Тогда в моей жизни не было бы ничего страшнее необходимости объявить людям, что запасы их любимой крупы закончились, – поведала Грейс.
Он засмеялся – больше для того, чтобы подбодрить ее.
– Замучилась? – пожалел он Грейс и добавил раньше, чем смог остановиться: – Однако должен заметить: хирургическая роба тебе к лицу.
Она шлепнула его ладонью по руке, а он подчеркнуто картинно вздрогнул.
– Хотя, если серьезно, не понимаю, как вы тут работаете, – вздохнул Фостер.
– И это я слышу от человека, который расследует изнасилования, ограбления и убийства с целью наживы?
– Правда, у тебя есть уютный кабинет с чудными пациентами среднего класса, тебе не нужно распределять свое время между местом кровопролития и стадом беженцев.
– Мы работаем и с беженцами, спасаем людей, – сухо ответила Грейс. – Беженцы – люди, Ли. Все очень разные, интересные и достойные уважения.
– Ну да, – согласился он, сконфуженный тем, что Грейс подловила его на предрассудках. – Само собой разумеется. У тебя тяжелая работа.
Она улыбнулась:
– Здесь, в неотложке, мы спасаем от смерти больных, израненных, изувеченных – это ни с чем не сравнимое ощущение, когда ты вытащил человека с того света.
– Да, это здорово, – признал Фостер.
– Это не просто здорово, Ли, это счастье. – Она пожала плечами. – Но здесь оказываешь помощь и отправляешь в реанимацию, в другие отделения и можешь больше никогда не встретиться со спасенным человеком. А своих амбулаторных пациентов я хорошо знаю, знакома с их родственниками, детьми. Они приходят и делятся своими бедами и добрыми новостями: рождение, свадьба, получение вида на жительство. Я чувствую с ними связь, и это доставляет мне удовольствие.
– Ну, мне это не грозит. В нашем деле вряд ли возникнет желание познакомиться с родственниками убийц и насильников.
Грейс кивнула с пониманием:
– Мы заговорились, но ты ведь не для беседы со мной пришел.
– Я присутствовал на повторном вскрытии. У патологоанатомов нет уверенности, что именно послужило причиной смерти Софии, – сказал он, понимая, что лучше не употреблять прозвище «Кэрри» за пределами отдела, – наркотики или рана на бедре.
Грейс подавила тошноту – образ голого тела девушки промелькнул как на экране перед глазами.
– А поджарен… – Он вовремя спохватился и поправил себя. – Сегодня они начинают работать с жертвами поджога.
– Тебе тоже надо присутствовать?
Он кивнул:
– Небольшой перерыв, и назад – в мясную лавку.
– Ужасная работа. Твое присутствие обязательно на всех вскрытиях?
– Господи, – Фостер заметно побледнел, – хорошо бы не на всех. Зависит от того, насколько выдохся босс. – Тут он снова взбодрился. – Сейчас он переживает кражу со взломом, к которой я причастен.
Грейс улыбнулась, качая головой.
– Ладно, – сказал Фостер, – я побежал… – Он махнул в направлении морга.
Грейс остановила его вопросом:
– У Джеффа теперь все в порядке на работе?
– О чем ты?
– Это так ужасно для него – подозрение в убийстве.
– А он и не был под подозрением. Я же позаботился.
Грейс почувствовала оттенок неодобрения в его словах – Ли расценил ее вопрос как неверие в собственные возможности, – но не смогла остановиться и сказала с обидой:
– Тебе-то он доверяет.
– Ты хочешь узнать, не была ли это подстава?
– А была?
– Да, – ответил Фостер.
– Что же он от меня скрывает? – Сейчас, когда Ли кое-что ей рассказал, Грейс надеялась, что может добиться от него всей правды.
Но Фостер смотрел в сторону:
– Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, док.
– Беда в том, что я в этом уже не уверена, – с горечью сказала Грейс. – У него есть брат, о котором я не знала, двое племянников… – Ужасная мысль пришла ей на ум, и она спросила: – Ли, а ты знал?…
– Нет, Грейс, – твердо сказал Фостер. – Я не знал о существовании его брата. – Должно быть, он разглядел недоверие на ее лице, потому что добавил: – Тебе надо понять, док: служба у нас такая – мы видим много дерьма. Людского дерьма. И каждый из нас нуждается в друге, который не предаст, прикроет тебя со спины.
Грейс нахмурилась:
– Значит, ты ничего мне не скажешь?…
Фостер не отвечал, но Грейс ждала, сурово и напряженно глядя ему в лицо.
