Простейшие анализы делались прямо здесь, в офисе доктора Эмстера.– Сколько вам лет? – Он заглянул в карту. – Сорок шесть?Эвелин кивнула.– Насколько я могу судить, здоровье у вас отменное.– Но я не сплю. Я измучилась.– Вы хотите принимать снотворное? – Доктор Эмстер привык, что больные часто идут на всевозможные ухищрения, чтобы заполучить рецепт на барбитураты. Но миссис Баум не собиралась идти на ухищрения.Эвелин не знала, как произнести «да». Поэтому она сказала:– Нет.– Я не люблю их прописывать. По понятным причинам, – ответил врач. – Скажите-ка мне еще вот какую вещь: менструации у вас регулярные?– Как по часам. – Эвелин задумалась. – Может, чуть меньше, чем обычно.– Скудные кровотечения? – уточнил врач.Эвелин кивнула:– Пожалуй.Доктор Эмстер улыбнулся. Чем она его так обрадовала?– Скудные кровотечения, – пробормотал он. – Конечно, это не научно, но вероятнее всего, что это предклимакс.– Предклимакс? – Эвелин никогда не слыхала такого слова.– Это означает, по всей видимости, что ваш организм готовится к переменам. Это совершенно нормальный процесс, беспокоиться тут не о чем. У многих женщин бывают эти симптомы: тошнота, утомляемость, периоды бессонницы. – Доктор Эмстер опять заулыбался. У его пациентов не может быть симптомов, которым он не дал бы объяснения. Он любит решать их проблемы. За этим он и сидит здесь.Миссис Баум расплакалась.«Ну вот, еще один симптом, – подумал доктор, довольный тем, что чутье его не обмануло. – Плаксивость». Он молча достал из коробки у себя на столе бумажную салфетку и протянул ее Эвелин.Старуха. Климакс. Ей никогда это не приходило прежде в голову. Ведь она совсем еще молодая. Всего сорок шесть лет. Ведь это слишком рано для климакса.– Ну-ну, не плачьте. Здесь не о чем плакать. Вы только подумайте: ведь вас больше не будут беспокоить эти ежемесячные неприятности.«Ну вот вам и еще один симптом – депрессия, – подумал доктор Эмстер. – Скорее всего, это тоже результат большой гормональной перестройки всего организма. Как странно, что многих женщин это вообще беспокоит. Одна из сотен загадок медицины», – решил он.Он выписал Эвелин элавил.– Это поможет вам, – сказал он, – преодолеть этот трудный, но совершенно нормальный период в жизни.
Эвелин отправилась в аптеку. Пока она ждала лекарства, она вдруг поняла, что ей нравятся ее ежемесячные неприятности. Они дают ей чувство здоровья и внутренней физической полноценности. Они нравятся ей, и она принимает их с радостью. Они напоминают ей о том, что она женщина. И она не хочет, чтобы кто-то или что-то отнимали их у нее. Будь то время. Или возраст. Или доктор Эмстер.Аптекарь протянул Эвелин маленький круглый пузырек с таблетками. Расплачиваясь в кассе, Эвелин машинально прихватила пачку тампексов. Хорошо знакомая голубая коробка действовала как-то успокаивающе. Это было куда лучше, чем увещевания доктора Эмстера, движимого добрыми побуждениями и жестокой реальностью. Эта коробка давала ей уверенность, что все еще будет хорошо.Но Эвелин ошиблась.Элавил не помогал. Нат вел себя еще более вызывающе, он был еще обаятельнее и еще неуязвимее, чем всегда. Эвелин пыталась противостоять ему, припереть его к стенке, заставить принять решение. Но ничто не действовало. Если у него и была прореха в броне, какое-нибудь слабое место, то Эвелин не знала, где оно. Она не могла раскусить его, а он продолжал изо дня в день разрушать ее – своим обаянием, своей злобой, своим безразличием.
Май скользнул в июнь, а июнь – в июль. Нат сообщил Эвелин, что Четвертое июля он проведет в Амагансетте. Он также сообщил ей, что она не приглашена.Эвелин сидела на кровати – на их кровати – и смотрела, как он складывает вещи.Плавки. Полосатый пляжный халат. Белые льняные брюки. Лосьон для загара.– А мне что прикажешь делать?– Да что хочешь. Мы ведь современная семья.– Нат…Темно-синий блайзер. Рубашка в голубую полоску. Белье.– Нат, я собираюсь обратиться к психиатру. – Эвелин уже давно об этом подумывала. С ее стороны это был шаг отчаяния. Она не была даже уверена, достанет ли у нее сил сходить на прием. Она надеялась, что, может, до Ната все-таки дойдет, насколько все серьезно. И что он довел ее до точки.– Всем нам следовало бы иметь своего психиатра.– И даже тебе? – осторожно спросила Эвелин. – Может быть, нам пойти вместе?– Мне?Кашмирский свитер. Пестрый галстук. Теннисные шорты.– Я не собираюсь платить, чтобы мне полоскали мозги. Я сам настолько интересен, что они должны были бы платить мне за это. Как ты думаешь, не прославить ли мне какого-нибудь доктора?– Но, может быть, это поможет… тебе… и нам.Нат стоял к Эвелин спиной. Он изучал полку с туфлями в нижней части своего гардероба.– Дорогая, ты не знаешь, где мои теннисные туфли?
