это так просто сказать: уехать, а на самом деле... Они уже и не заговаривали об этом. Но сейчас, поглаживая лилину спинку, Игорь принял окончательное решение: новый год он встретит в каком-нибудь из университетских центров Южной России, где мог бы преподавать социологию. Оставалось убедить Лилю продать уютную квартирку и броситься в неведомую ширь южных степей, где казаки отбивают набеги чеченских джигитов, и во всю идёт работорговля. Игорь решил не бить в лоб, а представить дело как служебную неизбежность (Академия Наук как раз сокращала штаты, да и в Краснодарский университет его зазывал дядя по отцу, который проследил генеалогию их рода вплоть до Запорожской Сечи XVII века).
Из забытья их вывел звонок колокольчика. Игорь и Лиля заметушились: он едва успел одеться, а она оправила причёску и накинула длиннополый махровый халат. Гости в одинаковых кожаных куртках, которые в Петербурге носят в любое время года, жеманно раскланялись и попутно одним глазом оценили ассортимент продуктовых полок на входе между внешней и внутренней дверями. - Как давно не виделись!.. - Да, без человеческого общества дичаешь... - Мы тут были вчера на празднике города; больше всего понравилось костюмированное шествие... - И эти... в национальных костюмах были, ото всех наших народов. Гость и однокурсник Игоря - Виктор служил мичманом на флоте и подолгу не бывал дома. Его жена недавно потеряла первенца в месячном возрасте, и они всеми силами старались отвлечься от горя: ходили по ночным заведениям, бывали в Клубе Весёлых и Находчивых, даже подумывали съездить в Прибалтику. Пока Лиля показывала Алёне новую решётку для разрезания картошки, мужчины прошли в комнату, где Игорь продемонстрировал гостю свою гордость коллекцию из 28 маленьких пятидесятиграммовых бутылочек (от "Мартини" до обычной русской водки), потом захлопнул секретер и спросил: - Где был, Вить? Как поживают мартиниканки? Виктор всмотрелся в карту мира: Россия после распада дородного Советского Союза напоминала худую собаку, в Африке - из года в год меняющаяся россыпь четырёхсот негритянских королевств (на них и цветов не хватит), картофельная Америка, фиолетовая Франция, лимонный Китай, Япония, похожая на состарившуюся гейшу, мексиканский гамак над Тихим океаном. Он погрузился в кресло и ответил: - В Америке. - Ну, и как? В газетах как-то туманно пишут, что там происходит; ожидал возвращения Фёдора Конюхова - он всегда делает в Географическом обществе доклады, что и как на белом свете. - То, что клан Бушей там снова у власти, это ты знаешь... (Игорь кивнул) Демократы-мормоны добились запрета американцам принимать участие в Олимпиаде - в Грецию опять никто не поехал - официально, во всяком случае. А зря... Буш - республиканец, но не иеговист, этих больше среди военных. Мэр Нью-Йорка - Джулиани повесил двух врачей, которые рискнули перелить кровь трём больным. Его преемник подтвердил запрет на открытие публичных домов. Мексиканцы, говорят, переходят через границу и нападают на фермы в Техасе и Калифорнии, так нашлись энтузиасты (это в деловой-то Америке!), которые бесплатно будут работать на фермах батраками, лишь бы остановить наплыв латиносов. Вообще, за последние годы там стало куда больше попадаться мексиканских и китайских физиономий. При этом они считают себя самой свободной страной на свете и собираются навязывать эту свободу всем и везде. - А я вот так до сих пор и не знаю, чем там кончилось у англичан в Ираке... В комнату заглянула Алёна: - Мужчины! идите нас развлекать. Лиля зажгла свечи в бронзовых канделябрах. Она успела поджарить свинину на рёбрышках, а Игорь откупорил бутылку старого "Нострадамуса": - Напоминает хороший аристократический салон. Тут Никиту Михалкова спрашивает журналист: "Вот вы раньше вроде демократ были, а теперь патриот. Как это понимать?" - "Погодите, - отвечает Михалков,- когда талибы придут сюда, я буду главным муфтием Москвы!" Алёна моргнула черными ресницами: - А кто такой Михалков? - Это же театральный режиссер, в Москве работает. - Он гимн написал? - Нет. Гимн написал его папа. Это было целое дворянское семейство Михалковых-Кончаловских, вернее, Кончаловская - это мать Никиты Михалкова. У него ещё брат - Кончаловский, но тот в Америку уехал уже давно.
