— спросил Павельский
— Не знаю. Пан прокурор все объяснит — Девушка склонилась к машинке и забарабанила по клавишам в знак того, что больше ничего не скажет
Милиционер вывел арестованного в коридор Сегодня он пустовал, так как день был не приемный Они сели на скамейку.
- Хотите закурить? -- предложил конвоир, доставая пачку «Спорта».
— Спасибо, не курю.
Милиционер убрал сигареты. Он, правда, курил, но на службе, сопровождая арестованного, не мог себе этого позволить.
- Давно сидите?
- Более шести недель.
— Из-за этого актера, Зарембы?
Павельский кивнул. Он не видел смысла затевать спор с конвоиром и доказывать свою невиновность
- Обвинительный акт вручили?
- Нет.
- Лазерное, прокурор вызвал вас на последний допрос перед вручением акта. Обычно так бывает,— сказал тот с видом человека, посвященного в тайны юриспруденции. — Возможно,— согласился Павельский.
— Лишь бы не было чрезвычайной процедуры, тогда скверно. Нельзя обжаловать в Верховный суд. Только просить помилования у Государственного совета. А Верховный суд при косвенных уликах высшей меры не дает.
Может, и лучше чрезвычайная. Меньше мучиться. — Не говорите глупостей, рассердился сопровождающий.
В коридоре появился прокурор Ясёла.
— Я вас сейчас вызову,— сказал он и прошел в кабинет. Действительно, не прошло и пяти минут, как дверь открылась и машинистка пригласила арестованного войти. На этот раз анкетные данные уже не выяснялись. Видимо, машинистка переписала их с предыдущего протокола. Павельский сел напротив прокурора, и сразу последовали вопросы.
— Знаете Дануту Малиновскую?
— Малиновская? Малиновская...— вспоминал арестованный.— Кажется, слышал эту фамилию. Да ведь Малиновских у нас много. Может, и знаю.
— А чем она занимается?
— Продавщица в продовольственном магазине. Недалеко от нашей квартиры, па Охоте. Не знал, что ее зовут Данутой.
— Не о ней речь. Данута Малиновская. Двадцати семи лет. По профессии врач. Работает в больнице на Сольце.
— Не знаю такой.
— Вы уверены?
— Абсолютно. К чему мне отпираться? Может, это знакомая жены? Но я про нее ни разу не слыхал.
- А Марию Вартецкую знаете? - Нет. Кто это?
— Двадцать три года. По профессии медсестра.
— Тоже знакомая жены?
— Нет. Мы допрашивали вашу жену. Никого из этих женщин она не знает.
— Любовницы Зарембы?
— Тоже нет. Обе они, и врач, и медсестра, работают в больнице на Сольце. Я прочту вам их показания. Они сообщили одну очень интересную вещь, и, что важно, она говорит в вашу пользу.
Ежи Павельский был заинтригован и слегка заволновался. Прокурор Ясёла вынул из дела лист бумаги, озаглавленный «Протокол опроса свидетеля...»
— Анкетные данные пани Дануты Малиновской можно, думаю, пропустить, я их уже привел.
- Как вам угодно, пан прокурор.
— Итак, читаю:
«...предупрежденная об обязанности говорить правду и о строгой ответственности за дачу ложных показаний, сообщаю: я врач городской больницы № 8 на улице Солец. Двадцать восьмого сентября этого года наша больница была дежурной. Часов в десять вечера «скорая помощь» привезла известного актера Мариана Зарембу. Он был тяжело ранен в грудь. Пуля прошла перикард и задела сердечную мышцу. Пострадавший был без сознания. В мои обязанности входила подготовка пациента к операции. Помогала мне медсестра Мария Вартецкая...»
— Значит, его все-таки оперировали. Я думал, что он умер еще в театре, когда его выносили. Выглядел как мертвец.
«Пациент был в агонии. Попытка врачей спасти его жизнь посредством операции была, в сущности, безнадежна, но, пока человек жив, врач обязан сделать все возможное. Когда раненого раздели и положили на тележку, чтобы везти в операционную, он вдруг начал что-то говорить.
Сначала это были нечленораздельные звуки. Потом можно было различить отдельные слова. Помню, он все время повторял: Баська, Баська. Называл и другие женские имена, но это чаще других. В какой-то момент явственно произнес: «Он убил меня. Все-таки решился». Затем были слышны стоны раненого и бессвязные звуки, а потом он громко закричал: «Нет, Баська, но Павельский». «Не Павельский» — эти слова он повторил несколько раз.
