Хотя вы ведь наполовину немец…
— Боюсь, — прервал его Вонсовский, — что я немец только на сорок девять процентов. Ибо сегодня в моих жилах течет не менее одного процента алкоголя. Извините, что прервал вас, господин Дибелиус.
— Глупости, Вонсовский. Вернемся к этому разговору еще не раз, даю вам слово. Вам еще предстоят беседы со мной.
Послышался все нарастающий шум моторов.
— Ну, наконец-то! — сказал Дибелиус. — Приехали. Еще минута — и вы, господин граф, потеряли бы терпение. — Энергичным движением он подхватил Вонсовского под руку.
Эсэсовец гауптштурмфюрер Адольф Лехсе вошел в дом, отряхиваясь от снега. Лицо Дибелиуса, до этого такое кроткое и добродушное, мгновенно изменилось.
— Теперь, дорогой мой Вонсовский, пройдем в вашу ванную комнату. — Штандартенфюрер расстегнул кобуру и вынул пистолет. — Пойдешь и ты, Лехсе, увидишь кое-что весьма любопытное.
К счастью, Дибелиус не заметил Франтишека, который выходил из кухни и вовремя сумел спрятаться в тени лестницы.
Дибелиус, подобно опытному цирковому фокуснику, медленно приближался к умывальнику. Плавным движением он потянул за край раковины.
— Что, удивлены, Вонсовский?
— Тайник? — Граф надел пенсне, удивленно, как будто бы не доверяя сам себе, подошел ближе.
— Вы как будто ничего не знаете?
— В охотничьем домике-я бываю редко. Мое постоянное местожительство в Варшаве. А старые дома всегда хранят какие-то забавные тайники.
— Конечно, конечно, — усмехнулся Дибелиус. — В особенности, если на этих банкнотах, — он достал из тайника и поднес банкноты к глазам Вонсовского, — стоит дата выпуска: 1938, 1939 и даже 1940 год. О! Какие же тайны хранят эти старые, редко используемые охотничьи домики!.. — Из пачки сигарет штандартенфюрер вытряхнул на ладонь, ролики микрофильма. — Правда, Вонсовский?
— Судя на глаз, здесь немало денег, — ответил Вонсовский, закуривая сигарету.
Но Дибелиус уже перестал играть.
— Бери его! — крикнул он и с силой толкнул Вонсовского к Лехсе, стоявшему в дверях ванной комнаты.
— Удивительный способ благодарить за гостеприимство. — Вонсовский стряхнул пепел с отворота пиджака. — Думаю, что я могу взять свою шубу?
— Замолчи! Я тебя еще поблагодарю. Старуха фон Эксендорф не поможет тебе.
— Конечно, — сказал Вонсовский. — Вы не дали мне возможности вовремя объяснить, что этой ванной пользуется прислуга, а моя — наверху.
Лехсе вдруг вспомнил про камердинера. Он с выхваченным из кобуры пистолетом бросился в кухню, но через минуту возвратился. Открытое настежь окно объяснило ему все.
— Сбежал, — сказал Лехсе, — и совсем недавно.
— Видимо, это Франтишек, — сказал Вонсовский. — Просто не верится. Тогда понятно, почему он сбежал. Неприятно мне, господин штандартенфюрер, что в моем доме находился человек…
— Замолчи! — процедил сквозь зубы Дибелиус. — Выясним все в Варшаве. — И, не глядя на Вонсовского, направился к выходу.
Два солдата из железнодорожной охраны, нагруженные добычей, отошли уже на порядочное расстояние от охотничьего домика.
— Посмотри, Хорст! — сказал низкорослый, показывая на слабый свет в окнах. — Господа между собой всегда договорятся. Как стал графом, так он теперь может быть даже и поляком.
Но высокий не поддержал разговора — был занят усмирением гуся, который хлопал крыльями, пытаясь вырваться из его рук, скрюченных от холода.
Оберет Рейнер дрожащими руками застегивал пуговицы кителя и громко ругал своего ординарца, толстого фельдфебеля, который возился с приготовлением утреннего кофе.
Рейнер подошел к окну, отодвинул штору. На темном зимнем небе еще блестели звезды. Старомодные часы на комоде, в стиле бидермейер (Рейнер «унаследовал» эту квартиру вместе с мебелью от какого-то адвоката, который был переселен в гетто), показывали без пятнадцати пять.
— Клаус, ты ленивая свинья!
— Так точно, господин оберет! — ответил ординарец. В руках он держал небольшой поднос с чашкой кофе и двумя пряниками. Из-под шинели, наброшенной на длинную ночную рубашку, выглядывали домашние туфли. — Могу быть свободен, господин полковник?
