А все из-за вашей нерешительности.
Но Кикудзи все еще не мог поверить в замужество Фумико.
— Сначала вам госпожа Оота мешала жениться… Даже своей смертью… — продолжала Тикако. — Но теперь, когда ее дочь вышла замуж, колдовские чары, тяготевшие над этим домом, должны развеяться. — Тикако перевела взгляд на сад. — Теперь вы очистились, все осталось позади… Займитесь хозяйством, приведите в порядок садовые деревья. Даже в темноте видно, как они разрослись. Ветки торчат во все стороны. Душно и мрачно.
После смерти отца, целых четыре года, Кикудзи не занимался садом. Ни разу не пригласил садовника. И деревья действительно буйно разрослись. Под густой листвой было душновато даже вечером, словно она продолжала сохранять дневную жару.
— Ваша служанка, наверно, сад и не поливает. А уж такую-то мелочь вы бы могли ей поручить!
— Да отстаньте вы!
Кикудзи внутренне встречал в штыки каждое слово Тикако и в то же время разрешал ей болтать что угодно и сколько угодно. И так бывало всегда.
Говоря неприятные вещи, Тикако преследовала определенную цель — пыталась вызвать его на откровенность, выведать, что творится у него в душе. Кикудзи открыто восставал против этого и втайне боялся проговориться. Тикако все отлично понимала, но делала вид, будто ничего не замечает, и лишь порой давала почувствовать, что видит его насквозь.
Она почти никогда не говорила такого, что было бы для него полной неожиданностью. Все гадкое, все ядовитое, содержавшееся в ее словах, жило в каком-то уголочке мозга и у Кикудзи, и он время от времени, думая об этом, испытывал отвращение к себе.
И в этот вечер, сообщив о замужестве Юкико и Фумико, Тикако продолжала наблюдать за Кикудзи. Почему?.. Он не понимал, но все равно был настороже. Если раньше, собираясь женить его на Юкико, Тикако старалась отдалить и очернить Фумико, то теперь-то какой смысл в ее ухищрениях? Ведь обе девушки вышли замуж… И все же она продолжала гоняться за мыслями Кикудзи.
Надо бы подняться, включить свет в комнате и на галерее, подумал Кикудзи. Наплевать, конечно, но все же нелепо разговаривать с Тикако в темноте — не такие уж они близкие люди. Она, правда, во все вмешивается, лезет со своими замечаниями насчет сада… Ну и пусть! Эта ее манера давно ему известна. Но о близости не может быть и речи. Кикудзи было лень пошевелиться — ладно, в темноте так в темноте…
Тикако тоже не двинулась с места, хоть и выразила неудовольствие по поводу темноты, как только вошла. Обычно она с готовностью выполняла всякие мелочи — это было в ее характере и являлось своего рода добровольной обязанностью в доме Кикудзи. Однако теперь она не стремилась ему услужить. Либо возраст уже сказывался, либо загордилась — ее популярность как мастера чайной церемонии все возрастала.
— Ооидзуми просил меня в Киото передать вам — меня-то это совершенно не касается, просто выполняю его просьбу, — просил передать, что если вы задумаете распродавать чайную утварь для церемоний, то он бы с радостью этим занялся, — сказала Тикако очень спокойно. — Впрочем, вам, Кикудзи-сан, теперь, когда вы потеряли Юкико, наверно, не до чайной утвари. А мне грустно… Со смертью вашего отца умерла и чайная церемония в этом доме. А я лишилась любимого дела… Небось павильон так и стоит запертым, проветривается только тогда, когда я здесь бываю…
А у Тикако, оказывается, дальний прицел, подумал Кикудзи. Не удалось ей женить его на Юкико, не удалось заправлять чайными церемониями в его доме, так она решила хоть чайную утварь у него выманить. С торговцем Тикако, конечно, обо всем договорилась, обо всем условилась заранее.
Впрочем, Кикудзи нисколько не разозлился, а даже почувствовал облегчение.
— Я даже дом подумываю продать, так что вскоре попрошу его помощи.
— Правильно, — кивнула Тикако. — Спокойнее иметь дело с человеком, который уже выполнял поручения вашего отца.
Тикако все рассчитала: он, Кикудзи, ничего не смыслит в чайной утвари, даже толком не знает, что у него есть, а она-то уж разберется.
Кикудзи посмотрел в сторону чайного павильона. Перед павильоном рос огромный олеандр, сейчас он был весь в цвету. Белые цветы едва проступали сквозь мрак смутными светлыми пятнами.
Вечер был такой темный, что нельзя было даже различить, где кончаются вершины деревьев и где начинается небо.
2
В конце рабочего дня, когда Кикудзи уже уходил со службы, его позвали к телефону.