Я спросила: «Кто вас ранил? Кто это сделал?» Ответа не было. Затем он, кажется, понял мой вопрос, потому что снова произнес: «Милиция, пусть милиция сама ищет... Я знаю... Убил... Ненавидел... Не Павельский... Баська выстрелила... Не Баська... Я знаю... Он... Не Павельский... Баська...» Эти слова слышала и запомнила также медсестра Вартецкая.
Устав от напряжения, больной замолчал и по дороге в операционную не произнес ни слова. Когда начали оперировать, Заремба был еще жив, но во время операции умер.На вопрос прокурора отвечаю: раненый был без сознания и произнесенные им слова были бредом умирающего. Не могу поручиться, что когда ему задавали вопросы, к раненому вер-
нулось сознание, и он понимал смысл вопросов, сознательно на них отвечая. Во всяком случае, потом он сразу умолк и не отвечал, хотя я продолжала спрашивать: «Кто убил? Назовите фамилию убийцы!» Помню, по требованию милиции мы составили запись с перечислением всех мер, которые предпринимались, чтобы спасти жизнь Зарембы. В этой записи отмечено время поступления раненого в больницу и время его смерти на операционном столе. Непосредственной причиной смерти было ранение перикарда и внутреннее кровоизлияние.
На вопрос прокурора, почему я только сейчас обратилась в прокуратуру и передала сказанные умирающим слова, отвечаю: я не придавала этим словам никакого значения. В агонии люди иногда произносят бессвязные слова и фразы. Через два дня я ушла в отпуск и выехала в Болгарию. Не читала польских газет и не знала, что в связи с убийством арестован и подозревается в преступлении человек по фамилии Павельский. Только через несколько недель после моего возвращения домой кто-то в разговоре случайно коснулся убийства в театре и назвал фамилию предполагаемого убийцы. Эта фамилия ассоциировалась у меня со словами, которые произнес умирающий, и, посоветовавшись с заведующим отделением, который считал, что об обстоятельствах смерти надо сообщить властям, я обратилась в прокуратуру.
Заявляю, что не знаю никого из мужчин по фамилии Павельский, и в частности помощника режиссера в театре «Колизей» Ежи Павельского.На вопрос прокурора отвечаю, что раненый совершенно отчетливо говорил: «Не Павельский», не делая никакого перерыва между отрицанием и фамилией. Это несомненно означало отрицание того факта, что виновником убийства был вышеупомянутый Павельский. Никаких других фамилий пациент не называл. Названных им женских имен вспомнить не могу, их было очень много. Имя Баська повторялось несколько раз, и потому его я запомнила.
Нет, тогда я не записала слов, произнесенных умирающим. Привожу их по памяти, но превосходно помню, что названа была фамилия «Павельский». Для меня было ясно, что умирающий не хотел или не мог назвать фамилию убийцы. Он отчетливо произнес: «Пусть милиция сама ищет». Но, повторяю, не могу поручиться, что раненый был тогда в сознании и отдавал себе отчет в том, что говорил.
Ничего больше по этому делу сообщить не могу».
Прокурор кончил читать. Ежи Павельский, с волнением слушавший протокол, произнес:
— Все-таки нашлось доказательство моей невиновности.
— Должен вас огорчить, но ни я, ни суд не можем считать это доказательством вашей непричастности к убийству За-рембы. Даже если принять, что слова «Не Павельский» означают: «Меня убил не Павельский», это говорит лишь о том, что он хотел вас выгородить. Умирающий не всегда хочет отомстить убийце. К тому же Заремба чувствовал себя виноватым. Он отбил у вас жену, разбил семью. Может, умирая, он хотел искупить вину? И благородно отрицал ваше участие в преступлении. Для прокурора это всего лишь рыцарский жест, а не доказательство. Вот если бы он назвал фамилию вероятного виновника. Мы искали бы тогда повод, который заставил предполагаемого убийцу подменить пистолет. Это стало бы на суде полным доказательством нашей невиновности. Сейчас же это в лучшем случае смягчающее обстоятельство: умирая, жертва прощает убийцу и пытается укрыть от правосудия. В таком деле, как ваше, невинность можно установить, только найдя убийцу.
— Это несправедливо.
