Сердце у Кешки упало.
Иван Николаевич смотрел на портрет тяжело, упорно. Жилка у виска, чуть повыше розового шрама, вздувалась и опадала. Ему, наверно, было очень тяжело. Он глянул на вошедшего Кешку и безнадежно качнул головой – мол, плохи дела, Кешка. Мать заговорила, обращаясь больше к Кешке, чем к Ивану Николаевичу:
– Вот пришел ваш единомышленник. Спит и видит вас.
– Я его тоже вижу. Ну что ж, не повезло нам… – Полковник повернулся к Кешке и, усмехнувшись одними губами, сказал: – Кешка, я второй раз прошу твою маму выйти за меня замуж. Первый раз – когда тебя еще и на свете не было… Второй раз – сейчас.
– Не согласилась, – пробормотал Кешка убито и впервые подумал о маме с неприязнью: «И чего ей надо?.. Почему?» Он знал, что ни мама, ни кто другой не ответят ему. А если он и будет настаивать, то просто наговорят ему всяких непонятных слов. Кешка думал: «Вот Иван Николаевич сейчас возьмет шинель и уйдет». Но полковник остался.
Когда мама разливала чай, рука у нее чуть заметно дрожала. Она пролила заварку на скатерть и отругала Кешку за то, что он не может как следует подставить стакан.
– Когда вы уезжаете? – спросила мама Ивана Николаевича.
– Завтра ночью. В Москву сначала. – Иван Николаевич смотрел в свой стакан, не пил. – Я вам все же пришлю письмо с моим адресом, Елизавета Петровна. Я понимаю, все так быстро. Но, может быть, пройдет время, и вы решитесь…
«Решится! – хотел было крикнуть Кешка. – Я ее уговорю!» Но мама опередила его.
– Хорошо, – сказала она, – я буду ждать ваших писем.
Иван Николаевич ушел, даже не прикоснувшись к чаю. На пороге он крепко пожал Кешкину руку.
– До свидания, Кешка.
На другой день, после школы, Кешка держал совет с приятелями – с Мишкой и Симой. О чем они там договорились, никто так и не узнал. Вечером, часов около пяти, он стоял в вестибюле Северной гостиницы, прятал за спину маленький узелок и робко спрашивал у портье:
– Скажите, где здесь тридцать второй номер?
– Второй этаж, налево… за пальмой, – равнодушно ответил пожилой толстый администратор. – Иди, тридцать второй сейчас дома.
Кешка робко постучал в светлую дверь. Ручка шевельнулась, и со словами «да, да» в коридор вышел Иван Николаевич.
– Кешка!.. Ты что? – Он схватил Кешку за плечи, втащил его в номер. – Что случилось?!
Кешка стоял, уставившись в пол. Он успел заметить две кровати, покрытые мохнатыми одеялами, вишневыми, письменный стол, обеденный и две тумбочки. Около одной кровати на стуле стоял раскрытый чемодан.
– Кешка, ну?.. Мама согласилась?.. Почему она сама не пришла, не позвонила?..
– Нет, – пробормотал Кешка. Он прижался к Ивану Николаевичу и прошептал тихо: – Я с вами поеду.
Иван Николаевич опустился на кровать. Кешка доверчиво положил на его колени свой узелок.
– Как ты меня нашел? – наконец спросил Иван Николаевич, опустив на Кешкину голову свою большую ладонь.
– Я-то?.. Дак вы же говорили маме, где остановились. А у меня память ужасно крепкая. Мы с вами поживем вместе, а потом мама сама к нам приедет. Мы ей даже письмо можем написать, чтоб не волновалась.
Рука Ивана Николаевича опустилась на Кешкино плечо. Глаза его были добрые и грустные. Он шевелил бровями, раздумывая над чем-то, потом вздохнул и сказал:
– Ты знаешь, что такое запрещенный удар?
– Знаю. Ниже пояса, в спину и по почкам.
