А ты опасный субчик, опасный! Просто злодей!
- Пуля пробила ему грудь...
- А может, у тебя курок сорвался? - тихо спросил судья. - Может, он погиб от своей же пули?
Боб покачал головой.
- Курок спустил я. Черт меня подтолкнул. Его-то пуля осталась в патроннике. Ох, что было у меня на душе! Все кошельки мира отдал бы за то, чтобы этого не случилось. Нет мне ни сна, ни покоя! А в прериях совсем тошно! Как на привязи у патриарха. Я привез к нему покойника, вырыл могилу и похоронил.
Судья встал и начал молча ходить из угла в угол. Потом резко остановился и спросил:
- Что ты сделал с деньгами?
- Я хотел податься в Сан-Фелипе. Деньги были при мне. Его саквояж закопал вместе с ним, бутылку рома и еду, купленную у Джонни, - тоже. Потом целый день скакал, не слезая с лошади. Вечером, в сумерках, спешился и пошел к трактиру, а оказался у патриарха. Дух убитого не пустил в Сан-Фелипе, он водил меня по прериям и привел к патриарху. Он меня извел совсем, пока я не выкопал покойника и опять не зарыл его. Но саквояж я не трогал.
Судья покачал головой.
- Утром решил ехать совсем в другую сторону. Хотелось табаку, а его не было вовсе. Поскакал в Анауа через прерию. Ну, думаю, теперь-то меня не собьешь. Гнал я во весь опор, но все примечал вокруг. А вечером вижу солончаки. Только я обрадовался, подъезжаю, а это - патриарх. Снова выкопал покойника, оглядел его со всех сторон, закопал. Нет мне покоя, никакого спасения нет! И не будет, пока меня не повесят!
Сразу было видно, что эти слова принесли Бобу облегчение. И как это ни странно звучит, мне - тоже. В порыве сопереживания я даже невольно кивнул ему. Судья же и бровью не повел.
- Вот, стало быть, как. Ты считаешь за благо, если тебя вздернут?
- На том же самом дереве, под которым он, - нервной скороговоркой ответил Боб.
Судья раскурил еще одну сигару и сказал:
- Ну, если такова твоя воля, посмотрим, что можно сделать для тебя. Я оповещу соседей, и завтра присяжные будут здесь.
- Спасибо вам, сквайр.
- Завтра присяжные будут здесь, - повторил алькальд. - Может, к тому времени ты и передумаешь.
Я смотрел на него, не скрывая разочарования. Но он этого не замечал.
- Вдруг ты найдешь иной способ свести счеты с жизнью, если она тебе в тягость.
Судя по тому, как Боб мотнул головой, его это не прельщало, меня - тоже.
Боб встал и подошел к судье, чтобы пожать на прощание руку. Но тот, словно не заметив ее, обратился ко мне:
- Вы остаетесь здесь?
- Джентльмен должен идти со мной, - вмешался Боб.
- Почему?
- Спросите у него?
Я вкратце рассказал судье историю своего спасения, воздав должное Бобу и его трогательной заботе обо мне. Судья одобрительно кивнул, но уступать не пожелал.
- Вам лучше остаться здесь, тем более теперь. Боб побудет один. Ты слишком возбужден, Боб. Пойми меня правильно. Джентльмену здесь будет спокойнее, чем с тобой или в компании Джонни. Приходи завтра, и мы все решим. Адье!
Боб ушел. Алькальд протрубил в раковину, заменявшую в этих местах колокольчик, затем полез в ящик с сигарами и начал распробовать их одну за другой. Кончилось это тем, что он в раздражении переломал все сигары, а обломки вышвырнул в окно. Чернокожий, явившийся на звук раковины, терпеливо ожидал, когда хозяин закончит это занятие.
- Послушай, - взревел судья. - Где ты берешь такую дрянь? Они не горят и не тянутся! Скажи этой шоколадной ведьме, подруге Джонни, что я больше у нее не покупаю. Поезжай за реку, к мистеру Дьюси, и привези ящик. Да скажи, чтоб выбрал получше! Стой! Передай еще, что мне надо потолковать с ним и с соседями! Понял? И не вздумай задерживаться! Чтоб через два часа был дома! Поедешь на новом мустанге. Посмотрим, на что он годится.
Чернокожий пулей выскочил из комнаты.
- Вы мой гость, - сказал судья. - Завтра вы будете в полном порядке.
Хозяин показал мне свои владения. Мы много говорили о Техасе, о том, что близится его отторжение от Мексики, еще не зная, насколько пророческими оказались наши слова. С наступлением сумерек я пошел спать.
