– Почему Я не благодарит верхних людей? Люди неба каждое утро зажигают большой огонь, чтобы согреть землю.
– Иди ты, – проворчал Витька. – Обыкновенное солнце. Светило. Раскаленные газы.
Анука вскочила. Закричала голосом быстрой реки:
– Пусть Я замолчит! Верхние люди, не слушайте Я, Я лишился рассудка.
Витька пожал плечами, сплюнул и почесался. При свете солнца девчонка выглядела не очень опасной.
– Дура ты. Тигра не побоялась, а солнца боишься.
Анука рассматривала его тревожными широко распахнутыми глазами. Потом она робко шагнула к нему, потрогала за рукав.
– Откуда Я взял такую гладкую шкуру?
– Сукно, – сказал Витька.
Анука кивнула.
– Я убил сукно и снял с него шкуру. Анука никогда не видела людей с такой серой кожей. Где живут серые люди?
– Сукно, говорю. Материя. Чего глаза выпучила? Материя обыкновенная.
– Хапы убили много врагов, – сказала Анука. – Хапы никогда не снимали шкуры с убитых. Такое у хапов не принято… К какому роду принадлежит Я?
Сам по себе вопрос не был ни злым ни ехидным, но Витька сразу почувствовал себя в ответе за все современное ему человечество.
– Я человек! – закричал он. – Человек я! А ты обезьяна, дура, макака!
Анука не обиделась, удивилась только.
– Почему Я кричит? Почему Я зовет обезьяну и дуру? Зачем Я надел эти копыта?
– Это ботинки! Что, ботинок не знаешь?
Витька сел, стиснул свою бедную голову ладонями. «Откуда ей знать ботинки». От этой мысли страх из Витьки совсем ушел. Вспомнил Витька, что не позавтракал сегодня. В глазах у него самопроизвольно возникли котлеты и яичница солнцеподобная.
– Ой, мама, мамочка, мама… – Витька вздохнул сокрушенно. – Проклятая ворона, не могла, что ли, предупредить? Я небось в первый раз, неопытный еще. А она, эта ворона окаянная, небось сто лет прожила, могла бы намекнуть, мол, не торопись – дело новое, необыкновенное. А она даже ириски отобрала. – Витька снова вздохнул – эх, жизнь! – и посмотрел исподлобья на доисторическую девчонку.
Анука стояла перед ним в вольной спокойной позе.
«Ишь ты, дикариха, а красивая. Если бы она у нас в классе училась, я бы, пожалуй, дружил с ней. Не то что Анна Секретарева с задранным носом».
– Чего глаза-то выпучила? – сказал Витька.
– Анука пойдет на охоту. Я умеет охотиться?
– Я умею читать про охоту.
– Что?
– Рисовать, – сказал Витька грустно.
– Что?
– Что я умею, тебе даже и вообразить недоступно в твоем темном мозгу. Приемник на транзисторах могу собрать.
– Это едят?
Витька поперхнулся и закричал:
– Не хлебом единым жив человек! Я на велосипеде кататься умею, на мотоцикле и на коньках! Чучело ты ископаемое. Макароны умею варить! – После макарон Витькина речь оборвалась. Открылось ему внезапно, что лишился он силы вещей, которые отчасти и делали его человеком.
Анука нетерпеливо ногой топнула.
– Что Я умеет делать?
– Тише ты, – сказал Витька печально. – Не напирай. Я должен подумать… Рыбу ловить умею!
Анука заулыбалась.
– Пусть Я поймает рыбу.
– Давай удочку.
– Я опять говорит непонятно.
Витька встал, показал ей, как закидывают крючок, как подсекают рыбу. Анука следила за его действиями, наморщив лоб.