— Это Фумико говорит, — услышал он в трубке тихий голос.
— Алло… Митани слушает…
— Это я, Фумико…
— Да, я понял.
— Простите, что беспокою вас, звоню на работу. Но иначе я бы не успела извиниться перед вами…
— А в чем дело?
— Я сегодня отправила вам письмо и, кажется, забыла наклеить марку.
— Да? Я еще не имел удовольствия его получить…
— На почте я купила десять марок, отправила письмо, а пришла домой, смотрю — у меня все марки целы. Такая рассеянность! Вот и звоню вам, хочу извиниться до того, как вы получите письмо.
— Не стоило беспокоиться из-за такого пустяка, — ответил Кикудзи, а сам подумал: в письме, наверно, сообщается о ее браке. — Письмо о радостном событии?
— Да… Знаете, наверно, потому я была такой рассеянной, что все колебалась, отправлять вам письмо или нет. Я ведь никогда вам не писала… Ну вот… колебалась, колебалась, а марку-то и забыла.
— Простите, откуда вы звоните?
— Из автомата, у Токийского вокзала. Здесь очередь, ждут телефон.
— Из автомата?.. — Кикудзи немного удивился, но неожиданно сказал: — Поздравляю вас!
— Благодарю вас… Действительно, меня можно поздравить. Но… как вы узнали?
— Да Куримото мне сообщила.
— Куримото-сан?! Откуда же она узнала? Ужасная женщина!
— Ну, теперь-то уж вам, наверное, не придется встречаться с Куримото… — Он помедлил немного. — Помните, когда мы последний раз говорили по телефону, в трубке был слышен шум дождя?..
— Да, вы говорили… Тогда я переехала к подруге и тоже колебалась, сообщать вам или нет. Как сейчас… Но сейчас все-таки решила сообщить.
— Мне приятнее, когда вы сами обо всем сообщаете. А эту новость я узнал от Куримото и тоже колебался, поздравлять вас или не поздравлять.
— Знаете, очень грустно считаться пропавшей без вести…
Ее голос, слабый, угасающий, был очень похож на голос матери.
У Кикудзи вдруг перехватило дыхание.
— Хотя мне, наверно, следовало бы все-таки пропасть… — Фумико замолчала и после короткой паузы добавила: — Сейчас я живу в малюсенькой неуютной комнате. Я нашла ее одновременно с работой.
— Да?..
— Начала работать в самую жару, так устаю…
— Ну конечно, тем более сразу после свадьбы…
— Что, что?.. Вы сказали, после свадьбы?..
— Ну да!.. Еще раз поздравляю вас.
— Как вам не стыдно!.. Что за глупые шутки!
— Но вы же вышли замуж…
— Я?! Замуж?..
— Разве не так?
— Да что вы?! Неужели я могла бы выйти замуж сейчас, в таком состоянии?.. Только недавно умерла мама, и я…
— Да, но…
— Это вам Куримото-сан сказала?
— Да.
— Но почему, зачем?.. Не понимаю… А вы, Митани-сан, поверили?
Казалось, Фумико спрашивает самое себя. Кикудзи вдруг стало легко и весело.
— Послушайте, Фумико-сан, ну что за разговор по телефону? Давайте встретимся!
— Хорошо!
— Я сейчас приеду на Токийский вокзал, вы, пожалуйста, подождите меня.
— Но…
— Или где-нибудь в другом месте.
— Мне не хочется ждать на улице. Можно я приеду к вам, домой?
— Конечно, но давайте встретимся и поедем вместе.
— Если вместе, мне все равно придется где-нибудь вас ждать.
— Может, зайдете ко мне на работу?
— Нет, лучше я одна поеду.
— Хорошо. Я сейчас же выхожу. Если вы приедете раньше меня, пожалуйста, проходите в дом, располагайтесь.
Фумико сядет в электричку на Токийском вокзале и, конечно, доедет раньше него. Но Кикудзи казалось, что они могут очутиться в одной электричке, и, сойдя на своей остановке, он начал искать ее глазами в толпе.
Фумико все же приехала первой.
Узнав у служанки, что она в саду, Кикудзи прямо из передней, не заходя в комнату, направился в сад.
Девушка сидела на камне в тени олеандра.
После последнего визита Тикако служанка по вечерам, перед приходом Кикудзи, поливала сад. Старая садовая колонка, оказывается, была в исправности.
Камень, на котором сидела Фумико, у подножия еще был влажным.
Белый олеандр и красный олеандр… Пунцовые цветы в густой темной зелени горели, как полуденное солнце, а белые источали прохладу. Мягко колыхавшиеся волны цветов обрамляли фигурку Фумико. Она тоже была белая — в белом платье, отделанном узкой синей каймой по краям отложного воротника и карманов.