Фостер в смущении запустил пятерню в волосы:
– Говорил же я, что ему лучше быть с тобой откровенным.
– Ли, договаривай, раз уж начал!…
Фостер покачал головой:
– Тебе бы самой у него спросить.
– Я пыталась. Много раз.
Он шумно выдохнул:
– Могу одно сказать: он не сделал ничего дурного. Джефф просто немного… ну, не знаю… старомоден, что ли. Считает, что женщин нужно защищать.
Грейс поняла его по-своему:
– Я сама о себе позабочусь, Ли. Так и передай, если хочешь.
Глава 24
– Ты сегодня сама не своя, – заговорила Наталья.
Дневной прием шел уже около часа: простуды, воспаления, вывихи… Они были так заняты, что едва ли словом обменялись со времени Натальиной вспышки накануне. Грейс показалось, что в голосе подруги она слышит намек на извинение.
– Тяжелый день. Авария на дороге. Ребенок умер… – Она проглотила комок в горле. – Ему было два годика.
Наталья вздрогнула, как будто увидела трагедию воочию.
– Это ужасно, Грейс, мне так жаль.
– Да, это трагедия, – вздохнула Грейс, но разговаривать было некогда – за дверью ее помощи ожидала очередь пациентов, – и она спросила: – Кто следующий?
– Еще минутку. Можно?… – попросила Наталья.
Грейс посмотрела на подругу. Ее лицо, казалось, осунулось со вчерашнего дня, чудные миндалевидные глаза запали.
– По поводу вчерашнего… – начала Наталья. – Мне не следовало так кричать на тебя.
– Ты хочешь поговорить об этом? – спросила Грейс, принимая невысказанные извинения.
– Я встречалась с Мирко Андричем вчера вечером. – Наталья покраснела и поспешила добавить: – Мы просто поговорили. Думаю, теперь все будет хорошо.
– Вы пришли к взаимопониманию?
– Взаимопониманию… – повторила Наталья. – Да, пришли.
Следующим пациентом был неулыбчивый молодой литовец, Якубас Пятраускас, очень плохо владевший английским. Он сел и схватился за сиденье стула обеими руками. Грейс представила Наталью и объяснила, что та будет переводить с русского. Найти знающих литовский язык было трудно, а большинство литовцев худо-бедно говорили по-русски. Якубас согласно кивнул, избегая смотреть доктору в глаза.
– Чем могу вам помочь? – спросила Грейс.
– Я здесь два года, – начал он по-русски.
Грейс слушала Натальин перевод, это была тщательно подготовленная речь, и, пока он ее произносил, нервно ерзал на месте.
– Он пробыл здесь два года, хотел получить статус беженца, – переводила Наталья. – Говорит, что подчинялся всем правилам: ходил на уроки английского, не работал.
Якубас был предупрежден своим солиситором, что ему следует готовиться к репатриации. Грейс знала, что за этим последует, и знала, что ничем помочь не сможет. Это была история, которую она слышала множество раз с незначительными вариациями: люди терпеливо ждали иногда по четыре года, только чтобы получить отказ в ответ на свое прошение о предоставлении убежища. Они шли к Грейс в надежде найти медицинскую лазейку, чтобы остаться в стране.
– Извините, – сказала она. – Я не могу изменить закон. Я не могу вам помочь.
Наталья перевела.
Пятраускас заспорил с ней. Наталья уставилась на мужчину, а Грейс удивилась: он что, угрожает?
Наталья повернулась к Грейс:
– Он говорит, что вы можете.
– Я всего лишь врач, – стала терпеливо объяснять Грейс. – Если у вас заболевание, которое невозможно вылечить в Литве, либо оно мешает вам выехать…
Молодой человек, не отрываясь, смотрел на Наталью, а та опустила глаза в блокнот, покрывшись лихорадочным румянцем и прерывисто дыша. Она явно не все перевела.
Грейс нахмурилась:
– Объясни ему…
Но Якубас перебил ее, заговорив быстро и резко, забыв, что он пришел к врачу, и обращаясь только к Наталье.
Она сердито отвечала, а изумленная Грейс переводила взгляд с одного на другого. Наконец она смогла вставить:
– Достаточно. Это медицинское учреждение. Если вы больны, я постараюсь вам помочь. Если же нет, я должна буду попросить вас удалиться.
Якубас резко встал, пробормотав еще несколько слов на русском, затем перевел взгляд на Грейс:
– Спросите ее, почему она еще здесь. – Его английский, хоть и с сильным акцентом, был, оказывается, довольно беглым. – Почему она в Англии, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы?
