Ему, как бригадиру, некогда сено сгребать: все свое время он решил распределить на показ приемов труда и словесное обучение.
- Перед работой, - говорил дядя Федя, - хорошо перейти речку вброд. Холодная вода придает бодрость и ударное настроение. А это что?! - вдруг воскликнул дядя Федя таким голосом, словно споткнулся о небольшую Пизанскую башню. - Удивительно! Откуда у нас такое чудо?
Дачники с граблями стали смотреть по сторонам. Но дядя Федя привлек их внимание туда, куда надо, присев перед Шариком на корточки.
- Сюда смотрите! Это же африканская вангва! Шарсимба! Охотник на львов. Перед вами, товарищи, прекрасный экземпляр щенка этой редкой, отважной собаки.
Один из дачников возразил.
- А вы, - сказал, - не заблуждаетесь? По-моему, это дворняжка.
- А кто, по-вашему, был моряком дальнего плавания, я или еще кто-нибудь? - спросил дядя Федя.
- Я, во всяком случае, не был, - сконфузившись, признался дачник.
- Вот именно. - Дядя Федя поднял Шарика на руки, поглядел его зубы, когти, нашел какие-то обязательные для африканской вангвы бородавки и пятно на хвосте. - Ошибки быть не может, - сказал он. - Вангва! Шарсимба! Чудо!.. Я, когда с завода ушел - мы на заводе с Пашкой работали, он академик нынче, - куда я наладился? В торговый флот. Не могу на одном месте долго сидеть - характер движения просит... Вы знаете, какой раньше у нас был флот? Очень небольшой. Месяц в океане идешь, два - своего флага не встретишь. Все английские, голландские и прочий капитализм. А сейчас? Мне мои друзья-моряки рассказывают: приветственные гудки по всем широтам. Из-за мыса вырулишь - навстречу корабль с красным флагом. "Привет, братишки, куда путь держите?" Вот сейчас как! - Дядя Федя поцеловал Шарика, для чего стал на четвереньки. - Чучулуп мау лефу назия пык! приказал он.
Шарик принялся прыгать и рычать. В одну сторону рыкнет, в другую... Перевернется и снова рыкнет.
- Африканская вангва, - повторил дядя Федя чуть ли не со слезами. Она таким образом львов ищет. По специальной команде. Это у них в крови. А уж как найдет - не удержишь. Пойдемте, товарищи, перейдем речку вброд. Дядя Федя предположил вслух, что, вероятнее всего, какой-нибудь неразумный моряк привез вангву своим неразумным родственникам. - А где у нас львы? спросил он, вступая в воду реки.
Дачники с граблями пустились переходить речку. Они обсуждали событие с привлечением фактов из книги охотника Даррелла и других иностранных авторов. Тем временем на берегу собралось много юных владельцев собак, которые все слышали и видели и теперь стояли понурясь. Окончательное уныние напало на них, когда на берегу появились парень Егор и девушка Таня. Они отстали от основной массы помогающих колхозу дачников, потому что парень развивал перед девушкой по пути различные интересные темы, сворачивал не в ту сторону и останавливался. Подойдя к берегу, парень Егор оглядел ребят и собак заинтересованными глазами.
- Странно. Африканская вангва. Шарсимба. Охотник на львов. - Лицо парня покрылось румянцем, глаза засверкали огнем интересных тем. - Кстати о львах и ошейниках древнеафриканской ручной работы! - воскликнул он и предложил Тане перейти речку вброд.
МОЖЕТ БЫТЬ, ОН НЕ ХОЧЕТ
Мальчишка Костя Гостев пнул ногой своего эрделя.
- Лизка, давай меняться. Я тебе Юшку отдам. Он цыпу умеет делать.
Костин эрдель Юшка сел на задние лапы, передние он держал на весу согнутыми, словно на каждой лапе висело по ридикюлю.
- Губную гармошку в придачу отдам и водяной пистолет, - продолжал Костя.
- А я тебе что?
- Вангву. Шарсимбу.
- Что ты, - прошептала Лиза. - Разве можно такое говорить? - Она погладила Костиного эрделя рукой изгибисто и не прикасаясь. - Пойдемте, Григорий, обратно.
"Что-то вежливость на нее напала", - подумал Гришка с опаской.
Шарик бежал за ними, рычал и тявкал.
Гришка отметил: шла Лиза не так, как прежде, не просто, но как бы с умыслом, с какой-то настораживающей заботой, а когда пришла и села на бревна возле нового дома, платье оправила, подбородок подняла величаво и опустила ресницы со вздохом.
- Григорий, - сказала она. - Вы знаете, о чем я мечтаю? Нет, вы, Григорий, не знаете. - И слова у нее были мертвыми, словно хорошо высушенное и отлакированное дерево, сохраненное для потомства. - В детстве я мечтала о говорящей кукле. Сейчас я мечтаю о говорящей собаке. А когда вырасту, буду мечтать о говорящей лошади.
