Не столь значительная сумма хранилась в кошельке, побывавшем в руках Боба.
Прокуратор огласил содержание бумаг и писем. После этого один из присяжных сообщил, что Джонни и его мулатка скрылись, что сам он во главе небольшого отряда начал преследование. Следы разделились, пришлось разделиться и отряду. Несмотря на то что проскакали не меньше пятидесяти миль, бежавших найти не удалось.
Судья был явно раздосадован этим известием.
- Боб Рок, - воскликнул он, - подойди поближе!
Боб сделал пару шагов.
- Признаешь ли ты себя виновным в том, что застрелил человека, которому принадлежат эти бумаги и деньги?
- Признаю.
- Господа присяжные! Прошу вас удалиться для вынесения приговора.
Двенадцать мужчин поднялись и покинули комнату. Остались алькальд, я, Боб и упоминавшиеся мною два плантатора.
Минут через десять присяжные вернулись. Они были с непокрытыми головами, судья тоже сдернул с головы свою шапочку.
- Виновен! - огласил решение один из присяжных.
- Боб! - возвысив голос, произнес судья. - Боб Рок! Твои сограждане признали тебя виновным. Сообщаю, что ты приговариваешься к повешению до полного удушения. Да спасет Господь твою душу! Может быть, кто-то хочет возразить против исполнения приговора?
- Судья и сограждане, - сказал я, не узнавая собственного голоса, - он спас мне жизнь...
Когда я произносил эти слова, взгляд Боба застыл, грудь напряглась, но он тут же расслабился и покачал головой. Больше никто ничего не сказал.
- Пора! - заключил судья.
Все мы молча вышли из дома и сели на лошадей. Приблизительно через час мы были у патриарха. Лица наши приняли торжественно-серьезное выражение: мы присутствовали при последних минутах жизни человеческого существа. Вид гигантского дерева завораживал, точно порождение какого-то потустороннего мира. Причудливые пряди лишайника футов сорок длиною спадали чуть ли не до земли, так плотно укрывая ствол, что несколько всадников вынужденны были слезть с коней, раздвинуть заросли этой серебристой бородищи и проделать в ней проход. Лучи солнца, дробясь о ее волокна, о тысячи листьев, разбрызгивали множество зеленых и красных, желтых и синих бликов, напоминавших отсветы витражных окон собора. Сам ствол был в полном смысле чудом природы. Я чувствовал себя настолько подавленным его мощью, что первое время был точно под гипнозом.
Мои спутники поставили коней кругом под кроной патриарха так, что Боб оказался в центре, глаза его неотрывно смотрели на холмик свежей земли, видневшийся в тридцати шагах от ствола.
Часть всадников спешилась. Один из них сорвал лассо с седла Боба, набросил конец на низкий могучий сук, другой же конец завязал петлей и свесил.
После этих приготовлений судья снял шляпу и сложил руки. Прочие последовали его примеру.
- Боб! - произнес судья. - Мы будем молиться за твою бедную душу. Сейчас она отлетит от грешного тела.
Боб словно не слышал его.
- Боб! - повторил судья.
Тот не шевельнулся.
- Хочешь сказать что-нибудь? Мы слушаем!
Боб таращился на нас бессмысленными глазами, губы его вздрагивали, лицо было уже не от мира сего.
- Боб! - еще раз воскликнул судья. - Мы будем молиться за твою душу! Да не минует ее милость господня!
- Аминь! - грянул круг присяжных.
Один из них подошел к Бобу, накинул ему петлю на шею, другой завязал глаза, третий выпростал из стремян его ноги, а четвертый занес бич над крупом мустанга. Все это происходило в гробовой, жуткой тишине.
Бич щелкнул. Мустанг рванулся вперед. И в тот же миг Боб с выражением отчаяния и ужаса схватился за поводья, и из его глотки вырвалось душераздирающее "Стой!"
Но было поздно. Он уже болтался в петле. Судья тоже не успел повлиять на ход событий. Его отчаянный вопль, призывающий остановить казнь, еще гудел в моих ушах. Я видел, как, пошатываясь в седле, он приблизился к повешенному, приподнял его и посадил на коня. Он пытался влить ему в рот виски и смотрел на Боба с такой безумной надеждой, что, казалось, от пробуждения последнего зависит его собственная жизнь. Вероятно, Боб был бы уже покойником, если б не шейный платок, ослабивший удавку и предохранивший от перелома позвонка.
