– Не так уж легко сделать нашего дорогого Бэзила невидимым, принимая во внимание его любовь к жирным лакомствам.
Все глаза, исключая мои собственные, были прикованы к происходившему на экране. Мы трое, попавшиеся в эту тесную маленькую паутину. Шепот Анменна сделался еще тише.
– Вы же знаете о ее... – Следующие слова уже были не слышны. Он сказал, нервном срыве? Запятнав клеймом ненадежного свидетеля. И это такая древняя история, которую я часто слышала и раньше. От отца. От врачей, когда у матери диагностировали первые симптомы. – У ее матери был синдром Мюнхгаузена, наследственный... – Эти слова действительно кто-то произнес? – Преступник, как правило, женщина... заставляет заболеть другого человека, если нужно с применением силы... Ужасная вещь... тяжелое и длительное психологическое расстройство у ребенка, у Розалинды...
– Такая честь, закрытый предварительный просмотр «Бури» Шармы, – пробормотал мужчина с физиономией верблюда.
Стройная фигура в костюме Рамы танцует рядом с Бэзилом, и над застольной болтовней с экрана звучит голос:
Теперь и я поверю в чудеса:
В единорогов, в царственную птицу.
Что Фениксом зовется и живет
В Аравии...
Наверное, если бы я не провела несколько дней, рассматривая его фотографии, если бы Сатиш не настоял на том, чтобы показать мне все детали своей реконструкции его образа, я бы его не узнала.
– Сами, – сказала я. – Голиаф. Видите, Руперт? То же самое название, что и...
– Матери отравляют своих отпрысков, – продолжал раздаваться шепот. – В принципе они останавливаются... на самой грани убийства, но...
– Это болезнь сказителя, – сказала я. – Мюнхгаузен был сказителем.
Я почувствовала, как поток событий перешел грань между спокойным развитием и бурей.
Когда-то было время в Индии, рассказывала мне мать, когда все три метода творения земли были нераздельны. Инцест, огненное жертвоприношение и расчленение... Небольшой порез, говорила мать.
– Вначале вы изобретаете историю, а затем превращаете ее в реальность.
– Они делают своих детей больными, а затем сочиняют какую-нибудь ложь по этому поводу. – Неужели все это говорит Анменн? – Часто они начинают с самих себя. Не диагностировано... в конце семидесятых.
Бутройд протянул свою руку ко мне над рукой Анменна, положил ее мне на плечо и сказал, стремясь произвести впечатление глубочайшего сочувствия:
– Мисс Бенегал, вы не очень хорошо выглядите.
– Больные часто имеют опыт сексуального насилия, – говорит Анменн, или врач, или мой отец, или, возможно, я сама, стряхивая с плеча руку Бутройда и вставая так резко, что падает стул и тянет за собой зацепившийся за него край скатерти. Еще в течение нескольких минут, пока бьются стаканы и тарелки, я слышу голос сказителя: "Давным-давно в Индии... "
Когда эхо прекратилось, рядом со мной уже стоял Проспер.
– Я отвезу ее домой, Тони.
Мой свояк-убийца нежно обнимает меня за плечи.
– Входит Ариэль в образе гарпии. И Просперо, невидимый, – сказала я. – Разве я не точно помню ремарки? – Я щелкнула пальцами. – Какая жалость, вы все еще здесь.
Последнее, что я заметила, когда Проспер выводил меня из сада, был Ашок. Этот самый загадочный член «Фонда Тилака». Как он, должно быть, смеялся, когда я приходила к нему за советом.
10
– Стесненные обстоятельства, Проспер? – спросила я, когда он сел в свой старенький «амбассадор» на место водителя. – В Индии ведь у всех есть шоферы.
Он включил зажигание и выехал на дорогу.
– Я проклинаю себя за то, что не поверил вашей сестре. Все это время ее так беспокоило состояние вашего здоровья. Она пересказала мне обвинения, которыми вы бросались в больнице, и я по недомыслию объяснил их последствиями того случая с «гунда». Но ситуация на самом деле гораздо серьезнее. – Брызги грязи попали на ветровое стекло, и несколько мгновений мы ехали вслепую. – К несчастью, сегодня вечером у меня нет времени везти вас к врачу, а это был бы, несомненно, наилучший выход. Я должен вернуться к Тони. – Он бросил взгляд на меня. – Я отвезу вас к нам домой.
– Не возражаю. Давно хотела посмотреть, как поживает моя младшая сестренка.
