К чему выставлять напоказ два неудачных брака? От них остались только скверные воспоминания — и дочь, которую Ковач не видел с младенческого возраста. В какой-то степени она тоже умерла для него — вернее, никогда не существовала. После развода ее мать быстро вышла замуж снова, и семья переехала в Сиэттл. Ковач не видел, как его дочь растет, занимается спортом, музыкой или следует по его стопам в служении закону. Он приучил себя не думать об упущенных возможностях — по крайней мере, большую часть времени.
Ковач поднялся в спальню, но не стал ложиться.
В голове у него стучало. Присев на стул у окна, он уставился на сверкающий огнями соседний дом. “Он умер для меня”, — сказал о своем сыне Майк Фэллон. Что могло заставить Майка сказать такое о парне, который был радостью всей его жизни? Почему он отрезал от себя Энди, когда у него больше почти ничего не осталось?..
Вынув из кармана никотиновую жвачку, Ковач бросил ее в мусорную корзину, потом достал из ящика стола полупустую пачку сигарет и закурил. Сейчас никто не мог ему это запретить.
Глава 3
Большинство людей, глядя на такую фотографию, сначала ощутили бы ужас, но потом решили бы, что это дурная шутка.
Однако сам фотограф не принадлежал к этому большинству.
В первый момент он тоже испытал потрясение, но его тут же сменила причудливая смесь эмоций: ужаса, вины, облегчения, под которыми таился еще один, скрытый слой чувств — возбуждения, власти, всемогущества. Эти чувства вызывали страх и тошноту.
Слова “забрать чью-то жизнь” означают лишить какое-то существо жизненной энергии и прибавить ее к своей собственной. Эта зловещая идея соблазнительна для определенных личностей — для тех, кто убивает ради развлечения.
“Но я не такой! Я никогда не буду таким!” Однако, несмотря на это обещание, воспоминания о смерти другого существа приходили снова и снова: насилие, кровь, шум в ушах, оглушительный внутренний крик, который невозможно услышать, а потом тишина и ужасная мысль: “Я сделал это!”
И снова ощущение собственного могущества…
Темное чувство, которое заползает в душу, словно извивающаяся змея. Совесть отступает перед ним, а страх накатывает, как приливная волна.
Фотограф смотрел на запечатленное изображение трупа, раскачивающегося в петле, и видел, как он отражается в зеркале, на котором написано только одно слово: “Жаль”.
Как жаль…
Глава 4
— Энди Фэллон мертв.
Лиска сообщила Ковачу эту новость у двери в отдел убийств.
— Что?!
— Энди Фэллон мертв. Приятель обнаружил его сегодня утром. Похоже на самоубийство.
— Господи! — пробормотал Ковач. Он еще не успел толком прийти в себя, поднявшись утром с больной головой. В ушах до сих пор звучали слова Майка Фэллона: “Он умер для меня”.
Лиска выжидающе смотрела на него, и Ковач усилием воли стряхнул с себя оцепенение.
— Кто ведет это дело?
— Спрингер и Коупленд. — Лиска огляделась, проверяя, не подслушивают ли их. — Вернее, вели. Я подумала, что ты захочешь им заняться, поэтому забрала его у них.
— Не знаю, должен ли я тебя благодарить или жалеть, что твоя мать не пользовалась противозачаточными средствами, — проворчал Ковач, направляясь к их каморке.
— Ты знал Энди?
— Практически нет. Встречал пару раз. Самоубийство… Не хотел бы я сообщать об этом Майку.
— Предпочитаешь, чтобы это сделал кто-нибудь из патрульных или из отдела медэкспертизы? — с неодобрением осведомилась Лиска.
Ковач с шумом выдохнул и на мгновение закрыл глаза, словно под тяжестью свалившегося на него груза.
— Нет.
Судьба связала его с Железным Майком много лет назад, а прошлой ночью эта связь странным образом укрепилась. Самое меньшее, что он мог сделать для старика, — это лично сообщить ему о смерти сына. Пускай Майк услышит страшное известие не от постороннего.
— Ты не думаешь, что мы должны постараться как-нибудь это замять? — спросила Лиска, снова оглядываясь настороженно. — В конце концов, Энди служил в полиции.
— Пожалуй. — Ковач посмотрел на мигающий огонек своего телефона. — Давай-ка съездим на место происшествия, пока Леонард не взвалил на нас очередное нападение, которое завтра обернется убийством.
