Младший из этих братьев часто ездит в Париж, и всякий раз после его возвращения поддельные кредитки вновь наводняют край. В Чите они не появляются, но распространяются усиленно по округу. Я было хотел произвести у братьев С. обыск, но, боясь испортить дело, решил дождаться вашего распоряжения».
Я сейчас же телеграфировал ему, прося не производить пока обыска и предупреждая о командировании мною в Читу агента Московской сыскной полиции, Орлова.
На следующий же день Орлов выехал на место. Месяца три провел он в Чите и ее окрестностях, старательно собирая как сведения о братьях С, так и малейшие детали по делу о сторублевках.
Относительно братьев С. ничего одиозного он не установил, но, прожив некоторое время на золотоносных приисках, он от случайных «старателей», так называемых «чалданов» (промывателей золота вручную), слышал, что бежавшие каторжане, все те же Левендаль и Сиив, похвалялись находкой какого-то капиталиста, согласившегося дать им деньги на оборудование предприятия фальшивых сторублевок. Имени этого капиталиста они не называли.
Что же касается самих беглых, то след их давно простыл.
В одном из своих донесений Орлов предупредил меня, что на днях С. едет в Париж. Я приказал Орлову следовать за С. до Москвы и здесь передать «товар» мне.
Было решено, что чиновник особых поручений К., не раз талантливо выполнявший сложные заграничные поручения, отправится за ним во Францию, где и понаблюдает за его деятельностью, чрезвычайно странно совпадающей, как я уже упоминал, с увеличением количества фальшивых денег в Читинском округе. С чиновником К. захотел отправиться и товарищ прокурора Московского окружного суда Г. Чернявский.
Орлов благополучно «доставил» С. в Москву, а из Москвы читинский старовер выехал в Париж в сопровождении чиновника К. и Г. Чернявского.
Позднее чиновник К. рассказывал о своей поездке следующее:
«До границы наш читинец ехал тихо и скромно, но перевалив ее, заметно оживился и стал проявлять в своем поведении нечто, плохо гармонирующее с понятиями о старовере-пуританине, каковым его привыкли считать в Чите». Я думал, что в вагон-ресторан он явится чуть ли не со своей посудой, и был удивлен, застав его там с сигарой в зубах и с бутылкой лафита на столике. Он ел со смаком, много пил и, наконец, познакомившись с какой-то накрашенной дивой, исчез вместе с ней в своем купе. В Париже он остановился в приличной, но не фешенебельной гостинице «Normandy», близ avenue de L'Oрёга.
Я обратился к французской полиции, и мне откомандировали в помощь двух агентов, после чего я установил непрерывное наблюдение за С. Первые три дня упорной слежки ничего не дали:
С. забегал в магазины, питался по ресторанам, раз был в опере.
Но на четвертый день он нанес весьма странный визит одному из парижских лавочников. Выйдя из гостиницы и как-то тревожно озираясь, С. пешком пересек чуть ли не весь город и, добравшись до улицы Marcadet, завернул в небольшую лавчонку, на окнах которой виднелись чемоданы, несессеры и пр. дорожные принадлежности.
Пробыл он в лавке довольно долго, после чего нанял фиакр и вернулся в гостиницу. Визит, разумеется, был высоко подозрителен, так как для чего, спрашивается, было С. бежать за сундуком или несессером чуть ли не на край света, когда магазины с соответствующим товаром имелись и вблизи гостиницы «Normandy»? Записав адрес лавки, я решил выждать событий и не допрашивал пока лавочника. На следующий день рано утром я был крайне огорчен моими французскими коллегами, прибежавшими ко мне в номер и заявившими, что этой ночью «русский» скрылся, заявив в гостинице, что уезжает на неделю в Лион. Хотя он и указал место своей поездки и даже оставил за собой номер и вещи в нем, но все это могло быть маневром для отвода глаз, если только С. заметил за собой слежку. Я немедленно выехал в Лион. Мне думалось, что если С. и там проживает, как и в Париже, под своим настоящим именем, то мне нетрудно будет его настигнуть. Но, увы! С. в Лионе не оказалось, и я вернулся ни с чем. С величайшей тревогой я стал поджидать его возвращения в Париж, плохо, признаться сказать, в это веря.
Но ровно на седьмой день, к величайшей моей радости, С. подъехал к гостинице с каким-то свертком в руках. В этот же день он опять побывал у лавочника на улице Marcadet, причем на этот раз лавочник выволок ему новенький чемодан порядочных размеров и помог ему погрузить его на извозчика, после чего С. увез покупку в гостиницу.