– Удочку давай, говорю. У-доч-ку. – Витька почесал голову. – Впрочем, для тебя что удочка, что ракета – все равно туман. Заря человечества. Каменный век. Не умею я рыбу ловить без крючка. Ничего не умею! И отстань от меня. Может, я с голоду хочу умереть. – «Ну и попал, даже подзатыльник нельзя дать – копьем проткнет». – Тебя бы к нам. Мы бы тебе показали человеков. Увидала бы самолет, сердце бы от страха лопнуло.
– У Ануки нет страха. Анука не кричит «Ой, мама, мама, мама!» Человеки очень отсталые люди. Человеки ничего не умеют.
– Отцепись! Отцепись, говорю! – Витька бросился к выходу из пещеры. Анука догнала его в два прыжка. Схватила за шиворот.
– И не держи! – вопил Витька. – Я сейчас выскочу. Пускай меня тигр сожрет! Пусть меня мамонт затопчет!
В пещеру текли запахи трав. Солнце стояло как раз против входа, будто пылающая заслонка, которую отодвинь – и выйдешь в иной мир, привычный и безопасный.
Витька вырвался из цепких девчонкиных рук, шагнул было вперед, но тут перед ним в ослепительном солнечном жгучем потоке возникла четвероногая тень. Два прямых острых рога торчали над нею. И она двигалась прямо на Витьку.
Анука толкнула его за камень. И Витька почувствовал, сколько силы в ее тонких руках.
– Пусть Я молчит, – прошептала Анука, сжав копье побелевшими пальцами.
Низкоплечий, скуластый воин тащил на плечах раненого. Два копья торчали над ними. Две дубины, тяжелые и суковатые, и два каменных топора свисали к земле. Воин положил раненого, подсунул ему под голову камень. Раненый приподнялся, прошептал хрипло:
– Зачем Тых принес Тура в пещеру? Тур враг Тыха. Тур из племени хапов. Тых из племени хупов. Хапы и хупы воюют.
Низкоплечий скуластый Тых запустил обе руки в черные волосы. Казалось, он хочет раздвинуть черепные кости, чтобы дать своим мыслям свободу.
– Пещерный медведь повалил Тыха. Тур медведя убил. Тур спас Тыха. Тых не может убивать Тура.
– Война есть война. Тых знает закон войны?
Тых закрутился на месте, размахивая дубиной.
– Лучше оставить жизнь волку или леопарду, чем воину из враждебной орды. Хап, которого хуп не убил сегодня, придет завтра, чтобы убить хупа. Так было всегда.
– Тых знает закон людей?
– Знает, – прорычал Тых. Мускулы на его плечах вздулись. – Люди иных племен ненавидят друг друга больше, чем носорог ненавидит мамонта, – сказал он, почти задыхаясь.
– Тогда убей Тура.
Тых замахнулся дубиной, зарычал дико. И грохнул дубиной о соседний камень так, что твердое дерево лопнуло. И сказал изумленно:
– Тых почему-то не может.
Новое чувство пугало его. Он, наверно, страдал, слушая, как ширилась и добрела его дремучая душа.
И вдруг словно лопнул тонкий висячий камень.
– Тых из враждебной орды! Анука убьет Тыха! – Анука вскочила, замахнулась копьем. Но метнуть копье не успела – на ее руке повис Витька.
– Что ты делаешь? Они же нас, как клопов – одним пальцем!
Тых прыгнул к камню, схватил их обоих и приподнял.
Витька увидел каменные бугры мускулов, густую гриву волос, крепкие, свисающие козырьком брови.
«Все, – тоскливо подумал Витька. – Задавит…»
Воин бросил их на землю.
– Дети лягушек! Тых не воюет с детьми. Когда Тых был ребенком, дети не совались в раздоры взрослых. Дети почитали воинов и охотников, как шакалы почитают тигра. Сейчас дети отрастили длинные языки.
В этих словах Витька уловил что-то знакомое, видимо, вечное, но не успел обдумать и сообразить что. Анука вскочила, гордо вскинула руки над головой.