В безликом бежевом кабинете доктора Крейга Лейтона в роскошном здании «Мажестика» Эвелин стала познавать себя. Четыре раза в неделю, начиная с первых чисел июля, она отправлялась на автобусе на другой конец города, в старомодном лифте с бронзой и чугунными дверями поднималась на седьмой этаж, входила в кабинет доктора Лейтона, ложилась на кушетку и плакала. По-видимому, у доктора Лейтона были надежные поставщики бумажных платков, которые, как Эвелин могла видеть, были главным инструментом в его профессии, потому что она одна израсходовала, наверное, их годовой запас. Никогда в жизни она столько не плакала, слезы приносили ей колоссальное облегчение. Это стоило сорока пяти долларов за пятидесятиминутный сеанс.Эвелин спросила доктора Лейтона, нельзя ли ей выписать какие-нибудь транквилизаторы.– Неужели вы не можете обойтись без этого? – спросил он. – Я бы предпочел, чтобы вы сами справились со своими чувствами.– Ну, пожалуйста. Я всю жизнь только и делаю, что справляюсь со своими чувствами, и вот куда меня это привело. К вам. – Она обвела взглядом кабинет психиатра.Поскольку больная упорствовала, доктор Лейтон выписал рецепт. Валиум возымел успокоительное действие, и на четвертом сеансе Эвелин перестала плакать и начала рассказывать.Они сообща стали распутывать клубок ее жизни. Это был клубок неудач.Она с удивлением обнаружила, что ее отношения с Джой в точности повторяют ее отношения с собственной матерью. Эвелин с матерью были не более чем дальние родственницы. Никогда в жизни они не говорили по душам. Никогда они не поверяли друг другу своих сокровенных мыслей. Мать была для Эвелин такой же загадкой, какой она сама – для Джой, теперь она это поняла. Единственная разница заключалась в том, что Эвелин воспитывалась во времена, когда дети принимали как должное то обстоятельство, что они должны уважать своих родителей, а Джой выросла, когда дети считали нормальным ненавидеть и открыто не повиноваться родителям. Во всем остальном отношения матери и дочери, в середине которых стояла Эвелин, были отмечены отчуждением и полным отдалением.Эвелин с изумлением узнала, что ожидала найти в муже те черты, которыми обладал ее отец: полную лояльность с его стороны и полную зависимость – со своей. Она хотела видеть в нем папочку, а в себе – дочку.– Я сорокашестилетняя девочка, – сказала Эвелин, и они стали исходить из этого: выяснять, почему Эвелин не хватало настойчивости, почему она не смогла найти свое призвание, почему она потерпела неудачу с дочерью, почему, наконец, она потерпела неудачу и с Натом. И если предмет их изучения – ее неудачи – действовали на нее угнетающе, то сам процесс изучения явился для Эвелин подлинным откровением.Нат поддразнивал Эвелин, что она ходит к единственному в Нью-Йорке психоаналитику-протестанту англосаксонской расы. – Конечно, – говорил он, – ведь все уважающие себя аналитики-евреи в августе уходят в отпуск. А этот козел небось отдыхает в феврале, да еще на каком-нибудь гойском курорте.– Я бы попросила тебя, – отвечала Эвелин, – чтобы ты прекратил поливать грязью моего врача.Нат ничего не ответил.Впервые последнее слово осталось за Эвелин. Господи, и на это ушло целых двадцать шесть лет.
