Только сейчас она поняла, что Уэстон не шутит.
– Возможно, это звучит нелепо, – почти сердито начал он, – но до знакомства с тобой я не знал, что такое красота. Может, я считал красотой улыбку Синди Кроуфорд или то, как мчится по дороге «феррари». Не знаю… Но ты – ни то и ни другое. Ты излучаешь гордость и чистоту… И честность… Они и внутри и снаружи тебя. Твоя красота осеняет окружающий тебя мир, Эммелина. Большинство людей не обладает таким даром.
Она не решилась произнести ни слова. Похоже, Уэстон полностью раскрылся перед ней. И раскрыл ее, ее сущность. Даже птицы в магазине перестали петь.
– Мне всегда казалось, что все, что я умею в жизни делать, – это совершать всевозможные сделки, – продолжал Уэстон. – Но теперь я научился делать и понимать еще кое-что. И только благодаря тебе.
– Ты говоришь об идеалах? – прошептала Эммелина Прайс.
Из груди Уэстона вырвался тяжкий вздох сожаления.
– Я никогда не хотел обидеть тебя, Эммелина, – произнес он. – Мне лишь хотелось, чтобы у тебя был выбор.
Стиснув в кулаке пиджак, Джефф пятерней другой руки провел по взъерошенным волосам. Его глаза полыхнули неистовым огнем. Внезапно Эммелина поняла, что этот человек очень раним и чувствителен, а ведь раньше ей это и в голову не приходило.
– Я тоже кое-чего хочу, – сдержанно проговорила она.
– Знаю чего, – кивнул Уэстон. – Я ухожу.
Эммелина Прайс не промолвила ни слова, пока Джефф встряхивал пиджак и вынимал из кармана солнечные очки. Зато она начала расстегивать свои пуговицы – спокойно, одну за одной. Когда она подняла голову, то увидела, что он наблюдает за ней сквозь темные стекла, а уже через мгновение вопросительное выражение на его лице сменилось чисто мужским интересом.
– На это потребуется немало времени, – прошептала Эммелина.
– Если у меня что и есть, так это время, – хрипло проговорил Джефф.
«Ничего себе признание», – мелькнуло в голове у Эммелины Прайс, вспомнившей в это самое мгновение, как он впервые пришел в ее магазин со своей белокурой секретаршей, с сотовым телефоном, пейджером, факсом и всякой прочей электронной дребеденью.
Уэстон покачал головой с таким видом, словно слов не находил. Очков на нем уже не было, равно как и пиджака.
– Если у тебя устали руки, мы можем делать это по очереди, – предложил он, имея в виду ее пуговицы.
По лицу Эммелины пробежала быстрая, смущенная улыбка, ее руки упали. И еще по какой-то причине на ее глазах выступили слезы, и когда Уэстон, приблизившись к ней, заметил это, у него от волнения перехватило дыхание.
– Я никогда не обижу тебя, – шепнул он ей на ухо.
– Я сумею снести обиду, если ты будешь любить меня. – Эммелина никак не ожидала, что произнесет эти слова; не ждала она и того, что Джефф отреагирует на них, судорожно схватив ртом воздух. Впечатление было такое, словно кто-то ударил его. Взяв ее лицо в ладони, он привлек Эммелину к себе. Его глаза были полны сладкой боли.
– И я все смогу вынести, если ты будешь любить меня.
– Но мы же едва знаем друг друга, – со смущенным смехом произнесла она.
– Нет, мы знаем то, что должны знать, – возразил Уэстон.
Эммелина смахнула навернувшиеся на глаза слезы, смущенная своей внезапной чувствительностью. Несколько мгновений она не решалась поднять глаза на Уэстона, ведь он считал ее такой гордой, – так откуда же в ней подобная слабость? Плачет, опускает глаза…
– Эммелина, послушай, – заговорил Джефф. – Я люблю тебя. Никогда прежде я не говорил таких слов женщине. Я не горжусь этим, не хвастаюсь, просто это правда, вот и все.
Он поцеловал ее пышные волосы и заставил поднять голову. Сомнения оставили ее. Уэстон обхватил ее за талию, в его глазах вспыхнуло горячее желание. Оно обжигало ее, и это было великолепное ощущение.
Эммелина откинула назад голову и тут же ощутила тепло его губ на своей шее.
– Сначала вы должны освободить меня от платья, сэр, – прошептала она.