– Анука не дочь лягушки! Отец Ануки – вождь хапов Гы! – Она трижды подпрыгнула на одной ноге и трижды выкрикнула: – Хапы будут владеть саванной!
– Пока еще хапы не завладели саванной, Тых оттаскает Ануку за уши. – Тых попытался это проделать. Но Анука отскочила, едва коснувшись ногами земли.
– У Ануки сердце рыси, ноги оленя, глаза ястреба. Пускай Тых сначала догонит Ануку, потом угрожает.
Воин даже и не взглянул на девчонку. Он рассматривал Витьку, как рассматривают люди зверька незнакомой породы, не зная, что ожидать от него – а вдруг он тебе в глаз какой-нибудь гадостью брызнет.
Витька млел от смущения.
– Здрасте, – сказал он, шаркнув ногой. – Я с вами вполне солидарен – она много хвастает. Не мешает нащелкать ей для порядка.
Воин ему не ответил, только лоб сморщил, будто гармонист сомкнул у гармошки мехи. Витька облизал пересохшие губы.
– Я тут случайно… Пролетом…
Тых пощупал Витькину тужурку.
– Школьная форма, – сказал Витька. – Одежда.
Тых посмотрел ему на ноги. Витька съежился.
– Ботинки – кеды. Я уже объяснял товарищу, – он кивнул на Ануку. – П-популярно рассказывал.
– Из какого племени Я? – спросил Тых.
Анука засмеялась, задергалась, словно ее щекотали.
– Я из племени человеков. Человеки еще не научились выражать свои мысли. Человеки не страшны хапам и хупам.
Тых посмотрел на Ануку, словно учитель, попавший впросак.
– Пусть Анука подождет, пока ее спросят… Тых не слышал про человеков. Может быть, Тур слышал?
– Тур не слышал, – прошептал раненый. Глаза его были закрыты. На смуглых щеках уже появился серый налет. – Тур хочет мяса.
Витька почувствовал тревогу при слове мясо. И не зря он ее почувствовал, и вполне своевременно.
Тых смотрел на него остановившимися глазами.
– Охотник и воин не может без мяса, – бормотал он, плотоядно облизываясь. – Тых не ел со вчерашней зари…
В черных его глазах Витька заметил голодный блеск, «Сожрут, как кильку, с костями». Витька прыгнул за камень.
– Не ешьте меня, я невкусный!
Кому хочется погибать так бесславно. Принялся было Витька выкрикивать заклинания, но тут раздался Анукин голос. Звенело в нем бесстрашное возмущение:
– Разве хупы едят людей?!
Тых ответил с досадой:
– Теперь не едят. Хупы не берегут хороших традиций. – Он шмыгнул широким носом и вдруг спросил: – А что человеки едят? Раз они такие отсталые. – Тых даже и не старался скрыть простодушной надежды. – Человек человека ест?
– Что вы, что вы! – закричал Витька. – Мы травоядные. – В солнечном луче возле камня росла мелкая травка. Витька сорвал ее, принялся жевать. – Травоядные мы. Растительноядные. – И он улыбался, пуская зеленые горькие слюни. Анука поморщилась.
– Я умеет питаться травой. Я сын козла.
– Остришь, да? Пользуешься? Моего отца зовут Аркадий. Он кузнец на заводе. – В Витькином мозгу нарисовался отец в кресле с журналом «Наука и жизнь». Отец хотел, чтобы Витька стал кибернетиком. Мама хотела, чтобы Витька стал биологом. Бабушка – чтобы Витька счастливым был. – Не понимаете вы, – сказал Витька. – В растительной пище есть витамины.
Тых пощупал Витькины мускулы, согнул его руку, постучал ему по груди, отчего Витька закашлялся.
– От травы у людей не бывает силы. От травы бывает нежное мясо. Когда Тых был ребенком, люди иногда позволяли себе…
– Сейчас другое время! – твердо сказала Анука.