- Да? - сказал Гришка. - Может быть, Шарик еще научится?
Лиза возразила с уверенностью:
- Не спорьте, Григорий. Шарсимба очень отважный пес, но разве он сможет заговорить?
- А может быть, он не хочет, - сказал Гришка. - Ведь всегда есть опасность наговорить глупостей.
- Мне его жалко, - вздохнула Лиза.
Шарик, который до этого разговора рычал и крутился волчком, вдруг сник. Уши опустил. Хвост поджал. Теперь это был не охотник на львов, а маленький и беззащитный одинокий щенок.
- Интересно, - прошептал он. - Может быть, вы объясните все же...
- А ты помолчи! - прикрикнула на него девочка Лиза. - Тебя покамест не спрашивают. Не терплю, когда младшие в разговор вмешиваются.
Шарик поднялся и, поджав хвост, побежал мелкими шагами в край деревни.
Лиза крикнула:
- Шарик, ко мне!
Но Шарик не обернулся.
- Ко мне! Тебе говорят!
Но Шарик только надбавил шагу.
Девочка Лиза принялась возмущенно высказываться на тему, как она Шарика спасла, как давала ему конфеты и каким, сам видишь, он оказался неблагодарным.
Отметил Гришка - изменилось что-то в природе, словно приблизилась гроза с гремучими молниями, пока еще невидимая, но уже ощутимая. Понял, что жизнь его теперь усложнилась - только глаз, да ушей, да еще доброты для понимания ее будет мало.
КОГДА-ТО ДАВНО
Еще издали поманил Гришку теплый хлебный запах. Гришка на запах пошел. Он думал: что же случилось, почему так грустно ему? Думал и хлебный запах вдыхал.
Мама всегда говорила:
- Относись к хлебу почтительно, как к отцу. Ешь его аккуратно.
Дядя Федя, наверное, относился к хлебу, как к другу, он его похлопывал, и приговаривал, и подмигивал, будто давно с ним не виделся. А когда нарезал для еды, прижимал каравай к животу. Ломти отваливал толстые, одним круговым движением, присыпал крупной солью и дышал с удовольствием, словно выходил из продымленного помещения на улицу.
- Подыши, - говорил он. - Дух какой. Всякий раз поражаюсь. И что в нем? Не пряник - хлеб простой, а как пахнет.
Запах хлеба по мере Гришкиного продвижения становился все крепче. Заметил Гришка, что собаки и курицы вдруг повернули носы в одну сторону. А запах хлеба стлался над землей величественно, как басовый звон.
- В пекарне, наверное, хлеб поспел.
Пекарня посреди деревни была в бывшей старинной церкви. Церковь ту старинную купец Зюкин построил, очень хитрый купец и очень все к себе загребущий. Была церковь толстостенная, грузная, как сундук, даже самые древние бабки-старухи на нее не крестились - такая некрасивая, к земле прижатая.
И вот запах хлеба ее как бы поднял, стены раздвинул, как бы раскалил изнутри.
Шел Гришка к пекарне медленным шагом, задавал себе вопрос: "Почему мне так грустно?" И размышлял о хлебе - он недавно вкус хлеба понял. Рядом и позади Гришки собаки шли, курицы, лошади, кошки, сороки, муравьи...
Пекарь - раскрасневшаяся тетя Полина высыпала из окна всем гостям крошек-обломышей. Гришке дала краюху мягкую, пушистую, неровную, но от запаха как бы круглую, такую большую и всевозрастающую. Такую чудесную, что Гришка глаза зажмурил и вообразил следующее: когда-то давно, много-много лет назад, когда все люди были детьми, когда деньгами служили разноцветные стеклышки, земля была свежая и молодая, такая мягкая, такая пушистая и такая духовитая, как горячий хлеб. И вот на ее поразительный запах слетелись со всей вселенной букашки, и лошади, и слоны, и киты, и медведи, и черепахи. Тогда небось все летали. Слетелись - и теперь на земле обитают.
Сквозь эту грезу различил Гришка щенка Шарика. Шарик лежал в отдалении, в тени лопухов, а в глазах его темных стояли слезы.
- Худо, - сказал Гришка. - Так худо, хуже и не придумаешь.
И вдруг Гришка ответил на свой вопрос: "Почему мне так грустно?" Потому, ответил, что осознал одну чрезвычайно простую мысль.
При встрече он выскажет ее девочке Лизе без колебаний.
Я НАД ТОБОЙ ХОЗЯЙКА
Возле правления колхоза висела доска с надписью: "Приказы и объявления". И то и другое сугубо официального смысла прикалывали на доску кнопками. Вечером на этой важной доске появилось объявление частного характера, к колхозным делам никакого отношения не имеющее. Написано на нем было:
САБАКА ИЩЕТ СЕБЕ ВЕРНАВО ДРУГА.
