Отмахнувшись от администратора раскопок с банданой на голове, профессор так сменил направление своего маршрута, чтобы пересечься с курсом прибывающего транспортного средства.
Черный лимузин, весь в дорожной пыли, направлялся к участку за главной рабочей площадкой, который был определен как лагерь для персонала. Там были установлены палатки, а с подветренной стороны воздвигнут целый ряд переносных пластмассовых туалетов. Имелась там и столовая с кухней, а также импровизированная душевая в виде бочки, водруженной над выкрашенной масляной краской для водонепроницаемости коробкой из фанеры.
По ту сторону лагеря участок пыльной земли был занят измочаленными пикапами, грязными лендроверами, помятыми джипами и тремя выцветшими желтыми автобусами, которые использовались для транспортировки поденщиков в окрестные мексиканские городишки и обратно. Эти рабочие – плотники, электрики, землекопы – варьировались по возрасту от энергичных тинейджеров до измученных жизненными невзгодами стариков. Все они говорили по-английски, курили американские сигареты, носили пыльные джинсы и с полудня до поздней ночи пили червецу.
Пока Себастьян проходил мимо палаток, чтобы встретить лимузин, он помахал группе аспирантов, которые тоже решили устроить себе перерыв на червецу. Все до единого американцы, они были молоды и полны энтузиазма. Все они носили модную, особого пошива экипировку – шорты Банановой республики, ботинки от Л. Л. Бина, жилеты и пиджаки от Дж. Крю. Как коллегам и ассистентам-археологам, им препоручалась самая неблагодарная работа на площадке, что, разумеется, вполне соответствовало академическому порядку вещей. Так один аспирант в типично прямой американской манере написал на табличке у себя над палаткой: «Ишачить – наша судьба».
Неофитам всегда приходилось нелегко, и Себастьян вспомнил нескончаемые годы изнурительных собственных взносов. Прежде чем омыться во славе опубликованных работ частных грантов и появлений в телепередаче «Доброе утро, Америка», эта чересчур образованная порода должна была заработать все эти радости посредством упорного учения и тяжкого труда на археологических раскопках.
Выше в неофициальной иерархии раскопок стояли специалисты: компьютерщики, инженеры, археологи, антропологи и администраторы. Все они находились в непосредственном подчинении у Себастьяна. Пока он продолжал приближаться к лимузину, эти специалисты, в свою очередь, снова и снова подходили к нему с вопросами, требованиями и предложениями. Профессор же проскальзывал мимо всей этой публики с безмятежным спокойствием и участливыми извинениями, которые обычно исцеляли изрядно потрепанное самолюбие первоклассных профессионалов, чьи требования либо отвергались, либо игнорировались.
К несчастью, фирменный невозмутимый шарм Себастьяна набирал ноль целых и ноль десятых по шкале эффективности государственной чиновницы в слегка помятом костюме, которая вылезала из лимузина, сжимая в ухоженной руке пачку бумаг.
– Мисс Аренас, как я рад вас видеть, – совершенно искренне начал Себастьян, обрадованный тем, что визит наносит всего лишь она, а не ее начальник Хуан Рамирес. Затем он непритворно улыбнулся, отчаянно стараясь уловить в поведении этой женщины хоть какие-то приятные аспекты, на которых можно было бы сосредоточиться.
Одним из наиболее ценных навыков, которым Себастьян выучился, взрослея в длинной тени своего отца, общительного, в высшей степени энергичного и обманчиво покладистого главы собственного импортно-экспортного бизнеса, была способность сосредоточиваться на позитивных моментах при взаимодействии с людьми. В случае мисс Аренас он в итоге остановился на ее прелестных, достаточно разумных глазах и восхитительной чистоплотности.
– Я вижу, вы получили мой отчет – любезно сказал он женщине и с любопытством взглянул на ее кулак, безжалостно душащий его совершенно невинные бумаги. – А у вас уже нашлось время его прочесть?
– Все это весьма тревожно, доктор де Роса. Действительно весьма тревожно, – сказала Ольга Аренас, замминистра культуры Мексиканских Соединенных Штатов. – Вы уже три месяца обещаете результаты, но пока что мы ровным счетом ничего не увидели. Этот отчет только подтверждает вашу несостоятельность. Когда министр его прочтет, он будет в ярости.