Лучи заходящего солнца пробивались сквозь листву за спиной Фумико и падали к ногам Кикудзи.
— Добро пожаловать!
Кикудзи был искренне рад, даже в походке его сквозила радость.
Фумико, должно быть, хотела первой приветствовать его, но не успела и теперь сказала:
— Простите, что побеспокоила вас, позвонила на службу.
Она встала, сжав плечи, словно желая спрятаться. Может быть, ей показалось, что Кикудзи возьмет ее за руку, если она останется сидеть.
— Вы говорили по телефону такие ужасные вещи… Вот я и пришла… чтобы опровергнуть…
— Вы о замужестве? Откровенно говоря, я и сам поразился…
— Чему? — Фумико опустила глаза.
— Чему? И тому и другому. Сначала — что вы вышли замуж, потом — что, оказывается, и не думали выходить… Оба раза я поразился.
— Оба раза?
— Конечно! Как же не поразиться…
Кикудзи зашагал по каменным плитам садовой дорожки.
— Пройдемте в комнаты здесь. — Он сел на галерее, с края. — Отчего же вы без меня не вошли в дом?.. На днях, когда я вечером отдыхал на галерее — только что вернулся из поездки, — заявилась Куримото.
Из дальней комнаты послышался голос служанки, она звала Кикудзи. Наверно, хотела спросить про ужин. Кикудзи, уходя с работы, звонил ей и распорядился насчет ужина. Он ушел в дом и вернулся, переодетый в белое полотняное кимоно.
Пока он отсутствовал, Фумико подновила на лице косметику. Подождав, пока Кикудзи усядется, она сказала:
— Что же вам сказала Куримото-сан?
— Да просто сказала: «Фумико-сан вышла замуж…» Но…
— И вы, Митани-сан, поверили?
— А как не поверишь? Разве придет в голову, что это ложь?
— И даже не усомнились? — Глаза Фумико, большие, радужные, быстро влажнели. — Неужели я сейчас могу выйти замуж?! Вы считаете, что я способна на это? Ведь и мама и я так измучились, исстрадались… И страдания эти еще не прошли… и… — Она говорила о матери, словно о живом человеке. — И мама и я… Многие к нам относились хорошо, но не все, мы всегда надеялись, что люди нас поймут. Или это иллюзия? Собственное отражение в зеркале своей души?
Казалось, Фумико вот-вот расплачется.
Немного помолчав, Кикудзи сказал:
— Фумико-сан, помните, я вас спрашивал: считаете ли вы, что я способен сейчас жениться… В тот день, когда ливень был, помните?
— Когда гром гремел?..
— Да. А сегодня вы задаете мне аналогичный вопрос.
— Но это не одно и то же.
— Вы тогда несколько раз повторили, что я женюсь.
— Но это… Между мной и вами, Митани-сан, огромная разница… — Фумико не сводила с Кикудзи наполненных слезами глаз. — Да, да, огромная разница.
— Какая же?
— Во-первых, в общественном положении…
— В общественном положении?..
— Конечно. Но не только в этом… Ладно, не будем говорить об общественном положении. Главное — у нас очень разные судьбы. У меня все так мрачно, трагично…
— Вы намекаете на глубину греха? Если так, то в первую очередь надо говорить обо мне.
— Нет! — Фумико решительно покачала головой, и у нее на глазах выступили слезы. Они медленно скатились по щекам и упали на грудь. — Мама весь грех взяла на себя и умерла. Впрочем, я не считаю, что это был грех. Это было ее горе. Так мне кажется… Ведь грех остается навсегда в человеке, а горе проходит…
Кикудзи опустил глаза.
— Зачем же вы называете свою судьбу мрачной? Ведь этим вы бросаете тень на смерть вашей матери.
— Наверно, я не совсем правильно выразилась — не судьба мрачная, а глубина горя…
— Но глубина горя…
Кикудзи хотел сказать: это все равно, как и в любви, но не сказал.
— Так вот, между нами большая разница… Ведь у вас, Митани-сан, есть девушка на примете, — сказала Фумико. — Насколько я понимаю, Юкико-сан согласна выйти за вас замуж. Куримото-сан, кажется, считала, что мама являлась помехой вашему браку. И меня она считает помехой вашему браку, поэтому и солгала, будто я вышла замуж. Иначе не объяснишь.
— Но она сказала, что Инамура-сан тоже вышла замуж.
На лице Фумико отобразилось крайнее удивление. Но только на один миг.
— Не может быть… Не верю… Нет, нет, это ложь, безусловно, ложь! — Она резко покачала головой. — Когда же это случилось?
— Свадьба Инамуры-сан?.. Наверно, совсем недавно.
— И это ложь!