Однажды во вторник, в середине сентября, Эвелин не пошла домой сразу после сеанса доктора Лейтона. Вместо того она взяла такси и отправилась в магазин женской одежды Генри Бенделя. На первом этаже она купила себе браслет слоновой кости за двести долларов, на втором – манто из рыси за три тысячи, на третьем – черный брючный костюм-джерси от Сони Рикель за четыреста пятьдесят, на четвертом она сходила в салон красоты и за десять долларов получила консультацию по макияжу, а на пятом купила полдюжины прозрачных бюстгальтеров, полдюжины шелковых трусиков, крепдешиновую ночную сорочку и шелковый пеньюар.Ее приятно удивило, как экстравагантно она потакает своим слабостям.– Каждый день я буду тратить на себя деньги у Бенделя, как Нат тратит на себя – у Сен-Лорана, – похвасталась она доктору Лейтону.Эвелин и не подозревала, что когда пациент начинает тратиться на себя – это один из верных признаков выздоровления. По теории, это свидетельствует об укреплении своего «эго». Эвелин понятия не имела об этой теории и о значительности того, что она делает.Она только знала, что впервые с мая она ощутила нечто иное, чем боль.Новый брючный костюм и манто из рыси Эвелин надела на прием, куда она не хотела идти, но все-таки пошла по настоянию Ната. Прием устраивал Джек Экастон, биржевой маклер, который когда-то в шестидесятые годы сочинил мюзикл по мотивам «Гамлета» и до сих пор получал за него авторские отчисления. Хотя Нат и не признавался в этом, но он был в восторге от Джека. Ната до сих пор тянуло к шоу-бизнесу, а на приемах у Джека всегда можно было встретить самую разную публику, в том числе театральную.– Боже мой! Да это просто божественно! – взвизгнула Сильвия Экастон. Она пощупала манто на плечах у Эвелин. – Что это за мех?– Рысь, – ответила Эвелин.Нат осторожно поцеловал Сильвию, следя за тем, как бы не нарушить толстый слой косметики на ее лице и накладные ресницы, и направился к бару.– Рысь? Никогда прежде не слышала. Это что-то новое? – Сильвия была трогательна в своем стремлении всегда быть в центре событий и на волне самых новых веяний. Она взяла манто в руки. – Не возражаешь, если я его примерю? – спросила она и, не дожидаясь ответа, стала надевать манто.Эвелин предоставила Сильвии одной восторгаться своим манто и пошла поздороваться с Недом и Элейн Брукерами. Нед периодически проворачивал рекламные кампании для Ната, хотя выглядел он скорее как бухгалтер, нежели как вольный рекламный агент.Они завели разговор о детях, о том, сколько хлопот доставляет им их четырнадцатилетний сын. Мальчик мало читал, и его не принимали ни в одну дельную частную школу, несмотря на то что Брукеры тратили целое состояние на репетиторов, чтобы помочь ему подтянуться.– Не пойму, зачем мы все это сделали, – задумчиво произнесла Эвелин. – Я хочу сказать, зачем мы все завели детей. – Всех, кого она знала, включая ее саму, преследовали, казалось, неразрешимые проблемы, связанные с детьми, которых они так хотели.– Кто знает? – сказал Нед. – Мне было двадцать шесть, а Элейн– двадцать два. Разве мы что-то понимали? Мы завели их – и все.– Меня зовут Кларенс Хассер, – произнес голос слева от Эвелин. В тесный кружок протиснулся мужчина, держа бокал впереди себя, как оружие. – Я хочу с вами познакомиться. – Он смотрел прямо на Эвелин откровенным, грязным взглядом. Кларенс Хассер в жизни был такой же сальный и смазливый, как и на фотоснимках.Дома, которые строил Кларенс Хассер, были известны своей необычайной доходностью и необычайным уродством. Высоченные белые башни, вытянувшиеся вдоль Первой и Второй авеню и заполненные холостяцкими квартирами – для одиноких мужчин, стюардесс и вдов с собачками, непременно жаловавшихся на соседей и на примитивную планировку. Кларенс Хассер возник из ниоткуда, каким-то образом получил кредиты, быстро понастроил свои дома и каждое воскресенье рекламировал их в разделе недвижимости популярного журнала. Это была большая реклама – на целую страницу, обязательно включавшая его собственную фотографию. Кларенс Хассер числился одним из самых богатых землевладельцев в городе.– Мне нравится ваша фигура, – сказал он Эвелин, беззастенчиво разглядывая ее грудь, бедра и ноги.– Познакомьтесь, мистер Хассер, это мой муж. – Нат появился вовремя, в каждой руке он нес по бокалу. Один он протянул Эвелин, кивнув Кларенсу Хассеру. Хассер кивнул в ответ, оценил соперника и решил отказаться от турнира. Он обратился к Нату:– Первая и Вторая – вот где происходят все события.