Мы остановились перед их домом.
– Миранда сейчас уже, наверное, спит, – сказал Проспер. – Я не хочу, чтобы вы ее будили. Возможно, завтра она сможет вернуть вам толику здравого смысла. Хотя мне почему-то кажется, что в данном случае семья вряд ли как-то сможет вам помочь. Вы нуждаетесь в профессиональной помощи.
Непроизнесенным осталось: «Так же, как и ваша мать».
– А может быть, мне удастся вернуть ей толику здравого смысла.
Его губы сжались.
– Это должно когда-нибудь кончиться, Розалинда. Я терпел жуткие сплетни, распространяемые вами обо мне по Бомбею, с момента вашего приезда сюда. Исключительно из-за вашей принадлежности к нашей семье и из-за того психического состояния, в котором вы, вне всякого сомнения, находитесь. Но я не намерен и долее выслушивать ваш бред и ни на чем не основанные обвинения.
– Вам нужны основания? – Я едва смогла выговорить этот вопрос. – Давайте будем говорить напрямик. Вы ждете от меня доказательств того, что это сделали вы? Вы ошиблись страной, Проспер: Кафка жил в Австрии. Но если вам нужны основания, не беспокойтесь, у меня есть доказательства.
– Вот как? И доказательства чего?
– Я бросила ту фотографию, на которой изображены вы, Сами и Майя, рядом с размазанной физиономией Эйкрса в отеле «Рама». И засняла все это крупным планом. – Мне хотелось просто вывести его из себя так же, как он выводил меня. – Материалы очень скоро поступят в газеты и журналы кино вместе со всей другой информацией, которой я располагаю. Конечно, это вряд ли подойдет в качестве вещественных доказательств для полиции, но мне не терпится узнать, что из этих материалов сотворят люди, подобные Шоме Кумар.
Пару минут мы сидели и прислушивались к дыханию друг друга.
Затем заговорил Проспер, и его голос звучал столь же тепло и многообещающе, как хорошо смазанный ствол винтовки:
– Вне всякого сомнения, вы пойдете на все, что, по вашему мнению, может испортить мою репутацию, Розалинда. Но должен предупредить вас, что в наибольшей мере от ваших действий пострадает ваша же собственная единственная сестра, которая в течение нескольких последних дней очень переживала из-за вас, и это привело к тому, что врачами ей рекомендован строжайший постельный режим и они опасаются, что она может потерять ребенка. Ребенка, который мог бы стать вашим единственным племянником. Так же, как и моим единственным сыном.
После этого всю дорогу до их квартиры мы оба вели себя безупречно. В коридоре я слегка постучала пальцем по рамкам картин. Но мы оба знали, кто контролирует ситуацию.
– Я просто хочу проверить, не высохла ли еще позолота, – объяснила я.
– Пожалуйста, не говорите так громко, – попросил он.
Проспер провел меня в глубь квартиры, в обширную, светлую комнату, в которой, как в капсуле, законсервировано прошлое Индии. Стены увешаны полками со статуэтками, редкими книгами и миниатюрами эпохи Великих Моголов, коллекциями золотых монет и медалей в рамочках, сотнями подобных мелких драгоценностей из камня и бронзы.
– Вот и прекрасно, – сказала я. – Здесь и книжки кое-какие есть. Недостатка в чтиве не будет.
* * *
«Богадельня», какое удачное название для этого места: прибежище для тех, кто не вписывается в рамки или не может более «исполнять свой долг перед обществом».
Когда я в последний раз видела мать, ее на несколько месяцев выписали из клиники. Еще одна восхитительная уловка правительства, призванная сэкономить деньги налогоплательщиков. Они обозвали это «предоставлением больному возможности общения с внешним миром». Как будто этому самому «внешнему миру» в его повседневной рутине недоставало только общения с шизофрениками и страдающими маниакально-депрессивным синдромом.
Единственное, в чем нуждалась моя мать, так только во внимании. Но внезапно не оказалось никого, кто был готов внимательно выслушивать ее рассказы. Вместо этого ей приходилось каждую пятницу наведываться в клинику и получать там набор разноцветных таблеток. Семь таблеток в неделю в течение семи недель, семь минут на пациента – вот к чему сводилась вся врачебная консультация.
П. Каллаган? Галочка поставлена.
Р. Джонстон? Галочка...
Дж. Пейтон? Галочка...
Дж. Пейтон?..