Поручив на время слежку за С. французским агентам, я лично направился к лавочнику и, без лишних слов предъявив ему мой полицейский мандат, потребовал объяснений. Лавочник сначала растерялся, но не желая, видимо, впутываться в чужое темное дело, чистосердечно заявил:
– Да, я знаю этого русского, он хороший клиент, платит аккуратно и за этот год уже в четвертый раз заказывает у меня дорожный сундук особой конструкции. Особенность ее заключается в том, что у сундука двойное, хорошо замаскированное дно. Для чего нужен ему этот тайник, мне неизвестно. Я как трудолюбивый и честный ремесленник исполняю заказ, а остальное меня не касается.
Оставив у лавочника дежурного ажана, дабы не дать ему возможности оповестить покупателя о моих расспросах, я полетел в «Normandy». Здесь оказалось, что С. потребовал уже счет и вечером же намеревается выехать в Россию. Я хотел было немедленно его арестовать, так как не сомневался, что в сундуке обнаружу пачки фальшивых сторублевок, но затем решил дать добраться С. до русской территории и арестовать его уже там, дабы избежать многих лишних хлопот, связанных с выдачей иностранному государству уголовного преступника. В тот же вечер мы выехали в Россию, и по приходе поезда на пограничную станцию Александрово я арестовал С. и лично осмотрел его багаж. Взломав двойное дно злополучного сундука, мы извлекли оттуда на 300 000 рублей фальшивых сторублевых билетов.
С. держал себя преглупо: отрицал всякую за собой вину, ссылаясь на полное неведение двойного дна в сундуке и т. д. Он был отправлен в Варшаву и посажен там в тюрьму.
Одновременно с этим я дал телеграмму в Читу, прося произвести обыск в доме у остальных братьев С. Обыск этот, однако, не дал ничего.
Теперь предстояло выяснить местонахождение самой «фабрики».
Это оказалось далеко не легким. С. продолжал от всего отпираться.
Пришлось прибегнуть к «подсадке». Целых два месяца просидел с ним в камере подсаженный агент, но, хотя и подружился с ним, тем не менее не добился тайны. Наконец, на третьем месяце, при получении агентом печатного постановления прокурорского надзора об его якобы «освобождении от ареста и суда», С. в него уверовал и попросил об услуге: осторожно пронести и опустить в кружку письмо. Агент долго отказывался, но наконец согласился. Крохотный конвертик был адресован в Париж, 25, rue du Moine, m-lle Grinier. В нем оказалась просьба повидать Левендаля и передать ему, что в Ницце все уничтожено, что он сидит в тюрьме и что расчетов не будет.
Это письмо, по прочтении, вновь бережно было запечатано и отправлено по адресу. Одновременно чиновник К. опять выехал в Париж и принялся наблюдать за m-lle Grenier.
Последняя оказалась рядовой мидинеткой, служащей в парфюмерном магазине, добродетельной по расчету, бережливой по инстинкту, веселой по природе, словом – дитя Парижа, каких много.
Утром она отправлялась на работу, в двенадцать часов проглатывала кусок сыру и чашку кофе, в восемь возвращалась домой, оттуда уже не выходила до следующего утра. К. целых трое суток потерял, созерцая это «платоническое» поведение m-lle Гренье. Он диву давался: ведь должна же она выполнить поручение и повидать Левендаля! Вдруг его осенила счастливая мысль: продежурить у ее дома целую ночь, вместо того чтобы прекращать наблюдение к полуночи, как он это делал до сих пор. Результаты получились хорошие: часа в три утра из подъезда показалась m-lle Гренье; посмотрела по сторонам и, быстро перебежав улицу, скрылась в Доме наискось. Пробыла она там минут двадцать и вновь появилась на улице с каким-то рослым и неряшливо одетым типом. Распростившись с ним, она перешла улицу и снова скрылась в свой подъезд.
К. взглянул для верности на имеющуюся при нем фотографию и убедился, что собеседник Гренье не кто иной, как Левендаль.
Он незаметно последовал за ним. Левендаль пересек несколько Улиц и, завернув в rue de la Jonquiere, вошел в какой-то дом.
Вскоре он появился с человеком небольшого роста, в котором К. без труда узнал Сиива.
Подозвав нескольких полицейских, К. арестовал обоих.