— Служа правосудию, я не могу подойти к делу иначе. У меня нет доказательств, что это слова, сказанные в полном сознании, а не бред умирающего. Конечно, показания доктора Малиновской ваш адвокат использует. Вы уже избрали себе защитника?
— Нет. Я никого не хочу.
— Опять бесполезное упрямство. Роль адвоката в уголовном процессе — это и помощь суду в установлении истины. Указать на все смягчающие обстоятельства — это очень важно.
— Не нужно мне никаких смягчающих обстоятельств. Я невиновен. И Заремба об этом знал.
— Жаль, что перед смертью он не мог или не хотел назвать убийцу, если вас им не считал. Но вернемся к делу. Могу зачитать и показания медсестры. В целом она подтверждает сказанное врачом. Лишь последовательность произнесенных умирающим слов в рассказе Вартецкой выглядит иначе. Это большого значения не имеет и объясняется тем, что обе женщины дали свои показания спустя длительное время, слов Зарембы не записывали, так как значения им не придавали. Может быть, напрасно с машиной «скорой помощи», которая увезла раненого актера, не послали сотрудника милиции, который сидел бы рядом и допросил его, если он пришел бы в сознание. Мы проверили, почему произошло такое упущение. Дело в том, что, забирая раненого, врач «скорой помощи» заявил офицеру, который вел предварительное расследова-
ние, что нет никакой надежды на то. чтобы сознание к раненому вернулось. Врач сказал, что машина не довезет Зарем-бу даже до ближайшей больницы. И не очень ошибся. Бедняга умер через полтора часа после выстрела. Что же касается адвоката, если вы сами его не выберете, я внесу предложение о назначении защитника от суда.
— Если вам это нужно...
— Так требует закон. А нужно это прежде всего вам. Если верить в вашу невиновность, то важно, я полагаю, чтобы в результате судебной ошибки вы были приговорены не к смертной казни, а к тюремному заключению. Пока человек жив и находится в заключении, ошибка может быть исправлена. Приведение же смертного приговора в исполнение создает ситуацию необратимую.
- Но вы же будете требовать смертной казни.
— Допустим, да. Смягчающие обстоятельства, которые мне известны, не оправдывают хладнокровного и коварного убийства. Но с заключением прокурора суд может не согласиться, а защита постарается вытащить на свет все, что говорит в вашу пользу.
— Пан прокурор, вы будете добиваться, чтобы дело слушалось в чрезвычайном порядке? Как говорили на прошлых допросах?
— Не знаю. Окончательно не решено. Может быть, располагая показаниями работников больницы, прокуратура придет к выводу, что чрезвычайная процедура необязательна. Это решит главный прокурор.
Павельский молчал. Прокурор сменил тему разговора.
— Я внимательно прочитал ваше письмо с характеристикой лиц, которые теоретически имели возможность подменить пистолет. Правду сказать, письмо хорошо о вас говорит.
— Спасибо, пан прокурор.
— В таком трудном положении вы сумели остаться объективным. Не пытаетесь запутать и затянуть следствие, не бросаете тень на других посредством ложных обвинений. Милиция, разумеется, тоже не сидела сложа руки и все тщательно проверила. Проверили всех, кто значится в моем списке. Их прошлое и образ жизни нам известны. Должен признаться, результаты почти совпадают с тем, что сказано в вашем письме. Вы правы, когда говорите, что хоть любой из списка мог быть убийцей, но ни у кого нет повода к преступлению. Нельзя доказать, что кто-либо был заинтересован в смерти Зарембы или извлек из нее выгоду. Потому вы и остаетесь, на мой взгляд, единственным подозреваемым.
— Бывают преступления без повода.
— Бывают,— согласился прокурор.— Такие преступления труднее всего раскрыть. Обычно их совершают люди ненормальные, психически больные. Чтоб далеко не ходить, вот вам пример: нападения на женщин в Кракове. Убийца подходил к незнакомым женщинам или девушкам и, ни слова ни говоря, наносил удар ножом. Несмотря на все трудности, преступник был обнаружен и схвачен. А убийство Зарембы — это не безмотивное преступление. Круг подозреваемых строго ограничен, всего шестнадцать фамилий. И все совершенно нормальные люди. Вы в своем письме это признаете. Исключено, чтобы кто-то из них действовал без повода.
— Это так.
