Драгоценными фотопленками мы не могли рисковать.
– Вася, уходим!
Затяжелил винт, сектор газа – полностью вперед. Фашисты преследуют нас. Бьют из всех пушек. А тут еще и горючее на исходе. В голове одна мысль: неужели на этот раз не выкручусь? Нет, нет, – нас ждут на аэродроме. Резко перехожу в набор высоты. Овчинников – следом. Отлично держится! Но «мессеры» не отстают. С пяти тысяч очертя голову бросаюсь вниз. А где Овчинников? Потерялся? Что-то на него не похоже. Ага, он перешел на другую сторону, так ему удобнее наблюдать.
Пока искал ведомого, следил за «мессерами», не заметил, что до земли рукой подать, еще секунда – и врежусь.
С такой силой я никогда раньше не рвал ручку на себя. В глазах потемнело. На мгновение потерял сознание. Пришел в себя – самолет странно покачивается, плохо повинуется. Что такое? Смотрю – капот вспух, на плоскостях обшивка висит клочьями, элероны тоже «раздеты».
Нет, и на этот раз вражеские снаряды меня миновали. Просто я превысил все нормы перегрузок. Зато своего достиг: фашистские летчики, расстреляв боеприпасы, ушли восвояси. Мы с Овчинниковым благополучно вернулись домой. Правда, мой самолет больше в воздух не поднимался – его списали. Расставаясь с ним, я мысленно говорил: «Прости меня, верный друг, надежно послуживший, но пойми, воздушный боец не только тот, кто сбивает, но и тот, кто умеет сам не быть сбитым».
Наши пленки немедленно отправили в вышестоящий штаб. Дай бог, чтобы они оказались полезными – слишком дорого нам достались. Так дорого, что меня начало знобить. Я сказал об этом Овчинникову, тот в ответ пошутил:
– Пройдет, командир, с вас-то обшивочку не сорвало, значит, все в порядке.
А через два часа звонок из штаба армии:
– Пару Скоморохова срочно отправить на повторное фотографирование с той же высоты, с того же направления, под тем же ракурсом.
Понятно – нужны какие-то уточнения.
А у меня впервые в жизни пропало всякое желание что-либо делать. Хотелось лечь и забыться. Чувствую температуру. Что делать? Когда дана команда на вылет – поздно идти к врачу, объяснять свое самочувствие. Тем более что требуются именно наши повторные снимки. Кто их сделает? Овчинников ведь меня прикрывал – он не помнит точно, как мы заходили на съемку.
Деваться некуда – летим.
Над плотиной повторяем все точь-в-точь, что делали раньше. И все события повторяются: на третьем заходе нас снова атакуют «мессеры». А на меня нашло полное безразличие ко всему, в глазах плывут и плывут какие-то желтые круги, стала одолевать дремота.
– Вася, со мной что-то неладное. Какая у нас высота?
– Две тысячи, командир. Держите курс на аэродром, буду отбиваться.
– Ищи посадочную площадку, я не могу вести машину.
– Скоморох, продержись немного, – перешел Вася на «ты», – я попробую отогнать «мессеров», тогда что-нибудь придумаем.
– Ладно, действуй…
А силы мои тают. Начинаю снижаться, искать, где бы приземлиться. Сознание то и дело пронизывает мысль:
«Снимки! Снимки! Их ведь ждут».
Передал по радио Овчинникову:
– Ищи посадочную площадку, ищи.
Сколько после этого прошло времени – не знаю. Передо мной вдруг возник силуэт самолета Овчинникова, я услышал голос ведомого:
– Следуй за мной, идем на посадку…
Это было как нельзя кстати – внизу я ужо ничего не видел.
– Вась, высота?
– Пятьдесят метров.
– Становись рядом, подсказывай высоту.
– Хорошо, командир.
Он тут же пристроился крыло в крыло.
– Чуть ниже, выпускай щитки, убирай обороты. Десять метров, пять метров, чуть ручку на себя…
Что было дальше – не помню.
Очнулся от ласкового прикосновения чьих-то теплых рук. Открыл глаза – надо мной миловидное девичье лицо.
– Где я, что со мной?
– В госпитале, милый. Была очень высокая температура. Теперь все проходит.
«Малярия», – мелькнула мысль. Снова дала знать о себе – я болел ею еще в детстве.
Пролежал всего три дня – заботливые медсестры, врачи хорошее лечение быстро сделали свое дело. За мной прилетел сам комэск – Михаил Устинов. Устроил меня в фюзеляже Ла-5 и доставил в полк. От него я узнал, что мой самолет yжe стоит на своей стоянке целый и невредимый. Пленки в тот же день были отправлены по назначению.