— Она сказала, что и Юкико и вы — обе вышли замуж, оттого я и поверил в ваше замужество, — сказал Кикудзи. — Но насчет Юкико, может, Куримото сказала правду.
— Да нет же! Лжет она!.. Да и кто же устраивает свадьбу в такую жару? Полный свадебный наряд надеть невозможно — вся будешь мокрая…
— Что же, по-вашему, летом свадеб вообще не бывает?
— Да, почти не бывает… Разве в исключительных случаях. Ведь брачную церемонию можно отложить до осени…
Влажные глаза Фумико почему-то увлажнились еще больше, слезы падали ей на колени, и она пристально смотрела на мокрые пятна.
— Но зачем, зачем Куримото-сан солгала?..
— И как ловко меня обманула, — сказал Кикудзи. Но почему эта ложь вызывает у Фумико слезы?
Пока что ясно только одно — Тикако насчет Фумико соврала.
Но, может быть, Юкико действительно вышла замуж, и Куримото, обозленная своим неудачным сватовством, решила во что бы то ни стало отдалить Фумико от Кикудзи, потому и наврала про нее.
Впрочем, такое объяснение не совсем удовлетворяло Кикудзи. Ему начало казаться, что замужество Юкико тоже неправда.
— Как бы то ни было, — сказал он, — пока мы не удостоверимся, правду или нет сказала Куримото относительно Юкико-сан, ее шутку ни понять, ни объяснить нельзя.
— Шутку?..
— Давайте считать, что это была шутка.
— Но если бы я сегодня вам не позвонила, вы считали бы, что я замужем. Странная шутка…
Служанка опять позвала Кикудзи. Кикудзи вернулся, держа в руках конверт.
— А вот и ваше письмо, Фумико-сан! То самое, без марки…
Улыбаясь, Кикудзи собрался было вскрыть письмо.
— Нет, нет, не читайте!
— Почему?
— Не хочу. Верните, пожалуйста! — Фумико, не вставая, пододвинулась к Кикудзи и потянулась за письмом. — Отдайте!
Кикудзи быстро спрятал конверт за спину.
Пытаясь схватить письмо правой рукой, Фумико левой инстинктивно оперлась о колени Кикудзи. Руки словно бы тянули тело в разные стороны, и равновесие нарушилось. Но как только оно нарушилось, руки начали действовать согласованно: правая все еще тянулась за письмом, а левая удерживала тело от падения. И все-таки казалось, что Фумико вот-вот упадет. Ее голова почти касалась груди Кикудзи, тело ее грациозно изогнулось. Но девушка не упала, удержалась, и необыкновенно легко, ловко. Ее левая рука, упиравшаяся в колени Кикудзи, совсем уже не упиралась, она просто лежала.
Какая ловкость! Какая грация! Кикудзи ожидал, что сейчас он почувствует всю тяжесть ее тела, а она даже не коснулась его. И все-таки Кикудзи затрепетал — с такой силой почувствовал он женщину, госпожу Оота.
Как это Фумико удержалась?.. Когда она ослабила упор?.. Это была невероятная ловкость, тайное проявление женской предосторожности…
Кикудзи думал, что вот-вот он почувствует тяжесть ее тела, но ощутил лишь тепло и аромат женщины.
Дурманящий аромат. В нем было все, в этом аромате, — и длинный день, и летний зной, и сама жизнь. Так пахли ласки госпожи Оота…
— Ну отдайте! Пожалуйста…
Кикудзи больше не противился, отдал.
— Я его порву.
Отвернувшись, Фумико разорвала письмо на мелкие кусочки. Ее шея, ее обнаженные руки были влажны.
Когда Фумико чуть не упала, все-таки удержалась, она сначала резко побледнела, потом стала красной. Очевидно, ей сделалось жарко.
3
Стандартный ужин, взятый из ближайшего ресторана, был безвкусным.
У прибора Кикудзи стояла цилиндрическая чашка. Ее, как всегда, поставила служанка.
Кикудзи вдруг все свое внимание сосредоточил на чашке. Фумико тоже обратила на нее внимание.
— Оказывается, вы пьете из этой чашки?
— Да.
— Как нехорошо получилось… — сказала Фумико. Однако в ее голосе было меньше смущения, чем испытывал сейчас Кикудзи. — Подарила ее вам, а потом раскаивалась. В письме я написала об этом.
— О чем?
— Ну, о чашке… Просила извинения за такой ничтожный подарок.
— Ничтожный? Что вы! Прекрасная чашка!
— Нет, сино не очень хороший. Иначе мама не пользовалась бы этой чашкой каждый день.
— Я, правда, не очень разбираюсь, но мне кажется, она хороша. — Кикудзи взял чашку и повертел в руках.