— Я вам оставил бумагу и карандаш. Попытайтесь еще что-нибудь вспомнить. Записывайте свои мысли, впечатления. Пишите нечто вроде дневника. Каждая мелочь может оказаться важной. Могут появиться и новые соображения. Какая-нибудь деталь, которой мы не знаем, а вы ей до сих пор не придавали значения. Мой сугубо личный совет: пишите как можно больше. Необязательно посылать в прокуратуру, пишите, чтобы вспомнить. Это может пригодиться.
— Весь последний месяц я только и делаю, что думаю об этих людях. Мысленно взвешиваю каждый их поступок, каждое слово. Но кроме того, что написал, ничего не могу добавить.
— Мы проверили сообщенные вами факты. У двоих людей мог быть, как вы правильно заметили, «намек на мотив». Первый из них Цихош. Заремба вытаскивал его из бесконечных денежных затруднений. Цихош, о чем вы не знали, заключил соглашение еще на два дубляжа. В связи с этим взял ссуду в кассе взаимопомощи и вернул Мариану долг. Правда, Заремба стал одним из поручителей, но кто же пойдет на убийство своего поручителя.
— Я не знал ни про дубляжи, ни про ссуду. Вообще о долгах мне говорил только Цихош. Заремба никогда не упоминал, что давал кому-нибудь взаймы.
— Не только, кстати, Цихошу. Он и другим помогал. Зарабатывал он неплохо, и несколько сот злотых проблемы для него не составляли. Многие воспользовались его смертью и не признаются, что были его должниками.
— Я и не отрицаю, что покойный был хорошим товарищем.
— Мы разобрались и в некоторых, как вы выразились, сплетнях насчет режиссера и молоденькой актрисы. Вся история кончилась еще до переезда Зарембы в Варшаву, и вообще в этих рассказах было, ей-богу, больше недоброжелатель-
ства и выдумки, чем правды. Эта актриса вообще не была лично знакома со знаменитым киноактером, а с этого сезона играет в Кракове. Как видите, милиция не дремала и старалась мне помочь, проверив все факты.
— Спасибо.
— Есть и сообщение, лично вас касающееся. Дети и жена чувствуют себя хорошо, дома все в порядке. В школе тоже нормально.
Лицо арестованного исказила болезненная гримаса. Но он быстро овладел собой.
Благодарю вас, пан прокурор. В таких случаях больше всего страдают дети. На них ляжет пятно: дети убийцы.
— Ваша жена обратилась в прокуратуру с просьбой разрешить свидание с вами.
— Нет! Никого не хочу видеть.
— На данной стадии следствия мы тоже против этого. Свидание будет разрешено лишь вашему защитнику. Пани Павельской в просьбе отказано. Кроме того, Павельская заявила, что от своих обвинений отказывается, что они были вызваны нервным потрясением в результате убийства и ее участии в нем. Она намерена воспользоваться также своим правом отказаться от дачи показаний на вашем процессе.
— Не понимаю.
— Кодекс предусматривает, что ближайшие родственники обвиняемого имеют право отказаться от дачи показаний. Ваша жена заявила, что намерена этим правом воспользоваться.
— Скажите ей, что может, если хочет, давать показания Чем еще она мне навредит? Я сознаю свое положение и понимаю, что отсутствие одного свидетеля ничего не изменит.
— Должен также сообщить,— добавил прокурор,— что я ознакомил Барбару Павельскую с вашими показаниями, в первую очередь с письмом под заглавием «Моя биография». Она была потрясена.
Павельский вспылил:
Зачем вы это сделали? Без моего разрешения? - Это материалы следствия,— сухо заметил Ясёла,— и прокурор решает, показывать ли их и кому именно. Поскольку мы стремимся выяснить правду, только правду и всю правду, я пришел к выводу, что следует показать этот документ лицу, которое сыграло в трагедии одну из главных ролей. Думаю, это принесло пользу вам обоим. Теперь вы знаете мнение друг о друге. Если бы так же откровенно вы объяснились несколько лет или даже несколько месяцев назад, до трагедии на сцене «Колизея» дело бы не дошло. Без-
относительно к тому, вы подменили пистолет или кто другой.
— Не понимаю.
— Речь идет как раз о том, чтобы все наконец попять в этом деле,— сказал прокурор, заканчивая очередной допрос Ежи Павельского.
После формальностей с протоколом арестованный был отконвоирован в тюрьму и снова водворен в камеру.
