Мы вольны в своей стране, но не больше. Н тут,
опять же, нам не чуждо чувство справедливого и несправедливого. Мы
окружены целым миром экономически и физически порабощенных государств.
Должны ли мы помочь им? Мы, бывшие в рабстве тысячелетиями, знает, что это
такое. Разве мы можем не помочь обрести другим то, о чем всегда мечтали
сами? Я уже сказал, что он говорит с нами, как со школярами. Я стар,
потому, быть может, слишком сомневаюсь. Мне нравится покой. Но послушаем
голос молодых. Двора, что ты думаешь?
- Я не думаю, я знаю! - сказала она порывисто. - Борьба! Другого пути
быть не может.
- Мое сомнение столь же простое, - сказал Ян. - Если есть хоть
малейший шанс на успех, я готов сражаться. Сергуд-Смит говорит, что
предлагает мне связаться с атакующим флотом. Очень хорошо. Я расскажу и
мне только о его плане, но и о наших догадках и о том, что же все-таки за
личность этот Сергуд-Смит. Так что ответственность за окончательное
решение будет с меня снята. Мой ответ готов. Я согласен с его
предложением.
- Да, в вашем положении я сделал бы то же самое, - сказал Бен-Хаим. -
Вам нечего терять, но есть что выигрывать. Хотя все это выглядит слишком
хорошо. У меня такое чувство, будто этот человек придумал очень изощренную
игру.
- Это неважно, - сказала Двора. - Его тайные умыслы нас не касаются.
Если это ловушка, то нападающие будут предупреждены и смогут принять меры.
Если ловушки нет, израильтяне вступят в последнюю свою битву, чтобы на
свете не было больше войн.
Бен-Хаим глубоко вздохнул и качнулся вперед-назад в своем кресле.
- Сколько раз это было сказано? Война ради прекращения всех войн.
Неужели это когда-нибудь случится?
Это могло иметь значение, а, может быть, это было совершеннейшей
чепухой. Ян почувствовал вдруг себя в капкане, как и израильтяне. На самом
деле он хочет иметь дело с Сергудом-Смитом лишь в одном случае - чтобы
убить его. Но вместо этого он будет на него работать.
- Нет. Но теперь будет именно так, - сказала Двора. - Включи, Ян.
Дослушаем до конца.
- ...пришло время вновь покинуть гетто. Поэтому как следует обдумайте
то, что я вам сказал. Взвесьте свои решения. Обратитесь в Кнессет, узнайте
их мнение. Это предложение нельзя принимать выборочно. Либо целиком
принимаете, либо отказываетесь. Все, или ничего. Таков мой единственный
аргумент. Чтобы принять решение, вы имеете время, хотя его и немного.
Атакующий флот прибудет примерно через десять дней. Вам нужно нанести удар
на заре того дня, о котором вам сообщат. На раздумье вам четыре дня.
Вечером в пятницу ваша радиостанция передаст обычную мемориальную службу в
память усопших. Если пожелаете принять участие, достаточно сообщить в
числе прочих имя Ян Кулозик. Он человек без предрассудков, так что, я
думаю, не будет возражать. Если же вы не захотите участвовать в спасении
человечества, ничего не предпринимайте. Больше вы меня не услышите.
- Возлагает на нас вину, - сказал Бен-Хаим, когда экран потемнел. -
Вы уверены, что он никогда не изучал теологию?
- В отношении моего зятька я ни в чем не могу быть уверенным. Хотя
теперь я уверен, что все его недавние доводы - ложь. Пожалуй, его можно
назвать отцом лжи, говоря вашим языком. Что будете делать?
- То, что он велел. Внести предложение в Кнессет, наш парламент.
Переложим на их плечи хоть частицу вины и ответственности.
Бен-Хаим повернулся к телефону, и Ян с Дворой покинули комнату. Из-за
автоматически регулируемого освещения они не заметили, что, пока они
слушали Сергуда-Смита, наступила темнота. Они вышли на балкон, оба
молчали, каждый был погружен в собственные мысли. Ян оперся о перила и
всматривался в мерцающие огни города на склонах темной долины. Ночь была
безлунная, звезды горели чисто и ярко, заполняя небо по мере того, как на
горизонте погасал далекий закат. Мир в тишине, покое и безопасности. А
Сергуд-Смит хочет, чтобы они отказались от него и стали воевать за идеалы.