– Точно… То, что ты предлагаешь, тоже запрещенный удар по твоей маме… Нельзя нам с тобой вместе ехать, если она не согласна.
– А я-то ведь согласен, – еще тише прошептал Кешка.
Иван Николаевич встал, заходил по комнате.
– Да взял бы я тебя, Кешка, дорогой ты мой… Но ведь я права на это не имею. Мне ведь твоя мама вовек не простит… Понимаешь ты, Кешка? – Он сел на стул и поставил Кешку между своими коленями. – Понимаешь?
– Понимаю.
Но он ничего не понял. Ведь все так просто. Кто же их может осудить, если они вместе уедут? Даже мама не может.
– Я тебе письма писать буду, – говорил тем временем Иван Николаевич, – и ты мне отвечай. А на будущий год я приеду. – Он подтянул Кешку поближе к себе. – Только ты к маме не приставай, не проси за меня, ладно?
Это Кешка понял и одобрил. Иван Николаевич гордый.
Кешка посмотрел на раскрытый чемодан, и ему очень захотелось плакать.
– Когда вас сюда ранили, – Кешка дотронулся до шрама, – больно было?.. И вы, наверное, не плакали.
Иван Николаевич засмеялся тихо, откинулся на спинку стула и тепло посмотрел на Кешку.
– Нет, Кешка, не плакал… Я пел тогда. Пел песню про партизан. Знаешь?.. «Шли лихие эскадроны…»
– Знаю, – улыбнулся Кешка. Он взял свой узелок и протянул Ивану Николаевичу руку.
– До свидания.
Иван Николаевич поднялся.
– Нет, нет… Подожди, Кешка, так нельзя. Давай в буфет сходим, выпьем на прощание лимонаду, что ли…
Кешка не возражал. Ему было все равно теперь.
Они сели за столик у самого окошка. На улице с крыш капала вода. Из дверей метро выходили люди, некоторые в пальто нараспашку, потому что уже была большая весна и из мокрой земли на газонах проглядывала реденькая бледная зелень. Они выпили лимонаду. Иван Николаевич напихал в Кешкины карманы конфет и апельсинов и пошел проводить его до автобусной остановки. Он махал Кешке рукой. Кешкино лицо за мокрым стеклом казалось сморщенным, беззащитным. И может быть, поэтому Иван Николаевич бежал вслед за автобусом, пока тот не набрал скорость и не ушел на середину Невского.
Мама уже была дома, когда Кешка явился. Узелок он оставил у Симы, чтобы избежать расспросов.
В квартире чувствовалось оживление. Девчонка Анечка бегала по коридору с мохнатым полотенцем. Она приплясывала и пела:
– Кешка, Кешка, мой папа приехал, э!..
– Толя, познакомься, вот наш главный сосед! – крикнула старушка в ванную.
Оттуда вышел белоголовый мужчина с синими, как у Анечки, глазами. Он взял полотенце, вытер руки.
– Здравствуй.
– Здравствуйте – ответил Кешка и вяло пожал протянутую ему руку.
Старушка и девчонка ничего не заметили, а мужчина осторожно спросил:
– Подрался, может?.. Или что?..
– Подрался…
Кешка, не снимая пальто, протопал в комнату и сунулся лицом в свою верную оттоманку. Кто-то тяжелый сел рядом с ним. Кешка плотнее забился в угол оттоманки. Человек сидел молча, потом тихо поднялся, ушел.
Анечкин отец наполнил квартиру деловитостью и весельем. В квартире постоянно толпились геологи. Они приносили материалы разведок, образцы, доклады, оглушали рассказами о своем «железном» Севере. Мама теперь часто бывала у соседей, помогала Анечкиному отцу проверять какие-то расчеты. А Кешка целыми днями пропадал во дворе.
Весна развернулась, окрепла и незаметно уступила город лету, нежаркому, ленинградскому, но все-таки лету. Ребята со двора разъехались по дачам. Уехал и Кешка. Уехал он в пионерский лагерь сразу на три смены. Мама принесла из завкома путевки.