Поутру меня разбудил топот копыт. Это приехал Боб. Я видел в окно, как он слезет с лошади. Мне показалось, что руки и ноги плохо повинуются ему, он пошатывался. Нет, он не был пьян. Его пригибала к земле смертельная усталость, какая бывает, когда душевные муки становятся физической болью.
Я мигом поднялся и побежал открывать дверь. Он стоял, прислонившись к мустангу, в позе мученика и глухо стонал.
- Вы не хотите зайти в дом?
Он смотрел на меня невидящим взглядом. Я в прямом смысле оторвал его от коня и повел в дом. Боб позволял делать с собой все что угодно и лишь неуверенно переставлял ноги. Ни единого слова я от него еще не услышал.
Снова топот копыт. Судя по звуку, приближалась не одна группа всадников. Действительно, сначала показались двое, за ними - еще несколько верховых. На всех были охотничьи куртки, безрукавки и ноговицы из оленьей кожи, у всех карабины и тесаки. Крепкие упрямые парни, каких немало в юго-западных штатах. А лица выдавали в них истых кентуккийцев. С такими ребятами Техас может рассчитывать на независимость!
Заходя в дом, они хмуро поздоровались со мной. Их зоркие взгляды зацепили и Боба. Они были явно заинтригованы этой встречей, хотя умело прятали любопытство под маской холодного равнодушия. На меня, впрочем, тоже было брошено несколько пристальных взглядов, однако это никак не означало приглашения к разговору. Речь шла о демонстративных передвижениях войск вблизи границ Техаса. Но хладнокровие этих людей было столь несокрушимо, что, казалось, им не было никакого дела до военной угрозы.
К дому подъезжали все новые и новые соседи. В конечном счете их оказалось четырнадцать. Все как на подбор сильные, с привлекательными волевыми лицами. За исключением двух, которые мне сразу не понравились. Да и земляки, видимо, не питали к ним дружеских чувств: никто не протянул им руки. Вскоре двери отворились, и в комнату вошел хозяин. Не скрывая душевной радости, мужчины двинулись ему навстречу. Все, кроме тех двух. Им не подал руки и судья. Поздоровавшись с соседями, он взял меня за локоть и представил своим гостям.
Слуга расставлял кресла и коробки с сигарами. Указав на сервированный столик, хозяин, наконец, уселся. Гости прикладывались к стаканам и разбирали сигары. Закуска и обкуривание комнаты заняли порядочно времени. Боб совершенно истомился.
- Мистер Морзе, - обратился ко мне судья, - сделайте милость, угощайтесь!
Я взял сигару, закурил, и лишь когда надо мной поднялось облачко дыма, хозяин с довольным видом откинулся на спинку кресла.
Во всей этой педантичной приверженности церемониалу было какое-то патриархальное величие.
- Нам предстоит решить одно дело, - сказал алькальд, - но пусть лучше о нем скажет тот, кого оно касается.
Мужчины перевели взгляды с алькальда на Боба и на меня.
- Боб Рок! Или как тебя там. Если есть что сказать, говори.
- Я уже сказал, - буркнул Боб.
- Вчера было воскресенье. По воскресеньям отдыхают от дел, а не занимаются ими. Все, сказанное вчера, во внимание не принимается. Я не хочу, чтобы ты непременно повторял свои вчерашние сказки. К тому же, разговор был с глазу на глаз. Мистера Морзе, я не считаю: он нездешний.
- Сколько можно говорить, дело-то ясное, - опять огрызнулся Боб.
На твердокаменных лицах мужчин застыло выражение мрачной серьезности.
- Не спеши выносить себе приговор, приятель. Твое самообвинение имеет один слабый пункт: у тебя лихорадка!
- Да что ты будешь делать! - чуть не заплакал Боб. - Неужто вы не можете избавить меня от самого себя? Повесить! Повесить на дереве, под которым он лежит!
Мужчины угрюмо молчали.
- Вот незадача-то, - продолжал Боб. - Если б он угрожал мне, затеял бы свару, не дал бы на табак... А мне черт на ухо нажужжал, я и вскинул ружье...
- Вы прикончили человека, - густо пробасил один из присяжных.
- Прикончил!
- Как это было?
- У черта надо спросить или у Джонни. Нет, у этого не надо. Не было его там, Джонни-то. Я только встретил его в трактире. Джонни попутал меня, показал, кого потрошить. Ну я и дрогнул. Это было вблизи патриарха, на берегу Хасинто.
- Я так и подумал, что там что-то нечисто, - подал голос еще один, - когда мы проезжали мимо дерева, там была уйма воронья и прочей нечисти. Не так ли, мистер Харт?
Мистер Харт кивнул.
- У него жена с ребенком, - сказал Боб.
- Кто же это был? - снова спросил бас.
- На лбу у него не написано.
- Надо бы это выяснить, алькальд.