Уже засыпая, Лиля спросила мужа: - Как ты думаешь, она оправилась после этого?.. - Старалась... Но мне кажется, мы не смогли её отвлечь. Лиля положила голову на его плечо: - Кстати, нам тоже надо подумать о наследнике. - Хоть сейчас... - А как назовём? - Разумеется, Игорь, где можно найти имя лучше?! - То есть - он - наследник? - Это уж я тебе гарантирую! Где-то скреблась мышь, по Среднему проспекту проезжали извозчики с фонарями, ещё дальше заунывный собачий вой прервался выстрелом и диким визгом. Игорь хмыкнул. - Что? - Вспомнил, как мы с мамой в последний раз приезжали к родственникам на Украину. После первой ночи они спрашивают маму: "Ну, как выспалась?" - "Всё хорошо, только посреди ночи из чьих то сараев вырвалось трое кабанов, ходили и очень громко хрюкали". - Сколько туда ехать? - На ямщике до Невеля - пять дней, потом по Белоруссии ещё неделя, и Украина - от Чернигова до Могилев-Подольска - неделя, хотя мы всегда задерживались в Киеве. Три недели. Говорят, можно на пересадках по всяким дилижансам, но это неудобно: лучше с одним кем-то договорится. - Завезти может. - Да, я с шестнадцати лет без оружия дальше Петродворца не выезжал. Спи, белочка.
Утром - это была суббота - Игоря разбудил требовательный звонок в дверь. Он едва успел напялить полотняные штаны и безрукавку и бросился открывать. Курьер передал ему письмо от начальника департамента социологии Игоря Ивановича. Было что-то срочное, и наш герой, плохо пережевав три хинкали, отправился (на сей раз пешком) на работу. Солнце сияло во всех лужах, дворники убирали навоз от подъездов, напротив их дома ночью сгорел дом-хрущёвка с первым этажом каменным, а вторым - деревянным, как часто бывает в провинции (а они ничего и не слыхали; вероятно, следствие винных паров "Нострадамуса"), в подворотне милиционеры обнаружили умершего той же ночью наркомана и громко говорили об этом. Игорь Иванович как всегда был в дурном настроении, кивнул Игорю и еще минут пять перебирал бумаги. - Мы хотим вас командировать,- сказал он наконец,- в Севастополь. Курьер МВД по дороге пропал, а с ним и все результаты. Командировочные, лошадь и все документы я вам уже выписал, возьмёте у Зинаиды Петровны. Вашу докладную записку я читал, но без результатов по Севастополю она не годится. На всё это даю вам полтора месяца... ну, максимум вы должны быть здесь к первому августа. Ясно? - Игорь Иванович? - Да. - Поговаривают, у нас в сентябре сокращение штатов... - Не беспокойтесь, вас это не касается... - Нет! я... хотел... наоборот... - Хотите в отставку? - Не совсем. Мой дядя - я вам рассказывал, он преподаёт историю в Краснодарском университете - ещё пять лет назад зазывал меня туда, на преподавательскую работу. Если конечно, вы рекомендуете... Над головой Игоря Ивановича висело большое панно, изображавшее всех тридцати двух академиков России. Начальник откинулся на спинку кресла: - Игорь, сколько людей в нашей стране желали бы жить в Москве или Петербурге... Вас же тянет в глушь, подальше от цивилизации, и вы хотите закончить свои дни малоизвестным преподавателем провинциального вуза в захолустном городишке... Сколько там жителей?- он достал из стола листок и нашёл.- 10 тысяч. - Но ведь я вырос в таком же южном провинциальном городишке с пятью тысячами жителей, где даже двери днем никто на замок не запирал, как в утопических романах. - Неволить не буду. Мы с вами неплохо потрудились эти семь лет. Разумеется, вы остаётесь нашим корреспондентом с правом публикаций. Вернётесь, продолжим разговор.