— Но есть сколько угодно сино гораздо лучше этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Но Кикудзи все еще не мог поверить в замужество Фумико.
— Сначала вам госпожа Оота мешала жениться… Даже своей смертью… — продолжала Тикако. — Но теперь, когда ее дочь вышла замуж, колдовские чары, тяготевшие над этим домом, должны развеяться. — Тикако перевела взгляд на сад. — Теперь вы очистились, все осталось позади… Займитесь хозяйством, приведите в порядок садовые деревья. Даже в темноте видно, как они разрослись. Ветки торчат во все стороны. Душно и мрачно.
После смерти отца, целых четыре года, Кикудзи не занимался садом. Ни разу не пригласил садовника. И деревья действительно буйно разрослись. Под густой листвой было душновато даже вечером, словно она продолжала сохранять дневную жару.
— Ваша служанка, наверно, сад и не поливает. А уж такую-то мелочь вы бы могли ей поручить!
— Да отстаньте вы!
Кикудзи внутренне встречал в штыки каждое слово Тикако и в то же время разрешал ей болтать что угодно и сколько угодно. И так бывало всегда.
Говоря неприятные вещи, Тикако преследовала определенную цель — пыталась вызвать его на откровенность, выведать, что творится у него в душе. Кикудзи открыто восставал против этого и втайне боялся проговориться. Тикако все отлично понимала, но делала вид, будто ничего не замечает, и лишь порой давала почувствовать, что видит его насквозь.
Она почти никогда не говорила такого, что было бы для него полной неожиданностью. Все гадкое, все ядовитое, содержавшееся в ее словах, жило в каком-то уголочке мозга и у Кикудзи, и он время от времени, думая об этом, испытывал отвращение к себе.
И в этот вечер, сообщив о замужестве Юкико и Фумико, Тикако продолжала наблюдать за Кикудзи. Почему?.. Он не понимал, но все равно был настороже. Если раньше, собираясь женить его на Юкико, Тикако старалась отдалить и очернить Фумико, то теперь-то какой смысл в ее ухищрениях? Ведь обе девушки вышли замуж… И все же она продолжала гоняться за мыслями Кикудзи.
Надо бы подняться, включить свет в комнате и на галерее, подумал Кикудзи. Наплевать, конечно, но все же нелепо разговаривать с Тикако в темноте — не такие уж они близкие люди. Она, правда, во все вмешивается, лезет со своими замечаниями насчет сада… Ну и пусть! Эта ее манера давно ему известна. Но о близости не может быть и речи. Кикудзи было лень пошевелиться — ладно, в темноте так в темноте…
Тикако тоже не двинулась с места, хоть и выразила неудовольствие по поводу темноты, как только вошла. Обычно она с готовностью выполняла всякие мелочи — это было в ее характере и являлось своего рода добровольной обязанностью в доме Кикудзи. Однако теперь она не стремилась ему услужить. Либо возраст уже сказывался, либо загордилась — ее популярность как мастера чайной церемонии все возрастала.
— Ооидзуми просил меня в Киото передать вам — меня-то это совершенно не касается, просто выполняю его просьбу, — просил передать, что если вы задумаете распродавать чайную утварь для церемоний, то он бы с радостью этим занялся, — сказала Тикако очень спокойно. — Впрочем, вам, Кикудзи-сан, теперь, когда вы потеряли Юкико, наверно, не до чайной утвари. А мне грустно… Со смертью вашего отца умерла и чайная церемония в этом доме. А я лишилась любимого дела… Небось павильон так и стоит запертым, проветривается только тогда, когда я здесь бываю…
А у Тикако, оказывается, дальний прицел, подумал Кикудзи. Не удалось ей женить его на Юкико, не удалось заправлять чайными церемониями в его доме, так она решила хоть чайную утварь у него выманить. С торговцем Тикако, конечно, обо всем договорилась, обо всем условилась заранее.
Впрочем, Кикудзи нисколько не разозлился, а даже почувствовал облегчение.
— Я даже дом подумываю продать, так что вскоре попрошу его помощи.
— Правильно, — кивнула Тикако. — Спокойнее иметь дело с человеком, который уже выполнял поручения вашего отца.
Тикако все рассчитала: он, Кикудзи, ничего не смыслит в чайной утвари, даже толком не знает, что у него есть, а она-то уж разберется.
Кикудзи посмотрел в сторону чайного павильона. Перед павильоном рос огромный олеандр, сейчас он был весь в цвету. Белые цветы едва проступали сквозь мрак смутными светлыми пятнами.
Вечер был такой темный, что нельзя было даже различить, где кончаются вершины деревьев и где начинается небо.
2
В конце рабочего дня, когда Кикудзи уже уходил со службы, его позвали к телефону.
— Это Фумико говорит, — услышал он в трубке тихий голос.