Глава 9
ВТОРОЙ ПИСТОЛЕТ
Очередной допрос подследственного состоялся четырьмя днями позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Не знаю. Пан прокурор все объяснит — Девушка склонилась к машинке и забарабанила по клавишам в знак того, что больше ничего не скажет
Милиционер вывел арестованного в коридор Сегодня он пустовал, так как день был не приемный Они сели на скамейку.
- Хотите закурить? -- предложил конвоир, доставая пачку «Спорта».
— Спасибо, не курю.
Милиционер убрал сигареты. Он, правда, курил, но на службе, сопровождая арестованного, не мог себе этого позволить.
- Давно сидите?
- Более шести недель.
— Из-за этого актера, Зарембы?
Павельский кивнул. Он не видел смысла затевать спор с конвоиром и доказывать свою невиновность
- Обвинительный акт вручили?
- Нет.
- Лазерное, прокурор вызвал вас на последний допрос перед вручением акта. Обычно так бывает,— сказал тот с видом человека, посвященного в тайны юриспруденции. — Возможно,— согласился Павельский.
— Лишь бы не было чрезвычайной процедуры, тогда скверно. Нельзя обжаловать в Верховный суд. Только просить помилования у Государственного совета. А Верховный суд при косвенных уликах высшей меры не дает.
Может, и лучше чрезвычайная. Меньше мучиться. — Не говорите глупостей, рассердился сопровождающий.
В коридоре появился прокурор Ясёла.
— Я вас сейчас вызову,— сказал он и прошел в кабинет. Действительно, не прошло и пяти минут, как дверь открылась и машинистка пригласила арестованного войти. На этот раз анкетные данные уже не выяснялись. Видимо, машинистка переписала их с предыдущего протокола. Павельский сел напротив прокурора, и сразу последовали вопросы.
— Знаете Дануту Малиновскую?
— Малиновская? Малиновская...— вспоминал арестованный.— Кажется, слышал эту фамилию. Да ведь Малиновских у нас много. Может, и знаю.
— А чем она занимается?
— Продавщица в продовольственном магазине. Недалеко от нашей квартиры, па Охоте. Не знал, что ее зовут Данутой.
— Не о ней речь. Данута Малиновская. Двадцати семи лет. По профессии врач. Работает в больнице на Сольце.
— Не знаю такой.
— Вы уверены?
— Абсолютно. К чему мне отпираться? Может, это знакомая жены? Но я про нее ни разу не слыхал.
- А Марию Вартецкую знаете? - Нет. Кто это?
— Двадцать три года. По профессии медсестра.
— Тоже знакомая жены?
— Нет. Мы допрашивали вашу жену. Никого из этих женщин она не знает.
— Любовницы Зарембы?
— Тоже нет. Обе они, и врач, и медсестра, работают в больнице на Сольце. Я прочту вам их показания. Они сообщили одну очень интересную вещь, и, что важно, она говорит в вашу пользу.
Ежи Павельский был заинтригован и слегка заволновался. Прокурор Ясёла вынул из дела лист бумаги, озаглавленный «Протокол опроса свидетеля...»
— Анкетные данные пани Дануты Малиновской можно, думаю, пропустить, я их уже привел.
- Как вам угодно, пан прокурор.
— Итак, читаю:
«...предупрежденная об обязанности говорить правду и о строгой ответственности за дачу ложных показаний, сообщаю: я врач городской больницы № 8 на улице Солец. Двадцать восьмого сентября этого года наша больница была дежурной. Часов в десять вечера «скорая помощь» привезла известного актера Мариана Зарембу. Он был тяжело ранен в грудь. Пуля прошла перикард и задела сердечную мышцу. Пострадавший был без сознания. В мои обязанности входила подготовка пациента к операции. Помогала мне медсестра Мария Вартецкая...»
— Значит, его все-таки оперировали. Я думал, что он умер еще в театре, когда его выносили. Выглядел как мертвец.
«Пациент был в агонии. Попытка врачей спасти его жизнь посредством операции была, в сущности, безнадежна, но, пока человек жив, врач обязан сделать все возможное. Когда раненого раздели и положили на тележку, чтобы везти в операционную, он вдруг начал что-то говорить.
Сначала это были нечленораздельные звуки. Потом можно было различить отдельные слова. Помню, он все время повторял: Баська, Баська. Называл и другие женские имена, но это чаще других. В какой-то момент явственно произнес: «Он убил меня. Все-таки решился». Затем были слышны стоны раненого и бессвязные звуки, а потом он громко закричал: «Нет, Баська, но Павельский». «Не Павельский» — эти слова он повторил несколько раз.