Он начал оттуда, где она остановилась, – с теплого уголка под подбородком. Только теперь Эммелина поняла: если прежде прикосновения ее собственных пальцев к коже вызывали в ней особые ощущения, то теперь она должна была признаться самой себе, что попросту не представляла, какими именно эти ощущения могли быть. Его руки были горячими и ловкими, однако Эммелина чувствовала, что двигались они немного неуверенно, и эта неуверенность раскрыла в ней какой-то потайной замок. В глубинах ее тела раскрывался бутон чудесного цветка с лепестками, нежными, как у лилии. От этого ощущения по ее телу пробежала трепетная дрожь, которая с каждым мгновением становилась все более чувственной. Уэстон только начал, а Эммелине уже казалось, что долго она не выдержит.
Так вот что они чувствовали – все те женщины в эротических романах, которые она читала. Теперь Эммелина понимала, почему они стонали и кричали, только она еще не знала, что они чувствовали себя абсолютно беспомощными, а ведь человек, доведший ее до такого состояния, пока всего лишь расстегивал пуговицы на ее блузке. Джефф не прикасался к ее коже, хотя ей так хотелось, чтобы он это сделал. Ее груди изнывали в ожидании его ласки, но он лишь ненароком задел их, занимаясь пуговицами. Господи, он приближался лишь к талии, а ведь ее юбка застегнута на пуговицы до колен! Ей этого не выдержать!
Эммелина была уверена, что что-нибудь пойдет не так, как надо. И тут она вспомнила, что были некоторые вещи, которыми особенно восторгались викторианские кавалеры из ее книг. Она схватила Джеффа за руки.
– Почему ты остановила меня? – спросил он.
– Ты забыл связать меня, – ответила женщина. – Если, конечно, ты не предпочитаешь смотреть, как я сама сниму с себя платье. Я знаю, что мужчинам это очень нравится, во всяком случае, тебе нравилось. – Эммелина слегка покраснела – она ждала, чтобы Уэстон сделал хоть что-то, а не просто наблюдал за ней из-под нахмуренных бровей.
– Связать тебя? – недоуменно переспросил он.
– Да, – кивнула она. – В шкафу, в уголке, есть шелковые шарфы. На полочке ты найдешь перья, лошадь-качалка в углу. Кажется, у меня есть все, что может тебе понадобиться, если только… – Она слегка смутилась, но договорила: – Если только ты не предпочтешь отшлепать меня за сопротивление.
– Отшлепать? – оторопело повторил Уэстон, невольно взглянув на то место, куда он бы мог приложить руки для этого дела. – Что ж, вообще-то я бы не против, но… Эммелина, послушай, поверь, что мне нужна только ты.
– Я? – Эммелина засветилась от радости. – Ты уверен? Дело в том, что, судя по моим книгам, мужчины возбуждаются только от таких вещей, да и прошлой ночью…
– Думаю, ты слишком много читаешь, – заметил Уэстон. Он поднялся во всю высоту своего роста и крепко взял Эммелину за запястья. – Уж не знаю, зачем могут понадобиться шарфы, ведь я и так в состоянии удержать тебя. Ты весишь не более сотни фунтов, и когда я окажусь сверху, тебе уже не убежать.
– Разве что в рай, – прошептала женщина.
Голова у нее пошла кругом. По телу разливалось приятное тепло, сердце неистово колотилось в груди. Мужчины из ее книг так много не разговаривали, лишь отдавали короткие приказания, поэтому она и представить себе не могла, каким образом действуют на ее кавалера долгие пререкания.
Тем временем глаза Уэстона странно потемнели, а вместо языка говорили руки: скользнув вниз по ее бедрам, они прижали их к его естеству.
– Боже мой! – сорвалось с уст Эммелины, которая вот уже во второй раз ощутила твердость загадочного органа, прячущегося под брюками Джеффа.
– Что? – Он вопросительно заглянул в ее расширившиеся глаза.
– Ты… – Ее пальцы осторожно прикоснулись к таинственному бугру. – Об этом в книгах пишут как о «пылающих чреслах»?
Его сдавленный смех прозвучал скорее как стон.
– Если ты не уберешь руки, то они действительно запылают.
– Тебе больно? – встревожилась Эммелина Прайс. – Я читала, что, когда мужчина возбуждается, ему необходимо получить удовлетворение, иначе он испытывает боль. – Она облизнула пересохшие губы. – Как ты считаешь…
– Думаю, ты можешь удостовериться, так это или нет, – сквозь стиснутые зубы процедил он.
– Нет, если только ты полагаешь, что все в порядке, – неуверенно проговорила женщина.
