– Ты мне не веришь, – угрюмо сказала она.
– Зайдем ко мне, – предложил он. – Выпьем. И поговорим.
Она насупилась, еле сдерживая слезы, и он подвинулся ближе. На этот раз она позволила ему дотронуться до своего плеча. Затем он, изогнувшись, поставил на землю портфель и обнял ее. Поначалу она сопротивлялась, затем затихла и начала тихонько плакать.
– Таша, уже очень поздно. Пойдем.
– Я не могу пойти с тобой, Мирко.
Она стояла неподвижно, безвольно свесив руки вдоль тела, а он целовал ее прекрасные темно-каштановые волосы. Сейчас они были не короткие, как в дни их знакомства, а длинные и вьющиеся. Она пахла соленым воздухом и осенним лесом. Неожиданно она освободилась из его объятий и крепко обняла сама.
Немного погодя она отодвинулась, чтобы взглянуть на его лицо.
– Ливерпуль стал моим домом, – сказала она. – Я не хочу возвращаться в Лондон. – В ее глазах он увидел ужас прошлого.
Для Натальи Лондон означал иммиграционные власти, офисы солиситоров и бесконечные вопросы об одном и том же. Отказы, недоверие, снова вопросы, пока боль не становилась такой страшной, что не давала ей говорить. Отчеты иммиграционного чиновника содержали бесстрастные сообщения о том, когда она начинала плакать, когда просила сделать перерыв, когда перестала отвечать.
Позже она рассказывала ему, что, когда пыталась говорить, горло будто сжималось и она едва могла дышать. Долгое время после этих изнурительных допросов ему приходилось нянчиться с ней, а Наталья, немая и страдающая, писала ему благодарные записки, где слезы кляксами покрывали бумагу.
Она ощущала немоту как глубокий колодец, где было темно, холодно и плескалась боль. Вопросы и необходимость рассказывать о вещах, о которых она едва могла даже думать, сталкивали ее в этот колодец. Она будто наяву чувствовала падение, и темнота была для нее реальной. Ей приходилось с трудом выкарабкиваться наверх из тьмы на звук его голоса, который поддерживал и помогал ей. Его терпение и доброта и огромное напряжение воли Натальи позволили восстановить способность говорить.
Власть слова. До приезда в Англию Мирко считал это выражение странным, неправильным. В Югославии, разорванной на куски, заново поделенной, власть заключалась в мощи армии, оружия и денег.
В Англии все оказалось по-другому. Он был вынужден выслушивать насмешки иммиграционных чиновников – ничтожных мужчин и безжалостных женщин, чье могущество состояло не в их физической силе или умении обращаться с оружием, но в словах закона. Он слышал, как Наталья пыталась рассказать свою историю, а они обращали ее же слова в розги для порки, в камни, чтобы гнать ее прочь.
– Прости, Таша, – повторил он. – Я боялся. Я должен тебе верить.
Она взяла его лицо в свои холодные ладони. Ее глаза сияли любовью и грустью.
– Да, Мирко. Должен. – Она погладила его по щеке, на которой от холода покраснел и вздулся шрам. – Грейс знает только, что мои родители были убиты, и это все. Понимаешь, я больше ничего не могу ей рассказать.
Он нагнулся, поцеловал ее и почувствовал, что она отвечает.
– Ну вот, – сказал он, беря ее за руки, – теперь, раз мы поняли друг друга, пойдем выпьем чего-нибудь?
Она улыбнулась:
– Нет, Мирко.
– Как?! – сказал он с поддельным возмущением. – Ты и теперь мне не веришь?
Она нежно поцеловала его в губы:
– Я не верю сама себе.

Глава 22

Рикмен проснулся, чувствуя холод и одиночество. Он потянулся к Грейс, но ее половина постели была пуста, простыни уже остыли. Было еще темно, часы на прикроватном столике показывали шесть утра.
Он повернулся на спину, размышляя, надо ли ему вставать и искать ее. Он сам мучился и прекрасно понимал, что мучает и ее, уходя от разговора, недоговаривая, рассказывая Грейс полуправду.
Он вздохнул и сел, свесив ноги с кровати. Он и сейчас не мог рассказать ей больше, чем она знала, но по крайней мере она не будет чувствовать себя покинутой и думать, что он не обращает на нее внимания.
В спальне было прохладно, центральное отопление только что отключили, поэтому он схватил халат и накинул на плечи. Звук низкого рокочущего голоса заставил его остановиться и прислушаться. Грейс смотрит телевизор? Вот уж чего она никогда не любила! Все только «крестные родители» знаменитостей да мыльные звезды, впаривающие последние сценарии, говорила она. Услышав голос Грейс, он встал и спустился на три ступеньки. Кажется, будто она кого-то успокаивает.