Джессика Ирвин Пейтон – в ее имени не осталось никаких следов индийского происхождения – в ту февральскую пятницу 1986 года так и не забрала своих таблеток. Консультант готов был поклясться в этом при проведении вскрытия.
Я увидела в окно, что снова начался дождь. Через некоторое время огни на пляже Чоупатти скрылись в тумане. Я закрыла глаза. Попыталась вспомнить, что Ашок говорил много лет назад о западной музыке, о том, что она практически всегда завершается кульминационным крещендо. «А у нас есть рага, набор нот, запись мелодии, которая может меняться в зависимости от направления ветра. И наши музыканты играют на ситаре, а мелодия, исполняемая на нем, всегда заканчивается вопросительной интонацией».
Он говорил, что попытаться записать музыку, исполняемую на ситаре, все равно что пытаться составить карту моря. Мы ставим черную точку на миллиметровой бумаге и полагаем, что, обозначив таким образом явление, овладели им. Он в нашей власти, этот участок твердой почвы на карте. Мы можем наблюдать за его эрозией, вычерчивать кривую его упадка и распада. Но звук живет и движется под этим обозначением, он всегда другой, и его невозможно поймать. Точка на карте, скажем, с широтой 15° и долготой 60°, где-то в Индийском океане, там, где начинается муссон. Есть ли что-то индивидуальное в этом участке мирового океана? Его волны рассеиваются в морской безбрежности, или же огибают планету в своих странствиях, или так и остаются в одном месте частью более обширной и более упорядоченной структуры? Каким образом волна меняется, делаясь из спокойной бурной?
Когда моя мать упала за борт, перейдя черту между способностью и неспособностью владеть собой? Виновата ли в этом Индия? Я знаю, что у отца возник интерес к проблеме хаоса вскоре после того, как он ее встретил. Он стал собирать работы Лоренца «Нерегулярность как фундаментальная особенность атмосферы», Суинни «Возникновение турбулентности в жидкости в ходе вращения», Томпсона «Граница между спокойствием и катастрофой».
– У тебя же есть всякие инструменты и компьютеры, – сказала я как-то отцу. – Почему же ты не можешь точно предсказать, когда начнется муссон?
Он пристально всматривался в даль, слегка прищурившись, словно там, далеко на горизонте, скрывалось какое-то уравнение, которое он никак не мог рассмотреть.
– Если бы мы в точности знали закон природы и ситуацию во вселенной в начальный момент, то в точности смогли бы предсказать и ситуацию в каждый следующий момент. – Он провел пальцем по свежей ране у меня на руке. – Но часто так происходит, что незначительная ошибка в оценке исходных условий приводит к катастрофической ошибке в оценке конечного феномена. В случае с турбулентностью, боюсь, любое предсказание весьма проблематично.
Тогда я не знала, что отец цитировал математика XIX столетия Анри Пуанкаре, одного из первых ученых, заинтересовавшихся проблемой хаоса. Мы обсуждали непостоянство муссона, но, возможно, подразумевали и непредсказуемость поведения моей матери. Эти беседы научили меня тому, что идея абсолютного порядка чужда нестандартной стороне этого мира.
Я подошла к конторке из красного дерева, где под стеклом лежали золотые монеты и медали. Хотелось удостовериться, что исходные мелкие просчеты при изготовлении первых подделок проявятся в виде грандиозных ошибок при сравнении с подлинником. Но прежде чем я дошла до конторки, в глаза мне бросилась статуя Сканды на полке рядом с книгами и маленьким бронзовым Шивой. Сами в своем рисунке придал этой фигурке те монументальные черты, которые у Сканды явно отсутствовали. Во всем остальном статуэтка была как две капли воды похожа на ту, что мне дала Бина, вплоть до изгиба левой брови божка, придававшего его лицу недоуменное выражение. Красный мел великолепно имитировал крапчатый песчаник. Гулаб не выдумывал. Сами действительно здесь бывал и стоял на том же месте, на котором теперь стою я. А этот бронзовый Шива представлен в виде тени Сканды на одном из первоначальных набросков.
Я придвинула поближе одну из настольных ламп и вынула из сумки «Минолту», чтобы сделать несколько фотографий под разным углом. Когда я закончила, я продолжала ощущать в этом божке какое-то странное несоответствие, нечто такое, это озадачивало меня и суть чего я никак не могла нащупать.