— Алло… Митани слушает…
— Это я, Фумико…
— Да, я понял.
— Простите, что беспокою вас, звоню на работу. Но иначе я бы не успела извиниться перед вами…
— А в чем дело?
— Я сегодня отправила вам письмо и, кажется, забыла наклеить марку.
— Да? Я еще не имел удовольствия его получить…
— На почте я купила десять марок, отправила письмо, а пришла домой, смотрю — у меня все марки целы. Такая рассеянность! Вот и звоню вам, хочу извиниться до того, как вы получите письмо.
— Не стоило беспокоиться из-за такого пустяка, — ответил Кикудзи, а сам подумал: в письме, наверно, сообщается о ее браке. — Письмо о радостном событии?
— Да… Знаете, наверно, потому я была такой рассеянной, что все колебалась, отправлять вам письмо или нет. Я ведь никогда вам не писала… Ну вот… колебалась, колебалась, а марку-то и забыла.
— Простите, откуда вы звоните?
— Из автомата, у Токийского вокзала. Здесь очередь, ждут телефон.
— Из автомата?.. — Кикудзи немного удивился, но неожиданно сказал: — Поздравляю вас!
— Благодарю вас… Действительно, меня можно поздравить. Но… как вы узнали?
— Да Куримото мне сообщила.
— Куримото-сан?! Откуда же она узнала? Ужасная женщина!
— Ну, теперь-то уж вам, наверное, не придется встречаться с Куримото… — Он помедлил немного. — Помните, когда мы последний раз говорили по телефону, в трубке был слышен шум дождя?..
— Да, вы говорили… Тогда я переехала к подруге и тоже колебалась, сообщать вам или нет. Как сейчас… Но сейчас все-таки решила сообщить.
— Мне приятнее, когда вы сами обо всем сообщаете. А эту новость я узнал от Куримото и тоже колебался, поздравлять вас или не поздравлять.
— Знаете, очень грустно считаться пропавшей без вести…
Ее голос, слабый, угасающий, был очень похож на голос матери.
У Кикудзи вдруг перехватило дыхание.
— Хотя мне, наверно, следовало бы все-таки пропасть… — Фумико замолчала и после короткой паузы добавила: — Сейчас я живу в малюсенькой неуютной комнате. Я нашла ее одновременно с работой.
— Да?..
— Начала работать в самую жару, так устаю…
— Ну конечно, тем более сразу после свадьбы…
— Что, что?.. Вы сказали, после свадьбы?..
— Ну да!.. Еще раз поздравляю вас.
— Как вам не стыдно!.. Что за глупые шутки!
— Но вы же вышли замуж…
— Я?! Замуж?..
— Разве не так?
— Да что вы?! Неужели я могла бы выйти замуж сейчас, в таком состоянии?.. Только недавно умерла мама, и я…
— Да, но…
— Это вам Куримото-сан сказала?
— Да.
— Но почему, зачем?.. Не понимаю… А вы, Митани-сан, поверили?
Казалось, Фумико спрашивает самое себя. Кикудзи вдруг стало легко и весело.
— Послушайте, Фумико-сан, ну что за разговор по телефону? Давайте встретимся!
— Хорошо!
— Я сейчас приеду на Токийский вокзал, вы, пожалуйста, подождите меня.
— Но…
— Или где-нибудь в другом месте.
— Мне не хочется ждать на улице. Можно я приеду к вам, домой?
— Конечно, но давайте встретимся и поедем вместе.
— Если вместе, мне все равно придется где-нибудь вас ждать.
— Может, зайдете ко мне на работу?
— Нет, лучше я одна поеду.
— Хорошо. Я сейчас же выхожу. Если вы приедете раньше меня, пожалуйста, проходите в дом, располагайтесь.
Фумико сядет в электричку на Токийском вокзале и, конечно, доедет раньше него. Но Кикудзи казалось, что они могут очутиться в одной электричке, и, сойдя на своей остановке, он начал искать ее глазами в толпе.
Фумико все же приехала первой.
Узнав у служанки, что она в саду, Кикудзи прямо из передней, не заходя в комнату, направился в сад.
Девушка сидела на камне в тени олеандра.
После последнего визита Тикако служанка по вечерам, перед приходом Кикудзи, поливала сад. Старая садовая колонка, оказывается, была в исправности.
Камень, на котором сидела Фумико, у подножия еще был влажным.
Белый олеандр и красный олеандр… Пунцовые цветы в густой темной зелени горели, как полуденное солнце, а белые источали прохладу. Мягко колыхавшиеся волны цветов обрамляли фигурку Фумико. Она тоже была белая — в белом платье, отделанном узкой синей каймой по краям отложного воротника и карманов.
