– Мы знаем, с кем нам придется иметь дело, – приступил он к заключительной части своей речи. – Нам хорошо знакомы гнусные, тошнотворные гадины, не дающие нам поднять головы. Они использовали нас, презирали нас, мочились на нас долгие годы. А почему бы и нет, если мы все это терпеливо сносили? Давайте смотреть правде в глаза – мы облегчили нашим врагам задачу. Но теперь все меняется. Кровососы, вши, мясники уже не могут управлять нами по-старому. Наконец-то у нас появилась сплоченность. Мы, народ, сообщество людей, становимся плечом к плечу, мы скажем этим розовохвостым напудренным паразитам, чтобы они засунули свою возвышенность, привилегии, надутость и чванство в собственные драгоценные задницы.
Толпа радостно заулюлюкала и засвистела.
– Мы больше не будем голодать ради того, чтобы они были сыты. Хватит, пришла пора расквитаться!
Бешеные овации.
– Мы отнимем у них все, что они украли, да еще возьмем и сверх того. Мы вернем себе свою гордость! – Для пущей выразительности Уисс взмахнул кулаком, одновременно ударив каблуком по гулким доскам трибуны.
Его слова встретили неистовую реакцию. Сотни Кулаков взметнулись в воздух, сотни каблуков обрушились на пол с грохотом пушечной канонады.
– Мы вернем себе самоуважение, достоинство, свободу, честь!
Каждое слово сопровождалось эффектным жестом и ударом ноги. Слушатели самозабвенно топали в такт. Старое складское здание дрожало, грохот ударов разносился по всему Восьмому округу.
Уисс вскинул руку, и рев стих.
– Мы возьмем назад все то добро, которое они накопили за долгие годы. Мы заберем у них деньги, землю, скот, красивые дома, кареты, шелковые наряды и сладкие кушанья. Все это принадлежит нам по праву. Мы заплатили за эту роскошь потом и кровью. Пришла пора получить по счету. Мы, народ, требуем удовлетворения. Наша честь требует свободы. Наш разум требует справедливости – награды для добродетельных, кары для тиранов. Наши страдания взывают о возмездии. Пришла пора возмездия!
– Возмездия! – свирепо прорычали сотни глоток. – Возмездия!
– Что вы говорите? – голос Уисса без труда перекрыл этот рев. – Я вас не слышу!
– Возмездия!
– Все равно не слышу!
– ВОЗМЕЗДИЯ! – Громовым раскатом грянул зал. Казалось, что рев толпы разнесет старые стены. Облако сделалось ярко-красным, воспаленным; начало переливаться сполохами огня. Уиссу даже почудилось, будто воздух раскалился и потрескивает от жара.
– А вот теперь я вас слышу! И хочу слышать вас все время! Я хочу, чтобы ваши голоса услышал весь Вонар! Чтобы их услышал весь мир! Возмездие!
Снова кулак взметнулся вверх, каблук ударил об пол. Тут же вверх взметнулись сотни Кулаков, загрохотали сотни каблуков. Поднялся неимоверный шум – вопли ярости, страсти; слепое возбуждение действовало заразительно. В этом реве даже голоса оратора уже не было слышно. Получив передышку, Уисс в некотором изумлении воззрился на своих вопящих сторонников. У него подступил ком к горлу, и в то же время он почувствовал растерянность. К собственному удивлению, ему удалось довести толпу до неистовства; теперь она последует за ним куда угодно, будет слушаться каждого приказа, с радостью убьет или умрет по одному его слову. Обезумевшие последователи жаждали действий, а сам Уисс хотел вкусить новой власти. Но время еще не пришло. Сторонников, пока слишком мало. Если выступить преждевременно, делу будет нанесен непоправимый урон. Однако трудно было совладать с собой – хотелось отдавать приказы, как можно скорее выпалить из только что отлитой пушки. Наверняка есть какое-нибудь дело, которое можно им поручить, чтобы проверить, насколько они ему преданы.