Ян не стал гадать, каким будет их решение; свое он принял достаточно
быстро. Обернувшись, он увидел, что Двора тихо сидит на диване, положив
руки на колени.
- Ты, наверное, проголодался, - сказала она. - Давай, я что-нибудь
состряпаю.
- Одну минуту. Как ты думаешь, что решит Кнессет?
- Будет говорильня. Они в этом очень сильны. Это стариканы, они
предпочитают болтовню действиям. Сергуду-Смиту надо было дать им на
раздумье не четыре дня, а месяц.
- Значит, ты не думаешь, что они примут решение?
- Примут, конечно. Против. Играть без проигрыша, они всегда
предпочитают играть без проигрыша.
- Возможно, именно поэтому они и состарились.
- Ты смеешься надо мной? Дай мне посмотреть на твое лицо.
Двора потянула его, усадив рядом на диване, и увидела, что он и
впрямь улыбается. Она не смогла удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.
- Ну что ж, возможно, я начинаю злиться без оснований. Этого еще не
произошло. Но так и будет, как я сказала. Вот тогда-то я разозлюсь. Если
это произойдет, что ты будешь делать? Если они скажут "нет"?
- Даже не хочется думать над такой возможностью. Вернусь и попытаюсь
связаться с Сергудом-Смитом, вероятно. Не могу же я укрываться здесь,
когда на карту поставлена судьба всего мира, всех планет. Возможно, мне
удастся контакт с атакующим флотом, я расскажу, что знаю. Сейчас нет
смысла гадать.
Говоря эти слова, Ян вдруг понял, что они держат друг друга за руки.
О чем я думаю, встревожился Ян, после чего понял, что ни о чем не думает.
Но чувствует, реагирует физически. И он знал, даже не спрашивая, что Двора
чувствует то же. Он хотел спросить ее, но не стал, побоялся. Повернувшись
к ней, он увидел, что она смотрит на него. Затем, не делая осознанной
попытки, она оказалась в его объятиях.
Прошло неизмеримое время, прежде чем он оторвался от ее губ, но не
выпустил ее из рук. Слова ее прозвучали очень тихо:
- Пойдем в мою комнату. Это место слишком часто посещают.
Он встал, но с трудом смог выразить свои колебания:
- Я женат, Двора. Моя жена за много световых лет отсюда...
Она прижала палец к его губам.
- Тсс. У меня на уме химия, а не матримония. Следуй за мной.
Он повиновался. Совершив над собой усилие.

13
Нам, видно, так и не удастся поесть, - сказал Ян.
- Ты очень прожорливый мужик, - ответила Двора. - Большинству мужчин
этого было бы достаточно.
Она отбросила ногой покрывало, и коричневое ее тело во всю длину
вытянулось в свете утреннего солнца, врывавшегося в окно. Ян пробежал
подушечками пальцев по ее боку и по твердой выпуклости живота. Она
задрожала от прикосновения.
- Я так рада, что живу, - сказала она. - Быть мертвым, наверное,
очень серо и скучно. На этом свете гораздо веселее.
Ян улыбнулся и потянулся к ней, но она отодвинулась и встала -
великолепная теплокровная скульптура, которая выгнув спину, поправляла
волосы. Затем она потянулась за платьем.
- Это ты заговорил о еде, а не я, - сказала она. - Но как только ты
поднял этот вопрос, я осознала, что тоже проголодалась. Пойдем, я
приготовлю завтрак.
- Сначала я должен сходить в свою комнату.
Она рассмеялась, вставляя гребень в стянутые узлом волосы.
- Зачем? Мы же с тобой не дети! Мы взрослые. Мы можем делать что
захотим и где захотим. Из какого мира ты явился?
- Не такого, как этот. Во всяком случае, тогда он был не таким. В то
время в Лондоне - боже, кажется, с тех пор прошли столетия - я полагал,
что являю собой весьма самостоятельную персону. Пока не обратил на себя
внимание властей. С тех пор я жил в социальном кошмаре. Я не стану
рассказывать тебе о трудностях и невзгодах жизни на Халвмерке, не буду
даже пытаться. Завтрак - гораздо лучшая идея.
Оборудование здесь было функциональным в отличие от сверхроскошной
Уолдорф-Астории. Он отнесся к этому одобрительно. Трубы, шипя и булькая, в
конце концов выпустили горячую струю воды. Водопровод работал, и он был
уверен, что любой человек в этой стране имеет точно такую же водопроводную
систему. До сих пор он не обдумывал концепцию демократий. Равенство
физического комфорта - так же, как и равенство возможностей. Голодное
урчание под ложечкой отмело все философские раздумья, он быстро умылся и
оделся. Затем прошел по запаху в большую открытую кухню, где за длинным
деревенским столом сидели молодые мужчины и женщина. Они кивнули, когда он
входил, и Двора вручила ему дымящуюся чашку кофе.