Свободен — это значит вернуться в теплую кровать в комнате для прислуги, за кухней, в то время как он, полковник Рейнер, из-за этого идиотского телефонного звонка и пьяного бреда обезумевшего Дибелиуса должен тащиться на другой конец города. Это займет не менее часа туда и обратно и около часа, чтобы добиться чего-нибудь вразумительного от штандартенфюрера, и времени на то, чтобы выспаться, совсем не будет.
— Нет, — проворчал он недовольно. — Хватит тебе спать, Клаус. Лучше почисти ковры, натри до блеска полы. Вернусь, все проверю.
— Так точно, — ответил Клаус без энтузиазма и переступил с ноги на ногу, как бы желая продемонстрировать, что с удовольствием бы пристукнул по-солдатски каблуками, если бы на ногах были сапоги, а не домашние туфли.
Обжигаясь, оберст выпил чашку черного кофе — заспанный Клаус забыл, как всегда, положить сгущенного молока.
«Видимо, от употребления моей порции молока он так и растолстел», — подумал Рейнер, спускаясь к машине. Около ворот, урча мотором, стоял его «мерседес». Шофер, не обращая внимания на приказ экономить бензин, прогревал мотор на полных оборотах.
Отрывисто бросив шоферу адрес — аллея Шуха, — Рейнер погрузился в мысли о том, что будет, если полученное четверть часа назад сообщение Дибелиуса окажется правдой, а не чудовищной шуткой штандартенфюрера. Его охватил ужас.
Взбегая на третий этаж по широкой мраморной лестнице особняка бывшего польского министерства вероисповедания и общественного просвещения, где размещались сейчас служба СД и окружная полиция, он еще надеялся, что все это чудовищное Недоразумение, следствие» неумеренного употребления спиртного в охотничьем домике. Но когда открыл дверь в приемную и встретился с холодным взглядом рыбьих глаз гауптштурмфюдера Лехсе, который даже не соизволил встать навстречу ему, полковнику, а только движением головы дал понять, что Дибелиус ожидает его в кабинете, Рейнер понял, что необходимо быть готовым к худшему.
Лицо штандартенфюрера Дибелиуса не предвещало ничего хорошего. Рейнер тяжело опустился в кожаное кресло, стоявшее около письменного стола.
— Ты сошел с ума, Дибелиус. Скажи, что это неправда, — тихо произнес Рейнер без особой надежды на подтверждение.
Дибелиус молча пододвинул к нему коробку с сигарами. Поднес огонь, чтобы Рейнер прикурил.
— Этого не может быть, — сказал Рейнер, чувствуя, как вдруг воротничок его мундира, сшитого по размеру, стал в одну минуту тесным. — Это не укладывается в голове.
— Однако же… — Через широкий письменный стол Дибелиус подал Рейнеру напечатанный на машинке лист: — Прочитай.
Это был протокол, составленный в довольно-таки лапидарном немецком стиле, с изложением всего случившегося в охотничьем домике Эдвина Вонсовского и подробным описанием ванной комнаты и ниши, обнаруженной за умывальником.
Рейнер, вынимая сигару изо рта, заметил, что его рука дрожит.
— Может быть, в самом деле это его камердинер?..
— Наши специалисты, — не дал ему закончить Дибелиус, — с полной уверенностью утверждают, что как на банкнотах, так и на эбонитовых кассетах микрофильма обнаружены отпечатки пальцев Вонсовского.
— Только его? — в изумлении спросил Рейнер.
— Нет, есть и другие. Но, к сожалению, не его камердинера. Я приказал взять отпечатки пальцев с графина и подноса. Правда, сам он успел сбежать, но я уже имею карточку для его опознания.
— Какой же он был неосторожный!
— Нет, тайник был прекрасно замаскирован. Могу тебе сказать, что открыл я его совершенно случайно. А что касается камердинера, то дело здесь нечистое. Один из моих подчиненных — работник архива — клянется, что видел его где-то. И наконец, уже то, что он сбежал, говорит само за себя: видимо, он сообщник.
— А микрофильмы? Что на них заснято?
— Какие-то планы и фрагменты системы укреплений. Нам, правда, еще не удалось установить, представляют ли они какой-либо один объект или что-то большее. Во всяком случае, ясно одно, что это оборонительные сооружения. Кроме того, заснята схема организации берлинской полиции, сфотографирована часть списка лиц, облеченных особыми полномочиями специального представителя рейха по распределению продовольствия, список офицеров СД, работающих в специальных группах. Как видишь, немало.