Мысли Уисса были прерваны грохотом мушкетного огня, раздавшимся в самом зале. Несколько испуганных криков, и стало тихо. Все присутствующие обернулись к выходу и увидели там полдюжины городских жандармов. Те стояли, наведя свои ружья на толпу. Последователи Уисса в'Алёра оцепенели, а сержант звонким голосом объявил:
– Горожане, немедленно расходитесь! – Жандарм взглянул на оратора. – Господин Уисс в'Алёр, не так ли? Вы арестованы по обвинению в подстрекательской деятельности против короля. Извольте следовать за нами.
Сержант и его люди зашагали по проходу, делившему зал на две части. Никто не попытался их остановить. Зрители словно оцепенели.
Уисс стоял неподвижно, глядя на жандармов. Краем глаза он взглянул на отца, бледного старика, исчерпавшего все свои силы. Рядом с Хорлом с ноги на ногу переминался Бирс, неуверенно сжимая и разжимая свои кулачищи. Оттуда тоже помощи ждать не приходилось. Оставалось надеяться лишь на самого себя. Вот и настал момент проверить свою власть. в'Алёр глубоко вздохнул и ответил сержанту звучным и сильным голосом:
– Я презираю вас, лакеи Возвышенных. Я плюю на паразитов и тиранов, которым вы служите. Во имя народа я требую справедливости. Требую возмездия. Справедливость и возмездие! – Он снова вскинул кулак и топнул ногой об пол. Звук был таким же громким, как и мушкетный выстрел.
Казалось, этот звук разрушил оцепенение, сковавшее слушателей; те стряхнули с себя паралич и разразились оглушительным ревом. Потом повскакивали с мест, неистово зарычали и набросились на жандармов. Пара неприцельных выстрелов, и мушкеты были вырваны у полицейских, а сами они исчезли, поглощенные людской массой. Уисс в'Алёр с удовлетворением наблюдал, как взлетают и опускаются приклады, мелькают палки, кулаки, блещут клинки. Крики жертв были не слышны из-за ураганного гула нападавших. Через несколько секунд жандармы оказались раздавлены, растоптаны, разорваны на куски. Уцелел всего один – самый сильный и молодой. Юный рекрут, всего каких-нибудь восемнадцати или девятнадцати лет, чудом удержался на ногах. Удача или отчаяние помогли ему прорваться к двери. Юноша скинул с себя нескольких самых цепких смутьянов и бросился бежать из склада. Торжествующие победители, возможно, дали бы ему спокойно уйти, если бы некая дьявольская сила не заставила Уисса в'Алёра крикнуть:
– Поймайте его, друзья мои! Смерть врагам народа!
Толпа не задумываясь повиновалась. Она выкатилась на улицу и в тусклом свете уличных фонарей с ревом погналась за юношей.
Тот бежал в сторону полицейского участка Восьмого округа. Промчавшись по извилистым улочкам, он достиг заветной двери на целую минуту раньше, чем его преследователи. Захлопнув за собой массивную дверь и задвинув засов, жандарм поднял тревогу, призвав к оружию дюжину своих товарищей. Несколько мгновений спустя сторонники Уисса в'Алёра заколотили в стены и двери. Преграда лишь еще больше распалила их ярость.
Какое-то время толпа осыпала блокгауз оскорблениями и камнями. Но окованные железом дубовые двери стояли прочно. Затем из узких бойниц второго этажа раздались выстрелы, и двое нападавших рухнули. Остальные шарахнулись в стороны. И тут самому предприимчивому из мятежников пришло в голову поджечь дом. Из близлежащей конюшни натащили соломы, сложили ее по всем четырем стенам и подожгли. Заплясали языки пламени, клубы едкого дыма окутали участок. Наконец деревянные стены загорелись, и толпа ликующе завыла. Многие взялись за руки и пустились в пляс. Люди радостно обнимались, потом хором запели, размахивая кулаками.
– Возмездие! Возмездие! Возмездие!
Попавшие в ловушку жандармы не могли больше выносить жара и дыма. Еще несколько минут – и они бы задохнулись. Двери распахнулись, и тринадцать кашляющих, вытирающих глаза защитников вышли наружу; старший держал в руках белый флаг. Но толпа не обратила на него внимания и накинулась на жандармов. Все они погибли – одних забили до смерти, других вздернули на фонарях. После этой победы мятежники еще долго плясали и пели возле пылающего блокгауза. В ту летнюю ночь Восьмому округу повезло – ветра не было, и пожар не перекинулся на соседние дома.