Я спросила: «Кто вас ранил? Кто это сделал?» Ответа не было. Затем он, кажется, понял мой вопрос, потому что снова произнес: «Милиция, пусть милиция сама ищет... Я знаю... Убил... Ненавидел... Не Павельский... Баська выстрелила... Не Баська... Я знаю... Он... Не Павельский... Баська...» Эти слова слышала и запомнила также медсестра Вартецкая.
Устав от напряжения, больной замолчал и по дороге в операционную не произнес ни слова. Когда начали оперировать, Заремба был еще жив, но во время операции умер.На вопрос прокурора отвечаю: раненый был без сознания и произнесенные им слова были бредом умирающего. Не могу поручиться, что когда ему задавали вопросы, к раненому вер-
нулось сознание, и он понимал смысл вопросов, сознательно на них отвечая. Во всяком случае, потом он сразу умолк и не отвечал, хотя я продолжала спрашивать: «Кто убил? Назовите фамилию убийцы!» Помню, по требованию милиции мы составили запись с перечислением всех мер, которые предпринимались, чтобы спасти жизнь Зарембы. В этой записи отмечено время поступления раненого в больницу и время его смерти на операционном столе. Непосредственной причиной смерти было ранение перикарда и внутреннее кровоизлияние.
На вопрос прокурора, почему я только сейчас обратилась в прокуратуру и передала сказанные умирающим слова, отвечаю: я не придавала этим словам никакого значения. В агонии люди иногда произносят бессвязные слова и фразы. Через два дня я ушла в отпуск и выехала в Болгарию. Не читала польских газет и не знала, что в связи с убийством арестован и подозревается в преступлении человек по фамилии Павельский. Только через несколько недель после моего возвращения домой кто-то в разговоре случайно коснулся убийства в театре и назвал фамилию предполагаемого убийцы. Эта фамилия ассоциировалась у меня со словами, которые произнес умирающий, и, посоветовавшись с заведующим отделением, который считал, что об обстоятельствах смерти надо сообщить властям, я обратилась в прокуратуру.
Заявляю, что не знаю никого из мужчин по фамилии Павельский, и в частности помощника режиссера в театре «Колизей» Ежи Павельского.На вопрос прокурора отвечаю, что раненый совершенно отчетливо говорил: «Не Павельский», не делая никакого перерыва между отрицанием и фамилией. Это несомненно означало отрицание того факта, что виновником убийства был вышеупомянутый Павельский. Никаких других фамилий пациент не называл. Названных им женских имен вспомнить не могу, их было очень много. Имя Баська повторялось несколько раз, и потому его я запомнила.
Нет, тогда я не записала слов, произнесенных умирающим. Привожу их по памяти, но превосходно помню, что названа была фамилия «Павельский». Для меня было ясно, что умирающий не хотел или не мог назвать фамилию убийцы. Он отчетливо произнес: «Пусть милиция сама ищет». Но, повторяю, не могу поручиться, что раненый был тогда в сознании и отдавал себе отчет в том, что говорил.
Ничего больше по этому делу сообщить не могу».
Прокурор кончил читать. Ежи Павельский, с волнением слушавший протокол, произнес:
— Все-таки нашлось доказательство моей невиновности.
— Должен вас огорчить, но ни я, ни суд не можем считать это доказательством вашей непричастности к убийству За-рембы. Даже если принять, что слова «Не Павельский» означают: «Меня убил не Павельский», это говорит лишь о том, что он хотел вас выгородить. Умирающий не всегда хочет отомстить убийце. К тому же Заремба чувствовал себя виноватым. Он отбил у вас жену, разбил семью. Может, умирая, он хотел искупить вину? И благородно отрицал ваше участие в преступлении. Для прокурора это всего лишь рыцарский жест, а не доказательство. Вот если бы он назвал фамилию вероятного виновника. Мы искали бы тогда повод, который заставил предполагаемого убийцу подменить пистолет. Это стало бы на суде полным доказательством нашей невиновности. Сейчас же это в лучшем случае смягчающее обстоятельство: умирая, жертва прощает убийцу и пытается укрыть от правосудия. В таком деле, как ваше, невинность можно установить, только найдя убийцу.
— Это несправедливо.