Они не запирались. Обозленные на старовера С. за его скупость и недобросовестные с ними расчеты, они выложили все начистоту.
По их словам, С. помог им бежать с каторги, снабдив деньгами и платьем. Они уговорились широко организовать производство сторублевок.
С. по частям перевез в Ниццу необходимые станки, бумагу, краску и пр. материалы, и дело пошло. Сначала С. платил аккуратно, но затем стал сильно затягивать платежи, в результате чего оба они давно бедствуют и голодают. Перед последним приездом С. писал, что едет во Францию в последний раз, после чего уничтожит в Ницце фабрику и, прекратив дело, рассчитается с ними по-царски.
– Узнав сегодня через Гренье, – рассказывал Левендаль, – что все пропало и что расчета не будет, – я побежал предупредить товарища, и мы оба намеревались скрыться, как вдруг вы нас арестовали.
По указанному адресу К. проехал в Ниццу и, обыскав тщательно скромную виллу, бывшее место выделки бумажек, нашел в ней случайно не уничтоженные мелкие части станков. Сомнений не было – С. ликвидировал «дело».
Все три фальшивомонетчика были приговорены к долгосрочной каторге.
Что сталось с ними после революции – не знаю.
АФЕРИСТ
Как– то в приемные часы ко мне в кабинет явился неизвестный чиновник. Вошел он в форменном сюртуке, при шпаге и в белых нитяных перчатках. Это был малый лет тридцати, некрасивый, с удивительно глупым выражением лица.
– Честь имею представиться вашему превосходительству – губернский секретарь Панов, – отрекомендовался он.
– Присаживайтесь. Что вам угодно?
– Я явился к вашему превосходительству по личному делу. Я стал жертвой мошенничества и пришел просить вашей защиты.
– Расскажите, в чем дело?
Панов скромно откашлялся в перчатку и сказал:
– Конечно, я сам виноват в том, что произошло со мною, я проявил излишнюю доверчивость, но все же обидно ни за что ни про что потерять восемьсот рублей.
– Нельзя ли ближе к делу, мне время дорого!
– Да, конечно! – сконфузился Панов. – Но не легко мне приступить к объяснению, так как, в сущности, это целая исповедь.
– Ну, что ж, исповедывайтесь, не стесняйтесь!
Панов оттянул пальцем туго накрахмаленный воротник, мотнул головой и принялся рассказывать:
– Видите ли, ваше превосходительство, по природе своей я человек крайне честолюбивый и должен сознаться, что всякому чину, ордену и классу должности придаю большое значение. Сам я из простой семьи, но окончил гимназию и с помощью добрых людей пристроился чиновником в департаменте Герольдии. Служу я там шестой год, получаю сто рублей в месяц. Первое время был Доволен, а затем затосковал. Вижу, что ходу мне не дают, так как и протекции у меня нет, да и сослуживцы универсанты обгоняют.
Хоть жалованье и небольшое, но родительское наследство помогает мне существовать безбедно. И вот, видя, что карьеры мне в Сенате не сделать, я стал громко сетовать на судьбу. Тут один из моих приятелей мне и посоветовал: «Дай, говорит, объявление в газетах, что ты готов, дескать, уплатить тысячу рублей тому, кто предоставит место на 200 р. в месяц чиновнику с пятилетним служебным стажем и неопороченным формуляром». Идея мне показалась хорошей.
«И правда, подумал я, дай-ка попробую». И попробовал, вскоре получаю приглашение явиться в Европейскую гостиницу, в № 27, для переговоров по делу об объявлении. Обрадовался я и полетел на Михайловскую, захватив тысячу рублей. Вхожу в эту шикарную гостиницу, поднимаюсь в третий этаж и робко стучу в 27-й номер. «Войдите!» – ответил мне зычный, важный голос. Я вошел в небольшую прихожую, а затем в богато обставленную комнату вроде кабинета. За письменным столом сидел господин лет пятидесяти, на вид – совершенный сановник. Он любезно привстал, протянул мне руку и промолвил: «Князь Одоевский. Я пригласил вас согласно вашему газетному объявлению. Скажите, что заставляет вас искать места на двести рублей, материальная зависимость или иные, быть может, побуждения?»
– Нет, ваше сиятельство, – пролепетал я, – материально я независим, но сознаюсь вам откровенно, что червь честолюбия меня усиленно точит.