– Выйдите, пожалуйста, – потребовала Грейс спокойно, но твердо.
Мужчина сверлил ее взглядом, на его лице появилось презрительное выражение, и на мгновение она испугалась. Но он развернулся и вышел. По пути сорвал со стены один из плакатов, скомкал в руках и швырнул на пол. Грейс подошла к двери и заперла ее.
Наталья продолжала сидеть, глядя в чистый лист блокнота.
– О чем он тебе говорил? – спросила Грейс, чувствуя, что дрожит.
– Я переводила. – Она не поднимала глаз.
– Явно не все.
– Мне нужно покурить, – сказала Наталья и встала, но Грейс ее остановила.
– Останься, нечего от меня сбегать.
Та насупилась:
– Я хочу курить.
– Это отговорка. О чем вы спорили?
Наталья смотрела в сторону, сжав губы так, будто боялась, что вопреки ее желанию они выболтают секрет.
– Что он имел в виду, говоря про возвращение на Балканы?
Наталья улыбнулась. Улыбка была печальной.
– У нас на Балканах есть поговорка: «Правда – истинная ложь». – Она вздохнула. – Я не хочу лгать тебе, Грейс. Пожалуйста, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.
Была уже середина дня, когда Джефф Рикмен выкроил время, чтобы осуществить свой план по «ограничению домыслов в прессе», о котором он говорил Фостеру. После появления Мирко Андрича в телепередаче все захотели взять интервью у красивого серба, говорившего так искренне. Местные газеты напечатали его фото с доброжелательными комментариями, а в радиовыпуске новостей он был назван выразителем интересов беженцев.
Рикмен разыскал его квартиру на верхнем этаже дома у пристани Альберта. Он въехал в ворота и повернул налево, на засыпанную гравием автостоянку. Солнце стояло низко над перестроенными пакгаузами, обрамляющими центральный причал, но между строениями он увидел свет, внезапно вспыхнувший на воде. Парусное судно причаливало по спокойной волне к одной из пристаней рядом с насосной станцией, его такелаж пел и позвякивал на ходу.
Андрич ждал его. Тем не менее Рикмену пришлось предъявить удостоверение охраннику, дежурившему в фойе. Охрана, похоже, входила в солидную сумму арендной платы. Он поднялся на лифте на верхний этаж и ступил в застеленный ковром коридор. На этом этаже было только две двери, по одной с каждой стороны холла.
Андрич был один. Он любезно поздоровался с Рикменом, но выглядел немного настороженно. Рикмен вспомнил их разговор с Грейс предыдущим вечером. Без сомнения, у Андрича есть основания не доверять полиции.
Они прошли в просторную гостиную, к потолку которой тянулись стройные колонны. Из ряда окон открывался красивый, как на открытке, вид на золотой закат за рекой Мерси. Основательные дубовые полы и дорогие ковры, разбросанные как ненужные воскресные газеты возле диванов, каждый из которых был рассчитан на пятерых сидящих. В огромном камине с дымоходом из нержавеющей стали полыхали дрова.
– Неплохо для съемной квартирки, а? – спросил Андрич.
– Очень уютно.
– Что до меня, то я не люблю запаха горящего дерева. Это напоминает о войне. Мы вырубали на дрова деревья в парках и на улицах. В Сараеве не осталось даже кустика.
– В трудные времена людям надо как-то выживать, – сказал Рикмен.
Он увидел искру изумления в глазах Андрича.
– Странно слышать подобные вещи от полицейского.
Рикмен неловко повел головой:
– Ну, мы тоже люди.
Андрич склонил голову в знак согласия и, несколько заинтригованный, указал Рикмену на один из диванов.
Телефон разок чирикнул, и тут же включился автоответчик. Во время их беседы звонили еще несколько раз – вне сомнения, с радио и телевидения с просьбами об интервью.
– Вы привлекаете внимание средств массовой информации, – заметил Рикмен.
Андрич глянул в сторону телефона:
– Не такое, как вы. – Он невозмутимо сидел напротив, элегантный, одетый во все черное.
– Я так не считаю, – возразил Рикмен. – Вы произвели большое впечатление. – Он опять заметил мимолетное изумление на лице серба.
– Я сказал то, что думал, и вам это не понравилось.
Рикмен пожал плечами:
– Я уважаю вашу точку зрения… Иммигрантам и беженцам трудно разговаривать с нами, я это знаю, и я их понимаю. Но мы стараемся защищать людей в этой стране, и нам приходится прибегать к различным видам сотрудничества.