Шли часы, и силы толпы стали иссякать. Возбуждение сменилось смятением, физической и эмоциональной усталостью. Не хватало вдохновляющего присутствия Уисса в'Алёра, а каждая минута приближала появление Усмирителя толп. Что бы там ни говорил Уисс, ни один из мятежников не хотел бы встретиться лицом к лицу с шерринским Усмирителем. Потихоньку толпа стала расходиться. Когда Усмиритель и его свита прибыли на место происшествия, там остались лишь окровавленные трупы.
Уисс в'Алёр узнал обо всем только на следующий день. После того, как его сторонники бросились в погоню за жандармом, он остался в складском помещении один – если не считать двух родственников и пяти убитых полицейских. Хорл и Бирс присоединились к недавнему оратору Бирс раскраснелся, его глаза, обычно такие невыразительные, горели от волнения и восхищения. Сжатая в кулак ручища ритмично рассекала воздух.
– Ух, и здорово вы их, кузен Уисс! Вот это да!
Уисс снисходительно улыбнулся, но его требовательный взгляд был устремлен на отца. Тот молчал. Он казался потрясенным, подавленным, чуть ли не сломленным.
– Ну? – подступил к нему Уисс. – Что скажешь?
– Надо побыстрее уходить отсюда, – пробормотал Хорл после паузы, так и не взглянув на сына. – За тобой теперь станут охотиться. Нужно получше спрятаться.
– Нужно, так спрячусь. – Уисс с улыбкой оглядел зал, по которому все еще ползали багровые клубы пара – напоминание о ярости толпы. Они были видны только отцу и сыну. Уисс глубоко вздохнул, выпрямился и расправил плечи. – Спрячусь. Но ненадолго.

9

Долгое хлопотливое лето наконец подошло к концу. Словно была сброшена толстая перина жаркого воздуха, давившая на Шеррин. Наступили прохладные длинные ночи, а дни, прежде удушливые, сменились сносными, потом приятными, затем и вовсе чудесными. Пришло прекраснейшее из времен года, и ветерок, влетавший в открытое ландо Цераленн по Рувиньяк, бодрил и сулил перемены.
«Перемены мне не нужны, я не хочу их, – сказала себе Элистэ. – Все и так прекрасно».
Ландо проехало под старой мраморной аркой и покатилось по проспекту Парабо. По правой его стороне стояло единственное коммерческое заведение, которому было позволено вести дела в этом аристократическом квартале, и кондитерская Крионе продавала здесь всяческие кулинарные чудеса, превосходившие по красоте и вкусу творения лучших кухонь Возвышенных. Скульптуры мастера Крионе из темного и белого шоколада, сформированные им шоколадные кремы и трюфели, его фантазии в жидком сахаре, иногда увенчанные живыми цветами, иногда – ограненными вручную сахарными «бриллиантами» или листком настоящего золота, – все это частенько украшало королевские столы и дома, и за границей. Теперь, похоже, все это осталось в прошлом. Заведение Крионе закрыто и пусто. Все стекла выбиты, дверь болтается на покосившихся петлях, вывески и след простыл, фасад цвета сливок почернел от огня. На сравнительно уцелевшей части стены кто-то нарисовал большой алый ромб, ставший эмблемой партии Народного Возмездия. Красный цвет был выбран, чтобы выразить гнев, а форма ромба несла двойной смысл – алмаз, как драгоценный камень, символизирующий финансовое возмещение ущерба, понесенного простым народом Вонара, а также как самый твердый из известных материалов, что выражало непреклонную решимость экспроприационистов.
Элистэ презрительно скривила рот.
Мастер Крионе был художник, своего рода гений, общественное достояние. И вместо уважения и восхищения, которых он заслуживал, ему пришлось пережить насилие со стороны озлобленных идиотов, явно настроенных разрушить все, что есть изысканного в мире.
– Варвары, – сказала она вслух.
– Дьяволы, госпожа, – кивнула Кэрт. – Злобные дьяволы они, эти экс… экспроты, или как их там. В общем, экспры.