Эммелина робко прикоснулась к его поясу, но Уэстон схватил ее руку, поднес к своим губам и стал игриво покусывать костяшки пальцев. А затем, будто бы для того, чтобы немного успокоить ее, подул ей на ладонь и несколько раз прикоснулся к ней языком, оставляя на коже влажные пятна, которые тут же принялись невыносимо пульсировать. Эммелина схватила ртом воздух.
– Это был язык, если тебя интересует, – усмехнулся Джефф.
Однако Эммелину в данный момент интересовало другое: если язык мужчины так нежен, трепетен и ласков, то зачем книжным героям нужны были перья?
– Язык – это замечательно, – пролепетала она.
– В таких делах вообще много всего замечательного, – промолвил Уэстон.
– Ох, я знаю… То есть я читала об этом, – вымолвила мисс Прайс. – Кажется, это называют…
– Господи, – перебил ее Джефф Уэстон, – ты так много всего знаешь, что становишься опасной. – Он уже почти справился с пуговицами на юбке, обтягивающей бедра Эммелины. Уэстон слегка приподнял ее подбородок. – Я хочу поцеловать этот нежный ротик до того, как из него понесутся сладострастные стоны. До того, как твои губы раскраснеются, а рот будет жаждать встречи с моим языком.
– С твоим языком… – эхом отозвалась она.
Глаза Уэстона потемнели от желания. Он привлек к себе Эммелину и своими губами приоткрыл ее губы. Его горячее дыхание опалило ее и блаженным теплом разлилось по ее жилам. Это было божественно, великолепно! Его язык проник в сладость ее рта и уверенно расположился там. Эммелина дрожала от его прикосновений.
– Господи, я забыл об одной пуговице, – срывающимся голосом проговорил Уэстон. Теперь его руки сжимали ее нежную грудь, и Эммелина выгнулась дугой, чтобы крепче прильнуть к нему. Ее соски отвердели от его ласк, а когда его губы стали делать с ними то же, что только что делали с ее губами, она поняла, что долго на ногах не удержится.
– Ты забыл снять с меня юбку, – прошептала она.
Через мгновение она уже лежала на диване, а Уэстон, устроившись рядом, медленно задирал подол юбки вверх. Эммелина по старинке носила чулки на резинках, и, увидев это, Уэстон, не сдержавшись, выругался. Впрочем, времени удивляться не было. Эммелина дыхание не успела перевести, как ее юбка оказалась задранной до талии, а бедра – раздвинутыми и слегка приподнятыми опытными руками Джеффа. Она все еще была в трусиках и немного смутилась, ощутив его пальцы на потаенных уголках своего тела.
– Великолепно, – прошептал Уэстон, отодвинув в сторону тонкую полоску трусов и увидев темные кудряшки, прикрывающие вход в ее лоно.
Он слегка взъерошил волоски, и Эммелина дернулась всем телом, не в силах сдержаться. Невольно. Если бы он связал ее, то она бы сейчас закричала. Честно говоря, ей вообще хотелось кричать, только она считала это… распутством. Впрочем, когда его пальцы, раздвинув волоски, проникли к ее самому сокровенному месту, Эммелина поняла, что долго сдерживать крик она не сможет.
– Восхитительно, – донесся до нее голос Джеффа Уэстона. – Восхитительно…
С ней происходило что-то невероятное. Тело Эммелины вибрировало, в животе разливалось уже не тепло, а разгоралось настоящее пламя. И вдруг что-то изменилось. Это новое ощущение было столь захватывающим и необыкновенным, что Эммелина испугалась. Выгнувшись дугой, она вскрикнула и схватила Джеффа за руку.
– Ты должен остановиться, – простонала она. – Со мной что-то странное происходит.
– Ну и пусть происходит, любовь моя, – отозвался Уэстон.
Он говорил низким, музыкальным голосом, от которого по ее телу побежали мурашки. Бутон лилии в ее теле раскрывался все шире, она словно сквозь сон ощутила, как Уэстон утраивается между ее бедер и медленно опускается на нее. Последние барьеры рухнули.
– Когда я войду в тебя, ты уже никуда не убежишь, – напомнил Джефф.
– Разве что в рай, – шепнула она в ответ.
Уэстон наклонился, чтобы поцеловать ее губы, Эммелина ощутила, как ее тело сотряслось от новой конвульсии. Она почувствовала, как его плоть входит в ее лоно, но не могла поверить в это. Господи, неужели все это происходит с ней? На небесах не может быть лучше! Ничего не может быть лучше…
Эммелина ни разу не была близка с мужчиной, но ее тело было готово к этой близости, жаждало ее. И потому Уэстон почти не ощутил тонкой перегородки, закрывающей вход в глубину ее лона. Да и Эммелина почти не почувствовала боли, потому что ее тело льнуло к нему, стремилось войти в единый с ним ритм. А после первого глубокого проникновения она лишь низко застонала.