– Мы уже рядом, – безупречно солгал Себастьян. – Совсем рядом.
Женщина нахмурилась.
– Вы уже полтора года «рядом».
Потея, мисс Аренас потянула за лацканы своей слегка помятой пиджачной пары и с прищуром взглянула на яркое дневное солнце. Чувствуя ее гнев, Себастьян подумал, что ему следует найти более достойное применение негативной энергии этой женщины. Надеясь, что его лекция студентам на тему «Моцион истощает эмоцию» с тем же успехом сработает и на практике, он бодро направился прямиком через заваленный всевозможным мусором центр оживленной площадки. Мисс Аренас на своих высоких каблуках нетвердо заковыляла следом.
– Археология не является точной наукой, – сообщил ей Себастьян.
Мисс Аренас уже открыла рот, чтобы заговорить, но ее ответ утонул во внезапном реве бензинового мотора. Рев этот к тому же сопровождался громкими криками восторга.
Доктор де Роса ободряюще махнул рукой сотрудникам, которым все-таки удалось запустить генератор, – двум инженерам-электрикам и двум спецам по электронике, уволенным в отставку из Военно-морского флота Соединенных Штатов. Они наладили экспериментальное эхолокационное устройство, которое – по крайней мере, теоретически – способно было регистрировать подземные сооружения, гробницы, руины и другие твердые структуры, погребенные за многие века. Однако проверка их устройства оказывалась невозможна из-за того, что электрический генератор с бензиновым мотором много дней был неисправен. Теперь же, когда ток от генератора пошел к эхолокационному устройству, один из бывших флотских электронщиков щелкнул переключателем, и экран сонара ожил. Триумф, однако, оказался недолгим. Испуская целую россыпь искр и клубы черного дыма, генератор рванул. Языки пламени энергично прыгали в небо, пока один сообразительный наблюдатель не обработал машину огнетушителем.
От такого зрелища Себастьян помрачнел. А мисс Аренас еще пуще нахмурилась.
– Знаете, профессор, я здесь вообще никакой науки не вижу, – заявила женщина.
Взгляд ее прелестных глаз был тверд, а горячий тон явно не жаждал охлаждения.
«Ч-черт, – подумал Себастьян, – вот неудача».
Делая вывод, что замминистра ему уже не очаровать, профессор решил прибегнуть к своему последнему трюку. Он резко развернулся и попытался сбежать от бюрократической барракуды. Однако путь ему перегородила гряда бочек-грохотов, и мисс Аренас, пусть с риском для своих каблуков, но все же его догнала.
– Вы сдерживаете развитие этой земли в плане туризма, и это очень дорого обходится Мексиканским Соединенным Штатам, – рявкнула она. – Министерство культуры разрешило вам целых восемнадцать месяцев здесь копать. Ваше время истекло, профессор.
– Нет-нет, минутку…
Но теперь уже Ольга Аренас бодро зашагала прочь.
– Результаты должны быть через неделю – или мы вас отсюда выставим! – крикнула она через плечо.
Себастьян де Роса прищурился от жгучего солнца, наблюдая за тем, как женщина забирается в свой лимузин и тот резко стартует. Затем, изрыгнув проклятие, зашвырнул в кусты камешек и прислонился плечом к дереву. Себастьян и его люди уже восемнадцать месяцев трудились как неутомимые мулы – и ничего не нашли. Как он теперь собирался всего за пять дней сделать важное открытие, не говоря уж о том, чтобы доказать свою теорию происхождения культуры и цивилизации Центральной Америки? Просто невозможно.
Себастьян проклинал себя за то, что в свое время должным образом не поработал в сфере интриг. Лишь недавно он узнал о том, что у него за спиной один недружественный археолог добрался до ушей мексиканского министра культуры, влиятельного и, несомненно, коррумпированного Хуана Рамиреса. Этот неведомый враг подкопался под Себастьяна, резко обличая его проект его теории и лично его самого.