Каждый раз после разговора с начальником Игорь испытывал смутное чувство неловкости, виной тому - то ли жёлчность Игоря Ивановича, то ли его собственная непосредственность - умение говорить прямо, а не обиняками, но сейчас это ощущение было сдобрено большой надеждой, которую он - терпеливый человек - лелеял уже двадцать лет, с тех пор, как его отец - чиновник строительного ведомства был переведён в Ленинград на эту безумную авантюру со строительством дамбы через Финский залив (как и большинство прожектов эпохи коммунизма - за исключением двух каналов: Беломорского и Волго-Донского - она осталась невыполненной, хотя стоила жизни трём тысячам рабочих и окончательно подорвала союзный бюджет). В общем, Игорь пришёл в великолепное расположение духа, на обратном пути купил супруге в подарок никелированный кофейник и остановился на торговой площади послушать уличного актера, который сначала демонстрировал пантомимы: пьяный возница, генерал, рекламный агент, новый русский купец, а потом спел:
Суетится и психует весь народ! Суетится и психует весь народ! По России мчится тройка Это наша перестро-о-о-ойка!
Верхом, налегке Игорь подъёзжал к Невелю. Он умудрился покрыть четырехсоткилометровое расстояние за четыре дня, хотя один день пришлось из-за ливня просидеть на постоялом дворе под Лугой. Из всех развлечений там была компания картёжников из соседних деревень да огромный рыжий кот, который бесцеремонно лез на колени постояльцам и требовал угощения. Из книг наш герой взял лишь третий том Сенкевича, посвященный Латинской Америке, и еще прихватил на станции в Дно замызганную брошюру "Благосостояние советского народа" за 1988 год. Сосновый бор сменился взошедшими полями ржи, потом промелькнула опрятная деревенька на холме, блестящая окнами на закате. Пасека с огородами, почти отреставрированная церковь, уродливое здание водокачки - всё это осталось далеко позади, а вокруг вновь густой бор, сквозь который пролегла недавно рубленая просека. В памяти Игоря всплывала дорожная карта: еще двадцать километров таким аллюром на юго-запад, и он - в пограничном Невеле. Лошадь достигла опушки и стала вброд переходить речку, скорее даже большой ручей: в воздух взметнулась стая гусей, а почти из-под копыт стремглав полетели два зайца-русака. Игорь взъехал по склону оврага, и тут грянули выстрелы. Игоря не столько испугали, сколько удивили выстрелы и ощущение, что лошадь под ним распадается на части, и он катится обратно в овраг. Он пребольно грохнулся на землю, откатившись от убитой двумя выстрелами лошади, в глазах потемнело, но ни на секунду не потерял сознание. Пистолет в немного дрожащей руке. Разбойники, видимо, решили, что он убит, потому что безбоязненно появились над оврагом на фоне темнеющего неба. Игорь - меткий стрелок застрелил каждого с первого раза. Потом пополз по склону оврага вверх и медленно поднял свою конфедератку на деревянной ручке нагайки - приём старый, дурацкий, но всегда срабатывающий. Выстрелов не последовало: разбойников действительно было всего двое. Потом он долго лежал, глядя в темнеющее с каждой минутой небо, где уже зажигались первые звёзды; он ещё в детстве хорошо знал созвездия и сейчас различил колоссального Геркулеса, уверенно ступавшего по дальним галактическим дорогам; вспомнился Станислав Лем с его звёздными парусниками, вечно летящими к недосягаемым звёздам. Если не считать раненого шесть лет назад вора, Игорю до сих пор не приходилось убивать людей - в армии он не служил, - но это не слишком волновало его. Наш герой следовал простой - как рубленый из дуба стол - философии, согласно которой лучше убить, чем самому быть убитым, а люди, выходящие с обрезом на большую дорогу, снисхождения не достойны; на этой надёжной как корабельный канат философии и держится до сих пор - не смотря ни на что - Государство Российское, да и любое другое на земле. Главная проблема - потеря лошади. В любом городке или на любой станции могли выдать справку для начальства, что лошадь не продана, не пропита и не проиграна, а потеряна в ходе исполнения служебных обязанностей, но для этого пришлось бы заявлять в милицию о двух трупах и т.д. Уголовный кодекс, особенно после недавних поправок, допускал убийство с целью самозащиты, но это потребовало бы дополнительного следствия, внесудебного разбирательства, - вся эта волокита грозила растянуться на месяц и фактически сорвать командировку. Поэтому Игорь решил скромно умолчать о своих подвигах в борьбе с организованной преступностью и на станции в Невеле сказать, что на него напали волки, лошадь задрали, а он еле спасся. Он отодрал от убитой лошади регистрационный номер, по которому его легко могли вычислить (всем городским лошадям полагались регистрационные номера по субъектам Федерации), взвалил саквояж с поклажей на левое плечо и побрёл в сторону Невеля, немного прихрамывая на правую ногу. Вскоре ему попался мужик с телегой, который вез в Белоруссию на продажу банные веники; он сочувственно выслушал рассказ Игоря о волках, посадил "начальника", как он его величал, в телегу и даже прикрыл рогожей от накрапывающего дождя. В Невель они прибыли глубокой ночью; Игорь, не смотря на слабые отказы мужика, дал ему полтинник и очень благодарил. В переполненной станционной гостинице ему выделили тесную мансарду, где он обмылся над тазом с ледяной водой, перекусил охотничьими колбасками и охотничьим же сыром и мгновенно уснул.