– Все течет, все изменяется. – Тых неохотно выпустил Витькину руку. – Пещерного медведя сожрали гиены. Есть нечего. Анука пойдет на охоту с Тыхом?
– Нет, – сказала Анука. – Тых враг.
– Когда Тых был ребенком, дети почитали за счастье пойти на охоту с настоящим охотником. Сейчас дети о себе много думают. Анука не хочет принести пищу раненому?
Анука опустила голову, пожевала немного свое ожерелье из ярко-красных плодов и забормотала, спрятав глаза в стреловидных ресницах:
– Тур научил Ануку метать копье. Тур научил Ануку считать добычу по пальцам. Научил находить плоды и съедобные корни. Научил выделывать шкуры животных. Анука пойдет на охоту с Тыхом. Анука добудет еду для Тура.
Витька снова подумал, что эта Анука девчонка совсем не плохая, даже, можно сказать, хорошая. А если бы ее подучить немного, то и совсем была бы что надо.
– Ты не бойся, – сказал он. – Днем хищные звери не ходят. Днем хищные звери спят. А какую-нибудь паршивую антилопу, так ее ведь можно в два счета…
Когда они ушли, Витька принялся слоняться по пещере туда-сюда. Он поддавал ногой мелкие камушки и блестящие белые кости. Скоро ему это надоело. «Что, я век буду тут сидеть?»
Выскочил Витька наружу. Поначалу он видел все вокруг смутно и неприязненно. Мамонты шли в высокой траве, темно-бурые, словно горы парной земли. «Приручить бы этих скотов: умные твари, сильные…» Вдали проскакали лошади низкорослые и косматые. «А этих-то обязательно. Вокруг пещеры вал насыпной, частокол от врагов. Со временем избы построим. Поля, конечно. Пшеницу!..» Возникали в Витькиной голове картины великих преобразований. И посередине новой счастливой жизни, на центральной площади возле Дома культуры увидел он статую в школьной форме на лихом коне.
– Да, – сказал Витька ответственным голосом. – Многое предстоит сделать. – И он направился обратно в пещеру, так как переполненная его душа искала общения.
Раненый Тур стонал. Выгибался.
– В груди у Тура зима, – хрипел он.
– Кофею бы или бы чаю. Вам согреться нужно. Горячего выпить. Почему они не развели костер? – спросил Витька.
– Что такое костер?
– Ну, огонь, чтобы чай вскипятить. Костерчик.
– Тур не понял всего. Тур понял, что Я говорит об огне, будто огонь младший брат Я. – Последние слова Тур произнес едва слышным, затухающим голосом.
– Никак умер?.. Анука! Анука! Тых! Где вы? – Витька выбежал из пещеры.
– Ану-ука-а!!! Ану-ука-а!!!
Мамонты, проходившие мимо, повернули головы. Глаза у них были голубые и тихие. Они подняли хоботы и затрубили. Заревели в кустах зеленые носороги с розовыми глазами. Закричали зебры и антилопы. Заверещали обезьяны на ветках.
В этом шуме и гаме услышал Витька скрипучий голос позади себя:
– Ты чего это панику поднимаешь?
На иссохшей кривой сосне сидела ворона – синяя.
– А-а, – сказал Витька. – Вот ты где, старая карга. Ты что наделала? Я куда просился? А ты меня куда загнала? Колдуй обратно.
– Я вас в первый раз вижу, – сказала ворона. – Вы, дорогой, что-то путаете.
– Ничего не путаю. Колдуй обратно, не то я тебя камнем…
– Крах, – сказала ворона. – Крум, крам, крупе… Та ворона была другая. Она еще не родилась. Она еще через пятьсот тысяч лет родится. Вы подождите. – Она поднялась с ветки, потянула на тяжелых крыльях к лесу, но воротилась вдруг и, кружась над Витькиной головой, сказала: – Мне представлялось, что в будущем люди будут вежливыми. Для людей очень важно стать вежливыми… Крах, крах! – И уселась на ветку. – Почему это я должна улетать? У меня дело. Я сейчас на огонь колдую. Тепло людям нужно. Без тепла люди – звери.