Затем опять вклинился бас. Мужской голос. В доме кто-то был. Ли Фостер? Да нет. Грейс сразу бы его разбудила, понимая, что это по службе. Тогда пациент? К Грейс, случалось, заходили домой пациенты-иностранцы из клиники, и она никогда не могла понять, как они добывают адрес. Раньше они иногда звонили на домашний телефон, но, с тех пор как их номер исключили из справочников, это прекратилось. Рикмен забеспокоился: для консультации на дому уж слишком рано.
Мужчина рассерженно повысил голос, и Рикмен почувствовал уже тревогу. Кто, черт возьми, находится в их доме? Сердце заколотилось, он бегом одолел оставшиеся ступени и холл и ввалился в гостиную.
Они замолчали, застыв от удивления, стоило ему открыть дверь. Грейс, сидевшая в кресле, выглядела еще более маленькой и хрупкой, чем обычно. Волосы спутаны со сна, лицо бледное, руки чуть подняты в успокаивающем жесте. Саймон, длинный, жилистый, стоял перед ней, указывая куда-то вверх. Одежда на нем была явно с чужого плеча, и Рикмен решил, что он стащил ее у кого-то из пациентов.
– Саймон? – В голосе Джеффа прозвучали и вопрос, и предупреждение.
Саймон уронил руку и спрятал ее за спину, как ребенок, пойманный на запугивании младших, заулыбался. Это была та же самая глупая улыбка, какую Рикмен наблюдал, когда приходил навестить брата в госпитале в последний раз. И в предпоследний. Рикмен не ответил: он был не в настроении восторженно приветствовать своего давно потерянного родственника.
– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросил он.
Саймон как будто смешался.
– Ну-у, пришел повидать тебя, – с запинкой ответил он.
– В шесть часов утра?
Грейс украдкой посмотрела на Рикмена и улыбнулась:
– Саймон прибыл в пять. – Уловив его возмущение, добавила: – Ты так сладко спал.
– Нырнул с головой, родная, – преодолевая раздражение, ласково ответил Джефф. – Нырнул и лег на дно.
Саймон переводил взгляд с одного на другого, будто они говорили на иностранном языке, а он не успевал переводить.
– Я не понимаю, – сказал он обиженно, и его лицо внезапно покраснело и нахмурилось от раздражения, как в детстве.
Для Рикмена это было воспоминание отнюдь не из приятных, и он спросил намеренно грубо:
– Ты как меня разыскал?
Лицо Саймона приняло хитрое выражение:
– Я заставил Таню рассказать мне. – Он произнес имя жены, словно говорил о какой-то – пусть действующей из лучших побуждений, но довольно надоедливой – незнакомке.
– Заставил? – Рикмен шагнул вперед, но Грейс вмешалась, вклинившись между ними.
– Он ее уговорил, – твердо сказала она.
Саймон неуверенно кивнул – он был не вполне согласен с этим утверждением.
– Ты дал Тане свой адрес и номер телефона, а Саймон решил, что он может зайти к тебе – как твой брат. – Она выделила последние три слова и многозначительно взглянула на Рикмена, будто говоря: «Назад!»
Он подчинился.
– Что тебе надо, Саймон? – вдруг почувствовав страшную усталость, спросил Рикмен.
Саймон мигнул, на лице появилось наивное детское выражение.
– Хотел тебя повидать, – повторил он. – Когда ты не пришел…
– Я был в госпитале дважды, – прервал его Рикмен.
– Знаю. – Саймон улыбался, он казался счастливым, наполненным до краев хорошей новостью, которой готов был поделиться.
– Я помню этот второй раз. Врачи сказали, что мое рабочее упоминание… – Он запнулся, и Рикмен увидел панику на его лице. – Не так, да? – Минуту он растерянно переводил взгляд с брата на Грейс, прося помощи.
– Память, – мягко подсказала Грейс. – Рабочая память. Не переживай из-за слов – они придут.
– Рабочая память, – повторил он с выражением сосредоточенности и страдания на лице. – Она… она налаживается. Говорят, что у меня один из случаев амнезии. Но слова возвращаются… не по порядку… Я знаю, что должно быть все другое, потому что слишком много дней…
Рикмен покачал головой:
– Не понимаю…
– Они все не подходят.
Саймон бессмысленно уставился в одну точку, он сжимал и разжимал кулаки, будто пытался выцарапать слова из тайника, где они были спрятаны.
– Тебе же говорили, Саймон, что память обязательно вернется, только нужно подождать, и ты вспомнишь все слова. А пока говори, как можешь, – произнесла Грейс успокаивающим и обнадеживающим тоном.
