя тихо произнес «здравствуйте».
– Как же, как же! – продолжал ликовать старичок. – Записной и бессменный чемпион всех сабантуев! Атлант, небеса подпирающий!
– А сами-то, Николай Петрович! Богатырь. Илья Муромец.
– Ага, только не из Мурома. Так каким ветром?.. Или, как говорят за границей, чем обязан, за что удостоен столь приятного свидания?
Буграев всегда помнил Калмыкова взрослым, в селе даже стали забывать, сколько ему лет. В разные времена был он в Шурале избачом, кладовщиком, в коммуне, председателем колхоза, уполномоченным различных районных организаций; отказавшись оформлять пенсию, долго работал в совхозе бухгалтером, но последние лет десять прочно занимал нынешнее свое кресло. Никто не помнил старика больным, ноющим, охающим, никто не видел его пьющим. Говорили, будто на своей свадьбе, еще до Октябрьской революции, он выпил полбокала шампанского; слух этот был непроверенный, поскольку свадьбу тоже ведь никто не помнил, но упорно передавался из поколения в поколение.
Лицо старика не застыло, не сделалось маской, оно было подвижным, живым, глаза также не утратили живого блеска, смотрели проницательно, и, похоже, он знал, каким именно ветром занесло к нему капитана милиции.
– За помощью к вам, Николай Петрович, – принимая смиренный вид, отвечал Буграев.
– Ну, ну? – заерзал старик от нетерпения. – Рады помочь.
– Хотелось бы кое-что уточнить насчет бывшего электрика.
– Которого? Их было много.
– Меня интересует тот, что был до Замилова.
– Носков Юрий Николаевич, – мгновенно отозвался старик. – Двадцать шесть лет. Русский. Образование средне-техническое. Не был, не состоял, не участвовал, не имеет.
– М-да, – произнес Кузьма Николаевич и закрыл рот. – А по поводу комсомола вы его не расспрашивали?
– Как же, как же! Обязательно расспрашивал. Выбыл, говорит, механически.
– В двадцать-то шесть лет?
– Еще и раньше. Он часто переезжает с места на место. Однажды где-то не снялся с учета, дальше где-то не пошел становиться на учет, ну, а там, по прошествии, так сказать, времени…
– Понятно. Отчего же он часто переезжает, а, Николай Петрович?
– Вероятно, зуд в ногах. История знает немало великих путешественников. Спросите, зачем Язону понадобилось золотое руно? Чего ему не сиделось у себя за лесами, за морями? Вот и Носков, как Одиссей из эстрадной песенки, без жены, без детей…
– Тот, Николай Петрович, от жены, от детей.
– Ну, может, и наш странник от них же бегает. Хотя уверяет, что у него невеста.
– Фотокарточка его у вас не сохранилась?
– Куда ж ей деться? – Калмыков порылся в своих папках, достал и передал Буграеву листок по учету кадров, выполненный типографским способом, с приклеенной в уголке фотокарточкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13