– Вот, Кешка, поживешь в лагере, поправишься, окрепнешь.
Лето было дождливым, но веселым. И мама приезжала в родительские дни тоже очень веселая, какая-то улыбчивая, какой он не видел ее уже давно.
Дни иногда тянутся долго, а сроки приходят незаметно. Подошел срок и лагерю уезжать в город.
Мама Кешку на вокзале не встретила. Всех ребят разобрали, а он и дожидаться не стал. Сел на трамвай и покатил домой.
Открыла ему девчонка Анечка.
– Лохматый-то, – сказала она ему, – грязный…
Кешка молча прошел в свою комнату, сбросил рюкзак, сандалии. На небольшом столике, где Кешка готовил уроки, лежали стопки чистых тетрадей и новые учебники. Еще на столе лежал синий конверт с иностранной маркой. От Ивана Николаевича!.. Кешка схватил письмо, сунул его под майку и так заволновался, что побежал на кухню мыть руки. Письмо он хотел прочитать в одиночестве, неторопливо. Он все время прижимал его локтем.
Кешка вытерся кухонным полотенцем и стал разогревать обнаруженные в кастрюле макароны.
– Масло-то положи, – сказала ему девчонка Анечка. Она вошла в кухню, как ее бабушка, в теплом платке.
Кешка не ответил. Тогда она взяла масло из своей масленки и положила его на сковородку.
– Ты чего мне своего суешь?.. Очень надо! – возмутился Кешка. – Где моя мама?..
Девчонка села на табурет и, глядя на стену, пробормотала:
– Дикарь, они тебя встречать поехали. Они поженились.
– Чего? – надвинулся на нее Кешка.
– Поженились, говорю… мой папа и твоя мама.
Макароны горели. Кухня наполнялась смрадом. А Кешка сидел не двигаясь, прижав к голому боку синий конверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Иван Николаевич смотрел на портрет тяжело, упорно. Жилка у виска, чуть повыше розового шрама, вздувалась и опадала. Ему, наверно, было очень тяжело. Он глянул на вошедшего Кешку и безнадежно качнул головой – мол, плохи дела, Кешка. Мать заговорила, обращаясь больше к Кешке, чем к Ивану Николаевичу:
– Вот пришел ваш единомышленник. Спит и видит вас.
– Я его тоже вижу. Ну что ж, не повезло нам… – Полковник повернулся к Кешке и, усмехнувшись одними губами, сказал: – Кешка, я второй раз прошу твою маму выйти за меня замуж. Первый раз – когда тебя еще и на свете не было… Второй раз – сейчас.
– Не согласилась, – пробормотал Кешка убито и впервые подумал о маме с неприязнью: «И чего ей надо?.. Почему?» Он знал, что ни мама, ни кто другой не ответят ему. А если он и будет настаивать, то просто наговорят ему всяких непонятных слов. Кешка думал: «Вот Иван Николаевич сейчас возьмет шинель и уйдет». Но полковник остался.
Когда мама разливала чай, рука у нее чуть заметно дрожала. Она пролила заварку на скатерть и отругала Кешку за то, что он не может как следует подставить стакан.
– Когда вы уезжаете? – спросила мама Ивана Николаевича.
– Завтра ночью. В Москву сначала. – Иван Николаевич смотрел в свой стакан, не пил. – Я вам все же пришлю письмо с моим адресом, Елизавета Петровна. Я понимаю, все так быстро. Но, может быть, пройдет время, и вы решитесь…
«Решится! – хотел было крикнуть Кешка. – Я ее уговорю!» Но мама опередила его.
– Хорошо, – сказала она, – я буду ждать ваших писем.
Иван Николаевич ушел, даже не прикоснувшись к чаю. На пороге он крепко пожал Кешкину руку.
– До свидания, Кешка.