Андрич внимательно смотрел на него, его глаза были темны и непроницаемы.
«Он мне откажет», – подумал Рикмен.
Андрич подошел к окну и стоял, глядя за реку.
– Я не стану осведомителем.
Но он не все еще сказал – Рикмен был уверен. Он ждал, и после короткой паузы Андрич продолжил:
– Я, возможно, мог бы переговорить с людьми. Разъяснить то, что вы сказали мне. Если они пойдут навстречу, очень хорошо. Если же нет… – Теперь он пожал плечами, и у Рикмена, смотревшего на его спину, сложилось впечатление, что хорошо сшитый пиджак скрывает впечатляющую мускулатуру.
– Звучит разумно. – Он ощущал, что Андрич все еще колебался, и знал, что попытка убеждать его дальше может только подтолкнуть к безоговорочному отказу.
Немного погодя Андрич глубоко вздохнул и спросил:
– Чего вы хотите?
– София Хабиб, девушка, которая была убита. Нам известно, что она не проживала в предписанном ей общежитии. Нам нужно знать почему.
– А вы видели эти общежития? – спросил Андрич.
Рикмен постарался скрыть улыбку:
– Вопреки тому, что показывают по телевизору, инспектор-детектив крайне редко выезжает на бытовые вызовы.
Андрич отвернулся от окна вполоборота, держа руку в кармане брюк, вежливый и безразличный.
– Буду откровенен. В большинстве случаев дома, отведенные под временное жилье, переполнены. Там сыро, грязно, а для девушки может быть и небезопасно. – В ответ на вопросительный взгляд Рикмена он пояснил: – На каждую одинокую женщину, прибывающую в вашу страну в поисках убежища, приходится двадцать мужчин. Некоторые из этих мужчин… – плохие люди. Другие… – Он вытащил руку из кармана и поднял ее, пытаясь подобрать слово. – Голодные? А она одна-одинешенька. Что она может сделать, чтобы защитить себя?
– Ладно, – сказал Рикмен, чувствуя, что сейчас он хоть чего-то достиг. – Я понимаю, почему она могла не захотеть остаться на месте. Но нам нужно знать, куда она отправилась. Кто ее приютил. Кто отправил ее на панель.
Андрич только молча кивал.
– К тому же ее пособие получали каждую неделю, но не она, насколько мы выяснили.
– А вот это уже опасно, – нахмурился Андрич.
– Вам что-то известно? – спросил Рикмен резче, чем хотел бы.
Андрич улыбнулся:
– Я этого не говорил. Но там, где деньги, там и риск.
– Мне нужно только имя.
Андрич наклонил голову:
– Я попытаюсь, но ничего не обещаю.
Глава 25
Следствие шло своим чередом, но до раскрытия преступления было еще далеко. Еще четыре смерти, враждебность со всех сторон: местной общественности, иммигрантского сообщества и прессы. Рикмен возглавлял расследование особо тяжкого преступления – и никаких успехов. Моральный дух команды упал. Это слышалось в раздраженных диалогах и вялых ответах на телефонные звонки. Это было понятно по задержкам в сдаче рапортов и в появлении на совещаниях мужчин в помятом и растрепанном виде. Женщины скрывали круги под глазами тенями, а бледность румянами. Нельзя только было скрыть тот факт, что задор и энергия начальной стадии расследования иссякли, и людей засосала изнурительная рутина долгого следствия, Ведущего пока в никуда.
Финансовая служба прикрыла начисление сверхурочных. Подразделение уже исчерпало бюджет, и любые работы сверх лимита времени могли теперь выполняться только за оклад.
Кто-то записал региональные новости на Би-би-си и Ай-ти-ви, и, когда люди собрались в отделе на вечернее совещание, все расселись вокруг телевизора с кружками кофе в руках.
Один сюжет был о продаже фейерверков несовершеннолетним. Двенадцатилетний мальчишка в центре города заходил в один магазин за другим, и только в двух ему отказали. Из остальных он выходил с полным пакетом.
Другая студия показала репортаж о нападениях на дома иммигрантов. Со времени, когда было обнаружено тело Софии, произошло уже двадцать инцидентов: разбивали окна камнями, в прорези почтовых ящиков заталкивали отбросы и экскременты, забрасывали в квартиры петарды. Появились и встречные иски от местных жителей к иммигрантской молодежи, терроризировавшей детей на автобусных остановках и в парках.