Все кончилось благополучно благодаря Василию Овчинникову. Он еще раз доказал, что с ним можно идти в огонь и в воду.
В полку мне дали два дня – отдохнуть, набраться сил.
В те дни решилась судьба Днепрогэса. Множество фотоснимков, добытых не менее дорогой ценой, чем те, что доставили мы с Овчинниковым, помогли изучить все подступы к плотине, определить места, где могли быть проложены кабели, заложена взрывчатка. После этого штурмовики буквально «перепахали» подозрительные места, чтобы нарушить взрывную систему.
Пока действовали штурмовики – не дремали саперы. Под взрывами бомб, свистом осколков они находили и резали провода, обезвреживали заряды. Все это в темную осеннюю ночь, в холодной воде.
А на КП фронта с нетерпением ждали вестей.
«Нервы были напряжены до предела, – писал впоследствии В. А. Судец, – казалось, ночь никогда не кончится. В эти долгие тревожные часы я поделился с М. И. Неделиным воспоминаниями своей юношеской поры. Ведь тут, в Запорожье, я знал каждую пядь земли, каждый камень и куст. Мальчишкой рыбачил в этих местах, а стал постарше – ходил сюда в походы с друзьями.
Наши отцы и старшие братья громили здесь в годы гражданской войны врагов революции, а в июле – октябре 1941 года насмерть стояли отважные советские воины, остановившие танковые орды генерала Клейста. А теперь мы опять ведем бой – бой за Днепрогэс…»
К этому остается добавить, что Владимира Александровича Судца боевая судьба снова привела в те места, где он со своим авиационным корпусом сражался в 1941 году. Теперь крылья его армии несли освобождение родному краю.
В эти боевые дни к нам на полевой аэродром в Близнецы приехали артисты из Горького. Среди них много совсем еще молоденьких, симпатичных волжанок. Все торопились закончить свои дела, чтобы вечер провести с гостями.
Вместе с артистами прибыл и командир корпуса со своей юной красавицей дочкой. Естественно, всем хотелось посмотреть на нее, а при случае и потанцевать. Все желали отдохнуть, повеселиться, просто побалагурить с новыми знакомыми.
Солдаты сделали помост, натянули брезентовые кулисы, установили скамейки. Настоящий летний театр.
Встреча с артистами радовала, настраивала на веселый лад. И когда мне приказали быть готовым к вылету, я подумал, что это розыгрыш. Начал отшучиваться. Но лететь пришлось.
Возвращаясь после выполнения задания, я понял, взглянув на часы, что концерт уже идет. И тут во мно проснулось желание показать и «свой номер». Километров за десять до аэродрома перевел самолет на снижение, на бреющем вывел его прямо на наш импровизированный летний театр и совершил над ним крутую горку. Сильной струей воздуха сорвало брезент. Все бросились врассыпную.
Как мне потом рассказывали, никто не успел сообразить, в чем дело. Все решили, что это «фоккер». И если бы я догадался сразу уйти в сторонку, а вернуться и приземлиться только через некоторое время, – никому бы и в голову не пришло, что все это моя работа.
Ну и лютовал же генерал Толстиков! Его, всегда выдержанного, спокойного, как будто подменили. Да и понятно: приехали артисты, на концерте присутствует сам командир корпуса, а тут вдруг такая выходка.
Не знаю, чем бы все закончилось, если бы в дело но вмешались артисты. Кто-то сказал им, что я волжанин, и они, окружив Толстикова, стали просить за меня.
– Нам даже интересно это, – говорили они, – хоть немного почувствовали боевую обстановку, настоящий фронт.
Смягчилось сердце комкора, артисты сразу же подхватили его и меня под руки и повели к «театру». Инцидент исчерпан, концерт продолжается!
…Полевые аэродромы. Сколько их было на нашем боевом пути! Все похожие друг на друга и все такие разные по событиям, которые пришлось пережить. Ныне многие из них перепаханы, превращены в сады. Нам, ветеранам, порой трудно определить их прежнее расположение, и помочь в этом могут только местные старожилы. Но сколько воспоминаний – самых разных – хранится в памяти!
Из Близнецов мы перелетели под Синельниково.