Витьку словно электрический ток ударил. Он бросился обратно в пещеру.
– Кремень нужно и еще другой, какой-то шпат. Нам же Костя вожатый показывал. Еще мху нужно сухого. – Витька набрал мху в расщелинах, наломал смоляных можжевеловых веток, надергал сухой травы и принялся кружить по пещере. Он поднимал камень за камнем, ударял ими друг о друга и отбрасывал.
– У них же кремневые наконечники!
Витька поднял тяжелое копье Тура.
Зазубренный клиновидный осколок маслянисто поблескивал.
И кто бы подумал, что этот паршивый камень положит начало цивилизации? Витькой овладело волнение – лоб вспотел, даже уши вспотели.
– Сейчас, сейчас… – Сыромятные ремни поддавались с трудом. Витька перебивал их попавшимся под руку камнем. Сколько открытий сделано так вот – случайным ударом. Он стукнул камнем по наконечнику. Посыпались искры.
– Ура! – сказал Витька. Еще раз ударил камнем по наконечнику, снова посыпались искры.
– Огонь, – услышал он сдавленный шепот. – Я спрятал огонь в эти камни? – Раненый Тур пытался подняться. В глазах его чернел ужас. – Огонь бросается с неба. Огонь не боится мамонтов и носорогов. Огонь не боится пещерных львов…
– А чего ему бояться. – Витька ухмыльнулся великодушно. – И вы не бойтесь. Привыкнете. Все дикари так огонь добывали. Примитивно. – Он протянул камни Туру.
– Холодные, – прошептал Тур. – Как огонь туда влез?
– Никуда огонь не влезал. И нет там огня. От удара искры летят.
– Я говорит непонятно. Тур сам видел огонь.
Витька отобрал у него камни, ударил ими друг о друга. Тур отпрянул.
– Не бойсь, – Витька пошлепал воина по плечу, – сейчас мы костерчик запалим. – Ударил раз, ударил два. Искры сыпались из камней фейерверком, но мох не загорался.
– У Сереги со второго раза вспыхивало. – Витька ударил еще раз, еще раз пятнадцать. Наконец маленький красный жучок слабо зашевелился в траве. Витька принялся на него дуть легонько. Жучок превратился в змейку, свернулся в клубок и прянул. Трава занялась, затрещала.
– Это будет вроде бы подвиг открытия, – сказал Витька, обмякнув от самодовольства.
Раненый Тур, превозмогая боль, с искаженным от страха лицом уползал за камень. Витька схватил его за ногу.
– Ты куда?
– Огонь, – шептал Тур. – Огонь пожирает все на своем пути. – И он пополз дальше.
– А еще лучший воин!
– Против огня бессильны лучшие воины.
Витька тянул Тура за ногу.
– Стой! Замри!.. Не то превращу в головешку! И не вздумай убегать. Турка ла му… – Витька утер пот со лба. Подбросил в огонь хворосту.
Тур еще больше съежился. Лицо его, суровое, узловатое, как сплетенье корней, сейчас было растерянным и беспомощным. Когда огонь разгорелся по-настоящему, когда наполнил пещеру теплом, Тур сказал:
– Огонь не движется. Я приручил огонь. Я великий воин.
– А как же иначе. – Витька плечи расправил, принял подобающую случаю позу. – Кое-что проходили. – Витька прыгнул через огонь, подставил теплу грудь и живот. – Не боись, не боись, – говорил он. – Подползай.
Придерживая рану, Тур поклонился Витьке, потом бросил в огонь веточку. Радость вспыхнула на его лице.
– Огонь не трогает Тура. Огонь берет пищу из рук… Старики говорят, кому удастся приручить огонь, тот покорит все соседние племена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9