- Зачем выяснять? - пробубнил Боб.
- Зачем? - вскинулся судья. - Да затем, что не можем мы вас судить, не поинтересовавшись доказательствами. - И вот еще что. Прошу заметить, что этот тип не в себе. У него лихорадка, в этом состоянии, подстрекаемый Джонни, он и совершил преступление. На грани отчаяния из-за проигранных денег. Но несмотря на всю свою озлобленность, он спас жизнь этому джентльмену - мистеру Эдварду Натанаэлю Морзе.
- Спас?
- В полном смысле, - ответил я, - и не только тем, что вытащил из воды, но и заботливой опекой, к которой просто принудил Джонни и его мулатку. Если б не Боб, я бы не выжил! Могу в этом поклясться.
Боб бросил на меня взгляд, огнем опаливший мне нервы. Я уставился в окно, не в силах видеть слезы в его глазах.
- Джонни подстрекал вас?
- Не сказал бы. Он лишь навел на кошелек.
- А что он при этом говорил?
- Вам-то что? Это вас не касается.
- Не касается? Ну уж дудки! Очень даже касается, - возразил один из присяжных.
- Он сказал: "Ты что, Боб, рехнулся, упускать такие деньги! Их можно поменять всего-то на пол-унции свинца".
- Он так сказал?
- Спросите у него.
- Мы спрашиваем у вас!
- Ну, сказал.
- Вы ручаетесь?
- К чему языками трепать. Я хочу, чтобы меня повесили...
- Верно, Боб, верно, - сказал алькальд. - Но мы не можем повесить тебя, покуда не убедимся, что ты это заслужил. Мистер Уизе! Вы у нас прокуратор [здесь: судебный следователь]. Ваше слово!
Один из присяжных поднялся, подошел к столику с напитками и, приняв непринужденную позу, взял бутылку и стакан.
- Ну что же, алькальд, - сказал он, - если Боб и вправду убил человека, злодейски убил, я полагаю, Боб должен быть помешан. - С этими словами он осушил стакан.
Боб облегченно вздохнул. Все прочие согласно кивнули.
- Ладно, - сказал судья, - если вы так думаете, а Боб не возражает, мы должны исполнить его волю. Вообще говоря, надо бы передать это дело в Сан-Антонио. Но поскольку он - один из наших, окажем ему такую милость. Мне это особого удовольствия не доставляет. В любом случае необходимо осмотреть убитого и допросить Джонни. Таков наш долг, долг по отношению к Бобу как одному из сограждан.
- Ясное дело, - подтвердили все. - Надо этим заняться.
- Джонни-то здесь при чем? - взмолился Боб. - Я сколько раз вам говорил, не было его там, не было!
- При чем? - удивился судья. - Да, убивал ты, но по его наущению! Не было бы Джонни, не видать бы тебе ни этого встречного, ни его кошелька! Не проиграй ты свои двадцать пятьдесят, тебе бы и в голову не пришло добывать золото с помощью свинца!
- Это уж точно! - подтвердили присяжные.
- Ты - убийца с большой дороги, Боб! Но говорю тебе без лести, мне волосок на твоей голове дороже, чем Джонни со всеми его потрохами. Мне очень, очень досадно, что ты, человек, в сущности, не злой, поддался дурному влиянию и сбился с пути. А ведь если бы ты взялся за ум, то мог бы стать полезным гражданином Техаса. Ты умеешь держать в руках винтовку!
Последние слова произвели впечатление на присяжных. Все выжидающе смотрели на Боба.
- Кто знает, - продолжал судья, - может, ты сослужил бы обществу службу, будучи живым, а не повешенным. Ты стоишь дюжины мексиканцев!
Боб поднял поникшую голову и глубоко вздохнул:
- Мне все ясно сквайр. Вижу, куда вы клоните. Но не могу, не могу я больше ждать! Жизнь для меня - мука, пытка, проклятие! Куда бы ни подался, всюду мука!
- А ты сиди на месте.
- Не могу, меня все время тянет к патриарху!
- Давай так. Сегодня мы отправимся к патриарху без тебя, а завтра ты подъедешь.
- В котором часу?
- Примерно в десять.
- А пораньше нельзя?
- Так не терпится в петлю? - спросил мистер Харт.
- Что толку болтать? Жить мочи нет! Чем скорее, тем лучше: проболтаете, меня и вовсе лихорадка сожрет!
- Но не можем же мы из-за твоей лихорадки лететь сломя голову! - вспылил прокуратор.
- От лихорадки и не так запоешь, мистер Уизе, - заметил мистер Трейс, наполняя стакан. - Не будем испытывать его терпение.
- А что думаете, алькальд? - спросил прокуратор.
- Боб не очень-то скромничает в своих требованиях, - раздраженно ответил судья.