* * *
Энди Фэллон жил в фешенебельном районе, именуемом Верхним городом. Ковач не понимал смысла этого названия, так как местность вокруг была довольно плоская. Очевидно, “верхний” означало слишком шикарный для таких, как он. Середину района занимали бары, рестораны и кинотеатры с репертуаром для интеллектуалов. Дома на западной стороне, возле озер, стоили бешеных денег. Но дом Фэллона был расположен севернее, поэтому его можно было приобрести на жалованье копа.
У обочины уже стояли две полицейские машины. Лиска бодро зашагала к дому, всегда готовая заняться новым делом. Ковач плелся позади — эта история не вызывала у него энтузиазма.
— Вам будет любопытно в этом покопаться, — сказал полисмен, встретивший их у двери. — Занятное дельце.
Его тон был почти насмешливым. Он прослужил в полиции достаточно долго, чтобы привыкнуть к мертвецам и относиться к ним не как к людям, а всего лишь как к трупам. Впрочем, все копы должны были к этому привыкать — иначе им приходилось спешно менять профессию, чтобы не сойти с ума. Смерть переставала задевать их лично. Ковач знал, что не является исключением, но это дело было исключительным для него.
Лиска бросила на копа взгляд, который усваивают все детективы в самом начале карьеры.
— Где труп?
— В спальне наверху.
— Кто его обнаружил?
— “Друг”, — с той же усмешкой отозвался полицейский, изображая кавычки пальцами. — Он плачет в кухне.
Ковач прочитал его фамилию на бирке, прикрепленной к униформе.
— Вы первым прибыли на место происшествия, Берджесс?
— Да, — ответил коп, съежившись под его взглядом.
— И успели уже наговорить гадостей парню, который нашел труп?
Берджесс нахмурился:
— Ну…
Ковач подошел к нему вплотную:
— Вы всегда такой тупица, Берджесс, или только сегодня?
Полицейский густо покраснел.
— Держите язык за зубами! — приказал Ковач. — Погибший был копом, и его отец — тоже. Так что проявите к ним уважение.
Берджесс поджал губы и шагнул назад. Взгляд его стал холодным.
— Да, сэр.
— Я не хочу, чтобы сюда входил кто-нибудь, если у него нет значка или если он не из отдела медэкспертизы. Понятно?
— Да, сэр.
— Мне нужны имена и номера значков всех приходящих, а также время их прихода и ухода. Можете это обеспечить?
— Да, сэр.
— Ему это не понравилось, — весело шепнула Лиска, когда они вошли в дом, оставив Берджесса у двери.
— Вот как? Ну и черт с ним. — Ковач посмотрел на нее. — Слушай, а Энди Фэллон действительно был гомиком?
— Геем, — поправила Лиска. — Откуда мне знать? Я не якшаюсь с крысами из Бюро внутрислужебных дел. За кого ты меня принимаешь?
— Тебе так хочется это знать? — Помолчав, Ковач добавил: — Значит, парень работал в БВД. Тогда не приходится удивляться словам Майка, что Энди умер для него.
В кухне с зелеными стенами и девственно белой мебелью все находилось на своих местах. Это была кухня человека, который умел обращаться не только с микроволновой печью. Свидетельством служили плита, горшки на полке и ножи с толстыми ручками в деревянной подставке.
В дальнем конце помещения, за круглым столом у окна, сидел “друг”, закрыв лицо руками. Это был красивый парень в темном костюме с модно подстриженными рыжими волосами. Веснушки четко выделялись на скуластом лице, которое казалось пепельным в холодном сером свете, проникающем в окна. Он едва поднял взгляд, когда Ковач и Лиска вошли в кухню. Лиска показала ему удостоверение.
— Насколько мы поняли, вы обнаружили труп, мистер…
— Пирс, — хрипло отозвался он. — Том Пирс. Да, я… его нашел.
— Естественно, что вы расстроены, мистер Пирс, но нам придется с вами побеседовать, когда мы закончим работу. Вы не возражаете?
— Нет. — Он покачал головой. — Я ничего не понимаю. Просто не могу этому поверить.
— Мы вам очень сочувствуем, — машинально произнесла Лиска.
— Энди не стал бы этого делать, — пробормотал Пирс, глядя на стол. — Это просто невозможно.
Ковач промолчал. Когда они поднимались по лестнице, ему стало не по себе.
— У меня дурные предчувствия, Динь, — сказал он, натягивая перчатки из латекса. — А может, начинается сердечный приступ. Называется, повезло — я как раз бросил курить.
— Только не умирай на месте происшествия, — предупредила Лиска. — Потом придется писать рапорт.
— Ты, как всегда, полна сочувствия.
— Это лучше того, чем полон ты! Нет у тебя никакого приступа.