— Слишком односторонне, — сказал Рейнер.
Однако он понял, что его опасения были несколько преувеличены. В итоге это дело оказалось в руках Дибелиуса, которому, по всей вероятности, невыгодно было предавать его огласке, поскольку у Вонсовского бывали многие.
— Ситуация не из веселых, — сказал Дибелиус, прерывая размышления Рейнера. — Правда, он не мой кузен, но должен заверить тебя, что никакое родство не будет приниматься во внимание. — Он не сумел скрыть иронии. — Однако… — понизил голос, — скажу тебе, Рейнер, первый раз в жизни я счастлив, что мой отец был массажистом, а не бароном.
— Мы с ним только в дальнем родстве…
— Знаю, знаю, — прервал его Дибелиус. — Впрочем, речь идет не о родстве. Достаточно и тех отношений, в которых ты был с ним. И не только ты.
— Конечно, — ответил холодно Рейнер, — ты тоже. Вспомни, ведь именно ты представил его мне.
— Не помню, — скривил в гримасе губы Дибелиус. — Нам нет сейчас смысла упрекать друг друга. Если хочешь знать, то я познакомился с ним на приеме у губернатора. Представила нас его жена.
— Я видел его еще раньше, в Берлине. Заверяю тебя, что это было в очень солидном доме.
— Тем лучше, — сказал Дибелиус. Он встал и потянулся, как человек, который выполнил тяжелую работу. А на вопросительный взгляд Рейнера ответил: — Тем лучше, что не только мы влипли в эту историю. Большинство высших чинов там, в Варшаве, нередко бывали у него на приемах или в жолибожской вилле, или в особняке в Вонсово. Ох уж этот наш офицерский снобизм! Венский граф, кровь аристократа! Его дед, вероятно, купил титул, разбогатев на поставках портянок для армии. Но наши офицеры, в особенности те, которые считаются воспитанниками старой школы…
— Оставь это, — оборвал его Рейнер, удивляясь твердости своего голоса. — То, что ты сказал сейчас, поможет нам выкрутиться.
— Ты думаешь, нам это удастся? — спросил Дибелиус. — Поразмыслим лучше… Нам известно, что Вонсовский был знаком с более высокопоставленными лицами, чем мы. Я располагаю информацией из абсолютно верных источников, что его приглашали даже в Вавель, ты же помнишь, это было в то время, когда замышляли создать что-то вроде правительства в этой стране. От нас многое зависит, чтобы с выгодой раскрыть это необычное дело.
— А что конкретно? — спросил Рейнер.
— Предлагаю, — сказал Дибелиус, — взаимное сотрудничество. Я хочу в этом деле дать возможность отличиться молодежи. Мой заместитель Лехсе так и рвется к работе. Ты мне тоже говорил о каком-то интеллектуальном офицере. Этот твой, как там его, Клос, что ли, должен быть безукоризненно честным и высоко эрудированным, чтобы раскрыть сети Вонсовского, а также достаточно осторожным, чтобы не замешать наших людей в это дело. Моему Лехсе можно доверять. Он как верный пес.
— Не могу сказать этого о Клосе, — ответил Рейнер. — Самостоятельный, очень самостоятельный, но, на счастье, его поведение не вызывает никаких подозрений.
— Очень важно, — сказал Дибелиус, — чтобы он не был слишком честолюбив. Понимаешь, что я имею в виду? — Не дожидаясь ответа на свой вопрос, он встал из-за стола и сел в кресло напротив Рейнера. С размаху хлопнул его по колену: — Предлагаю задание ему изложить именно так…
— Вы нездоровы, господин обер-лейтенант? — спросил Курт, ставя возле кровати Клоса вычищенные до блеска сапоги. — Может, сходить в аптеку?
— Благодарю, я вполне здоров. Принеси мне лучше завтрак, сейчас я встану. Была какая-нибудь почта?
— Вы забыли, видимо, господин обер-лейтенант, что сегодня воскресенье.
— А у тебя никогда не трещала голова с похмелья? — с улыбкой спросил Клос.
— Может быть, принести вам простоквашу?
Курту так хотелось чем-нибудь угодить своему хозяину, что он даже не подумал о своем послеобеденном отдыхе. Правда, когда Клос спросил его, не желает ли он развлечься, Курт чистосердечно признался:
— Конечно, хотелось бы сходить в кино, если господин обер-лейтенант позволит. Что же касается похмелья, то, по-моему, лучше всего простокваша, хотя, когда я был в России, научился там и кое-чему другому. Лучше всего огуречный рассол, — закончил Курт.