– Это называют дефлорацией, – произнесла она, переведя дыхание. – Правда, большинство не занимается такими вещами в одежде.
– Знаю, моя дражайшая Эммелина, знаю, – усмехнулся Джефф. – Но как мужчине сдержаться и тратить время на одежду, когда в объятиях у него оказывается такая восхитительная женщина, как ты?
– Хорошо, что ты мои пуговицы расстегнул, – заметила она.
– Еще не все, не все… – И, крепко взяв Эммелину за бедра, Уэстон стал ритмичными толчками входить в нее. Она чувствовала, как его плоть проникает в ее теплую глубину, а потом, уловив ритм его движений, начала двигаться в такт.
– Я сейчас не выдержу, я… сломаюсь, – задыхаясь, проговорила Эммелина.
– Давай же, ломайся, Эммелина, – хрипло прошептал Джефф. – Ломайся, кричи… Для меня.
Их движения становились все быстрее, Эммелине казалось, что она взлетает все выше и выше, и наконец она достигла вершины наслаждения, обретя ту самую свободу, о которой так много читала в книгах. Может, Уэстон и не знал до сих пор, что такое красота. Но выходит, и она тоже не знала этого. Эммелина больше не представляла себе распускающихся цветов – нет, воображение уже рисовало ей взрывающиеся звезды, неоновые водопады и тому подобные образы. И все они были необычайно красивыми. Необычайно!
Всего этого было достаточно для того, чтобы Эммелина всхлипнула и выкрикнула имя человека, доведшего ее до такого божественного состояния. Она больше не была девственницей. Истинная и безупречная викторианская леди больше не одна, не одинока…
Не успели они отпустить друг друга и передохнуть от изумительного соития, как Джефф внезапно рассмеялся и сказал такое, от чего Эммелина лишилась дара речи.
– Слушай, а ведь я не смогу уехать отсюда, – заявил он.
– Из-за меня?
– Нет, не из-за тебя, – ответил Уэстон. – А из-за того, что здесь меня не мучают головные боли.
– Вы невежа, сэр, – усмехнулась Эммелина, слегка хлопнув его пальцами по голове. – И я буду рада стать причиной вашей головной боли.
Уэстон перехватил ее руку и заключил Эммелину в объятия.
– Ни один невежа не любит тебя так же сильно, как я. Никогда в жизни я не встречал столь удивительной, восхитительной, непонятной женщины, Эммелина. И у меня к тебе есть только один вопрос.
Она подняла на него глаза.
– Нет, я не выйду за тебя замуж, – заявила Эммелина, не дожидаясь вопроса, – ты недостаточно хорош для меня, ты невыносим…
– Конечно же, ты выйдешь за меня, глупышка, – заверил ее Уэстон с улыбкой. – Не забывай, что у меня есть множество способов обуздать тебя, включая перья и шелковые шарфы. Кстати, – спохватился он, – уж коли я вспомнил обо всех этих вещицах, ты не скажешь мне, для чего была нужна лошадь-качалка?
Эммелина удивленно уставилась на него, только сейчас осознав, что понятия не имеет об этом. Внезапно ее охватила необузданная веселость. Шампанского у нее не было, так что ей нужно как можно больше секса, как можно больше Джеффа Уэстона. Эммелине захотелось рассмеяться, но она сдержала себя.
– Ну-у… – протянула она, – думаю, что лошадь-качалка подразумевает, что всадники должны скакать на ней обнаженными, без седла, по бугристым дорогам, а когда лошадь устанет, можно как-нибудь подстегнуть ее…
Уэстон притворился, что серьезно обдумывает эту ерунду.
– С другой стороны, – через некоторое время проговорил он, – лошадь-качалка может подразумевать, что у нас будут дети и ее поставят в детскую.
– Это уже лучше, – промурлыкала Эммелина.
Джефф поцеловал ее в кончик носа, поиграл губами с припухшим от поцелуев ртом Эммелины.
– А пока мне ненавистна даже мысль о том, что ее никак не используют, – шепнул он ей на ухо.
– Да, это ужасно. – Эммелина притворно вздохнула.