— Служа правосудию, я не могу подойти к делу иначе. У меня нет доказательств, что это слова, сказанные в полном сознании, а не бред умирающего. Конечно, показания доктора Малиновской ваш адвокат использует. Вы уже избрали себе защитника?
— Нет. Я никого не хочу.
— Опять бесполезное упрямство. Роль адвоката в уголовном процессе — это и помощь суду в установлении истины. Указать на все смягчающие обстоятельства — это очень важно.
— Не нужно мне никаких смягчающих обстоятельств. Я невиновен. И Заремба об этом знал.
— Жаль, что перед смертью он не мог или не хотел назвать убийцу, если вас им не считал. Но вернемся к делу. Могу зачитать и показания медсестры. В целом она подтверждает сказанное врачом. Лишь последовательность произнесенных умирающим слов в рассказе Вартецкой выглядит иначе. Это большого значения не имеет и объясняется тем, что обе женщины дали свои показания спустя длительное время, слов Зарембы не записывали, так как значения им не придавали. Может быть, напрасно с машиной «скорой помощи», которая увезла раненого актера, не послали сотрудника милиции, который сидел бы рядом и допросил его, если он пришел бы в сознание. Мы проверили, почему произошло такое упущение. Дело в том, что, забирая раненого, врач «скорой помощи» заявил офицеру, который вел предварительное расследова-
ние, что нет никакой надежды на то. чтобы сознание к раненому вернулось. Врач сказал, что машина не довезет Зарем-бу даже до ближайшей больницы. И не очень ошибся. Бедняга умер через полтора часа после выстрела. Что же касается адвоката, если вы сами его не выберете, я внесу предложение о назначении защитника от суда.
— Если вам это нужно...
— Так требует закон. А нужно это прежде всего вам. Если верить в вашу невиновность, то важно, я полагаю, чтобы в результате судебной ошибки вы были приговорены не к смертной казни, а к тюремному заключению. Пока человек жив и находится в заключении, ошибка может быть исправлена. Приведение же смертного приговора в исполнение создает ситуацию необратимую.
- Но вы же будете требовать смертной казни.
— Допустим, да. Смягчающие обстоятельства, которые мне известны, не оправдывают хладнокровного и коварного убийства. Но с заключением прокурора суд может не согласиться, а защита постарается вытащить на свет все, что говорит в вашу пользу.
— Пан прокурор, вы будете добиваться, чтобы дело слушалось в чрезвычайном порядке? Как говорили на прошлых допросах?
— Не знаю. Окончательно не решено. Может быть, располагая показаниями работников больницы, прокуратура придет к выводу, что чрезвычайная процедура необязательна. Это решит главный прокурор.
Павельский молчал. Прокурор сменил тему разговора.
— Я внимательно прочитал ваше письмо с характеристикой лиц, которые теоретически имели возможность подменить пистолет. Правду сказать, письмо хорошо о вас говорит.
— Спасибо, пан прокурор.
— В таком трудном положении вы сумели остаться объективным. Не пытаетесь запутать и затянуть следствие, не бросаете тень на других посредством ложных обвинений. Милиция, разумеется, тоже не сидела сложа руки и все тщательно проверила. Проверили всех, кто значится в моем списке. Их прошлое и образ жизни нам известны. Должен признаться, результаты почти совпадают с тем, что сказано в вашем письме. Вы правы, когда говорите, что хоть любой из списка мог быть убийцей, но ни у кого нет повода к преступлению. Нельзя доказать, что кто-либо был заинтересован в смерти Зарембы или извлек из нее выгоду. Потому вы и остаетесь, на мой взгляд, единственным подозреваемым.
— Бывают преступления без повода.
— Бывают,— согласился прокурор.— Такие преступления труднее всего раскрыть. Обычно их совершают люди ненормальные, психически больные. Чтоб далеко не ходить, вот вам пример: нападения на женщин в Кракове. Убийца подходил к незнакомым женщинам или девушкам и, ни слова ни говоря, наносил удар ножом. Несмотря на все трудности, преступник был обнаружен и схвачен. А убийство Зарембы — это не безмотивное преступление. Круг подозреваемых строго ограничен, всего шестнадцать фамилий. И все совершенно нормальные люди. Вы в своем письме это признаете. Исключено, чтобы кто-то из них действовал без повода.
— Это так.