Лучи заходящего солнца пробивались сквозь листву за спиной Фумико и падали к ногам Кикудзи.
— Добро пожаловать!
Кикудзи был искренне рад, даже в походке его сквозила радость.
Фумико, должно быть, хотела первой приветствовать его, но не успела и теперь сказала:
— Простите, что побеспокоила вас, позвонила на службу.
Она встала, сжав плечи, словно желая спрятаться. Может быть, ей показалось, что Кикудзи возьмет ее за руку, если она останется сидеть.
— Вы говорили по телефону такие ужасные вещи… Вот я и пришла… чтобы опровергнуть…
— Вы о замужестве? Откровенно говоря, я и сам поразился…
— Чему? — Фумико опустила глаза.
— Чему? И тому и другому. Сначала — что вы вышли замуж, потом — что, оказывается, и не думали выходить… Оба раза я поразился.
— Оба раза?
— Конечно! Как же не поразиться…
Кикудзи зашагал по каменным плитам садовой дорожки.
— Пройдемте в комнаты здесь. — Он сел на галерее, с края. — Отчего же вы без меня не вошли в дом?.. На днях, когда я вечером отдыхал на галерее — только что вернулся из поездки, — заявилась Куримото.
Из дальней комнаты послышался голос служанки, она звала Кикудзи. Наверно, хотела спросить про ужин. Кикудзи, уходя с работы, звонил ей и распорядился насчет ужина. Он ушел в дом и вернулся, переодетый в белое полотняное кимоно.
Пока он отсутствовал, Фумико подновила на лице косметику. Подождав, пока Кикудзи усядется, она сказала:
— Что же вам сказала Куримото-сан?
— Да просто сказала: «Фумико-сан вышла замуж…» Но…
— И вы, Митани-сан, поверили?
— А как не поверишь? Разве придет в голову, что это ложь?
— И даже не усомнились? — Глаза Фумико, большие, радужные, быстро влажнели. — Неужели я сейчас могу выйти замуж?! Вы считаете, что я способна на это? Ведь и мама и я так измучились, исстрадались… И страдания эти еще не прошли… и… — Она говорила о матери, словно о живом человеке. — И мама и я… Многие к нам относились хорошо, но не все, мы всегда надеялись, что люди нас поймут. Или это иллюзия? Собственное отражение в зеркале своей души?
Казалось, Фумико вот-вот расплачется.
Немного помолчав, Кикудзи сказал:
— Фумико-сан, помните, я вас спрашивал: считаете ли вы, что я способен сейчас жениться… В тот день, когда ливень был, помните?
— Когда гром гремел?..
— Да. А сегодня вы задаете мне аналогичный вопрос.
— Но это не одно и то же.
— Вы тогда несколько раз повторили, что я женюсь.
— Но это… Между мной и вами, Митани-сан, огромная разница… — Фумико не сводила с Кикудзи наполненных слезами глаз. — Да, да, огромная разница.
— Какая же?
— Во-первых, в общественном положении…
— В общественном положении?..
— Конечно. Но не только в этом… Ладно, не будем говорить об общественном положении. Главное — у нас очень разные судьбы. У меня все так мрачно, трагично…
— Вы намекаете на глубину греха? Если так, то в первую очередь надо говорить обо мне.
— Нет! — Фумико решительно покачала головой, и у нее на глазах выступили слезы. Они медленно скатились по щекам и упали на грудь. — Мама весь грех взяла на себя и умерла. Впрочем, я не считаю, что это был грех. Это было ее горе. Так мне кажется… Ведь грех остается навсегда в человеке, а горе проходит…
Кикудзи опустил глаза.
— Зачем же вы называете свою судьбу мрачной? Ведь этим вы бросаете тень на смерть вашей матери.
— Наверно, я не совсем правильно выразилась — не судьба мрачная, а глубина горя…
— Но глубина горя…
Кикудзи хотел сказать: это все равно, как и в любви, но не сказал.
— Так вот, между нами большая разница… Ведь у вас, Митани-сан, есть девушка на примете, — сказала Фумико. — Насколько я понимаю, Юкико-сан согласна выйти за вас замуж. Куримото-сан, кажется, считала, что мама являлась помехой вашему браку. И меня она считает помехой вашему браку, поэтому и солгала, будто я вышла замуж. Иначе не объяснишь.
— Но она сказала, что Инамура-сан тоже вышла замуж.
На лице Фумико отобразилось крайнее удивление. Но только на один миг.
— Не может быть… Не верю… Нет, нет, это ложь, безусловно, ложь! — Она резко покачала головой. — Когда же это случилось?
— Свадьба Инамуры-сан?.. Наверно, совсем недавно.
— И это ложь!