Командировочные Игорю выделили поистине царские (его обычный месячный доход едва превышал пять тысяч рублей, а тут на два месяца ему выписали двадцать тысяч). Поэтому, проснувшись по утру под ветхой крышей гостиницы, разбуженный чириканьем птиц, он решил не скупиться, а взять новую лошадь напрокат или нанять ямщика до самого Киева. Станция была забита людьми, едущими в летний отпуск на юга, коммерсантами, курьерами, иностранцами человек двадцать сидело за длинным обеденным столом в станционном буфете. Соседом Игоря оказался военный курьер, который вез очень важный пакет из Кронштадта в Севастополь (о чём он поведал Игорю с сановитой важностью, и вместе с тем вовлекая его в своё поручение), а раз им по пути, предложил в складчину нанять ямщика и продолжать путь вместе до Киева, а там по Днепру доплыть до Каховки - и в Крым. Игорь, который предвидел прескучную недельную дорогу по разбитым шоссе Белоруссии, согласился, и после завтрака они перешли в номер к военному и сыграли в чешского дурака, причем военный проиграл, но уверял, что неделю тому назад выиграл тысячу рублей у двух сослуживцев, причем выше чином - один даже был полковник, причем из почтения к чинам вернул выигрыш без остатка. Такие люди всегда попадаются на российских дорогах; прошло почти два века со врёмен Гоголя и Пушкина, а они не перевелись, без них и Россия - не Россия. Они всегда на виду, никогда не унывают, развеселят любого, окажут помощь, навяжут свое знакомство; с ними уже через три дня кажется, что знаком целый год; рассказывая тысячу историй о себе и о других, они не то чтобы врут, но бессовестно приукрашивают унылую действительность (причём уличить их во лжи невозможно - они тут же докажут, что все это неопровержимая истина); они никогда не читают газет, но в курсе всех политических новостей, и их суждения всегда метче и точнее, чем выводы какого-нибудь педанта, в карьере они порой удачливы, но жизнь для них искусство ради искусства. Я уже говорил, что пока они живы - жива наша страна. Именно с таким человеком в мундире старшего лейтенанта судьба свела Игоря, еще не пришедшего в себя от вчерашнего приключения. Его звали Анатолий, он коренной петербуржец в пяти или шести поколениях - был ярым патриотом родного города, хотя немало поездил за свои двадцать семь лет по России и миру (служил ещё рядовым в охране посольства в Рио-де-Жанейро). Женат никогда не был, но судя по многочисленным рассказам, отнюдь не пропускал мимо себя женский пол. В родном полку - душа любой компании, на войне (а он отличился в чеченской кампании 2000 года) - бесстрашный фаталист, аккуратный офицер, храбрый солдат. По политическим убеждениям Анатолий отрекомендовался как ярый монархист, а когда Игорь заметил, что идею монархизма в России испоганил Жириновский, заявил, что, как только встретит Жириновского, убьёт как собаку, но пока вот не встретил.
Игорь, который и сам обладал некоторыми вышеперечисленными чертами, на фоне нового знакомого почувствовал себя довольно спокойным и умеренным человеком. А тут еще обозначилась проблема со справкой о гибели лошади. Невыспавшийся, с красными глазами, начальник станции (или как их называли по дореволюционному - станционный смотритель - Путин провозгласил скорое восстановление Табели о рангах) внимательно рассмотрел официальные бумаги Игоря, но историю о задранной волками лошади воспринял с нескрываемым скепсисом и даже попросил пересказать заново, думая поймать на противоречии. Он видел Игоря в компании с питерским офицером, а о том у начальника станции ещё вчера сложилось впечатление, как о прожжёном картёжнике, спускающем казённые деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8