– Я так и думал, – сказал он мне. – Ну что же, честолюбие в меру – черта скорее симпатичная и во всяком случае – естественная в молодом человеке. Я могу помочь вам, у меня большие связи. Но должен вам заметить, что вы несколько наивны. Помилуйте, вы предлагаете тысячу рублей за двухсотрублевое место! Что же, вы хотите не только широко шагнуть по – иерархической лестнице, но желаете менее чем в год окупить и все понесенные расходы? Нет, молодой человек, так дела не делаются! Не менее двух тысяч рублей – иначе нам и говорить не о чем!
– Что же, я заплачу и две, если место хорошее.
– А вы, собственно, чего бы хотели? – спросил он более мягким тоном.
– Я, право, не знаю, ваше сиятельство, может быть, вы посоветуете?
– Да кто вы такой и где служите?
Я подробно рассказал ему о себе. Внимательно слушая мой рассказ, он потянул к себе ящик с сигарами и предложил мне.
– Благодарю вас, ваше сиятельство, я не курю.
Не торопясь, князь обрезал сигару и медленно ее раскурил, после чего откинулся на спинку кресла и, пуская тонкие струйки дыма, глубоко задумался. Наше молчание длилось несколько минут.
Наконец, как бы очнувшись, он сказал:
– Вот что. Конечно, достать вам место на двести рублей я могу хоть завтра. Но мне кажется, вряд ли это вас устроит. У вас имеется существенный недостаток – отсутствие высшего образования. Положим, я вас устрою каким-нибудь столоначальником, но не говоря уже о том, что ваши сослуживцы будут коситься на вас, вы попадете в тупик. Вам не дадут дальнейшего продвижения, и вы карьеры не сделаете.
– Так как же быть, ваше сиятельство?
– Скажите, вы не отказались бы от службы в провинции?
– Нет, душа моя не льнет к провинции. Разве что-нибудь блестящее?
– Хотите, я вас устрою вице-губернатором? Конечно, не в Центральной России, а где-нибудь на окраинах, например в Сибири, и, разумеется, не за две тысячи рублей?
От неожиданности и восторга у меня закружилась голова.
– Конечно, – пробормотал я, – это было бы чудесно! Но где же, мне, пожалуй, и не справиться с такой должностью?!
– Э, полноте! Не боги горшки лепят, справитесь, привыкнете!
Да в Сибири вы и не будете бельмом на глазу – это ведь не Петербург!
Придя несколько в себя, я спросил:
– А каков бы был ваш гонорар?
– Ну, да что об этом говорить, – сказал князь, морщась брезгливо, – каких-нибудь пять-шесть тысяч! Обычно за такие дела я беру примерно годовой оклад своих протеже. Вас не должно коробить это торжище, так как вы понимаете, конечно, что жизнь– борьба, и за последнее время особенно обострившаяся, все так дорого, за все так дерут!
– Помилуйте! – поспешил я сказать. – С какой же стати вы стали бы хлопотать за постороннего человека? Я прекрасно понимаю и всегда держусь правила, что всякий труд должен быть оплачен.
– Вот именно! Итак, вы согласны?
– Согласен, ваше сиятельство!
– Отлично! Я завтра же повидаю кой-кого из министров и поговорю относительно вас. Вот вам листок бумаги: напишите на нем ваше имя, отчество, фамилию, учреждение, должность и т. д.
А то вы у меня не один, как бы не перепутать.
Я повиновался. Затем он сказал:
– Я вам ставлю некоторые предварительные условия. Во-первых, вы должны быть немы как рыба, иначе вы можете напортить, конечно, не мне – вам никто не поверит, а себе. При первом вашем нескромном слове я напрягу все свои связи, и тогда вы очутитесь в Сибири, но на положении мало схожем с вице-губернаторским.
Во-вторых, авансируйте мне рублей триста, так как в данную минуту я испытываю некоторую заминку в деньгах, а хлопоты по вашему делу могут быть сопряжены с непредвиденными расходами.
Я молча поклонился и поспешно передал князю триста рублей.
– Заезжайте ко мне послезавтра в это же время, – сказал он мне на прощанье.
Я раскланялся и вышел, не чувствуя под собою ног от радости, одеваясь внизу у швейцара, я взглянул на вывешенные визитные карточки постояльцев и с удовольствием узрел против 27-го номера имя князя Одоевского. Я поймал себя на этой мысли и подумал: «Ишь Фома неверный! Да разве и так не видишь, с кем имеешь дело? Какие же могут быть сомнения! Эх ты! Вице-губернатор тоже!»