– Мы живем на Пятой, – сказал Нат. Он хотел дать ему понять, что он имеет дело по крайней мере с равными.– Мы тоже, – ответил мистер Хассер. Хотя он и сдался без борьбы на сексуальном фронте, но был не прочь посостязаться на любом другом. – Черт побери, да я ни за что не согласился бы жить ни в одном из моих зданий, даже если бы мне за это приплатили. Я просто говорю, что там жизнь бьет ключом. А вы – по какой части?Нат стал объяснять, и Эвелин отошла.На мгновение она задержалась, чтобы поздороваться с Фрэнсин Хелден, которая была уже несколько навеселе, а затем прошла в конец квартиры в поисках ванной. Комплимент Кларенса Хассера, при всей его пошлости, польстил ей – и к тому же он заставил Ната обратить на нее внимание. Ей захотелось посмотреть на себя в зеркало.Она закрыла за собой дверь и заперлась. Ее макияж – тон, и румяна, и тени, и тушь – был безупречен. Эвелин почему-то вдруг вспомнила себя в четырнадцать лет. Она вспомнила, как родители возили ее к врачам, чтобы исправить ей нос. Она вспомнила историю с выпрямлением волос, и что, как ни обрабатывали ее голову химией, как ни искусен был парикмахер и как ни чудесно выглядели ее волосы в тот момент, когда она выходила из парикмахерской, этого никогда не хватало надолго. В первый же влажный день в тех местах, где мастер боялся нанести слишком много состава, чтобы не сжечь кожу, появлялись ее обычные мелкие завитушки. Она вспомнила, как мать всегда покупала ей вещи в соответствии с последними веяниями и как, несмотря на все усилия, прилагавшиеся к ее внешности, внутри она по-прежнему чувствовала себя неуклюжей, невзрачной и несимпатичной. И она помнила, как Нат убедил ее, что она привлекательна, пока ухаживал за ней и в первые месяцы их супружества.Такое же чудо совершил сейчас и Кларенс Хассер: своим грубым выпадом он заставил ее вновь почувствовать себя привлекательной. Другой мужчина, врач, которому она платила деньги, тоже помог ей: он побудил ее тратиться на себя, бороться за себя, вернуть себе мужа. Эвелин вдруг испугалась при мысли, какой властью над ней обладают мужчины. Интересно, что бы с ней сталось – если бы она вообще была – без мужчин, которые давали ей чувство реальности.Она добавила немного блеска для губ и вышла из ванной. За дверью она наткнулась на Виктора Хелдена.– Ты сегодня выглядишь потрясающе. Прямо-таки сногсшибательно. – Виктор отступил на шаг и взял Эвелин за подбородок, изучая ее. – Я всегда говорил, что ты в моем вкусе. Может быть, нам позабавиться немного?– Ну, Виктор! – Эвелин уже привыкла к ухаживаниям Хелдена, по всей видимости, вполне безобидным, хотя они и довели Фрэнсин до пьянства.– Нет, в самом деле. Знаешь, Эвелин, я в самом деле не прочь потрахаться с тобой.– Виктор, ты пьян. – Когда он качнулся к ней, Эвелин почувствовала запах спиртного.– Я не пьян. Это Фрэнсин у нас светская дама, а я грубый человек. Ты, наверное, хороша в постели? – Он придвинулся к Эвелин, прижав ее к стене, облапил ее грудь и впился в ее рот губами. У него были влажные губы, и он пытался просунуть язык между стиснутыми зубами Эвелин. Она отвернулась.– Ну-ну, – сказал он. – Ты ведь сама хочешь.Поцелуй возобновился, и на мгновение Эвелин поддалась. В чем-то Виктор был прав: она была возбуждена… И вдруг ей стало страшно. Она оттолкнула его. Он отшатнулся на полшага, посмотрел на нее, и в глазах его было выражение чувственного понимания.– А тебе понравилось. – Это было одновременно и обвинение, и вызов. – Ты возбуждена и не пытайся это отрицать. – Он вновь приблизился к ней.– Убери руки от моей жены. – В холле показался Нат, он направлялся к ним. С ужасом Эвелин подумала о том, как давно он наблюдает эту сцену. – Убери свои грязные руки от моей жены!Нат был ужасно зол. Он подошел к Виктору и стал в боксерскую стойку, готовый ударить. Виктор отступил.– Подумаешь, всего лишь поцелуй, – сказал он. – Один поцелуй, только и всего.Осадив своего адвоката, Нат опять успокоился.– Пошли, Эвелин. Поедем из этой дыры.
– Ты сегодня была хороша, – сказал Нат, когда они приехали домой. Он смешал себе и Эвелин по коктейлю.– Спасибо, – сказала Эвелин. – Я рада, что тебе понравилось.– Мне нравится, когда мои женщины хорошо выглядят. Это полезно для моего образа.– Твоего образа?– Ты разве не знаешь? Я всего достиг сам, без чьей-либо помощи и вопреки течению истории, и теперь я один воплощаю образ настоящего мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32