– Мне нравится ход твоих мыслей, – проговорил Джефф Уэстон, обнимая ее, – мне вообще все в тебе нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– Возможно, это звучит нелепо, – почти сердито начал он, – но до знакомства с тобой я не знал, что такое красота. Может, я считал красотой улыбку Синди Кроуфорд или то, как мчится по дороге «феррари». Не знаю… Но ты – ни то и ни другое. Ты излучаешь гордость и чистоту… И честность… Они и внутри и снаружи тебя. Твоя красота осеняет окружающий тебя мир, Эммелина. Большинство людей не обладает таким даром.
Она не решилась произнести ни слова. Похоже, Уэстон полностью раскрылся перед ней. И раскрыл ее, ее сущность. Даже птицы в магазине перестали петь.
– Мне всегда казалось, что все, что я умею в жизни делать, – это совершать всевозможные сделки, – продолжал Уэстон. – Но теперь я научился делать и понимать еще кое-что. И только благодаря тебе.
– Ты говоришь об идеалах? – прошептала Эммелина Прайс.
Из груди Уэстона вырвался тяжкий вздох сожаления.
– Я никогда не хотел обидеть тебя, Эммелина, – произнес он. – Мне лишь хотелось, чтобы у тебя был выбор.
Стиснув в кулаке пиджак, Джефф пятерней другой руки провел по взъерошенным волосам. Его глаза полыхнули неистовым огнем. Внезапно Эммелина поняла, что этот человек очень раним и чувствителен, а ведь раньше ей это и в голову не приходило.
– Я тоже кое-чего хочу, – сдержанно проговорила она.
– Знаю чего, – кивнул Уэстон. – Я ухожу.
Эммелина Прайс не промолвила ни слова, пока Джефф встряхивал пиджак и вынимал из кармана солнечные очки. Зато она начала расстегивать свои пуговицы – спокойно, одну за одной. Когда она подняла голову, то увидела, что он наблюдает за ней сквозь темные стекла, а уже через мгновение вопросительное выражение на его лице сменилось чисто мужским интересом.
– На это потребуется немало времени, – прошептала Эммелина.
– Если у меня что и есть, так это время, – хрипло проговорил Джефф.
«Ничего себе признание», – мелькнуло в голове у Эммелины Прайс, вспомнившей в это самое мгновение, как он впервые пришел в ее магазин со своей белокурой секретаршей, с сотовым телефоном, пейджером, факсом и всякой прочей электронной дребеденью.
Уэстон покачал головой с таким видом, словно слов не находил. Очков на нем уже не было, равно как и пиджака.
– Если у тебя устали руки, мы можем делать это по очереди, – предложил он, имея в виду ее пуговицы.
По лицу Эммелины пробежала быстрая, смущенная улыбка, ее руки упали. И еще по какой-то причине на ее глазах выступили слезы, и когда Уэстон, приблизившись к ней, заметил это, у него от волнения перехватило дыхание.
– Я никогда не обижу тебя, – шепнул он ей на ухо.
– Я сумею снести обиду, если ты будешь любить меня. – Эммелина никак не ожидала, что произнесет эти слова; не ждала она и того, что Джефф отреагирует на них, судорожно схватив ртом воздух. Впечатление было такое, словно кто-то ударил его. Взяв ее лицо в ладони, он привлек Эммелину к себе. Его глаза были полны сладкой боли.
– И я все смогу вынести, если ты будешь любить меня.
– Но мы же едва знаем друг друга, – со смущенным смехом произнесла она.
– Нет, мы знаем то, что должны знать, – возразил Уэстон.
Эммелина смахнула навернувшиеся на глаза слезы, смущенная своей внезапной чувствительностью. Несколько мгновений она не решалась поднять глаза на Уэстона, ведь он считал ее такой гордой, – так откуда же в ней подобная слабость? Плачет, опускает глаза…
– Эммелина, послушай, – заговорил Джефф. – Я люблю тебя. Никогда прежде я не говорил таких слов женщине. Я не горжусь этим, не хвастаюсь, просто это правда, вот и все.
Он поцеловал ее пышные волосы и заставил поднять голову. Сомнения оставили ее. Уэстон обхватил ее за талию, в его глазах вспыхнуло горячее желание. Оно обжигало ее, и это было великолепное ощущение.
Эммелина откинула назад голову и тут же ощутила тепло его губ на своей шее.
– Сначала вы должны освободить меня от платья, сэр, – прошептала она.