А под объявлением сидел щенок Шарик, и вид у него был неважный.
Первым объявление прочитал Гришка: он всякое письменное слово читал, развивался для будущего поступления в школу.
- Зачем искать? Пойдешь ко мне. Не сомневайся, я очень верный.
- А я и не сомневаюсь, - ответил Шарик и хвостом вильнул, как бы извиняясь. - Только ты меня взять не можешь, тебе у мамы спрашивать нужно.
- Она согласится. Она как увидит тебя, так сразу полюбит. Будем вместе в городе жить, - сказал Гришка таким голосом, словно дело это решенное.
Шарик глаза опустил, голову между лап свесил.
- Нет, - сказал он. - Я здесь хочу жить, в этой красивой местности.
Дачные дети подошли, прочитали объявление, стали наперебой щенку Шарику предлагать себя в верные друзья. А Костя Гостев, который своего ученого эрделя Юшку хотел променять, стоял сейчас в речке, синий от холода, и уши водой мочил - бабушка у Кости была человеком решительным и справедливым. Вдруг толпа расступилась - к доске объявлений подошли сразу двое: Пестряков Валерий и козел Розенкранц.
- Ясное дело, я тебе верный друг, - заявил Пестряков. - Сразу в лесной поход пойдем по компасу.
Шарик голову еще ниже свесил.
- Извини, я к тебе не могу...
- То есть?! - воскликнул Пестряков вопросительно.
- У тебя удивления нет, - прошептал Шарик. - Вдруг мы в лесном походе льва встретим?
Пестряков Валерий рот широко открыл и долго не мог закрыть.
- Да, - сказал козел Розенкранц. - Положеньице.
Тут толпа расступилась еще раз, как бы в кружок стала. И в этом кругу посередине оказалась девочка Лиза в совсем новом платье.
- Это еще что? - сказала она и ногой топнула. - Ты моя собственность. Я над тобой хозяйка.
Все молчали. И собаки, которые пришли с дачными детьми, тоже молчали, только носы отворачивали.
- Я человек честный, - объяснила Лиза с гордостью. - Признаю: может, я его немножко обидела в словесной форме.
- Если совсем маленько, то может быть... - попробовал заступиться за Лизу козел Розенкранц, но фыркнул вдруг и добавил: - Лизка, скажи большое спасибо, что я теперь стал культурный, даже книжку читаю о путешествиях в жаркие страны, не то я бы тебя сейчас в пыли вывалял и в крапиву затолкал.
Тут Гришка выступил вперед и без колебаний высказал Лизе простую мысль, которую понял, когда ел горячий хлеб из пекарни. Но поскольку он еще не учился в школе, то простые мысли не умел излагать просто. Вот что у него получилось:
- Если друг, то не собственность. Если собственность, то унижение. Если унижение, то в дружбе измена. Если измена, то предательство. А предательство маленьким не бывает.
Лиза сделалась красной, как ее красный шелковый бант.
- Ах, так! - воскликнула она. Направилась было уходить с высокомерным презрением, но повернулась, всхлипнула и прогудела не слишком разборчиво: - А Шарик сам изменник. И пишет безграмотно, как курица лапой... И вы такие же...
ШУТКИ ТУТ НЕУМЕСТНЫ
Пестряков Валерий остался у доски приказов и объявлений уговаривать Шарика, а Гришка пошел по деревне. Он размышлял над той простой мыслью и почему-то девочку Лизу жалел. Представлялась ему девочка Лиза, с носом, так высоко задранным, словно она хочет проклюнуть небо. Но ведь небо иллюзия, просто-напросто оптическая синева.
- Здравствуйте, Григорий... Я, Григорий, домой вернулся.
От неожиданности Гришка вздрогнул, голову поднял - на ветке воробей сидит нахохлившийся, Аполлон Мухолов.
- Здравствуйте! - закричал Гришка. - Вы в отпуск?
- А вы, как я вижу, стали шутником, - сказал воробей Аполлон Мухолов. - И пожалуйста. И на здоровье.
- Что случилось?
- И не спрашивайте!
А когда они помолчали немного, не мешая друг другу вопросами, Аполлон Мухолов сказал:
- Разбита мечта.
- Вы поссорились с чайкой?
- Нет. Я улетел тихо.
- Но, надеюсь, вас теперь можно называть моряком?
Аполлон Мухолов кинул на Гришу несколько быстрых булавчатых взглядов.
- Нет. Моряка из меня не вышло. Хотя, если быть справедливым, морских воробьев нет в природе. Морские птицы питаются рыбой. У меня от нее изжога и дурной запах во рту... А волны! Вы видели волны?