Следующий день я провел как бы в горячечном бреду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Я сейчас же телеграфировал ему, прося не производить пока обыска и предупреждая о командировании мною в Читу агента Московской сыскной полиции, Орлова.
На следующий же день Орлов выехал на место. Месяца три провел он в Чите и ее окрестностях, старательно собирая как сведения о братьях С, так и малейшие детали по делу о сторублевках.
Относительно братьев С. ничего одиозного он не установил, но, прожив некоторое время на золотоносных приисках, он от случайных «старателей», так называемых «чалданов» (промывателей золота вручную), слышал, что бежавшие каторжане, все те же Левендаль и Сиив, похвалялись находкой какого-то капиталиста, согласившегося дать им деньги на оборудование предприятия фальшивых сторублевок. Имени этого капиталиста они не называли.
Что же касается самих беглых, то след их давно простыл.
В одном из своих донесений Орлов предупредил меня, что на днях С. едет в Париж. Я приказал Орлову следовать за С. до Москвы и здесь передать «товар» мне.
Было решено, что чиновник особых поручений К., не раз талантливо выполнявший сложные заграничные поручения, отправится за ним во Францию, где и понаблюдает за его деятельностью, чрезвычайно странно совпадающей, как я уже упоминал, с увеличением количества фальшивых денег в Читинском округе. С чиновником К. захотел отправиться и товарищ прокурора Московского окружного суда Г. Чернявский.
Орлов благополучно «доставил» С. в Москву, а из Москвы читинский старовер выехал в Париж в сопровождении чиновника К. и Г. Чернявского.
Позднее чиновник К. рассказывал о своей поездке следующее:
«До границы наш читинец ехал тихо и скромно, но перевалив ее, заметно оживился и стал проявлять в своем поведении нечто, плохо гармонирующее с понятиями о старовере-пуританине, каковым его привыкли считать в Чите». Я думал, что в вагон-ресторан он явится чуть ли не со своей посудой, и был удивлен, застав его там с сигарой в зубах и с бутылкой лафита на столике. Он ел со смаком, много пил и, наконец, познакомившись с какой-то накрашенной дивой, исчез вместе с ней в своем купе. В Париже он остановился в приличной, но не фешенебельной гостинице «Normandy», близ avenue de L'Oрёга.
Я обратился к французской полиции, и мне откомандировали в помощь двух агентов, после чего я установил непрерывное наблюдение за С. Первые три дня упорной слежки ничего не дали:
С. забегал в магазины, питался по ресторанам, раз был в опере.
Но на четвертый день он нанес весьма странный визит одному из парижских лавочников. Выйдя из гостиницы и как-то тревожно озираясь, С. пешком пересек чуть ли не весь город и, добравшись до улицы Marcadet, завернул в небольшую лавчонку, на окнах которой виднелись чемоданы, несессеры и пр. дорожные принадлежности.
Пробыл он в лавке довольно долго, после чего нанял фиакр и вернулся в гостиницу. Визит, разумеется, был высоко подозрителен, так как для чего, спрашивается, было С. бежать за сундуком или несессером чуть ли не на край света, когда магазины с соответствующим товаром имелись и вблизи гостиницы «Normandy»? Записав адрес лавки, я решил выждать событий и не допрашивал пока лавочника. На следующий день рано утром я был крайне огорчен моими французскими коллегами, прибежавшими ко мне в номер и заявившими, что этой ночью «русский» скрылся, заявив в гостинице, что уезжает на неделю в Лион. Хотя он и указал место своей поездки и даже оставил за собой номер и вещи в нем, но все это могло быть маневром для отвода глаз, если только С. заметил за собой слежку. Я немедленно выехал в Лион. Мне думалось, что если С. и там проживает, как и в Париже, под своим настоящим именем, то мне нетрудно будет его настигнуть. Но, увы! С. в Лионе не оказалось, и я вернулся ни с чем. С величайшей тревогой я стал поджидать его возвращения в Париж, плохо, признаться сказать, в это веря.
Но ровно на седьмой день, к величайшей моей радости, С. подъехал к гостинице с каким-то свертком в руках. В этот же день он опять побывал у лавочника на улице Marcadet, причем на этот раз лавочник выволок ему новенький чемодан порядочных размеров и помог ему погрузить его на извозчика, после чего С. увез покупку в гостиницу.