Он открыл глаза.
- Боб! - сдавленным голосом произнес судья.
Тот молча смотрел на него.
- Боб! Что ты хочешь сказать?
- Джонни... - прохрипел Боб.
- Что - Джонни?
- Сан-Антонио...
Могучая грудь судьи стала вздыматься, лицо его напряглось.
- ...В Сан-Антонио... У падре Хосе... Берегитесь!
Тут поднялся всеобщий ропот.
- В нашей округе предатель?
- Один из нас?
- Не терять ни минуты! - приказал судья. - Ни минуты! Надо взять его! В Сан-Антонио!
Не успел я как следует осмыслить все, что произошло, как всадники умчались в прерию. Погруженный в раздумье судья неподвижным взглядом провожал их удаляющиеся фигурки.
- Поезжайте ко мне! Как можно скорее! У меня возьмите Птоли и свежую лошадь, скачите в Сан-Фелипе. Там - полковник Остин. Скажите ему обо всем, что видели и слышали здесь!
- Однако...
- Не теряйте времени! Скачите! Если хотите оказать услугу Техасу! Позаботьтесь о безопасности моей жены и дочери!
Он как безумный начал толкать и пинать моего мустанга. Лицо его в этот миг показалось мне столь страшным, что я, не раздумывая, пришпорил коня. Спустя несколько минут я уже огибал небольшой лесок, судьи не было видно.
Лошадь я гнал беспощадно и не заметил, как оказался возле дома судьи. Я взял с собой Птоли, сменил коня, прискакал в Сан-Фелипе и доложил о себе полковнику.
Тот слушал меня, на глазах меняясь в лице, и тут же приказал своим людям немедленно седлать коней и оповестить всех соседей.
Не успел я собрать в путь жену и падчерицу алькальда, как полковник с пятьюдесятью всадниками уже пылил в сторону Сан-Антонио.
Восстание началось.
Вместе с порученными моим заботам дамами я возвращался назад, но едва подъехав к дому, потерял сознание.
Бредовые видения, жесточайшая лихорадка не предвещали ничего, кроме могилы. Это кошмарное парение между жизнью и смертью длилось, наверное, несколько дней. Но молодой организм победил. Несмотря на то что лучшего ухода нельзя было бы и придумать, жуткие образы не исчезали, они все время стояли перед глазами, обступая меня со всех сторон. И лишь когда я сумел влезть на коня, чтобы вместе с Энтони, егерем мистера Нила, двинуться к плантации, где началась злополучная история с мустангом, только тут страшные призраки окончательно рассеялись.
Вновь пришлось проезжать мимо патриарха. Вокруг роилось множество хищных птиц и падальщиков, галдеж стоял невообразимый. Я закрывал глаза, затыкал уши - все понапрасну. Какая-то неодолимая сила влекла меня к нему. Энтони уже продрался сквозь свисающие космы лишайника. Из темной глубины раздался его торжествующий крик.
С судорожной поспешностью слез я на землю, схватился за уздечку и повел коня под шатер патриарха. Шагах в сорока от ствола я увидел труп, висевший в петле из лассо на том же самом суку. Но это был не Боб. Кто-то помельче.
Я подошел ближе.
- Сволочь, каких свет не видал, процедил Энтони, указывая на повешенного.
- Джонни! - крикнул я, содрогаясь. - Это Джонни!
- Был! Теперь, слава богу, нет такого.
- А где Боб?
- Боб! - воскликнул Энтони. - Ах, Боб! Да, Боб...
Я огляделся, неподалеку был земляной холмик. Он как будто стал больше, выше. Или же нет? Там покоится тело Боба? Боб лежит вместе со своей жертвой?
- Может быть, отдадим последний долг покойному? А? Энтони?
- Этой гадине? Я не хочу приближаться к этой мрази. От нее стервятник и тот подохнет! Пойдемте-ка отсюда.
Боб погиб в решающем бою, который принес свободу Техасу. Судья вызволил его из петли, дабы сражаясь за родную землю, Боб искупил все убийства, тяготившие его душу. Он лез в самое пекло, совершал рискованные до безрассудства вылазки, не надеясь ни на что, не утешаясь ничем, не добиваясь никакой чести. Он не знал ни единого часа покоя, не желал себе ничего, кроме смерти.
Похоронили его со всеми воинскими почестями. За гробом шли все офицеры.
Да помилует его Бог!

1 2 3 4 5