- Сначала еда, потом представление, - сказала она. - Как ты
предпочитаешь яйца?
- На тарелке.
- Разумное решение. Тут есть "матсо брей" - если ты не имел
возможности пробовать нашу кухню, можешь воспользоваться случаем.
Молодая чета откланялась и выскользнула, даже не будучи
представленной. Ян подумал, что здесь, в самом сердце тайной службы, имена
должны быть ложные. Двора накрыла стол и села напротив него. Она ела с не
меньшим аппетитом, чем у него, и они вели легкий разговор о вещах, не
имевших особого значения. Они как раз заканчивали есть, когда вернулась
девушка, буквально ворвавшись в комнату. Улыбка Дворы сейчас же исчезла.
- Бен-Хаим просит, чтобы вы сейчас же пришли. Беда, большая беда!
Беда носилась в воздухе. Бен-Хаим сидел, устало поникнув, в том же
кресле, где они его оставили вчера вечером, и, возможно, провел в нем все
это время. Он сосал давно потухшую трубку и, похоже, даже не замечал
этого.
- Похоже, Сергуд-Смит начинает давить. Мне надо было сразу
догадаться, что он не ограничится тем, что попросит нашего участия. Это не
его метод.
- Что случилось? - спросила Двора.
- Аресты. Во всем мире, в каждой стране. Доклады все еще продолжают
поступать. Они говорят, что это защитная мера. Вызванная чрезвычайными
обстоятельствами. Наши люди. Все. Деловые представители, торговые миссии,
даже тайные оперативники, которые, как мы думали, все еще не раскрыты. Две
тысячи, а может, и больше.
- Давление, - сказал Ян. - Он стягивает петлю. Как вы думаете, что он
еще может сделать?
- Что еще он может сделать? Те несколько тысяч наших граждан, что
находились за пределами Израиля и присоединившихся стран, уже у него в
руках. Других нет.
- Я уверен, что еще что-то задумал. Я знаю теперь стиль деятельности
Сергуда-Смита. И это только первый шаг.
К несчастью, Ян убедился в своем правоте уже через час. Все
телевизионные программы, по каждому из ста двадцати каналов, были прерваны
выпуском сообщений экстренной срочности. Выступал доктор Вал Рам Махат,
президент Объединенных Наций. Должность эта была почетной, и деятельность
доктора обычно сводилась к открытию и закрытию сессий ООН. Тем не менее,
подобные выступления поручались ему. Военный духовой оркестр проиграл
патриотические марши; мир тем временем смотрел и ждал. Затем изображение
оркестра растаяло, и появился доктор Махат. Он кивнул невидимой аудитории
и заговорил знакомым, хорошо поставленным голосом:
- Граждане мира! Мы ведем ужасную войну, принесенную нам
анархиствующими элементами, врагами всех верноподданных граждан великого
Благосостояния Земли. Но я здесь не за тем, чтобы обсуждать эту великую
войну, которую ведут, и успешно, во благо человечества наши
граждане-солдаты. Я здесь для того, чтобы сообщить вам о еще более
страшной опасности, которая угрожает нашей безопасности. Отдельные
личности из Израильского Конклава Объединенных Наций ради собственной
выгоды утаивают жизненно необходимые продукты. Это спекулянты на войне,
они делают деньги на горе других людей. Продолжаться этому мы не позволим.
Они должны понять, что другие последуют их примеру, должно свершиться
правосудие.
Доктор Махат вздохнул; на его плечах лежало бремя ответственности за
мир. Но он был человеком мужественным, и потому продолжал:
- Пока я говорю, наши солдаты движутся в Египет, Иорданию, Сирию и
все остальные важные сельскохозяйственные страны этого региона. Ни один из
вас не будет голодать, это я вам обещаю. Поставки продуктов будут
продолжаться несмотря на усилия эгоистичного меньшинства. Восстание будет
подавлено, и мы все вместе совершим марш победы.
Президент растаял под аккомпанемент заблаговременно записанных
аплодисментов, и на его месте возник бело-синий флаг Земли, трепещущий на
ветру. С энтузиазмом заиграл духовой оркестр. Бен-Хаим повернул
выключатель.