Саймон вновь закивал как-то вбок, неуверенный, что согласен.
– Да, да, я буду, – заговорил он, возвращаясь к детской манере речи, которая удивила Джеффа в предыдущие встречи. – Я много чего помню!
Рикмен хмуро, исподлобья взглянул в лицо брата. Саймон его провоцирует? Дразнит?
– У меня тоже оч-чень хорошая память, – сказал Джефф тихо.
Саймон, казалось, не уловил иронии. Такого не случилось бы, когда они были детьми. То ли это симптомы сотрясения мозга, то ли с возрастом он перестал обращать внимание на насмешки.
– Я могу вспомнить все что угодно, – продолжал Саймон. – Еще с тех пор, когда мы были детьми…
– Пошли, – прервал его Рикмен, беря за локоть и подталкивая к двери.
– А куда мы пойдем?
– Назад в госпиталь.
– Но я как раз собирался рассказать Грейс…
– Ты Грейс и так уже достаточно нарассказывал, – оборвал его Джефф и краем глаза заметил, как брови Грейс поползли вверх.
«Что это? Удивление? Вероятно. И, конечно же, досада», – ответил он про себя на свой невысказанный вопрос.
Грейс пожала плечами, отстраняя от себя все загадки этой неурочной беседы.
– Может, ты сначала хотя бы штаны наденешь? – спросила она.
Саймон захохотал. Глянув на свои голые ноги, улыбнулся и Рикмен. Что было к лучшему: ничто, кроме смеха, не смогло бы растопить лед отчуждения. Но Саймон не унимался – все хохотал и хохотал. Грейс и Рикмен обменялись встревоженными взглядами: у него начиналась истерика. Саймон, видимо, переживал только крайние эмоции: гнев, боль, разочарование, восторг. Для него в чувствах не существовало оттенков и полутонов.
– Ладно, Саймон. Пошутили – и хватит. Уже не смешно.
– Да смешно же! – Саймон уже плакал от смеха. – Если ты в таком виде привезешь меня в госпиталь, решат, что это ты их пациент!
Грейс всплеснула руками и засмеялась вместе с Саймоном.
Рикмен со вздохом отпустил руку брата:
– Пойду оденусь.
– Я с тобой. – Грейс, должно быть, увидела тревогу на лице Рикмена, потому что спросила: – А ты есть не хочешь, Саймон? Я как раз собиралась готовить завтрак.
– Разогревать?
– Стряпать.
Когда, приняв душ и побрившись, Рикмен спустился вниз, Саймон вилкой гонял остатки еды по тарелке и безутешно плакал. Грейс легонько поглаживала его по плечу, пытаясь успокоить. Она подняла глаза, услышав, как открывается дверь. На ее лице застыло выражение жалости и смятения.
– Он рассказывал мне, как вы были близки, – пояснила она.
– Настолько близки, что двадцать пять лет он обо мне не вспоминал, – резко сказал Рикмен, однако почувствовал, как болезненно сжалось сердце.
Саймон повернул к нему заплаканное лицо:
– За что ты меня ненавидишь?
Видя неподдельное недоумение на лице брата, Рикмен смягчился:
– Вовсе нет, просто я… – В конечном итоге легче соврать. – Извини за резкость… я беспокоюсь о том деле, которое сейчас веду. Если ты готов, – добавил он, – я тебя подброшу.
Грейс предложила позвонить в госпиталь и сказать, что она привезет Саймона чуть позже, к началу своей смены, но Рикмен отказался. Она, конечно же, хотела еще поговорить с Саймоном, и Джефф это прекрасно понял.
Так уж вышло, что Рикмен едва ли слово сказал за время поездки, позволяя литься через край непрерывному потоку сумбурных идей и воспоминаний брата.
Было жутко холодно, и, когда они подъехали к госпиталю, Рикмен снял с себя пальто и набросил брату на плечи. Саймон обрадовался, начал восторгаться и витиевато расхваливать теплую вещь – теперь уже Рикмен не сомневался, что это проявление заболевания.
– Ты особенно-то к пальто не привыкай, – сказал он сухо, – а то мне еще в нем на службу ехать надо.
Они прошли через турникет главного входа в фойе. Саймон продолжал возбужденно болтать без умолку. Рикмен заметил краем глаза Таню, идущую к лифтам. Услышав голос Саймона, она обернулась, а вслед за нею повернули головы два мальчика, шедшие рядом с ней. Старший был похож на мать – такой же овал лица и темно-каштановые волосы. Он был высокий, смуглый, держался с застенчивой самоуверенностью молодого итальянца. Младший мальчик был маленький, стройный, волосы – короче, чем на фотографиях, которые показывала ему Таня – были насыщенного каштанового цвета. Через все фойе Джефф не мог разглядеть цвет глаз мальчишки, но они были темными и настороженными. Смотреть на Фергюса было все равно, что смотреть на свое собственное отражение в двенадцать лет.