— Она сказала, что и Юкико и вы — обе вышли замуж, оттого я и поверил в ваше замужество, — сказал Кикудзи. — Но насчет Юкико, может, Куримото сказала правду.
— Да нет же! Лжет она!.. Да и кто же устраивает свадьбу в такую жару? Полный свадебный наряд надеть невозможно — вся будешь мокрая…
— Что же, по-вашему, летом свадеб вообще не бывает?
— Да, почти не бывает… Разве в исключительных случаях. Ведь брачную церемонию можно отложить до осени…
Влажные глаза Фумико почему-то увлажнились еще больше, слезы падали ей на колени, и она пристально смотрела на мокрые пятна.
— Но зачем, зачем Куримото-сан солгала?..
— И как ловко меня обманула, — сказал Кикудзи. Но почему эта ложь вызывает у Фумико слезы?
Пока что ясно только одно — Тикако насчет Фумико соврала.
Но, может быть, Юкико действительно вышла замуж, и Куримото, обозленная своим неудачным сватовством, решила во что бы то ни стало отдалить Фумико от Кикудзи, потому и наврала про нее.
Впрочем, такое объяснение не совсем удовлетворяло Кикудзи. Ему начало казаться, что замужество Юкико тоже неправда.
— Как бы то ни было, — сказал он, — пока мы не удостоверимся, правду или нет сказала Куримото относительно Юкико-сан, ее шутку ни понять, ни объяснить нельзя.
— Шутку?..
— Давайте считать, что это была шутка.
— Но если бы я сегодня вам не позвонила, вы считали бы, что я замужем. Странная шутка…
Служанка опять позвала Кикудзи. Кикудзи вернулся, держа в руках конверт.
— А вот и ваше письмо, Фумико-сан! То самое, без марки…
Улыбаясь, Кикудзи собрался было вскрыть письмо.
— Нет, нет, не читайте!
— Почему?
— Не хочу. Верните, пожалуйста! — Фумико, не вставая, пододвинулась к Кикудзи и потянулась за письмом. — Отдайте!
Кикудзи быстро спрятал конверт за спину.
Пытаясь схватить письмо правой рукой, Фумико левой инстинктивно оперлась о колени Кикудзи. Руки словно бы тянули тело в разные стороны, и равновесие нарушилось. Но как только оно нарушилось, руки начали действовать согласованно: правая все еще тянулась за письмом, а левая удерживала тело от падения. И все-таки казалось, что Фумико вот-вот упадет. Ее голова почти касалась груди Кикудзи, тело ее грациозно изогнулось. Но девушка не упала, удержалась, и необыкновенно легко, ловко. Ее левая рука, упиравшаяся в колени Кикудзи, совсем уже не упиралась, она просто лежала.
Какая ловкость! Какая грация! Кикудзи ожидал, что сейчас он почувствует всю тяжесть ее тела, а она даже не коснулась его. И все-таки Кикудзи затрепетал — с такой силой почувствовал он женщину, госпожу Оота.
Как это Фумико удержалась?.. Когда она ослабила упор?.. Это была невероятная ловкость, тайное проявление женской предосторожности…
Кикудзи думал, что вот-вот он почувствует тяжесть ее тела, но ощутил лишь тепло и аромат женщины.
Дурманящий аромат. В нем было все, в этом аромате, — и длинный день, и летний зной, и сама жизнь. Так пахли ласки госпожи Оота…
— Ну отдайте! Пожалуйста…
Кикудзи больше не противился, отдал.
— Я его порву.
Отвернувшись, Фумико разорвала письмо на мелкие кусочки. Ее шея, ее обнаженные руки были влажны.
Когда Фумико чуть не упала, все-таки удержалась, она сначала резко побледнела, потом стала красной. Очевидно, ей сделалось жарко.
3
Стандартный ужин, взятый из ближайшего ресторана, был безвкусным.
У прибора Кикудзи стояла цилиндрическая чашка. Ее, как всегда, поставила служанка.
Кикудзи вдруг все свое внимание сосредоточил на чашке. Фумико тоже обратила на нее внимание.
— Оказывается, вы пьете из этой чашки?
— Да.
— Как нехорошо получилось… — сказала Фумико. Однако в ее голосе было меньше смущения, чем испытывал сейчас Кикудзи. — Подарила ее вам, а потом раскаивалась. В письме я написала об этом.
— О чем?
— Ну, о чашке… Просила извинения за такой ничтожный подарок.
— Ничтожный? Что вы! Прекрасная чашка!
— Нет, сино не очень хороший. Иначе мама не пользовалась бы этой чашкой каждый день.
— Я, правда, не очень разбираюсь, но мне кажется, она хороша. — Кикудзи взял чашку и повертел в руках.
— Но есть сколько угодно сино гораздо лучше этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19