Было показано интервью с директором начальной Римской католической школы, запретившим празднование Хэллоуина в своей школе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Он засмеялся – больше для того, чтобы подбодрить ее.
– Замучилась? – пожалел он Грейс и добавил раньше, чем смог остановиться: – Однако должен заметить: хирургическая роба тебе к лицу.
Она шлепнула его ладонью по руке, а он подчеркнуто картинно вздрогнул.
– Хотя, если серьезно, не понимаю, как вы тут работаете, – вздохнул Фостер.
– И это я слышу от человека, который расследует изнасилования, ограбления и убийства с целью наживы?
– Правда, у тебя есть уютный кабинет с чудными пациентами среднего класса, тебе не нужно распределять свое время между местом кровопролития и стадом беженцев.
– Мы работаем и с беженцами, спасаем людей, – сухо ответила Грейс. – Беженцы – люди, Ли. Все очень разные, интересные и достойные уважения.
– Ну да, – согласился он, сконфуженный тем, что Грейс подловила его на предрассудках. – Само собой разумеется. У тебя тяжелая работа.
Она улыбнулась:
– Здесь, в неотложке, мы спасаем от смерти больных, израненных, изувеченных – это ни с чем не сравнимое ощущение, когда ты вытащил человека с того света.
– Да, это здорово, – признал Фостер.
– Это не просто здорово, Ли, это счастье. – Она пожала плечами. – Но здесь оказываешь помощь и отправляешь в реанимацию, в другие отделения и можешь больше никогда не встретиться со спасенным человеком. А своих амбулаторных пациентов я хорошо знаю, знакома с их родственниками, детьми. Они приходят и делятся своими бедами и добрыми новостями: рождение, свадьба, получение вида на жительство. Я чувствую с ними связь, и это доставляет мне удовольствие.
– Ну, мне это не грозит. В нашем деле вряд ли возникнет желание познакомиться с родственниками убийц и насильников.
Грейс кивнула с пониманием:
– Мы заговорились, но ты ведь не для беседы со мной пришел.
– Я присутствовал на повторном вскрытии. У патологоанатомов нет уверенности, что именно послужило причиной смерти Софии, – сказал он, понимая, что лучше не употреблять прозвище «Кэрри» за пределами отдела, – наркотики или рана на бедре.
Грейс подавила тошноту – образ голого тела девушки промелькнул как на экране перед глазами.
– А поджарен… – Он вовремя спохватился и поправил себя. – Сегодня они начинают работать с жертвами поджога.
– Тебе тоже надо присутствовать?
Он кивнул:
– Небольшой перерыв, и назад – в мясную лавку.
– Ужасная работа. Твое присутствие обязательно на всех вскрытиях?
– Господи, – Фостер заметно побледнел, – хорошо бы не на всех. Зависит от того, насколько выдохся босс. – Тут он снова взбодрился. – Сейчас он переживает кражу со взломом, к которой я причастен.
Грейс улыбнулась, качая головой.
– Ладно, – сказал Фостер, – я побежал… – Он махнул в направлении морга.
Грейс остановила его вопросом:
– У Джеффа теперь все в порядке на работе?
– О чем ты?
– Это так ужасно для него – подозрение в убийстве.
– А он и не был под подозрением. Я же позаботился.
Грейс почувствовала оттенок неодобрения в его словах – Ли расценил ее вопрос как неверие в собственные возможности, – но не смогла остановиться и сказала с обидой:
– Тебе-то он доверяет.
– Ты хочешь узнать, не была ли это подстава?
– А была?
– Да, – ответил Фостер.
– Что же он от меня скрывает? – Сейчас, когда Ли кое-что ей рассказал, Грейс надеялась, что может добиться от него всей правды.
Но Фостер смотрел в сторону:
– Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, док.
– Беда в том, что я в этом уже не уверена, – с горечью сказала Грейс. – У него есть брат, о котором я не знала, двое племянников… – Ужасная мысль пришла ей на ум, и она спросила: – Ли, а ты знал?…
– Нет, Грейс, – твердо сказал Фостер. – Я не знал о существовании его брата. – Должно быть, он разглядел недоверие на ее лице, потому что добавил: – Тебе надо понять, док: служба у нас такая – мы видим много дерьма. Людского дерьма. И каждый из нас нуждается в друге, который не предаст, прикроет тебя со спины.
Грейс нахмурилась:
– Значит, ты ничего мне не скажешь?…
Фостер не отвечал, но Грейс ждала, сурово и напряженно глядя ему в лицо.