Акт V
Море в зеркале
Ветры зову и гоню,
Облака навожу и свожу я;
Лопаться зевы у змей
Словом заклятья;
Дикие камни, дубы, что
Исторгнуты с корнем из почвы,
Двигаю я и леса; велю –
Содрогаются горы,
И завывает земля,
И выходят могильные тени.
Овидий, «Метаморфозы» (монолог Медеи)
1
Я вижу сон о смысле грома. Тот, кто был живым, ныне мертв. Живые теперь умирают... Нет воды, остались лишь камни. Пустыня.
Голос Миранды за дверью:
– Ерунда, Таскер. Меня не интересует, что сказал Проспер.
– Миранда? – зову я.
Звук шагов, стук двери.
– Ты что, заперлась, Роз?
Я попыталась открыть дверь со своей стороны.
– Она, должно быть, застряла.
Голос Таскера:
– Это приказание господина Проспера, мадам. Он сказал, что мисс Розалинда должна быть заперта до его возвращения.
Дворецкий говорит очень тихо, почти шепотом.
– Понимаю, – отвечает Миранда. – Ну, теперь-то вы можете выпустить мою сестру, Таскер. Я могу поручиться, что она не причинит вам никакого вреда.
Меня потрясли перемены в Миранде. Ее черты заострились. Живот вырос до такой степени, что узкая спина согнулась от непосильного напряжения, слово натянутая тетива. Радости материнства... Мне страшно захотелось хоть чем-то ей помочь, но я не знала, с чего начать.
– Миранда, ты чудовищно выглядишь. Что случилось?
– Ты спрашиваешь, что случилось? Моя сестра исчезает из больницы, обвинив моего мужа в убийстве своего сына-евнуха, и теперь хиджры ставят мелом свой знак на нашей двери.
– Знак мелом? – переспросила я, чувствуя, что Миранда совсем не похожа на ту сестру, которую я знала.
Исчезла мягкость, уступив место чему-то более жесткому и менее благоразумному.
– Так поступают хиджры, когда на их территории рождается ребенок мужского пола. – Она отвернулась и тяжело опустила руку на стол. – Они ставят знак мелом на двери и потом возвращаются в день наречения ребенка именем и устраивают непристойные представления, смотрят на его гениталии и угрожают, если не откупишься от них деньгами.
– Они не станут этого делать, Миранда. Чем они могут тебе угрожать? И откуда им может быть известно, где ты живешь?
– Все им известно. – Ее голос становился громче. – Каждая хиджра-гуру контролирует окрестности, в которых проживает. Ее «чела», ученики, непрестанно прочесывают жилые кварталы и родильные дома в округе в поисках новорожденных мальчиков. Им нужен мой сын.
– Миранда, неужели ты веришь в этот бред?
Но Миранда уже не способна внимать доводам здравого смысла, впрочем, в этом она не так уж и отличается от большинства беременных женщин. Неуклюже обняв ее, я начала бормотать что-то успокаивающее, попутно размышляя, так ли должна вести себя сестра в подобной ситуации.
– Я хочу есть, – сказала Миранда, перестав плакать. – Я постоянно хочу есть. У меня такое ощущение, будто моим телом завладел какой-то чуждый инопланетный организм.
Таскер воспринял ее слова как приказ пойти на кухню. Оттуда он вернулся, держа в руках поднос с яйцами, сваренными вкрутую, бананами в йогурте, тарелкой с золотистыми манго, эдвардианским серебряным чайником и вазочкой с оранжево-розовой мякотью, из которой торчала серебряная ложечка.
– Только что приготовленные манго, – сказал он гордо. – Кушайте их ложечкой.
На чайнике был выгравирован инициал "С".
– Что значит это "С", Таскер?
Он бросил взгляд на Миранду.
– Инициал семьи первой миссис Шармы, – ответил он.
Миранда жестом обвела комнату.
– Большая часть всех этих вещей принадлежит... принадлежало ее семье. – Она улыбнулась. – Я всегда говорю Просперу, что, если настанут совсем плохие времена для его студии, мы сможем распродать эти безделушки. Я устала от постоянного соперничества со славным прошлым.
– Прошлое Майи было не таким уж славным, – сказала я.
Лицо сестры застыло.
– О боже, я не ожидала, что это прозвучит настолько бестактно, – поправилась я.
В течение нескольких минут мы молча отхлебывали чай. Потом я решилась:
– Послушай, Миранда, я хочу, чтобы ты знала, что... этот бред, который владел мной... он закончился. – На ее лице отразилась надежда, смешанная с некоторым недоверием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56