Клос решил, что позволит Курту пойти в кино, но скажет ему об этом только после обеда — пусть парень хоть еще немного позаботится о своем начальнике. И пусть думает, что обер-лейтенант Клос в прошлую ночь изрядно выпил, хотя в действительности это было не так.
Неожиданности начались в ночь на субботу. Он крепко спад, когда затрещал телефон, поставленный им на пол около кровати.
— Тетя Ванда тяжело заболела, — послышался голос в телефонной трубке. — Ее увезли в госпиталь в Варшаву.
— Was? — гаркнул он в трубку, как и подобает немецкому офицеру, внезапно разбуженному глубокой ночью.
— Проведать ее можно в воскресенье в госпитале Езуса, — сказал кто-то по-польски, будто и не слыша окрика.
Клос снова крикнул по-немецки, что это ошибка и польская наглость, а потом с размаху бросил трубку на рычаг телефона.
Для тех, кто прослушивал его разговоры, должно быть ясным; какой-то поляк по ошибке соединился с квартирой немецкого офицера и получил надлежащую отповедь. Но Клос уже не мог сомкнуть глаз в эту ночь. Псевдоним Ванда имел ротмистр Вонсовский, которого он видел несколько часов назад в его охотничьем домике. А госпиталь в Варшаве мог означать только одно: арест. Голос майора Рутинского, состоявшего камердинером у Вонсовского, Клос узнал сразу. Информация о возможности посещения означала контакт. Количество букв в последнем слове, услышанном в телефонной трубке, означало время.
Итак, в воскресенье, в пять часов, в ранее условленном месте встретится Клос с тем, кто сообщит ему подробности ареста Вонсовского. Лишь в воскресенье, в пять пополудни, а сейчас только наступал рассвет субботнего дня. Он вспомнил Вонсовского, который так недавно обнимал штандартенфюрера Дибелиуса, и сейчас этот самый Вонсовский…
Нет, все это не укладывается в голове. Что могло быть причиной провала? Неужели Дибелиус, приехав на охоту, заранее задумал арестовать Вонсовского? Что могло попасть в его руки? Может быть, те две пачки стодолларовых банкнот, которые привез ему Клос?
С чувством облегчения он вспомнил, что деньги передал Вонсовскому завернутыми в газету. К тому же он был в перчатках и не мог оставить отпечатков пальцев. Но есть Вонсовский, который его знает. Он, безусловно, твердый человек и опытный офицер разведки, но всякое бывает.
Дибелиус хвалился, что у него начинали говорить даже самые стойкие. Одновременно возникает другая загадка: как удалось избежать, ареста Рутинскому? А может быть, Дибелиус арестовал и его, а тот продал ему Клоса, а телефонный звонок — цена, которую Рутинский уплатил Дибелиусу за спасение своей головы? Но Клос тут же отказался от этой мысли.
На всякий случай он убрал, как мог, в квартире, пользуясь тем, что Курт еще спал, сжег над пепельницей несколько тонких листков бумаги с заметками, содержание которых знал на память, и отправился на службу.
Фельдфебель Патшке, начальник тайной канцелярии, подбежал к Клосу в коридоре.
— Шеф желает вас видеть, господин обер-лейтенант, уже дважды оправлялся о вас.
Клос в изумлении посмотрел на часы. Сержант понял его жест:
— Нет, вы не опоздали, его Рейнер явился слишком рано.
Клос постучал в массивные двери. Вытянулся, подойдя к письменному столу полковника.
— Прошу вас, садитесь, господин обер-лейтенант. У меня к вам долгий разговор.
Обходительный тон, безупречные манеры, только какая-то тревога в глазах. Неужели Рейнер чего-то боится? Полковник жестом пригласил обер-лейтенанта в кресло. Столь любезным он еще никогда не был.
— Я очень ценю ваше отношение к службе и доверяю вам, господин Клос. А поэтому приступим сразу к делу. Задание, которое я хочу вам поручить, очень важное и весьма деликатное. Именно поэтому я и решил доверить его вам, надеясь, что вы, как настоящий немецкий офицер, отличитесь. При этом удачно выполненное задание может принести вам награду фюрера — Железный крест; провал может стоить вам жизни. И не только вам, господин Клос. Но вам в особенности, запомните это, — подчеркнул Рейнер.
— Люблю рисковать, — ответил Клос, — риск — благородное дело.