Фостер в смущении запустил пятерню в волосы:
– Говорил же я, что ему лучше быть с тобой откровенным.
– Ли, договаривай, раз уж начал!…
Фостер покачал головой:
– Тебе бы самой у него спросить.
– Я пыталась. Много раз.
Он шумно выдохнул:
– Могу одно сказать: он не сделал ничего дурного. Джефф просто немного… ну, не знаю… старомоден, что ли. Считает, что женщин нужно защищать.
Грейс поняла его по-своему:
– Я сама о себе позабочусь, Ли. Так и передай, если хочешь.
Глава 24
– Ты сегодня сама не своя, – заговорила Наталья.
Дневной прием шел уже около часа: простуды, воспаления, вывихи… Они были так заняты, что едва ли словом обменялись со времени Натальиной вспышки накануне. Грейс показалось, что в голосе подруги она слышит намек на извинение.
– Тяжелый день. Авария на дороге. Ребенок умер… – Она проглотила комок в горле. – Ему было два годика.
Наталья вздрогнула, как будто увидела трагедию воочию.
– Это ужасно, Грейс, мне так жаль.
– Да, это трагедия, – вздохнула Грейс, но разговаривать было некогда – за дверью ее помощи ожидала очередь пациентов, – и она спросила: – Кто следующий?
– Еще минутку. Можно?… – попросила Наталья.
Грейс посмотрела на подругу. Ее лицо, казалось, осунулось со вчерашнего дня, чудные миндалевидные глаза запали.
– По поводу вчерашнего… – начала Наталья. – Мне не следовало так кричать на тебя.
– Ты хочешь поговорить об этом? – спросила Грейс, принимая невысказанные извинения.
– Я встречалась с Мирко Андричем вчера вечером. – Наталья покраснела и поспешила добавить: – Мы просто поговорили. Думаю, теперь все будет хорошо.
– Вы пришли к взаимопониманию?
– Взаимопониманию… – повторила Наталья. – Да, пришли.
Следующим пациентом был неулыбчивый молодой литовец, Якубас Пятраускас, очень плохо владевший английским. Он сел и схватился за сиденье стула обеими руками. Грейс представила Наталью и объяснила, что та будет переводить с русского. Найти знающих литовский язык было трудно, а большинство литовцев худо-бедно говорили по-русски. Якубас согласно кивнул, избегая смотреть доктору в глаза.
– Чем могу вам помочь? – спросила Грейс.
– Я здесь два года, – начал он по-русски.
Грейс слушала Натальин перевод, это была тщательно подготовленная речь, и, пока он ее произносил, нервно ерзал на месте.
– Он пробыл здесь два года, хотел получить статус беженца, – переводила Наталья. – Говорит, что подчинялся всем правилам: ходил на уроки английского, не работал.
Якубас был предупрежден своим солиситором, что ему следует готовиться к репатриации. Грейс знала, что за этим последует, и знала, что ничем помочь не сможет. Это была история, которую она слышала множество раз с незначительными вариациями: люди терпеливо ждали иногда по четыре года, только чтобы получить отказ в ответ на свое прошение о предоставлении убежища. Они шли к Грейс в надежде найти медицинскую лазейку, чтобы остаться в стране.
– Извините, – сказала она. – Я не могу изменить закон. Я не могу вам помочь.
Наталья перевела.
Пятраускас заспорил с ней. Наталья уставилась на мужчину, а Грейс удивилась: он что, угрожает?
Наталья повернулась к Грейс:
– Он говорит, что вы можете.
– Я всего лишь врач, – стала терпеливо объяснять Грейс. – Если у вас заболевание, которое невозможно вылечить в Литве, либо оно мешает вам выехать…
Молодой человек, не отрываясь, смотрел на Наталью, а та опустила глаза в блокнот, покрывшись лихорадочным румянцем и прерывисто дыша. Она явно не все перевела.
Грейс нахмурилась:
– Объясни ему…
Но Якубас перебил ее, заговорив быстро и резко, забыв, что он пришел к врачу, и обращаясь только к Наталье.
Она сердито отвечала, а изумленная Грейс переводила взгляд с одного на другого. Наконец она смогла вставить:
– Достаточно. Это медицинское учреждение. Если вы больны, я постараюсь вам помочь. Если же нет, я должна буду попросить вас удалиться.
Якубас резко встал, пробормотав еще несколько слов на русском, затем перевел взгляд на Грейс:
– Спросите ее, почему она еще здесь. – Его английский, хоть и с сильным акцентом, был, оказывается, довольно беглым. – Почему она в Англии, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы?