Второй этаж дома раньше, наверное, был чердаком, но его ловко приспособили под жилые помещения. Оставленные открытыми балки на потолке создавали ощущение высоты. “Неплохое местечко, чтобы повеситься”, — подумал Ковач.
Тело висело на веревке в нескольких футах от большой кровати с пологом на четырех столбиках. Веревка была перекинута через одну из балок — конец ее крепился где-то в изголовье кровати. Сама кровать была аккуратно застелена — на нее не ложились и даже не садились. Ковач отмечал все это чисто машинально — его внимание было сосредоточено на жертве. Ему припомнилась фотография, лежащая лицом вниз на комоде в спальне Майка Фэллона: красивый молодой атлет в новой полицейской форме и рядом с ним сияющий от гордости Майк. Такая же фотография стояла и на комоде Энди.
Теперь его красивое лицо посинело и распухло, губы застыли в жуткой усмешке, мутные глаза были полуоткрыты. Тело было обнаженным. Стиснутые в кулаки руки свисали по бокам. На костяшках пальцев выступили темные пятна — кровь застаивалась в нижних краях конечностей. Ноги, находившиеся в нескольких дюймах от пола, распухли и побагровели. По запаху и отсутствию трупного окоченения Ковач сделал вывод, что тело пробыло здесь около суток.
Присев на корточки, он прижал пальцем лодыжку трупа и сразу отпустил ее. Кожа побелела, но больше ничего не произошло. Кровь давно свернулась. Кожа была холодна, как лед.
Футах в десяти от трупа у стены стояло зеркало в дубовой раме. Тело полностью отражалась в нем. На стекле чем-то темным было написано слово “Жаль”.
— Я всегда считал извращенцами этих ребят из БВД, — услышал Ковач чей-то голос за спиной. Он оглянулся и увидел двух полицейских, которые стояли в дверях и ухмылялись, глядя на зеркало. Это были два здоровяка с головами, похожими на бетонные блоки и лишенными шеи. Судя по биркам, их звали Рубел и Огден.
— Эй, вы, “Тупой и еще тупее”! — окликнул их Ковач. — Ну-ка убирайтесь с места происшествия. Что вы здесь торчите? Истоптали все вдоль и поперек.
— Какая разница? Все равно это самоубийство, — отозвался один из копов.
Ковач покраснел от злости.
— Тебя не спрашивают, бык! Лет через двадцать, может быть, ты будешь иметь право выражать свое мнение. А сейчас убирайтесь оба. Я не хочу, чтобы сюда кто-нибудь входил. И держите язык за зубами. Где труп — там репортеры. Если я прочитал хоть одно слово об этом, — он указал на зеркало, — то сразу пойму, кто все растрепал. Ясно?
Полицейские мрачно посмотрели друг на друга и направились к лестнице.
— Подумаешь! Какая-то крыса из БВД решила повеситься, — сквозь зубы процедил один из них. — Ну и в чем тут преступление? По-моему, он только оказал всем услугу.
Ковач снова посмотрел на труп. Краем глаза он видел, как Лиска обшаривает комнату, подмечая каждую деталь, записывая расположение мебели и все, что может оказаться существенным. Они выполняли эту работу по очереди; сегодня была его очередь снимать “Полароидом” место происшествия.
Ковач начал с самой комнаты, затем перешел к трупу, фотографируя его в разных ракурсах. Каждая вспышка запечатлевалась у него в памяти: то, что раньше было сыном Майка Фэллона; балка, с которой свисала петля; шведская стенка, стоящая позади тела — достаточно близко, чтобы Энди Фэллон использовал ее для перехода в мир иной; зеркало с надписью “Жаль”.
О чем сожалел Энди Фэллон? Или это слово написал кто-то другой?
В комнате потянуло сквозняком, и труп начал покачиваться. Чудовищная пляска смерти отражалась в зеркале.
— Никогда не понимала людей, которые раздеваются догола перед самоубийством, — сказала Лиска.
— Это символично. Они сбрасывают земное облачение.
— Ну, не знаю… Я бы не хотела, чтобы меня нашли голой.
— А может быть, он не покончил с собой, — заметил Ковач.
— Думаешь, его мог кто-то прикончить? Или заставить повеситься? Довольно редкий способ убийства.
— А как насчет зеркала? — спросил Ковач, хотя ему и так все было ясно.
Лиска несколько секунд рассматривала обнаженный труп, потом посмотрела в зеркало, увидев в нем отражение Энди Фэллона рядом с собственным отражением.
— Господи! — ахнула она. — Несчастный случай во время попытки самоудовлетворения? Никогда еще с этим не сталкивалась.