Все молчали.
- Но если все согласны и уж коли речь идет о тебе, Боб, мы уступаем.
- Благодарю вас!
- Благодарить не за что! - буркнул судья. - Ступай на кухню! Скажи, чтоб тебе дали хороший кусок ростбифа со всем, что полагается!
И, стукнув рукой по столу, он вызвал прислугу и распорядился:
- Ростбиф для Боба и прочее! Да проследите, чтоб он поел хорошенько. А ты, Боб, завтра оденься поприличнее, как подобает порядочному гражданину! Ясно?
Боб ушел. Присяжные сидели все в тех же непринужденных позах. Лишь иногда кто-нибудь вставал, чтобы пропустить стаканчик или угоститься сигарой. Любому вошедшему было бы невдомек, что здесь решается вопрос о жизни и смерти человека. Правда, временами усиливался шумок, и можно было понять, что условия, выдвинутые Бобом, устраивают не всех. Прошло что-нибудь около часа, покуда каждый не успел высказать своего мнения, и ни разу разговор не изменил своему спокойному течению. Даже когда речь зашла о столь отвратительном и опасном субъекте, как Джонни, никто не давал волю своим чувствам. Линчевание его казалось делом столь же естественным, как отлов мустанга в прерии.
Приняв это решение, мужчины поднялись, выпили еще по стакану за здоровье хозяина и его гостя, пожали нам руки и покинули дом.
Мне, понятное дело, было не до еды. Хозяин тоже смотрел невесело. Он все еще не до конца примирился с тем, что его предложение сохранить Бобу жизнь, как он выражался, в интересах общества, не было поддержано присяжными. Разумеется, Боб виноват, он провинился перед гражданским обществом, перед самим Господом Богом. Но вместо того чтобы заслужить прощение Бога и соотечественников, предпочитает трусливо убраться с этого света. Среди четырнадцати присяжных было двое, бежавших из штатов от наказания за убийство. Но они несли груз своей вины как мужчины и как мужчины желали искупить ее в борьбе с паршивыми мексиканцами.
Утром, когда мы сидели за завтраком, к дому подъехал одетый во все черное всадник. Он слез с коня и заговорил с хозяином голосом Боба. Это и был Боб, хотя мы не сразу узнали его. Вместо грязной повязки фетровая шляпа, вместо кожаной безрукавки - приличный суконный костюм. От бороды не осталось и следа. Перед нами стоял джентльмен. Он казался спокойным и собранным, хотя глаза выражали глубокую печаль. Он протянул судье руку, и тот ответил горячим рукопожатием.
- Ах, Боб, - сказал он. - Если б ты всегда слушал, что тебе говорят. Я велел привезти костюм из Нью-Орлеана, чтоб хоть по воскресеньям ты имел вид порядочного человека. Я бы сделал все, чтобы вернуть тебе человеческий образ. Все, что в моих силах.
- Вы уже сделали, - сказал потрясенный Боб. - Господь воздаст вам за это.
Тут, преисполнившись к судье немалого уважения, я пожал ему руку.
Он, однако, не был расположен к излишней чувствительности и молча указал мне на еду.
Мы уже почти позавтракали, когда появилась первая группа всадников. С довольно безразличным видом они поприветствовали каждого из нас, уселись за стол и, дождавшись смены приборов, с аппетитом принялись за еду и выпивку.
Покуда они закусывали, прибывали другие. И точно таким же образом присоединялись к нашей компании. Во время этого получасового застолья вряд ли прозвучало более сотни слов.
Наконец все насытились. Судья велел слугам убрать со стола и выйти из комнаты. Он занял свое хозяйское место за длинным столом, присяжные сели по бокам, а Боб встал лицом к судье. Я остался позади, как и те двое, что бежали из Штатов. Суд важно приосанился.
- Мистер Уизе, - начал судья, - имеете ли вы что-либо сказать как прокуратор?
- Да, алькальд. В соответствии со своими полномочиями и служебным долгом я побывал на указанном Бобом роковом месте и обнаружил там убитого с двумя пулевыми ранениями. Выстрелы произведены из винтовки Боба. Кроме того, при нем найден поясной кошель с золотом, а также бумаги и рекомендательные письма к плантаторам.
- Вы установили, кто этот человек?
- Установил. Из его бумаг следует, что он приехал из Иллинойса и направлялся в Сан-Фелипе-де-Остин, чтобы купить землю и поселиться в тех краях.
В руках у прокуратора появился тяжелый саквояж. Вместе с бумагами и кошельком он занял свое место на столе среди вещественных доказательств. Судья открыл саквояж и пересчитал деньги. Их оказалось чуть больше пятисот долларов золотом и серебром.
1 2 3 4 5