– Выйдите, пожалуйста, – потребовала Грейс спокойно, но твердо.
Мужчина сверлил ее взглядом, на его лице появилось презрительное выражение, и на мгновение она испугалась. Но он развернулся и вышел. По пути сорвал со стены один из плакатов, скомкал в руках и швырнул на пол. Грейс подошла к двери и заперла ее.
Наталья продолжала сидеть, глядя в чистый лист блокнота.
– О чем он тебе говорил? – спросила Грейс, чувствуя, что дрожит.
– Я переводила. – Она не поднимала глаз.
– Явно не все.
– Мне нужно покурить, – сказала Наталья и встала, но Грейс ее остановила.
– Останься, нечего от меня сбегать.
Та насупилась:
– Я хочу курить.
– Это отговорка. О чем вы спорили?
Наталья смотрела в сторону, сжав губы так, будто боялась, что вопреки ее желанию они выболтают секрет.
– Что он имел в виду, говоря про возвращение на Балканы?
Наталья улыбнулась. Улыбка была печальной.
– У нас на Балканах есть поговорка: «Правда – истинная ложь». – Она вздохнула. – Я не хочу лгать тебе, Грейс. Пожалуйста, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.
Была уже середина дня, когда Джефф Рикмен выкроил время, чтобы осуществить свой план по «ограничению домыслов в прессе», о котором он говорил Фостеру. После появления Мирко Андрича в телепередаче все захотели взять интервью у красивого серба, говорившего так искренне. Местные газеты напечатали его фото с доброжелательными комментариями, а в радиовыпуске новостей он был назван выразителем интересов беженцев.
Рикмен разыскал его квартиру на верхнем этаже дома у пристани Альберта. Он въехал в ворота и повернул налево, на засыпанную гравием автостоянку. Солнце стояло низко над перестроенными пакгаузами, обрамляющими центральный причал, но между строениями он увидел свет, внезапно вспыхнувший на воде. Парусное судно причаливало по спокойной волне к одной из пристаней рядом с насосной станцией, его такелаж пел и позвякивал на ходу.
Андрич ждал его. Тем не менее Рикмену пришлось предъявить удостоверение охраннику, дежурившему в фойе. Охрана, похоже, входила в солидную сумму арендной платы. Он поднялся на лифте на верхний этаж и ступил в застеленный ковром коридор. На этом этаже было только две двери, по одной с каждой стороны холла.
Андрич был один. Он любезно поздоровался с Рикменом, но выглядел немного настороженно. Рикмен вспомнил их разговор с Грейс предыдущим вечером. Без сомнения, у Андрича есть основания не доверять полиции.
Они прошли в просторную гостиную, к потолку которой тянулись стройные колонны. Из ряда окон открывался красивый, как на открытке, вид на золотой закат за рекой Мерси. Основательные дубовые полы и дорогие ковры, разбросанные как ненужные воскресные газеты возле диванов, каждый из которых был рассчитан на пятерых сидящих. В огромном камине с дымоходом из нержавеющей стали полыхали дрова.
– Неплохо для съемной квартирки, а? – спросил Андрич.
– Очень уютно.
– Что до меня, то я не люблю запаха горящего дерева. Это напоминает о войне. Мы вырубали на дрова деревья в парках и на улицах. В Сараеве не осталось даже кустика.
– В трудные времена людям надо как-то выживать, – сказал Рикмен.
Он увидел искру изумления в глазах Андрича.
– Странно слышать подобные вещи от полицейского.
Рикмен неловко повел головой:
– Ну, мы тоже люди.
Андрич склонил голову в знак согласия и, несколько заинтригованный, указал Рикмену на один из диванов.
Телефон разок чирикнул, и тут же включился автоответчик. Во время их беседы звонили еще несколько раз – вне сомнения, с радио и телевидения с просьбами об интервью.
– Вы привлекаете внимание средств массовой информации, – заметил Рикмен.
Андрич глянул в сторону телефона:
– Не такое, как вы. – Он невозмутимо сидел напротив, элегантный, одетый во все черное.
– Я так не считаю, – возразил Рикмен. – Вы произвели большое впечатление. – Он опять заметил мимолетное изумление на лице серба.
– Я сказал то, что думал, и вам это не понравилось.
Рикмен пожал плечами:
– Я уважаю вашу точку зрения… Иммигрантам и беженцам трудно разговаривать с нами, я это знаю, и я их понимаю. Но мы стараемся защищать людей в этой стране, и нам приходится прибегать к различным видам сотрудничества.