— Мы арестовали опасного агента, господин обер-лейтенант. Арест был произведен ведомством нашего друга Дибелиуса. Но, принимая во внимание важность этого дела, дальнейшее расследование мы решили проводить вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Боюсь, — прервал его Вонсовский, — что я немец только на сорок девять процентов. Ибо сегодня в моих жилах течет не менее одного процента алкоголя. Извините, что прервал вас, господин Дибелиус.
— Глупости, Вонсовский. Вернемся к этому разговору еще не раз, даю вам слово. Вам еще предстоят беседы со мной.
Послышался все нарастающий шум моторов.
— Ну, наконец-то! — сказал Дибелиус. — Приехали. Еще минута — и вы, господин граф, потеряли бы терпение. — Энергичным движением он подхватил Вонсовского под руку.
Эсэсовец гауптштурмфюрер Адольф Лехсе вошел в дом, отряхиваясь от снега. Лицо Дибелиуса, до этого такое кроткое и добродушное, мгновенно изменилось.
— Теперь, дорогой мой Вонсовский, пройдем в вашу ванную комнату. — Штандартенфюрер расстегнул кобуру и вынул пистолет. — Пойдешь и ты, Лехсе, увидишь кое-что весьма любопытное.
К счастью, Дибелиус не заметил Франтишека, который выходил из кухни и вовремя сумел спрятаться в тени лестницы.
Дибелиус, подобно опытному цирковому фокуснику, медленно приближался к умывальнику. Плавным движением он потянул за край раковины.
— Что, удивлены, Вонсовский?
— Тайник? — Граф надел пенсне, удивленно, как будто бы не доверяя сам себе, подошел ближе.
— Вы как будто ничего не знаете?
— В охотничьем домике-я бываю редко. Мое постоянное местожительство в Варшаве. А старые дома всегда хранят какие-то забавные тайники.
— Конечно, конечно, — усмехнулся Дибелиус. — В особенности, если на этих банкнотах, — он достал из тайника и поднес банкноты к глазам Вонсовского, — стоит дата выпуска: 1938, 1939 и даже 1940 год. О! Какие же тайны хранят эти старые, редко используемые охотничьи домики!.. — Из пачки сигарет штандартенфюрер вытряхнул на ладонь, ролики микрофильма. — Правда, Вонсовский?
— Судя на глаз, здесь немало денег, — ответил Вонсовский, закуривая сигарету.
Но Дибелиус уже перестал играть.
— Бери его! — крикнул он и с силой толкнул Вонсовского к Лехсе, стоявшему в дверях ванной комнаты.
— Удивительный способ благодарить за гостеприимство. — Вонсовский стряхнул пепел с отворота пиджака. — Думаю, что я могу взять свою шубу?
— Замолчи! Я тебя еще поблагодарю. Старуха фон Эксендорф не поможет тебе.
— Конечно, — сказал Вонсовский. — Вы не дали мне возможности вовремя объяснить, что этой ванной пользуется прислуга, а моя — наверху.
Лехсе вдруг вспомнил про камердинера. Он с выхваченным из кобуры пистолетом бросился в кухню, но через минуту возвратился. Открытое настежь окно объяснило ему все.
— Сбежал, — сказал Лехсе, — и совсем недавно.
— Видимо, это Франтишек, — сказал Вонсовский. — Просто не верится. Тогда понятно, почему он сбежал. Неприятно мне, господин штандартенфюрер, что в моем доме находился человек…
— Замолчи! — процедил сквозь зубы Дибелиус. — Выясним все в Варшаве. — И, не глядя на Вонсовского, направился к выходу.
Два солдата из железнодорожной охраны, нагруженные добычей, отошли уже на порядочное расстояние от охотничьего домика.
— Посмотри, Хорст! — сказал низкорослый, показывая на слабый свет в окнах. — Господа между собой всегда договорятся. Как стал графом, так он теперь может быть даже и поляком.
Но высокий не поддержал разговора — был занят усмирением гуся, который хлопал крыльями, пытаясь вырваться из его рук, скрюченных от холода.
Оберет Рейнер дрожащими руками застегивал пуговицы кителя и громко ругал своего ординарца, толстого фельдфебеля, который возился с приготовлением утреннего кофе.
Рейнер подошел к окну, отодвинул штору. На темном зимнем небе еще блестели звезды. Старомодные часы на комоде, в стиле бидермейер (Рейнер «унаследовал» эту квартиру вместе с мебелью от какого-то адвоката, который был переселен в гетто), показывали без пятнадцати пять.
— Клаус, ты ленивая свинья!
— Так точно, господин оберет! — ответил ординарец. В руках он держал небольшой поднос с чашкой кофе и двумя пряниками. Из-под шинели, наброшенной на длинную ночную рубашку, выглядывали домашние туфли. — Могу быть свободен, господин полковник?