— Я вам оставил бумагу и карандаш. Попытайтесь еще что-нибудь вспомнить. Записывайте свои мысли, впечатления. Пишите нечто вроде дневника. Каждая мелочь может оказаться важной. Могут появиться и новые соображения. Какая-нибудь деталь, которой мы не знаем, а вы ей до сих пор не придавали значения. Мой сугубо личный совет: пишите как можно больше. Необязательно посылать в прокуратуру, пишите, чтобы вспомнить. Это может пригодиться.
— Весь последний месяц я только и делаю, что думаю об этих людях. Мысленно взвешиваю каждый их поступок, каждое слово. Но кроме того, что написал, ничего не могу добавить.
— Мы проверили сообщенные вами факты. У двоих людей мог быть, как вы правильно заметили, «намек на мотив». Первый из них Цихош. Заремба вытаскивал его из бесконечных денежных затруднений. Цихош, о чем вы не знали, заключил соглашение еще на два дубляжа. В связи с этим взял ссуду в кассе взаимопомощи и вернул Мариану долг. Правда, Заремба стал одним из поручителей, но кто же пойдет на убийство своего поручителя.
— Я не знал ни про дубляжи, ни про ссуду. Вообще о долгах мне говорил только Цихош. Заремба никогда не упоминал, что давал кому-нибудь взаймы.
— Не только, кстати, Цихошу. Он и другим помогал. Зарабатывал он неплохо, и несколько сот злотых проблемы для него не составляли. Многие воспользовались его смертью и не признаются, что были его должниками.
— Я и не отрицаю, что покойный был хорошим товарищем.
— Мы разобрались и в некоторых, как вы выразились, сплетнях насчет режиссера и молоденькой актрисы. Вся история кончилась еще до переезда Зарембы в Варшаву, и вообще в этих рассказах было, ей-богу, больше недоброжелатель-
ства и выдумки, чем правды. Эта актриса вообще не была лично знакома со знаменитым киноактером, а с этого сезона играет в Кракове. Как видите, милиция не дремала и старалась мне помочь, проверив все факты.
— Спасибо.
— Есть и сообщение, лично вас касающееся. Дети и жена чувствуют себя хорошо, дома все в порядке. В школе тоже нормально.
Лицо арестованного исказила болезненная гримаса. Но он быстро овладел собой.
Благодарю вас, пан прокурор. В таких случаях больше всего страдают дети. На них ляжет пятно: дети убийцы.
— Ваша жена обратилась в прокуратуру с просьбой разрешить свидание с вами.
— Нет! Никого не хочу видеть.
— На данной стадии следствия мы тоже против этого. Свидание будет разрешено лишь вашему защитнику. Пани Павельской в просьбе отказано. Кроме того, Павельская заявила, что от своих обвинений отказывается, что они были вызваны нервным потрясением в результате убийства и ее участии в нем. Она намерена воспользоваться также своим правом отказаться от дачи показаний на вашем процессе.
— Не понимаю.
— Кодекс предусматривает, что ближайшие родственники обвиняемого имеют право отказаться от дачи показаний. Ваша жена заявила, что намерена этим правом воспользоваться.
— Скажите ей, что может, если хочет, давать показания Чем еще она мне навредит? Я сознаю свое положение и понимаю, что отсутствие одного свидетеля ничего не изменит.
— Должен также сообщить,— добавил прокурор,— что я ознакомил Барбару Павельскую с вашими показаниями, в первую очередь с письмом под заглавием «Моя биография». Она была потрясена.
Павельский вспылил:
Зачем вы это сделали? Без моего разрешения? - Это материалы следствия,— сухо заметил Ясёла,— и прокурор решает, показывать ли их и кому именно. Поскольку мы стремимся выяснить правду, только правду и всю правду, я пришел к выводу, что следует показать этот документ лицу, которое сыграло в трагедии одну из главных ролей. Думаю, это принесло пользу вам обоим. Теперь вы знаете мнение друг о друге. Если бы так же откровенно вы объяснились несколько лет или даже несколько месяцев назад, до трагедии на сцене «Колизея» дело бы не дошло. Без-
относительно к тому, вы подменили пистолет или кто другой.
— Не понимаю.
— Речь идет как раз о том, чтобы все наконец попять в этом деле,— сказал прокурор, заканчивая очередной допрос Ежи Павельского.
После формальностей с протоколом арестованный был отконвоирован в тюрьму и снова водворен в камеру.
Глава 9
ВТОРОЙ ПИСТОЛЕТ
Очередной допрос подследственного состоялся четырьмя днями позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17