Поручив на время слежку за С. французским агентам, я лично направился к лавочнику и, без лишних слов предъявив ему мой полицейский мандат, потребовал объяснений. Лавочник сначала растерялся, но не желая, видимо, впутываться в чужое темное дело, чистосердечно заявил:
– Да, я знаю этого русского, он хороший клиент, платит аккуратно и за этот год уже в четвертый раз заказывает у меня дорожный сундук особой конструкции. Особенность ее заключается в том, что у сундука двойное, хорошо замаскированное дно. Для чего нужен ему этот тайник, мне неизвестно. Я как трудолюбивый и честный ремесленник исполняю заказ, а остальное меня не касается.
Оставив у лавочника дежурного ажана, дабы не дать ему возможности оповестить покупателя о моих расспросах, я полетел в «Normandy». Здесь оказалось, что С. потребовал уже счет и вечером же намеревается выехать в Россию. Я хотел было немедленно его арестовать, так как не сомневался, что в сундуке обнаружу пачки фальшивых сторублевок, но затем решил дать добраться С. до русской территории и арестовать его уже там, дабы избежать многих лишних хлопот, связанных с выдачей иностранному государству уголовного преступника. В тот же вечер мы выехали в Россию, и по приходе поезда на пограничную станцию Александрово я арестовал С. и лично осмотрел его багаж. Взломав двойное дно злополучного сундука, мы извлекли оттуда на 300 000 рублей фальшивых сторублевых билетов.
С. держал себя преглупо: отрицал всякую за собой вину, ссылаясь на полное неведение двойного дна в сундуке и т. д. Он был отправлен в Варшаву и посажен там в тюрьму.
Одновременно с этим я дал телеграмму в Читу, прося произвести обыск в доме у остальных братьев С. Обыск этот, однако, не дал ничего.
Теперь предстояло выяснить местонахождение самой «фабрики».
Это оказалось далеко не легким. С. продолжал от всего отпираться.
Пришлось прибегнуть к «подсадке». Целых два месяца просидел с ним в камере подсаженный агент, но, хотя и подружился с ним, тем не менее не добился тайны. Наконец, на третьем месяце, при получении агентом печатного постановления прокурорского надзора об его якобы «освобождении от ареста и суда», С. в него уверовал и попросил об услуге: осторожно пронести и опустить в кружку письмо. Агент долго отказывался, но наконец согласился. Крохотный конвертик был адресован в Париж, 25, rue du Moine, m-lle Grinier. В нем оказалась просьба повидать Левендаля и передать ему, что в Ницце все уничтожено, что он сидит в тюрьме и что расчетов не будет.
Это письмо, по прочтении, вновь бережно было запечатано и отправлено по адресу. Одновременно чиновник К. опять выехал в Париж и принялся наблюдать за m-lle Grenier.
Последняя оказалась рядовой мидинеткой, служащей в парфюмерном магазине, добродетельной по расчету, бережливой по инстинкту, веселой по природе, словом – дитя Парижа, каких много.
Утром она отправлялась на работу, в двенадцать часов проглатывала кусок сыру и чашку кофе, в восемь возвращалась домой, оттуда уже не выходила до следующего утра. К. целых трое суток потерял, созерцая это «платоническое» поведение m-lle Гренье. Он диву давался: ведь должна же она выполнить поручение и повидать Левендаля! Вдруг его осенила счастливая мысль: продежурить у ее дома целую ночь, вместо того чтобы прекращать наблюдение к полуночи, как он это делал до сих пор. Результаты получились хорошие: часа в три утра из подъезда показалась m-lle Гренье; посмотрела по сторонам и, быстро перебежав улицу, скрылась в Доме наискось. Пробыла она там минут двадцать и вновь появилась на улице с каким-то рослым и неряшливо одетым типом. Распростившись с ним, она перешла улицу и снова скрылась в свой подъезд.
К. взглянул для верности на имеющуюся при нем фотографию и убедился, что собеседник Гренье не кто иной, как Левендаль.
Он незаметно последовал за ним. Левендаль пересек несколько Улиц и, завернув в rue de la Jonquiere, вошел в какой-то дом.
Вскоре он появился с человеком небольшого роста, в котором К. без труда узнал Сиива.
Подозвав нескольких полицейских, К. арестовал обоих.
Они не запирались. Обозленные на старовера С. за его скупость и недобросовестные с ними расчеты, они выложили все начистоту.