Свободен — это значит вернуться в теплую кровать в комнате для прислуги, за кухней, в то время как он, полковник Рейнер, из-за этого идиотского телефонного звонка и пьяного бреда обезумевшего Дибелиуса должен тащиться на другой конец города. Это займет не менее часа туда и обратно и около часа, чтобы добиться чего-нибудь вразумительного от штандартенфюрера, и времени на то, чтобы выспаться, совсем не будет.
— Нет, — проворчал он недовольно. — Хватит тебе спать, Клаус. Лучше почисти ковры, натри до блеска полы. Вернусь, все проверю.
— Так точно, — ответил Клаус без энтузиазма и переступил с ноги на ногу, как бы желая продемонстрировать, что с удовольствием бы пристукнул по-солдатски каблуками, если бы на ногах были сапоги, а не домашние туфли.
Обжигаясь, оберст выпил чашку черного кофе — заспанный Клаус забыл, как всегда, положить сгущенного молока.
«Видимо, от употребления моей порции молока он так и растолстел», — подумал Рейнер, спускаясь к машине. Около ворот, урча мотором, стоял его «мерседес». Шофер, не обращая внимания на приказ экономить бензин, прогревал мотор на полных оборотах.
Отрывисто бросив шоферу адрес — аллея Шуха, — Рейнер погрузился в мысли о том, что будет, если полученное четверть часа назад сообщение Дибелиуса окажется правдой, а не чудовищной шуткой штандартенфюрера. Его охватил ужас.
Взбегая на третий этаж по широкой мраморной лестнице особняка бывшего польского министерства вероисповедания и общественного просвещения, где размещались сейчас служба СД и окружная полиция, он еще надеялся, что все это чудовищное Недоразумение, следствие» неумеренного употребления спиртного в охотничьем домике. Но когда открыл дверь в приемную и встретился с холодным взглядом рыбьих глаз гауптштурмфюдера Лехсе, который даже не соизволил встать навстречу ему, полковнику, а только движением головы дал понять, что Дибелиус ожидает его в кабинете, Рейнер понял, что необходимо быть готовым к худшему.
Лицо штандартенфюрера Дибелиуса не предвещало ничего хорошего. Рейнер тяжело опустился в кожаное кресло, стоявшее около письменного стола.
— Ты сошел с ума, Дибелиус. Скажи, что это неправда, — тихо произнес Рейнер без особой надежды на подтверждение.
Дибелиус молча пододвинул к нему коробку с сигарами. Поднес огонь, чтобы Рейнер прикурил.
— Этого не может быть, — сказал Рейнер, чувствуя, как вдруг воротничок его мундира, сшитого по размеру, стал в одну минуту тесным. — Это не укладывается в голове.
— Однако же… — Через широкий письменный стол Дибелиус подал Рейнеру напечатанный на машинке лист: — Прочитай.
Это был протокол, составленный в довольно-таки лапидарном немецком стиле, с изложением всего случившегося в охотничьем домике Эдвина Вонсовского и подробным описанием ванной комнаты и ниши, обнаруженной за умывальником.
Рейнер, вынимая сигару изо рта, заметил, что его рука дрожит.
— Может быть, в самом деле это его камердинер?..
— Наши специалисты, — не дал ему закончить Дибелиус, — с полной уверенностью утверждают, что как на банкнотах, так и на эбонитовых кассетах микрофильма обнаружены отпечатки пальцев Вонсовского.
— Только его? — в изумлении спросил Рейнер.
— Нет, есть и другие. Но, к сожалению, не его камердинера. Я приказал взять отпечатки пальцев с графина и подноса. Правда, сам он успел сбежать, но я уже имею карточку для его опознания.
— Какой же он был неосторожный!
— Нет, тайник был прекрасно замаскирован. Могу тебе сказать, что открыл я его совершенно случайно. А что касается камердинера, то дело здесь нечистое. Один из моих подчиненных — работник архива — клянется, что видел его где-то. И наконец, уже то, что он сбежал, говорит само за себя: видимо, он сообщник.
— А микрофильмы? Что на них заснято?
— Какие-то планы и фрагменты системы укреплений. Нам, правда, еще не удалось установить, представляют ли они какой-либо один объект или что-то большее. Во всяком случае, ясно одно, что это оборонительные сооружения. Кроме того, заснята схема организации берлинской полиции, сфотографирована часть списка лиц, облеченных особыми полномочиями специального представителя рейха по распределению продовольствия, список офицеров СД, работающих в специальных группах. Как видишь, немало.