Андрич внимательно смотрел на него, его глаза были темны и непроницаемы.
«Он мне откажет», – подумал Рикмен.
Андрич подошел к окну и стоял, глядя за реку.
– Я не стану осведомителем.
Но он не все еще сказал – Рикмен был уверен. Он ждал, и после короткой паузы Андрич продолжил:
– Я, возможно, мог бы переговорить с людьми. Разъяснить то, что вы сказали мне. Если они пойдут навстречу, очень хорошо. Если же нет… – Теперь он пожал плечами, и у Рикмена, смотревшего на его спину, сложилось впечатление, что хорошо сшитый пиджак скрывает впечатляющую мускулатуру.
– Звучит разумно. – Он ощущал, что Андрич все еще колебался, и знал, что попытка убеждать его дальше может только подтолкнуть к безоговорочному отказу.
Немного погодя Андрич глубоко вздохнул и спросил:
– Чего вы хотите?
– София Хабиб, девушка, которая была убита. Нам известно, что она не проживала в предписанном ей общежитии. Нам нужно знать почему.
– А вы видели эти общежития? – спросил Андрич.
Рикмен постарался скрыть улыбку:
– Вопреки тому, что показывают по телевизору, инспектор-детектив крайне редко выезжает на бытовые вызовы.
Андрич отвернулся от окна вполоборота, держа руку в кармане брюк, вежливый и безразличный.
– Буду откровенен. В большинстве случаев дома, отведенные под временное жилье, переполнены. Там сыро, грязно, а для девушки может быть и небезопасно. – В ответ на вопросительный взгляд Рикмена он пояснил: – На каждую одинокую женщину, прибывающую в вашу страну в поисках убежища, приходится двадцать мужчин. Некоторые из этих мужчин… – плохие люди. Другие… – Он вытащил руку из кармана и поднял ее, пытаясь подобрать слово. – Голодные? А она одна-одинешенька. Что она может сделать, чтобы защитить себя?
– Ладно, – сказал Рикмен, чувствуя, что сейчас он хоть чего-то достиг. – Я понимаю, почему она могла не захотеть остаться на месте. Но нам нужно знать, куда она отправилась. Кто ее приютил. Кто отправил ее на панель.
Андрич только молча кивал.
– К тому же ее пособие получали каждую неделю, но не она, насколько мы выяснили.
– А вот это уже опасно, – нахмурился Андрич.
– Вам что-то известно? – спросил Рикмен резче, чем хотел бы.
Андрич улыбнулся:
– Я этого не говорил. Но там, где деньги, там и риск.
– Мне нужно только имя.
Андрич наклонил голову:
– Я попытаюсь, но ничего не обещаю.
Глава 25
Следствие шло своим чередом, но до раскрытия преступления было еще далеко. Еще четыре смерти, враждебность со всех сторон: местной общественности, иммигрантского сообщества и прессы. Рикмен возглавлял расследование особо тяжкого преступления – и никаких успехов. Моральный дух команды упал. Это слышалось в раздраженных диалогах и вялых ответах на телефонные звонки. Это было понятно по задержкам в сдаче рапортов и в появлении на совещаниях мужчин в помятом и растрепанном виде. Женщины скрывали круги под глазами тенями, а бледность румянами. Нельзя только было скрыть тот факт, что задор и энергия начальной стадии расследования иссякли, и людей засосала изнурительная рутина долгого следствия, Ведущего пока в никуда.
Финансовая служба прикрыла начисление сверхурочных. Подразделение уже исчерпало бюджет, и любые работы сверх лимита времени могли теперь выполняться только за оклад.
Кто-то записал региональные новости на Би-би-си и Ай-ти-ви, и, когда люди собрались в отделе на вечернее совещание, все расселись вокруг телевизора с кружками кофе в руках.
Один сюжет был о продаже фейерверков несовершеннолетним. Двенадцатилетний мальчишка в центре города заходил в один магазин за другим, и только в двух ему отказали. Из остальных он выходил с полным пакетом.
Другая студия показала репортаж о нападениях на дома иммигрантов. Со времени, когда было обнаружено тело Софии, произошло уже двадцать инцидентов: разбивали окна камнями, в прорези почтовых ящиков заталкивали отбросы и экскременты, забрасывали в квартиры петарды. Появились и встречные иски от местных жителей к иммигрантской молодежи, терроризировавшей детей на автобусных остановках и в парках.
Было показано интервью с директором начальной Римской католической школы, запретившим празднование Хэллоуина в своей школе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39