Подобное предательское поведение было в академическом мире не в новинку, а уж тем более для Себастьяна. В конце концов, он вырос, восхищаясь способностью своего отца одолевать людей, которые улыбались ему в лицо, одновременно стараясь всадить свой корыстный кинжал ему в спину. Но чего Себастьян не ожидал, так это кампании личного и профессионального уничтожения, развернутой против него с тех самых пор, как он порвал с ученым стадом, чтобы поставить под вопрос несколько нежно лелеемых фактов современной археологии – той самой научной дисциплины, которую он наивно считал поиском истины.
Каша заварилась, когда Себастьян опубликовал свою докторскую диссертацию, бросающую вызов тому представлению, что египетский фараон Хеопс построил Великую пирамиду. Когда взбешенные египтологи потребовали, чтобы он доказал свою абсурдную теорию, Себастьян опубликовал вторую статью – свой перевод надписей на загадочной «инвентарной стеле», обнаруженной в руинах храма Исиды в 1850-х годах. Вырезанные в известняке во времена царствования фараона Хеопса, письмена эти ясно указывали на то, что и Великая пирамида, и Сфинкс уже присутствовали на плато Пазы еще до рождения Хеопса.
Этот второй документ, по сути, являл собой академический эквивалент поджигания осиного гнезда. Скрытый смысл теории Себастьяна, будь она доказана, представлялся поразительным. Ему не иначе как предстояло изменить уже запротоколированную историю человечества. А Себастьян пошел еще дальше. Он заявил о том, что и Великая пирамида, и Сфинкс гораздо старше египетской цивилизации, которая взросла в их тени, что оба они, скорее всего, являются останками более древней и доселе неизвестной цивилизации.
Репутация доктора Себастьяна серьезно пострадала после того, как безмозглая пресса неверно истолковала его теорию. Получив экземпляр его диссертации, один «желтый» репортер из Бостона от души извратил его идеи. Отсюда кошмарный заголовок: «Археолог заявляет, что пирамиду построили люди из Атлантиды».
Другие «желтые» издания подхватили это ложное истолкование, и последовавшая в результате волна спекуляций вокруг пришельцев, НЛО, «Секретных материалов» и тому подобного, мягко выражаясь, не слишком поспособствовала поднятию репутации доктора де Росы среди его коллег.
Разумеется, де Роса никогда не употреблял в этой связи слова «Атлантида» и высказал публичные возражения по поводу столь упрощенной трактовки его исследования. Но вред был уже нанесен, и его протесты только подлили масла в огонь.
Со времен публикации в прессе тех первых ошибочных сообщений работа Себастьяна де Роса и восхвалялась, и осуждалась в археологическом сообществе. В основном, по правде сказать, осуждалась. Себастьян в целом не обращал внимания на критику и продолжал упорно выискивать связь между цивилизацией, построившей пирамиды в Нильской долине, и цивилизациями Центральной и Южной Америки. Два года тому назад этот поиск привел археолога в Мексику, где ему была дарована редкая возможность исследовать уникальный и необъяснимый памятник материальной культуры.
В 1960-х годах один мексиканский крестьянин, рывшийся у подножия «Пирамиды Солнца», обнаружил под землей погребальный зал, полный бесценных Центральноамериканских артефактов. Крестьянин этот впоследствии заявил, что откопал там сосуды, золотые украшения и другие бесценные находки, которые его специально не обученный ум не сумел толком распознать. Большая часть этого товара ушла на черный рынок и испарилась, но один предмет попал в руки некоего мексиканского археолога, который полюбопытствовал о его происхождении и, в конечном счете, добрался до того самого крестьянина.
Упомянутый предмет представлял собой металлический объект, формой и размером близкий американскому серебряному доллару. Артефакт этот был исписан значками очень похожими на раннюю форму египетских иероглифов. Калий-аргоновое датирование, точно определявшее возраст металлической руды, подогретой до температуры свыше ста десяти градусов Цельсия, впоследствии выявило, что артефакт был изготовлен около 3000 года до нашей эры – примерно в то самое время, когда египтяне впервые разработали свою пиктографическую систему письма.