— Слишком односторонне, — сказал Рейнер.
Однако он понял, что его опасения были несколько преувеличены. В итоге это дело оказалось в руках Дибелиуса, которому, по всей вероятности, невыгодно было предавать его огласке, поскольку у Вонсовского бывали многие.
— Ситуация не из веселых, — сказал Дибелиус, прерывая размышления Рейнера. — Правда, он не мой кузен, но должен заверить тебя, что никакое родство не будет приниматься во внимание. — Он не сумел скрыть иронии. — Однако… — понизил голос, — скажу тебе, Рейнер, первый раз в жизни я счастлив, что мой отец был массажистом, а не бароном.
— Мы с ним только в дальнем родстве…
— Знаю, знаю, — прервал его Дибелиус. — Впрочем, речь идет не о родстве. Достаточно и тех отношений, в которых ты был с ним. И не только ты.
— Конечно, — ответил холодно Рейнер, — ты тоже. Вспомни, ведь именно ты представил его мне.
— Не помню, — скривил в гримасе губы Дибелиус. — Нам нет сейчас смысла упрекать друг друга. Если хочешь знать, то я познакомился с ним на приеме у губернатора. Представила нас его жена.
— Я видел его еще раньше, в Берлине. Заверяю тебя, что это было в очень солидном доме.
— Тем лучше, — сказал Дибелиус. Он встал и потянулся, как человек, который выполнил тяжелую работу. А на вопросительный взгляд Рейнера ответил: — Тем лучше, что не только мы влипли в эту историю. Большинство высших чинов там, в Варшаве, нередко бывали у него на приемах или в жолибожской вилле, или в особняке в Вонсово. Ох уж этот наш офицерский снобизм! Венский граф, кровь аристократа! Его дед, вероятно, купил титул, разбогатев на поставках портянок для армии. Но наши офицеры, в особенности те, которые считаются воспитанниками старой школы…
— Оставь это, — оборвал его Рейнер, удивляясь твердости своего голоса. — То, что ты сказал сейчас, поможет нам выкрутиться.
— Ты думаешь, нам это удастся? — спросил Дибелиус. — Поразмыслим лучше… Нам известно, что Вонсовский был знаком с более высокопоставленными лицами, чем мы. Я располагаю информацией из абсолютно верных источников, что его приглашали даже в Вавель, ты же помнишь, это было в то время, когда замышляли создать что-то вроде правительства в этой стране. От нас многое зависит, чтобы с выгодой раскрыть это необычное дело.
— А что конкретно? — спросил Рейнер.
— Предлагаю, — сказал Дибелиус, — взаимное сотрудничество. Я хочу в этом деле дать возможность отличиться молодежи. Мой заместитель Лехсе так и рвется к работе. Ты мне тоже говорил о каком-то интеллектуальном офицере. Этот твой, как там его, Клос, что ли, должен быть безукоризненно честным и высоко эрудированным, чтобы раскрыть сети Вонсовского, а также достаточно осторожным, чтобы не замешать наших людей в это дело. Моему Лехсе можно доверять. Он как верный пес.
— Не могу сказать этого о Клосе, — ответил Рейнер. — Самостоятельный, очень самостоятельный, но, на счастье, его поведение не вызывает никаких подозрений.
— Очень важно, — сказал Дибелиус, — чтобы он не был слишком честолюбив. Понимаешь, что я имею в виду? — Не дожидаясь ответа на свой вопрос, он встал из-за стола и сел в кресло напротив Рейнера. С размаху хлопнул его по колену: — Предлагаю задание ему изложить именно так…
— Вы нездоровы, господин обер-лейтенант? — спросил Курт, ставя возле кровати Клоса вычищенные до блеска сапоги. — Может, сходить в аптеку?
— Благодарю, я вполне здоров. Принеси мне лучше завтрак, сейчас я встану. Была какая-нибудь почта?
— Вы забыли, видимо, господин обер-лейтенант, что сегодня воскресенье.
— А у тебя никогда не трещала голова с похмелья? — с улыбкой спросил Клос.
— Может быть, принести вам простоквашу?
Курту так хотелось чем-нибудь угодить своему хозяину, что он даже не подумал о своем послеобеденном отдыхе. Правда, когда Клос спросил его, не желает ли он развлечься, Курт чистосердечно признался:
— Конечно, хотелось бы сходить в кино, если господин обер-лейтенант позволит. Что же касается похмелья, то, по-моему, лучше всего простокваша, хотя, когда я был в России, научился там и кое-чему другому. Лучше всего огуречный рассол, — закончил Курт.