На другой день, после школы, Кешка держал совет с приятелями – с Мишкой и Симой. О чем они там договорились, никто так и не узнал. Вечером, часов около пяти, он стоял в вестибюле Северной гостиницы, прятал за спину маленький узелок и робко спрашивал у портье:
– Скажите, где здесь тридцать второй номер?
– Второй этаж, налево… за пальмой, – равнодушно ответил пожилой толстый администратор. – Иди, тридцать второй сейчас дома.
Кешка робко постучал в светлую дверь. Ручка шевельнулась, и со словами «да, да» в коридор вышел Иван Николаевич.
– Кешка!.. Ты что? – Он схватил Кешку за плечи, втащил его в номер. – Что случилось?!
Кешка стоял, уставившись в пол. Он успел заметить две кровати, покрытые мохнатыми одеялами, вишневыми, письменный стол, обеденный и две тумбочки. Около одной кровати на стуле стоял раскрытый чемодан.
– Кешка, ну?.. Мама согласилась?.. Почему она сама не пришла, не позвонила?..
– Нет, – пробормотал Кешка. Он прижался к Ивану Николаевичу и прошептал тихо: – Я с вами поеду.
Иван Николаевич опустился на кровать. Кешка доверчиво положил на его колени свой узелок.
– Как ты меня нашел? – наконец спросил Иван Николаевич, опустив на Кешкину голову свою большую ладонь.
– Я-то?.. Дак вы же говорили маме, где остановились. А у меня память ужасно крепкая. Мы с вами поживем вместе, а потом мама сама к нам приедет. Мы ей даже письмо можем написать, чтоб не волновалась.
Рука Ивана Николаевича опустилась на Кешкино плечо. Глаза его были добрые и грустные. Он шевелил бровями, раздумывая над чем-то, потом вздохнул и сказал:
– Ты знаешь, что такое запрещенный удар?
– Знаю. Ниже пояса, в спину и по почкам.
– Точно… То, что ты предлагаешь, тоже запрещенный удар по твоей маме… Нельзя нам с тобой вместе ехать, если она не согласна.
– А я-то ведь согласен, – еще тише прошептал Кешка.
Иван Николаевич встал, заходил по комнате.
– Да взял бы я тебя, Кешка, дорогой ты мой… Но ведь я права на это не имею. Мне ведь твоя мама вовек не простит… Понимаешь ты, Кешка? – Он сел на стул и поставил Кешку между своими коленями. – Понимаешь?
– Понимаю.
Но он ничего не понял. Ведь все так просто. Кто же их может осудить, если они вместе уедут? Даже мама не может.
– Я тебе письма писать буду, – говорил тем временем Иван Николаевич, – и ты мне отвечай. А на будущий год я приеду. – Он подтянул Кешку поближе к себе. – Только ты к маме не приставай, не проси за меня, ладно?
Это Кешка понял и одобрил. Иван Николаевич гордый.
Кешка посмотрел на раскрытый чемодан, и ему очень захотелось плакать.
– Когда вас сюда ранили, – Кешка дотронулся до шрама, – больно было?.. И вы, наверное, не плакали.
Иван Николаевич засмеялся тихо, откинулся на спинку стула и тепло посмотрел на Кешку.
– Нет, Кешка, не плакал… Я пел тогда. Пел песню про партизан. Знаешь?.. «Шли лихие эскадроны…»
– Знаю, – улыбнулся Кешка. Он взял свой узелок и протянул Ивану Николаевичу руку.
– До свидания.
Иван Николаевич поднялся.
– Нет, нет… Подожди, Кешка, так нельзя. Давай в буфет сходим, выпьем на прощание лимонаду, что ли…
Кешка не возражал. Ему было все равно теперь.