По их словам, С. помог им бежать с каторги, снабдив деньгами и платьем. Они уговорились широко организовать производство сторублевок.
С. по частям перевез в Ниццу необходимые станки, бумагу, краску и пр. материалы, и дело пошло. Сначала С. платил аккуратно, но затем стал сильно затягивать платежи, в результате чего оба они давно бедствуют и голодают. Перед последним приездом С. писал, что едет во Францию в последний раз, после чего уничтожит в Ницце фабрику и, прекратив дело, рассчитается с ними по-царски.
– Узнав сегодня через Гренье, – рассказывал Левендаль, – что все пропало и что расчета не будет, – я побежал предупредить товарища, и мы оба намеревались скрыться, как вдруг вы нас арестовали.
По указанному адресу К. проехал в Ниццу и, обыскав тщательно скромную виллу, бывшее место выделки бумажек, нашел в ней случайно не уничтоженные мелкие части станков. Сомнений не было – С. ликвидировал «дело».
Все три фальшивомонетчика были приговорены к долгосрочной каторге.
Что сталось с ними после революции – не знаю.
АФЕРИСТ
Как– то в приемные часы ко мне в кабинет явился неизвестный чиновник. Вошел он в форменном сюртуке, при шпаге и в белых нитяных перчатках. Это был малый лет тридцати, некрасивый, с удивительно глупым выражением лица.
– Честь имею представиться вашему превосходительству – губернский секретарь Панов, – отрекомендовался он.
– Присаживайтесь. Что вам угодно?
– Я явился к вашему превосходительству по личному делу. Я стал жертвой мошенничества и пришел просить вашей защиты.
– Расскажите, в чем дело?
Панов скромно откашлялся в перчатку и сказал:
– Конечно, я сам виноват в том, что произошло со мною, я проявил излишнюю доверчивость, но все же обидно ни за что ни про что потерять восемьсот рублей.
– Нельзя ли ближе к делу, мне время дорого!
– Да, конечно! – сконфузился Панов. – Но не легко мне приступить к объяснению, так как, в сущности, это целая исповедь.
– Ну, что ж, исповедывайтесь, не стесняйтесь!
Панов оттянул пальцем туго накрахмаленный воротник, мотнул головой и принялся рассказывать:
– Видите ли, ваше превосходительство, по природе своей я человек крайне честолюбивый и должен сознаться, что всякому чину, ордену и классу должности придаю большое значение. Сам я из простой семьи, но окончил гимназию и с помощью добрых людей пристроился чиновником в департаменте Герольдии. Служу я там шестой год, получаю сто рублей в месяц. Первое время был Доволен, а затем затосковал. Вижу, что ходу мне не дают, так как и протекции у меня нет, да и сослуживцы универсанты обгоняют.
Хоть жалованье и небольшое, но родительское наследство помогает мне существовать безбедно. И вот, видя, что карьеры мне в Сенате не сделать, я стал громко сетовать на судьбу. Тут один из моих приятелей мне и посоветовал: «Дай, говорит, объявление в газетах, что ты готов, дескать, уплатить тысячу рублей тому, кто предоставит место на 200 р. в месяц чиновнику с пятилетним служебным стажем и неопороченным формуляром». Идея мне показалась хорошей.
«И правда, подумал я, дай-ка попробую». И попробовал, вскоре получаю приглашение явиться в Европейскую гостиницу, в № 27, для переговоров по делу об объявлении. Обрадовался я и полетел на Михайловскую, захватив тысячу рублей. Вхожу в эту шикарную гостиницу, поднимаюсь в третий этаж и робко стучу в 27-й номер. «Войдите!» – ответил мне зычный, важный голос. Я вошел в небольшую прихожую, а затем в богато обставленную комнату вроде кабинета. За письменным столом сидел господин лет пятидесяти, на вид – совершенный сановник. Он любезно привстал, протянул мне руку и промолвил: «Князь Одоевский. Я пригласил вас согласно вашему газетному объявлению. Скажите, что заставляет вас искать места на двести рублей, материальная зависимость или иные, быть может, побуждения?»
– Нет, ваше сиятельство, – пролепетал я, – материально я независим, но сознаюсь вам откровенно, что червь честолюбия меня усиленно точит.