Клос решил, что позволит Курту пойти в кино, но скажет ему об этом только после обеда — пусть парень хоть еще немного позаботится о своем начальнике. И пусть думает, что обер-лейтенант Клос в прошлую ночь изрядно выпил, хотя в действительности это было не так.
Неожиданности начались в ночь на субботу. Он крепко спад, когда затрещал телефон, поставленный им на пол около кровати.
— Тетя Ванда тяжело заболела, — послышался голос в телефонной трубке. — Ее увезли в госпиталь в Варшаву.
— Was? — гаркнул он в трубку, как и подобает немецкому офицеру, внезапно разбуженному глубокой ночью.
— Проведать ее можно в воскресенье в госпитале Езуса, — сказал кто-то по-польски, будто и не слыша окрика.
Клос снова крикнул по-немецки, что это ошибка и польская наглость, а потом с размаху бросил трубку на рычаг телефона.
Для тех, кто прослушивал его разговоры, должно быть ясным; какой-то поляк по ошибке соединился с квартирой немецкого офицера и получил надлежащую отповедь. Но Клос уже не мог сомкнуть глаз в эту ночь. Псевдоним Ванда имел ротмистр Вонсовский, которого он видел несколько часов назад в его охотничьем домике. А госпиталь в Варшаве мог означать только одно: арест. Голос майора Рутинского, состоявшего камердинером у Вонсовского, Клос узнал сразу. Информация о возможности посещения означала контакт. Количество букв в последнем слове, услышанном в телефонной трубке, означало время.
Итак, в воскресенье, в пять часов, в ранее условленном месте встретится Клос с тем, кто сообщит ему подробности ареста Вонсовского. Лишь в воскресенье, в пять пополудни, а сейчас только наступал рассвет субботнего дня. Он вспомнил Вонсовского, который так недавно обнимал штандартенфюрера Дибелиуса, и сейчас этот самый Вонсовский…
Нет, все это не укладывается в голове. Что могло быть причиной провала? Неужели Дибелиус, приехав на охоту, заранее задумал арестовать Вонсовского? Что могло попасть в его руки? Может быть, те две пачки стодолларовых банкнот, которые привез ему Клос?
С чувством облегчения он вспомнил, что деньги передал Вонсовскому завернутыми в газету. К тому же он был в перчатках и не мог оставить отпечатков пальцев. Но есть Вонсовский, который его знает. Он, безусловно, твердый человек и опытный офицер разведки, но всякое бывает.
Дибелиус хвалился, что у него начинали говорить даже самые стойкие. Одновременно возникает другая загадка: как удалось избежать, ареста Рутинскому? А может быть, Дибелиус арестовал и его, а тот продал ему Клоса, а телефонный звонок — цена, которую Рутинский уплатил Дибелиусу за спасение своей головы? Но Клос тут же отказался от этой мысли.
На всякий случай он убрал, как мог, в квартире, пользуясь тем, что Курт еще спал, сжег над пепельницей несколько тонких листков бумаги с заметками, содержание которых знал на память, и отправился на службу.
Фельдфебель Патшке, начальник тайной канцелярии, подбежал к Клосу в коридоре.
— Шеф желает вас видеть, господин обер-лейтенант, уже дважды оправлялся о вас.
Клос в изумлении посмотрел на часы. Сержант понял его жест:
— Нет, вы не опоздали, его Рейнер явился слишком рано.
Клос постучал в массивные двери. Вытянулся, подойдя к письменному столу полковника.
— Прошу вас, садитесь, господин обер-лейтенант. У меня к вам долгий разговор.
Обходительный тон, безупречные манеры, только какая-то тревога в глазах. Неужели Рейнер чего-то боится? Полковник жестом пригласил обер-лейтенанта в кресло. Столь любезным он еще никогда не был.
— Я очень ценю ваше отношение к службе и доверяю вам, господин Клос. А поэтому приступим сразу к делу. Задание, которое я хочу вам поручить, очень важное и весьма деликатное. Именно поэтому я и решил доверить его вам, надеясь, что вы, как настоящий немецкий офицер, отличитесь. При этом удачно выполненное задание может принести вам награду фюрера — Железный крест; провал может стоить вам жизни. И не только вам, господин Клос. Но вам в особенности, запомните это, — подчеркнул Рейнер.
— Люблю рисковать, — ответил Клос, — риск — благородное дело.
— Мы арестовали опасного агента, господин обер-лейтенант. Арест был произведен ведомством нашего друга Дибелиуса. Но, принимая во внимание важность этого дела, дальнейшее расследование мы решили проводить вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29