Он начал оттуда, где она остановилась, – с теплого уголка под подбородком. Только теперь Эммелина поняла: если прежде прикосновения ее собственных пальцев к коже вызывали в ней особые ощущения, то теперь она должна была признаться самой себе, что попросту не представляла, какими именно эти ощущения могли быть. Его руки были горячими и ловкими, однако Эммелина чувствовала, что двигались они немного неуверенно, и эта неуверенность раскрыла в ней какой-то потайной замок. В глубинах ее тела раскрывался бутон чудесного цветка с лепестками, нежными, как у лилии. От этого ощущения по ее телу пробежала трепетная дрожь, которая с каждым мгновением становилась все более чувственной. Уэстон только начал, а Эммелине уже казалось, что долго она не выдержит.
Так вот что они чувствовали – все те женщины в эротических романах, которые она читала. Теперь Эммелина понимала, почему они стонали и кричали, только она еще не знала, что они чувствовали себя абсолютно беспомощными, а ведь человек, доведший ее до такого состояния, пока всего лишь расстегивал пуговицы на ее блузке. Джефф не прикасался к ее коже, хотя ей так хотелось, чтобы он это сделал. Ее груди изнывали в ожидании его ласки, но он лишь ненароком задел их, занимаясь пуговицами. Господи, он приближался лишь к талии, а ведь ее юбка застегнута на пуговицы до колен! Ей этого не выдержать!
Эммелина была уверена, что что-нибудь пойдет не так, как надо. И тут она вспомнила, что были некоторые вещи, которыми особенно восторгались викторианские кавалеры из ее книг. Она схватила Джеффа за руки.
– Почему ты остановила меня? – спросил он.
– Ты забыл связать меня, – ответила женщина. – Если, конечно, ты не предпочитаешь смотреть, как я сама сниму с себя платье. Я знаю, что мужчинам это очень нравится, во всяком случае, тебе нравилось. – Эммелина слегка покраснела – она ждала, чтобы Уэстон сделал хоть что-то, а не просто наблюдал за ней из-под нахмуренных бровей.
– Связать тебя? – недоуменно переспросил он.
– Да, – кивнула она. – В шкафу, в уголке, есть шелковые шарфы. На полочке ты найдешь перья, лошадь-качалка в углу. Кажется, у меня есть все, что может тебе понадобиться, если только… – Она слегка смутилась, но договорила: – Если только ты не предпочтешь отшлепать меня за сопротивление.
– Отшлепать? – оторопело повторил Уэстон, невольно взглянув на то место, куда он бы мог приложить руки для этого дела. – Что ж, вообще-то я бы не против, но… Эммелина, послушай, поверь, что мне нужна только ты.
– Я? – Эммелина засветилась от радости. – Ты уверен? Дело в том, что, судя по моим книгам, мужчины возбуждаются только от таких вещей, да и прошлой ночью…
– Думаю, ты слишком много читаешь, – заметил Уэстон. Он поднялся во всю высоту своего роста и крепко взял Эммелину за запястья. – Уж не знаю, зачем могут понадобиться шарфы, ведь я и так в состоянии удержать тебя. Ты весишь не более сотни фунтов, и когда я окажусь сверху, тебе уже не убежать.
– Разве что в рай, – прошептала женщина.
Голова у нее пошла кругом. По телу разливалось приятное тепло, сердце неистово колотилось в груди. Мужчины из ее книг так много не разговаривали, лишь отдавали короткие приказания, поэтому она и представить себе не могла, каким образом действуют на ее кавалера долгие пререкания.
Тем временем глаза Уэстона странно потемнели, а вместо языка говорили руки: скользнув вниз по ее бедрам, они прижали их к его естеству.
– Боже мой! – сорвалось с уст Эммелины, которая вот уже во второй раз ощутила твердость загадочного органа, прячущегося под брюками Джеффа.
– Что? – Он вопросительно заглянул в ее расширившиеся глаза.
– Ты… – Ее пальцы осторожно прикоснулись к таинственному бугру. – Об этом в книгах пишут как о «пылающих чреслах»?
Его сдавленный смех прозвучал скорее как стон.
– Если ты не уберешь руки, то они действительно запылают.
– Тебе больно? – встревожилась Эммелина Прайс. – Я читала, что, когда мужчина возбуждается, ему необходимо получить удовлетворение, иначе он испытывает боль. – Она облизнула пересохшие губы. – Как ты считаешь…
– Думаю, ты можешь удостовериться, так это или нет, – сквозь стиснутые зубы процедил он.
– Нет, если только ты полагаешь, что все в порядке, – неуверенно проговорила женщина.