Фергюс неуклюже стоял немного в стороне от брата с матерью. «Вот и я был таким же, когда Саймон ушел от нас с мамой, – подумал Рикмен. – Неприкаянный храбрящийся пацан, старающийся держаться мужчиной». Саймон тоже их увидел и застыл, уставившись на мальчика.
Старший мальчик – Рикмен про себя назвал его Джефф-младший – поддерживал мать подруку, и они вдвоем поспешили к мужчинам. Фергюс остался стоять у лифта, недоверчивый и, наверно, чуть обиженный.
Таня взяла Рикмена за руку и легко чмокнула в щеку:
– Слава богу! – Затем она повернулась к мужу: – Саймон, мы тут чуть с ума не сошли от беспокойства. Ну что же ты делаешь?
Потеряв похожего на маленького Джеффа мальчика из поля зрения, Саймон тут же о нем забыл. Он сердито смотрел на Таню:
– Понятия не имею, зачем надо было вам сообщать.
– Ты пропал, мы волновались…
– Я не «пропал», – настаивал Саймон, – я точно знаю, где я был. Я ездил повидать брата. Но я не понимаю, что за дело…
– Папа? – Старший мальчик выступил вперед. Его голос дрожал от возбуждения.
Саймон безучастно посмотрел на него.
– Папа, это я, Джефф. – Было заметно, как он побледнел под загаром.
Саймон не отвечал, только пялился на мальчишку. Голова у него опять как-то нелепо задергалась.
Сердце Саймона колотилось. Его глаза метнулись на брата, стоящего рядом, затем на мальчика, который назвал его папой. «Это нечестно. Как только я начинаю соображать, меня тут же сбивают с толку, – думал он. – Слишком много нужно вспоминать. Слишком много».
– Думай! – сказал он уже вслух. – Просто думай! – И с силой хлопнул себя по лбу ладонью, пытаясь разогнать туман в мозгах.
Мальчик опасливо отступил назад. Таня положила руку на плечо сына:
– Это твой сын Джефф.
Саймон захныкал. Она упрашивала его вспомнить, а он не мог. Этот мальчик ничего для него не значил.
– Болван! – выкрикнул он, опять хлопнув себя по лбу.
Рикмен глянул на Таню, слегка покачав головой. Сейчас было не время, но Таня боролась с амнезией каждый день с момента аварии. Она была уверена, что если Саймон приложит усилия, то узнает своего сына.
– Постарайся, Саймон, – настаивала она. – Постарайся вспомнить.
Саймон дико смотрел на брата:
– Я стараюсь, Джефф. Честное слово! Но не могу.
Он чувствовал себя раздавленным этими бесконечными усилиями. Он измучился вспоминать, систематизировать то, что произошло с ним, и решать другую задачу: что же произошло у них с Джеффом?
– Болван, – повторил он шепотом.
– Нет, – возразил Рикмен. – Ты просто болен.
– Я попал в… – Нужное слово вновь ускользнуло от него. – … Машину? – закончил он, уже понимая, что ошибся, расстроенный и униженный тем, что не может вспомнить.
– В аварию, – подсказал Рикмен.
– В аварию, – радостно повторил Саймон и, хитро глядя на Таню, добавил: – В машине. – Возможно, она не заметила его ошибки.
– Да, – согласилась Таня. – В машине. Ты потерял память. Ты забыл… – Она сглотнула. – Ты забыл важные моменты своей жизни. Меня. Своих детей. Ты не хочешь поздороваться с Джеффом? – Она не смогла скрыть мольбы в голосе.
Саймон бросил взгляд на брата.
– Не со мной, – поправил Рикмен. – С твоим сыном.
Саймон медленно качал головой. «Это какой-то розыгрыш. Зачем они так со мной?» – думал он.
Он двинулся мимо жены и сына. Младший мальчик отступил в сторону, пропуская его, на лице застыло выражение ужаса. Что-то было в этом выражении, что остановило Саймона: «Это абсурд. Какой-то кошмар».
Саймон переводил взгляд с мальчика на Джеффа и снова на мальчика.
«Это Джефф. И это… Джефф. Как он может быть сразу и молодым, и старым? Как он может стоять и там, и здесь, прямо передо мной?»
Голова разболелась, и он почувствовал слабость. «Дыши, – приказал он себе. – Дыши глубже. Тебе это кажется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39