30 ноября 1943 года отсюда в вышестоящий штаб пошло следующее донесение: «Три Ла-5 сопровождали девять Ил-2 в район Кашкаровки. По пути встретили восемнадцать Ме-109 и девять ФВ-190, с которыми вели бой в течение 15 минут. В результате противник в районе цели два Ил-2 сбил и два подбил. Истребители потерь не имели. Лейтенант Скоморохов сбил один Ме-109».
Это был самый тяжкий день в моей фронтовой жизни.
Все происходило так.
Мартынов, Володин, Любимов и я отправились на прикрытие группы Ил-2, которую возглавлял штурман полка А. Заболотнов. Вскоре после взлета на самолете младшего лейтенанта О. Любимова забарахлил мотор. Он вернулся. Мы остались втроем – начало малоутешительное.
Пересекли линию фронта, подошли к цели. И тут как снег на голову – целая свора «мессеров». Со многими из них сразу схватились Мартынов и Володин. Я держусь ближе к штурмовикам, прикрываю их.
Об этой схватке трудно связно рассказать. В ней ничего нельзя было предвидеть, невозможно было вести ее по какому-то плану. Требовалось защитить «горбатых». И мы вошли в какую-то невообразимую карусель.
Первый заход штурмовикам удался – они свое сделали. Собрались было уходить, вдруг слышим голос командира дивизии:
– «Горбатые», повторите заход.
Заболотнов обращается ко мне:
– Скоморох, как ты? Где твои? Обеспечите нам второй заход?
– Ведомых не вижу. Ваш удар пришелся по цели. Может, нет смысла его повторять?
Доложили комдиву. Тот ответил:
– Ребята, нужен еще один заход. Пехота очень просит.
Если нужно – так нужно!
Пошли «илы» на второй заход. «Мессеры» еще больше остервенели, набросились на нас. Появились Мартынов и Володин в окружении стаи «мессеров».
– Уходите в сторону, оттягивайте их, – успел сказать я и увидел, что мне в хвост заходят два «мессера». Ныряю под «горбатых», те открывают огонь, и фашистские летчики уходят в разные стороны.
Начинаю косой петлей выходить к «илам» – и вижу, как к одному из них пристраивается стервятник, вот-вот откроет огонь. Упреждаю его – даю очередь чуть выше «мессера». Фашист отжал ручку. Я снова посылаю такую же очередь – он еще ниже опускает нос. Я стреляю – он отжимает. Чем это кончится? Не даю противнику выйти из пикирования, держу перед его носом пушечную трассу до самой земли. Он врезается в гребень бугра, не решившись прорвать мою огневую завесу.
Но радоваться победе не пришлось – одновременно с «мессером» рухнули на землю и два «ила». Дело в том, что к месту боя подошла девятка «фоккеров». Пользуясь численным превосходством, фашисты сбили двух «горбатых», двух подбили.
Приказ командира дивизии был выполнен, но мы возвращались на аэродром в омраченном настроении. Злость, недовольство собой терзали каждого. Сердца переполняла ненависть к врагу, упорство которого сейчас возрастало обратно пропорционально численному перевесу. Один на один он уже в бой не вступал. Даже в паре фашисты избегали встреч с одним нашим. А вот восемнадцать, двадцать семь против троих – тут они распоясывались. Ну, ничего, скоро и этому придет конец!
Заболотнов переживал то же самое, что и мы. В наушниках вдруг раздался его густой баритон:

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война!

Мы все подхватили нашу любимую песню. Ей аккомпанировали моторы пяти штурмовиков и одного истребителя.
«Пусть ярость благородная вскипает, как волна…», – звучало в эфире как клятва, как призыв к мщению за наших боевых друзей.
На аэродроме меня встретили Мартынов и Володин. Их машины были изрядно потрепаны огнем противника.
…Октябрь – ноябрь – месяцы замечательных побед Красной Армии. Освобождены Днепропетровск, Днепродзержинск, Запорожье. 6 ноября, в канун 26-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, наши войска вошли в столицу Советской Украины Киев. Мощными салютными залпами отмечены эти победы в Москве.
А в Тегеране идет конференция глав правительств трех держав – СССР, США и Великобритании. Она о многом говорила: наши успехи на фронтах заставляют всех считаться с нами, поднимают престиж Страны Советов. Все это радовало, вселяло в нас уверенность в завтрашнем дне, вызывало прилив бодрости и энергии.
В крестьянской хате, где устроились Устинов, Мартынов, Шевырин и я, оживленно обсуждали последние события. К нам присоединились и хозяин с хозяйкой.
– Скорише, синки, кинчайте з Гилером, може, доньку нашу повернете… – вздыхали они.