- Нет еще, - честно сознался Гришка. - Крупных волн я еще не видел.
- А ветер! Бешеный ветер, и спрятаться негде. Весьма неприятное и постыдное чувство - неуправляемость. Тебя куда-то несет, а ты не можешь противостоять и бороться... Конечно, справедливости ради, нужно отметить, что тамошние береговые воробьи приноровились. Они умеют предчувствовать ветер и научились скрываться вовремя. А в затишье, когда тепло и безопасно, они купаются в море на мелком месте. Вы бы видели, какими они тогда становятся гордыми и надменными, прямо микробакланы. Но с моей отвагой на море невозможно. Последний раз я утомился, летая, как буревестник, над морем, там, где волны, сел на плавающий предмет, и - что вы думаете? - этот предмет оказался уткой-нырком, которая сунула голову в воду и высматривала добычу. Она ее высмотрела и нырнула. Не кривя душой, я скажу - я испугался. Вы бы не испугались, оказавшись в открытом море? К тому же, как вы, наверное, догадались, я не умею плавать.
- Вас спасли пограничники? - спросил Гришка.
Аполлон Мухолов посмотрел на него с укоризной.
- Шутки тут неуместны. Меня спасла моя чайка... И это ужасно. Я потерял престиж. И я решил уйти тихо. - Аполлон Мухолов нахохлился. Именно в тот трагический момент в моих суждениях появились ирония и сарказм. Надеюсь, вы это заметили?.. Любовь, Григорий, дело ответственное. Нужно быть всегда на высоте и не выглядеть мокрой курицей. Ах, какое это сложное дело - любовь!
ЧУЖДЫЙ СТУК КОПЫТ
Придя домой, Гришка спросил прямо:
- Дядя Федя, любовь - сложное дело?
- Смотря как посмотреть. Если любовь, так - любовь. А если нет ее, тогда - сложное дело... - дядя Федя оживился, воскликнул вдруг: - Вот оно! - Полез на печку и, достав оттуда пишущую машинку, сказал: - Мемуары писать старикашечье дело. А я еще молодец - займусь поэтическим творчеством. Я в себе силы чувствую прилив.
Дядя Федя принялся шагать по избе, размахивая руками, дергая головой. Потом набросился на пишущую машинку и зафиксировал:
Она была красивая, как сон,
Как воздух сна,
Как сна очарование.
В нее влюбивши был весь первый эскадрон.
И резкий фокус расставанья.
И чуждый стук копыт...
- Это про что? - шепотом спросил Гришка.
- Про любовь. Разве про что другое пишут стихами?
- А фокус какой был?
Дядя Федя глянул на Гришку и глаза прикрыл, словно Гришкины щеки с ярким румянцем от витаминов ослепили его.
- Фокус в оптическом смысле. Очень резкий был фокус... Ее махновцы казнили. Они ее связанную затоптали конями...
Когда дядя Федя руку от лица отнял, то увидел Гришка в его глазах сырой блеск.
- Да... - сказал дядя Федя. И голова его опустилась к столу. И еще опустилась... И...
Видать, шрамы от многочисленных ран, а также ожогов, ушибов и вывихов в некоторых случаях сдерживаться не помогают. Даже наоборот.
ОТДАЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА
Ночью Гришка спал плохо, ворочался. Все слышался ему тот чуждый стук копыт. Под утро он крепко уснул и заспался.
Открыл глаза - у окна дядя Федя. Фуражка-капитанка на нем, китель с орденами и морские брюки, но босиком - наверно, ботинки парадные куда-то засунул и не найдет.
- Письмо от Пашки пришло. Испытания проходят успешно, - сказал дядя Федя торжественным голосом.
Гришка вскочил, глаза ополоснул.
- Кто испытывал? Дядя Вася?
- Васька сбежал после второго прогона. Заскучал. Языком чесать ему запретили, на гармонии играть нельзя. Игра на гармонии аппаратуру разлаживает. Не понимает аппаратура, где настоящие переживания, где от музыки. Устроился Васька в молодежный клуб "Романтики" гардеробщиком. Там ему болтать будет с кем... - Дядя Федя оглядел Гришку с придирчивым одобрением. - Пашка спрашивает, как твоя становая ось? Зовет в Москву на нетрясучем транспорте прокатиться.
Гришка перебил дядю Федю повторным нетерпеливым вопросом:
- Так кто же испытывал?
- Пашка сам. И еще один человек... Наш командир, товарищ Гуляев.
Гришка остановился посередине избы и отчетливо ощутил, что становая ось за эти дни у него покрепчала.
- Ух ты... - прошептал он.
За завтраком, попивая чай с молоком, Гришка воображал нетрясучий транспорт шарообразной формы и себя машинистом. Бурное море вообразил, в котором Аполлон Мухолов тонет, и, чтобы не засмеяться, закашлялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10