Но как, спросил себя доктор де Роса, мог подобный объект появиться в Центральной Америке, за тысячи миль через Атлантический океан от колыбели египетской цивилизации в Нильской долине – задолго до того, как в тропических лесах этой самой Центральной Америки вообще возникла какая-либо человеческая культура. Догматы традиционной археологии не могли ответить на этот вопрос, а потому большинством экспертов артефакт был объявлен подделкой, после чего он пролежал в подвале Национального автономного университета до тех пор, пока тремя десятилетиями позже доктор де Роса не получил разрешения его изучить.
После тщательного исследования Себастьян заключил, что этот артефакт подлинный и что он представляет собой первую материальную связь между египетской и Центральноамериканской цивилизациями, какая когда-либо выходила из-под земли на свет. Но он также понял, что единственный способ убедить других археологов в реальности данного объекта заключается в неком «повторении эксперимента». Другими словами, ему следовало откопать схожий объект, захороненный примерно в то же самое время и в том же самом месте – вероятно, в погребальном зале, аналогичном тому, который сорока годами раньше обнаружил мексиканский крестьянин. А посему, как только Себастьян де Роса выяснил, что мексиканское правительство собирается вести строительство в окрестностях «Пирамиды Солнца», он воззвал к президенту Мексики, прося времени и финансов для поисков подобного артефакта.
Полтора года Себастьян де Роса и его люди вели эти раскопки и в итоге оказались с пустыми руками. Теперь их время кончалось.
– Профессор! Профессор!
Себастьян поднял взгляд, радуясь тому, что можно хоть на что-то отвлечься. Марко, местный наемный рабочий, махал у себя над головой длинным полотном компьютерной распечатки. Задачей Марко было обследовать землю металлоискателем, смонтированным на конце длинного шеста. Данные, собранные этим устройством, загружались в портативный компьютер. С этим компьютером, в свою очередь, работал Томас, археолог, лично обученный Себастьяном, а также спец по цифровому представлению изображений, чьей задачей было истолковывать смутные, изменчивые картинки, что появлялись на мониторе.
– Давай сюда! – крикнул Марко Себастьян.
Изрядно запыхавшись, Марко пересек место раскопок и с улыбкой Чеширского Кота сунул компьютерную распечатку в руку археологу.
– Мы его нашли! – объявил Марко, пока Себастьян изучал изображение на распечатке.
– Где?
Команда Себастьяна вырыла вокруг «Пирамиды Солнца» ряд длинных глубоких траншей. Главная траншея была почти два метра в глубину. Марко указал как раз в сторону этой главной, и Себастьян, энергично работая руками и ногами, побежал туда.
К тому времени, как профессор домчался до места, землекопы уже вылезли и теперь стояли на краю, наблюдая за событиями и любопытствуя по поводу причин всей суматохи. Один лишь Томас остался в траншее, ожидая прибытия доктора де Роса. Себастьян спрыгнул в самую середину и сделал паузу, чтобы еще раз изучить цифровое изображение на компьютерной распечатке. Оно недвусмысленно указывало на то, что некий твердый объект – круглый и предположительно металлический – погребен как раз у него под ногами.
Опустившись на колени, Себастьян ощупал плодородную черную почву. Марко тоже спрыгнул и встал на четвереньки рядом с археологом. Всякая работа вокруг них прекратилась, когда слухи о крупной находке стремительно распространились по площадке.
– Он прямо здесь, – сказал Марко, хлопая по земле ладонью. – Томас говорит, он может быть металлический или типа того.
Себастьян взглянул на Томаса. Сложив руки на груди, компьютерный эксперт прислонился к стенке траншеи. Его раскрытый портативный компьютер был водружен на деревянный ящик.
– Что думаешь?
Томас обмозговал вопрос.
– Для погребального зала маловато.
Себастьян резко махнул рукой.
– Понятное дело, это не зал! – воскликнул он. – Это погребальное приношение. Теотиуаканцы обычно захоранивали порядка сотни разных даров вокруг погребального зала. Обсидиановые клинки, пиритовые зеркала, раковины… должно быть, мы сейчас прямо над этим приношением.
Пока Себастьян сгибался в три погибели над местом захоронения объекта, Томас вложил ему в руки небольшую кисточку и археологический щуп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24