Их семнадцатилетняя дочь была угнана в рабство в Германию. Двадцатый век – и рабство. Казалось бы, несовместимые понятия. Но факт оставался фактом.
Мы как могли утешали хозяев, обещали поскорей добраться до фашистского логова и освободить из неволи их дочь. Никто из нас не сомневался, что именно так и будет: мы уничтожим фашистского гада там, откуда он выполз.
Но это все еще впереди…
В декабре вся наша дивизия расположилась на полевых аэродромах вокруг Днепропетровска.
Погода не баловала нас. Боевая активность авиации снизилась. Казалось, пришло время передышки. Но передышка на войне – понятие относительное.
Как-то вернулся назад наш По-2. Летчику было поручено доставить секретные пакеты в штабы полков.
– Страшный туман – не мог пробиться, – доложил он.
Пакеты были из штабов 3-го Украинского фронта и нашей армии. Не доставить их к месту назначения – значит сорвать какую-то операцию, а это грозило большими неприятностями.
Начальник штаба дивизии полковник Д. Русанов велел выполнить приказ любой ценой, отправив летчика на боевом самолете. Выбор пал на меня.
Сунув пакеты за пазуху, я взлетел. Туман – не видно ни зги. Пришел в район полевого аэродрома, а где он – определить не могу, хотя мне приходилось летать сюда на разведку. Вышел на Днепр, пронесся на малой высоте вдоль реки, заметил знакомый глубокий овраг, он и вывел меня почти к месту посадки, пришлось лишь немного довернуть, Сел с трудом, а потом долго соображал, куда рулить – видимость плохая. Вскоре появляется подполковник В. Шаталин – он тогда командовал полком.
– Ты что, приблудился?
– Да нет, пакет вам доставил.
Из бедой мглы выскочил газик командира дивизии полковника А. Селиверстова. Оказывается, не надеясь, что я пробьюсь сквозь туман, он лично приехал сюда.
– Ехать тяжело, а как же вы летели? – удивился комдив.
– Ползком по оврагам, товарищ полковник! – ответил я, и все рассмеялись, приняв мои слова за шутку.
– Разрешите следовать дальше? – обратился я к комдиву. – Надо еще один пакет доставить.
– Выждем немного. Может, распогодится? Часа два спустя, когда снегопад немного уменьшился и видимость чуть улучшилась, Селиверстов сказал:
– Даже сейчас рискованно посылать тебя, а нужно.
– Пробьюсь как-нибудь!
– Ну что ж, давай. Только будь осторожен… в оврагах.
Прежде чем взлететь, решил кое-что уточнить на земле. Мимо Кайдаков проходят шоссейная дорога и линия электропередач на Запорожье, Никополь. Развернул самолет параллельно им. С трудом оторвался от земли. И тут же пошел сильный снег, облепил машину. Набрал высоту метров двадцать пять. Боялся только одного – зацепиться за провода и потерять их из виду.
Помню: к полевому аэродрому примыкает лощина. Но как ее найти? Снег совершенно залепил переднее стекло. Смотреть можно только в боковые, да и то трудно что-либо разглядеть. В такую непогоду я еще никогда не летал. Где же спасительная лощина? Вот что-то темнеет внизу. Лощина? Да, это она! Выпустил шасси, щитки. Вижу – впереди купол церкви. Так и должно быть. Доворот вправо. Посадка. Рулить снова невозможно – дальше носа ничего не видно. Спасибо, товарищи включили прожектора.
Командиром здесь Григорий Денисович Онуфриенко. К нему бы я пробился сквозь огонь ада. Он же был немало удивлен. Смотрел на меня и глазам своим не верил. А когда поверил – только и сказал:
– Не будь рядом самолет, ей-богу, решил бы, что ты пешком притопал.
Утром следующего дня я собирался домой, а полк Онуфриенко отправлялся на штурмовку переднего края противника в районе Кривого Рога. Туда же следовал и полк Шатилина. Вот какая тайна хранилась в пакетах.
Что же касается летчиков нашего полка, то им пришлось срочно заняться совершенно необычным по тем временам делом – обучаться ночным полетам. Большая часть полка во главе с Мелентьевым перебазировалась на полевой аэродром в Павлоград.
Вызвано это было тем, что в Синельникове штаб 3-го Украинского фронта несколько раз подвергался ночным бомбардировкам. Нужно было принимать какие-то меры. К нам прибыл командир корпуса.
– Что будем делать? – спросил он.
– Учиться летать ночью, – ответили мы хором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34