Эммелина робко прикоснулась к его поясу, но Уэстон схватил ее руку, поднес к своим губам и стал игриво покусывать костяшки пальцев. А затем, будто бы для того, чтобы немного успокоить ее, подул ей на ладонь и несколько раз прикоснулся к ней языком, оставляя на коже влажные пятна, которые тут же принялись невыносимо пульсировать. Эммелина схватила ртом воздух.
– Это был язык, если тебя интересует, – усмехнулся Джефф.
Однако Эммелину в данный момент интересовало другое: если язык мужчины так нежен, трепетен и ласков, то зачем книжным героям нужны были перья?
– Язык – это замечательно, – пролепетала она.
– В таких делах вообще много всего замечательного, – промолвил Уэстон.
– Ох, я знаю… То есть я читала об этом, – вымолвила мисс Прайс. – Кажется, это называют…
– Господи, – перебил ее Джефф Уэстон, – ты так много всего знаешь, что становишься опасной. – Он уже почти справился с пуговицами на юбке, обтягивающей бедра Эммелины. Уэстон слегка приподнял ее подбородок. – Я хочу поцеловать этот нежный ротик до того, как из него понесутся сладострастные стоны. До того, как твои губы раскраснеются, а рот будет жаждать встречи с моим языком.
– С твоим языком… – эхом отозвалась она.
Глаза Уэстона потемнели от желания. Он привлек к себе Эммелину и своими губами приоткрыл ее губы. Его горячее дыхание опалило ее и блаженным теплом разлилось по ее жилам. Это было божественно, великолепно! Его язык проник в сладость ее рта и уверенно расположился там. Эммелина дрожала от его прикосновений.
– Господи, я забыл об одной пуговице, – срывающимся голосом проговорил Уэстон. Теперь его руки сжимали ее нежную грудь, и Эммелина выгнулась дугой, чтобы крепче прильнуть к нему. Ее соски отвердели от его ласк, а когда его губы стали делать с ними то же, что только что делали с ее губами, она поняла, что долго на ногах не удержится.
– Ты забыл снять с меня юбку, – прошептала она.
Через мгновение она уже лежала на диване, а Уэстон, устроившись рядом, медленно задирал подол юбки вверх. Эммелина по старинке носила чулки на резинках, и, увидев это, Уэстон, не сдержавшись, выругался. Впрочем, времени удивляться не было. Эммелина дыхание не успела перевести, как ее юбка оказалась задранной до талии, а бедра – раздвинутыми и слегка приподнятыми опытными руками Джеффа. Она все еще была в трусиках и немного смутилась, ощутив его пальцы на потаенных уголках своего тела.
– Великолепно, – прошептал Уэстон, отодвинув в сторону тонкую полоску трусов и увидев темные кудряшки, прикрывающие вход в ее лоно.
Он слегка взъерошил волоски, и Эммелина дернулась всем телом, не в силах сдержаться. Невольно. Если бы он связал ее, то она бы сейчас закричала. Честно говоря, ей вообще хотелось кричать, только она считала это… распутством. Впрочем, когда его пальцы, раздвинув волоски, проникли к ее самому сокровенному месту, Эммелина поняла, что долго сдерживать крик она не сможет.
– Восхитительно, – донесся до нее голос Джеффа Уэстона. – Восхитительно…
С ней происходило что-то невероятное. Тело Эммелины вибрировало, в животе разливалось уже не тепло, а разгоралось настоящее пламя. И вдруг что-то изменилось. Это новое ощущение было столь захватывающим и необыкновенным, что Эммелина испугалась. Выгнувшись дугой, она вскрикнула и схватила Джеффа за руку.
– Ты должен остановиться, – простонала она. – Со мной что-то странное происходит.
– Ну и пусть происходит, любовь моя, – отозвался Уэстон.
Он говорил низким, музыкальным голосом, от которого по ее телу побежали мурашки. Бутон лилии в ее теле раскрывался все шире, она словно сквозь сон ощутила, как Уэстон утраивается между ее бедер и медленно опускается на нее. Последние барьеры рухнули.
– Когда я войду в тебя, ты уже никуда не убежишь, – напомнил Джефф.
– Разве что в рай, – шепнула она в ответ.
Уэстон наклонился, чтобы поцеловать ее губы, Эммелина ощутила, как ее тело сотряслось от новой конвульсии. Она почувствовала, как его плоть входит в ее лоно, но не могла поверить в это. Господи, неужели все это происходит с ней? На небесах не может быть лучше! Ничего не может быть лучше…
Эммелина ни разу не была близка с мужчиной, но ее тело было готово к этой близости, жаждало ее. И потому Уэстон почти не ощутил тонкой перегородки, закрывающей вход в глубину ее лона. Да и Эммелина почти не почувствовала боли, потому что ее тело льнуло к нему, стремилось войти в единый с ним ритм. А после первого глубокого проникновения она лишь низко застонала.