- Я не понял, - сказал Ян.
- Я понял, и даже очень хорошо, - ответил Бен-Хаим. - Вы забыли, что
весь мир, собственно, и не знает о нашем существовании. Они будут только
счастливы, если эти страны будут оккупированы ради того, чтобы не опустели
их желудки. Наши Земли преимущественно заселены фермерами, кооперативно
сбывающими свои продукты. Но мы - единственные, кто помогает им проводить
ирригацию и удобрять земли, чтобы получать в пустыне урожаи, и мы
обеспечиваем им сбыт. И наша страна осуществляла все грузоперевозки по
воздуху. До сегодняшнего дня. Видите теперь, что они с нами делают? Нам
дали пинка, чтобы мы сидели у себя и не высовывались. Последуют и другие
дискриминационные меры. Все это - дело рук Сергуда-Смита. Никого другого
не побеспокоил бы, особенно в такое бурное время, забытый уголок Земли, в
котором мы находимся. И поглядите, какой он прекрасный историк оказался.
Зачем, спрашивается, нужна эта издевательская терминология двадцатого
столетия, эти антисемитские ярлыки, уходящие корнями в средневековую
Европу? Спекулянты, дельцы наживаются на чужом горе. Сообщение совершенно
ясное.
Ян кивнул.
- Подталкивает вас под руку. Если вы сделаете, как он предлагает,
страна не пострадает.
- В любом случае мы пострадаем. Мы проиграем - или мы проиграем. Пока
сильные мира сего не обращали на нас внимания, мы были в целости и
сохранности. Наше крошечное равновесие на страхе, несколько наших атомных
бомб в обмен на их мириады атомных бомб - благодаря этому нас просто
предпочитали не замечать. Пока мы поддерживали мир на Ближнем Востоке,
зная свое место, и следили, чтобы они регулярно получали свежие апельсины
и авокадо в зимнее время, мы их не беспокоили. Сейчас Сергуд-Смит сжимает
клешню, и война дает ему в этом идеальное оправдание. Войска будут
медленно, шаг за шагом, подбираться к нашим границам. Нам их не
остановить. Они оккупируют все наши внешние военные базы. Когда это будет
сделано, они сбросят бомбы или ворвутся на танках. Это безразлично. Мы
проигрываем в любом случае.
- И Сергуд-Смит это сделает, - сказал гневно Ян. - Не из мести за то,
что вы ему не помогаете - это было бы проявлением чувств, а к персоне
чувственной всегда можно воззвать, а, может быть, и заставить переменить
решение. Нет, Сергуд-Смит сделает это даже в том случае, если все его
планы потерпят неудачу. То, что он начинает, он заканчивает. Он хочет,
чтобы вы в этом не сомневались.
- Вы знаете его очень хорошо, - сказал Бен-Хаим, глядя Яну в лицо. -
Я теперь понимаю, почему он послал вас в качестве эмиссара. Ведь не было
необходимости лично вам передавать послание. Но он хотел, чтобы мы ни на
секунду не усомнились в его решимости, чтобы мы знали, что он за человек.
Выходит - вы адвокат дьявола. Помоги вам боже, нравится вам это, или нет.
Вновь мы сталкиваемся с отцом лжи. Лучше не дадим нашим раввинам вцепиться
в эту теорию, иначе они немедленно убедят нас в ее истинности.
- Что будем делать? - спросила Двора, и голос ее был пуст и потерян.
- Необходимо убедить Кнессет, что единственный наш шанс - следовать
линии, предложенной Сергудом-Смитом. Я отправлю сообщение по радио, что мы
готовы сотрудничать, - согласится Кнессет к этому времени или нет,
неважно. Рано или поздно, они к этому придут. Тут нет альтернативы. А
затем произойдет вторая Диаспора.
- Что? О чем вы?
- Диаспора имела место тысячи лет назад, когда евреев изгнали из
земли Израильской. На сей раз мы выйдем сами и добровольно. Если атака на
мохавскую базу не удастся, возмездие будет мгновенным и атомным. Вся наша
маленькая страна превратится в радиоактивную точку. Следовательно, мы
должны разработать план уменьшения смертности, если это возможно.
Потребуются добровольцы, которые останутся, чтобы обеспечить заслон и
прикрыть наше отступление. Все остальные тихо уйдут, просочатся в соседние
страны, где у нас есть добрые друзья, арабы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20