Ковач промолчал, думая о том, что ему сказать Майку. Как объяснить крутому старомодному копу, что его сын нечаянно удавил себя петлей, пытаясь достичь оргазма при помощи лишения себя кислорода??
— Но что значит это слово? — вслух размышляла Лиска. — “Жаль” наводит на мысль о самоубийстве. Зачем ему писать такое, если он все это вытворял ради оргазма?
У Ковача голова раскалывалась от боли. Он потер лоб и поморщился.
— Знаешь, бывают дни, когда лучше не вставать с постели.
— Ты сам выбрал профессию. — Лиска кивнула в сторону трупа: — Меня это зрелище тоже не слишком вдохновляет. Всегда предпочитала мертвым живых — пусть даже самых дрянных.
— Ладно, не болтай. Совсем меня затрахала, — буркнул Ковач. Лиска коснулась его руки, глядя на Ковача серьезными голубыми глазами:
— Я очень сожалею, Сэм. Надеюсь, Железный Майк сможет это выдержать.
Несколько секунд Ковач молча смотрел на маленькую руку напарницы, лежащую на его рукаве. На какое-то мгновение ему захотелось притронуться к ней, просто ради контакта с человеческим существом. Лиска не носила колец — по ее словам, чтобы не смущать потенциальных женихов. На ее коротко остриженных ногтях не было лака.
— Я тоже надеюсь, — сказал он.
Внизу вдруг послышались крики и rpохот. Лиска бросилась к лестнице. Ковач топал за ней, тщетно стараясь не отставать.
— Отпусти его! — кричал Рубел, пытаясь стащить Тома Пирса с распростертого на полу Огдена.
Пирс яростно стряхнул его и снова бросился на Огдена, но Рубел схватил его за горло и оттащил.
Огден пробовал подняться, но ноги скользили по полированному полу. Осколки стекла и фарфора хрустели под его форменными ботинками. Ухватившись за край шкафчика, Огден наконец смог встать и с недоверчивым видом провел рукой по кровоточащему носу. Наверное, не мог понять, как такой хлюпик умудрился расквасить ему нос.
— Ты арестован, засранец! — рявкнул Огден, тыча в сторону Пирса окровавленным пальцем.
— Отпустите его! — крикнула Лиска Рубелу. Лицо Пирса побагровело от недостатка воздуха.
Рубел отпустил его, и он рухнул на колени, тяжело дыша и с ненавистью глядя на Огдена:
— Сукин сын!
— Никто не арестован, — заявил Ковач, становясь между ними.
— Я хочу, чтобы они ушли! — хриплым голосом потребовал Пирс, с трудом поднимаясь на ноги. В его глазах блестели слезы ярости. — Уберите их отсюда!
— Ах, ты… — начал Огден.
Ковач хлопнул его ладонью по груди, хотя это было все равно что ударить гранитную плиту.
— Заткнитесь и убирайтесь!
Рубел и Огден направились в гостиную, пыхтя от злости. Ковач последовал за ними.
— Что, черт возьми, вы ему сказали?
— Ничего, — ответил Рубел.
— Так я и поверил! Наверняка вы сказали ему какую-то гадость. Хотя что толку задавать вопросы? Это все равно что спрашивать, коричневого ли цвета дерьмо, — с отвращением произнес Ковач.
— Он бросился на меня! — с возмущением воскликнул Огден. — Напал на полицейского!
— Вот как? Хотите подать рапорт о случившемся? Хотите, чтобы мистер Пирс дал показания и чтобы ваш начальник прочитал, какие вы тупицы?
Огден с мрачным видом вытащил из кармана грязный платок и приложил его к носу.
— Вам повезет, если он не подаст жалобу, — добавил Ковач. — А теперь убирайтесь и займитесь делом.
Рубел, стиснув зубы, двинулся к двери. Огден вышел на улицу вместе с ним, одной рукой прижимая к носу платок, а другой отчаянно жестикулируя. Казалось, он старается в чем-то убедить своего напарника, который явно не желал его слушать.
К обочине подъехал полицейский фургон. За ним следовали два маленьких автомобиля. “Репортеры”, — подумал Ковач. Вернувшись в дом, он увидел, что Берджесс протянул руку к пачке видеокассет на полке возле телевизора.
— Ничего не трогать! — приказал Ковач. — Идите на лужайку и отгоняйте репортеров. Сможете отвечать им “Без комментариев” — или для вас здесь слишком много слогов?
Берджесс молча кивнул.
— И я хочу, чтобы записали и проверили номера всех автомобилей в квартале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37