– Это называют дефлорацией, – произнесла она, переведя дыхание. – Правда, большинство не занимается такими вещами в одежде.
– Знаю, моя дражайшая Эммелина, знаю, – усмехнулся Джефф. – Но как мужчине сдержаться и тратить время на одежду, когда в объятиях у него оказывается такая восхитительная женщина, как ты?
– Хорошо, что ты мои пуговицы расстегнул, – заметила она.
– Еще не все, не все… – И, крепко взяв Эммелину за бедра, Уэстон стал ритмичными толчками входить в нее. Она чувствовала, как его плоть проникает в ее теплую глубину, а потом, уловив ритм его движений, начала двигаться в такт.
– Я сейчас не выдержу, я… сломаюсь, – задыхаясь, проговорила Эммелина.
– Давай же, ломайся, Эммелина, – хрипло прошептал Джефф. – Ломайся, кричи… Для меня.
Их движения становились все быстрее, Эммелине казалось, что она взлетает все выше и выше, и наконец она достигла вершины наслаждения, обретя ту самую свободу, о которой так много читала в книгах. Может, Уэстон и не знал до сих пор, что такое красота. Но выходит, и она тоже не знала этого. Эммелина больше не представляла себе распускающихся цветов – нет, воображение уже рисовало ей взрывающиеся звезды, неоновые водопады и тому подобные образы. И все они были необычайно красивыми. Необычайно!
Всего этого было достаточно для того, чтобы Эммелина всхлипнула и выкрикнула имя человека, доведшего ее до такого божественного состояния. Она больше не была девственницей. Истинная и безупречная викторианская леди больше не одна, не одинока…
Не успели они отпустить друг друга и передохнуть от изумительного соития, как Джефф внезапно рассмеялся и сказал такое, от чего Эммелина лишилась дара речи.
– Слушай, а ведь я не смогу уехать отсюда, – заявил он.
– Из-за меня?
– Нет, не из-за тебя, – ответил Уэстон. – А из-за того, что здесь меня не мучают головные боли.
– Вы невежа, сэр, – усмехнулась Эммелина, слегка хлопнув его пальцами по голове. – И я буду рада стать причиной вашей головной боли.
Уэстон перехватил ее руку и заключил Эммелину в объятия.
– Ни один невежа не любит тебя так же сильно, как я. Никогда в жизни я не встречал столь удивительной, восхитительной, непонятной женщины, Эммелина. И у меня к тебе есть только один вопрос.
Она подняла на него глаза.
– Нет, я не выйду за тебя замуж, – заявила Эммелина, не дожидаясь вопроса, – ты недостаточно хорош для меня, ты невыносим…
– Конечно же, ты выйдешь за меня, глупышка, – заверил ее Уэстон с улыбкой. – Не забывай, что у меня есть множество способов обуздать тебя, включая перья и шелковые шарфы. Кстати, – спохватился он, – уж коли я вспомнил обо всех этих вещицах, ты не скажешь мне, для чего была нужна лошадь-качалка?
Эммелина удивленно уставилась на него, только сейчас осознав, что понятия не имеет об этом. Внезапно ее охватила необузданная веселость. Шампанского у нее не было, так что ей нужно как можно больше секса, как можно больше Джеффа Уэстона. Эммелине захотелось рассмеяться, но она сдержала себя.
– Ну-у… – протянула она, – думаю, что лошадь-качалка подразумевает, что всадники должны скакать на ней обнаженными, без седла, по бугристым дорогам, а когда лошадь устанет, можно как-нибудь подстегнуть ее…
Уэстон притворился, что серьезно обдумывает эту ерунду.
– С другой стороны, – через некоторое время проговорил он, – лошадь-качалка может подразумевать, что у нас будут дети и ее поставят в детскую.
– Это уже лучше, – промурлыкала Эммелина.
Джефф поцеловал ее в кончик носа, поиграл губами с припухшим от поцелуев ртом Эммелины.
– А пока мне ненавистна даже мысль о том, что ее никак не используют, – шепнул он ей на ухо.
– Да, это ужасно. – Эммелина притворно вздохнула.
– Мне нравится ход твоих мыслей, – проговорил Джефф Уэстон, обнимая ее, – мне вообще все в тебе нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10