Они сели за столик у самого окошка. На улице с крыш капала вода. Из дверей метро выходили люди, некоторые в пальто нараспашку, потому что уже была большая весна и из мокрой земли на газонах проглядывала реденькая бледная зелень. Они выпили лимонаду. Иван Николаевич напихал в Кешкины карманы конфет и апельсинов и пошел проводить его до автобусной остановки. Он махал Кешке рукой. Кешкино лицо за мокрым стеклом казалось сморщенным, беззащитным. И может быть, поэтому Иван Николаевич бежал вслед за автобусом, пока тот не набрал скорость и не ушел на середину Невского.
Мама уже была дома, когда Кешка явился. Узелок он оставил у Симы, чтобы избежать расспросов.
В квартире чувствовалось оживление. Девчонка Анечка бегала по коридору с мохнатым полотенцем. Она приплясывала и пела:
– Кешка, Кешка, мой папа приехал, э!..
– Толя, познакомься, вот наш главный сосед! – крикнула старушка в ванную.
Оттуда вышел белоголовый мужчина с синими, как у Анечки, глазами. Он взял полотенце, вытер руки.
– Здравствуй.
– Здравствуйте – ответил Кешка и вяло пожал протянутую ему руку.
Старушка и девчонка ничего не заметили, а мужчина осторожно спросил:
– Подрался, может?.. Или что?..
– Подрался…
Кешка, не снимая пальто, протопал в комнату и сунулся лицом в свою верную оттоманку. Кто-то тяжелый сел рядом с ним. Кешка плотнее забился в угол оттоманки. Человек сидел молча, потом тихо поднялся, ушел.
Анечкин отец наполнил квартиру деловитостью и весельем. В квартире постоянно толпились геологи. Они приносили материалы разведок, образцы, доклады, оглушали рассказами о своем «железном» Севере. Мама теперь часто бывала у соседей, помогала Анечкиному отцу проверять какие-то расчеты. А Кешка целыми днями пропадал во дворе.
Весна развернулась, окрепла и незаметно уступила город лету, нежаркому, ленинградскому, но все-таки лету. Ребята со двора разъехались по дачам. Уехал и Кешка. Уехал он в пионерский лагерь сразу на три смены. Мама принесла из завкома путевки.
– Вот, Кешка, поживешь в лагере, поправишься, окрепнешь.
Лето было дождливым, но веселым. И мама приезжала в родительские дни тоже очень веселая, какая-то улыбчивая, какой он не видел ее уже давно.
Дни иногда тянутся долго, а сроки приходят незаметно. Подошел срок и лагерю уезжать в город.
Мама Кешку на вокзале не встретила. Всех ребят разобрали, а он и дожидаться не стал. Сел на трамвай и покатил домой.
Открыла ему девчонка Анечка.
– Лохматый-то, – сказала она ему, – грязный…
Кешка молча прошел в свою комнату, сбросил рюкзак, сандалии. На небольшом столике, где Кешка готовил уроки, лежали стопки чистых тетрадей и новые учебники. Еще на столе лежал синий конверт с иностранной маркой. От Ивана Николаевича!.. Кешка схватил письмо, сунул его под майку и так заволновался, что побежал на кухню мыть руки. Письмо он хотел прочитать в одиночестве, неторопливо. Он все время прижимал его локтем.
Кешка вытерся кухонным полотенцем и стал разогревать обнаруженные в кастрюле макароны.
– Масло-то положи, – сказала ему девчонка Анечка. Она вошла в кухню, как ее бабушка, в теплом платке.
Кешка не ответил. Тогда она взяла масло из своей масленки и положила его на сковородку.
– Ты чего мне своего суешь?.. Очень надо! – возмутился Кешка. – Где моя мама?..
Девчонка села на табурет и, глядя на стену, пробормотала:
– Дикарь, они тебя встречать поехали. Они поженились.
– Чего? – надвинулся на нее Кешка.
– Поженились, говорю… мой папа и твоя мама.
Макароны горели. Кухня наполнялась смрадом. А Кешка сидел не двигаясь, прижав к голому боку синий конверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9