– Я так и думал, – сказал он мне. – Ну что же, честолюбие в меру – черта скорее симпатичная и во всяком случае – естественная в молодом человеке. Я могу помочь вам, у меня большие связи. Но должен вам заметить, что вы несколько наивны. Помилуйте, вы предлагаете тысячу рублей за двухсотрублевое место! Что же, вы хотите не только широко шагнуть по – иерархической лестнице, но желаете менее чем в год окупить и все понесенные расходы? Нет, молодой человек, так дела не делаются! Не менее двух тысяч рублей – иначе нам и говорить не о чем!
– Что же, я заплачу и две, если место хорошее.
– А вы, собственно, чего бы хотели? – спросил он более мягким тоном.
– Я, право, не знаю, ваше сиятельство, может быть, вы посоветуете?
– Да кто вы такой и где служите?
Я подробно рассказал ему о себе. Внимательно слушая мой рассказ, он потянул к себе ящик с сигарами и предложил мне.
– Благодарю вас, ваше сиятельство, я не курю.
Не торопясь, князь обрезал сигару и медленно ее раскурил, после чего откинулся на спинку кресла и, пуская тонкие струйки дыма, глубоко задумался. Наше молчание длилось несколько минут.
Наконец, как бы очнувшись, он сказал:
– Вот что. Конечно, достать вам место на двести рублей я могу хоть завтра. Но мне кажется, вряд ли это вас устроит. У вас имеется существенный недостаток – отсутствие высшего образования. Положим, я вас устрою каким-нибудь столоначальником, но не говоря уже о том, что ваши сослуживцы будут коситься на вас, вы попадете в тупик. Вам не дадут дальнейшего продвижения, и вы карьеры не сделаете.
– Так как же быть, ваше сиятельство?
– Скажите, вы не отказались бы от службы в провинции?
– Нет, душа моя не льнет к провинции. Разве что-нибудь блестящее?
– Хотите, я вас устрою вице-губернатором? Конечно, не в Центральной России, а где-нибудь на окраинах, например в Сибири, и, разумеется, не за две тысячи рублей?
От неожиданности и восторга у меня закружилась голова.
– Конечно, – пробормотал я, – это было бы чудесно! Но где же, мне, пожалуй, и не справиться с такой должностью?!
– Э, полноте! Не боги горшки лепят, справитесь, привыкнете!
Да в Сибири вы и не будете бельмом на глазу – это ведь не Петербург!
Придя несколько в себя, я спросил:
– А каков бы был ваш гонорар?
– Ну, да что об этом говорить, – сказал князь, морщась брезгливо, – каких-нибудь пять-шесть тысяч! Обычно за такие дела я беру примерно годовой оклад своих протеже. Вас не должно коробить это торжище, так как вы понимаете, конечно, что жизнь– борьба, и за последнее время особенно обострившаяся, все так дорого, за все так дерут!
– Помилуйте! – поспешил я сказать. – С какой же стати вы стали бы хлопотать за постороннего человека? Я прекрасно понимаю и всегда держусь правила, что всякий труд должен быть оплачен.
– Вот именно! Итак, вы согласны?
– Согласен, ваше сиятельство!
– Отлично! Я завтра же повидаю кой-кого из министров и поговорю относительно вас. Вот вам листок бумаги: напишите на нем ваше имя, отчество, фамилию, учреждение, должность и т. д.
А то вы у меня не один, как бы не перепутать.
Я повиновался. Затем он сказал:
– Я вам ставлю некоторые предварительные условия. Во-первых, вы должны быть немы как рыба, иначе вы можете напортить, конечно, не мне – вам никто не поверит, а себе. При первом вашем нескромном слове я напрягу все свои связи, и тогда вы очутитесь в Сибири, но на положении мало схожем с вице-губернаторским.
Во-вторых, авансируйте мне рублей триста, так как в данную минуту я испытываю некоторую заминку в деньгах, а хлопоты по вашему делу могут быть сопряжены с непредвиденными расходами.
Я молча поклонился и поспешно передал князю триста рублей.
– Заезжайте ко мне послезавтра в это же время, – сказал он мне на прощанье.
Я раскланялся и вышел, не чувствуя под собою ног от радости, одеваясь внизу у швейцара, я взглянул на вывешенные визитные карточки постояльцев и с удовольствием узрел против 27-го номера имя князя Одоевского. Я поймал себя на этой мысли и подумал: «Ишь Фома неверный! Да разве и так не видишь, с кем имеешь дело? Какие же могут быть сомнения! Эх ты! Вице-губернатор тоже!»
Следующий день я провел как бы в горячечном бреду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54