– Не понимаю, почему жандармерия не положит конец их выходкам. Позволять им хулиганить в таком районе – непростительная небрежность. Они что, принимают Парабо за Крысиный квартал? Это просто возмутительно!
– Может, жандармы-то боятся, госпожа. То есть, после всей этой заварухи в Восьмом округе три месяца тому…
– Ну, это просто никуда не годится. Жандармам бояться не полагается. Им платят за то, чтобы они защищали порядочных горожан от преступников. Если они не способны выполнять свои обязанности, значит, город должен нанять других.
– Может, это и правда, госпожа, но что я-то говорю, – не хотела бы я встретиться с кем-нибудь из экспров темной ночкой. А вот как на духу вы бы не забоялись?
– Нет, – качнула головой Элистэ. – Что-нибудь одно: или презрение, или трусость. Я не способна бояться таких неотесанных и тупых негодяев. И тебе не годится.
Не зная, что сказать, Кэрт пожала плечами. Ландо проехало дальше и наконец остановилось у особняка Цераленн во Рувиньяк. Элистэ в сопровождении служанки вышла из экипажа. Прежде чем они добралась до дверей, перед ней выросла знакомая высокая фигура в чем-то серебристом. Кавалер во Мерей спустился по безукоризненно чистым ступенькам из песчаника, встретил Элистэ на полпути и склонился к ее руке. В ответ она присела в реверансе. Это была их первая встреча лицом к лицу с той ночи, когда их представили друг другу, но такие люди не забываются.
– Возвышенная дева, мерцание свечей в тот летний вечер не позволило показать вашу красоту в истинном свете. Зато дневной свет осени свидетельствует истину – я вижу, что вы расцвели, превзойдя любые ожидания. Примите мое восхищение.
– Ваше превосходительство. – Элистэ снова сделала реверанс, сдержанно улыбаясь, уверенная в своей совершенной, холеной красоте, радуясь комплименту, превосходной погоде, отточенной учтивости и галантности во Мерея. «Именно такой, – думала она, не облекая свою мысль в слова, – такой и должна быть жизнь». Элистэ не подыскала остроумного ответа, но если он собирался продолжать диалог с юной и пользующейся успехом фрейлиной Чести, то ему и надлежало взять на себя бремя изобретательности.
– Возвышенная дева, уделите мне одну минуту. – Он, собственно, загородил ей дорогу, не оставляя иного выбора. – Молю вас о снисхождении.
– О снисхождении, кавалер? Я могла бы поручиться за свою почтительность и уважение, но говорить о снисхождении было бы с моей стороны самонадеянно.
– О, вы быстро обучаетесь, почти так же быстро, как сама мадам Цераленн, но не будем играть словами – дело столь неотложное, что этой роскоши мы просто не можем себе позволить. Возвышенная дева во Дерриваль, я прошу вас о помощи. Помогите мне убедить вашу бабушку как можно скорее уехать из Шеррина.
«Он шутит, что ли?», – недоумевала Элистэ. Однако по виду во Мерея было не похоже. В живых, молодых глазах, горящих на его лице, слегка поблекшем от прожитых лет, не промелькнуло и тени улыбки, скорее, взгляд его был мрачен. Она почувствовала, что он сейчас скажет нечто такое, чего ей вовсе не хотелось слышать.
– Я вижу в ваших глазах вопрос. Позвольте мне сразу же ответить вам: оставаться здесь все более опасно для нее, да и для вас и всех ваших родных. Город полон фанатиков, одержимых жаждой убийства. Тайные общества, партии всех мастей, анархисты, разнообразные лиги кровожадных мятежников плодятся и множатся, как крысы в сточной трубе. И хотя все они разрознены, относятся друг к другу с подозрением, расколоты на соперничающие секты, их объединяет ненависть к Короне и Возвышенным. Они неистовы, решительны и энергичны. За годы направленных усилий они преуспели наконец в том, чтобы разжечь ярость горожан, и теперь катастрофа неизбежна. Спасение только в бегстве, и вы должны убедить в этом свою бабушку.
Он умолк, и Элистэ воззрилась на него. Никогда еще ее тайные, скрытые страхи не высказывались с такой ясностью, и первым ее поползновением было отрицать и возражать. Она решительно тряхнула головой.
– Сударь, ваша обеспокоенность делает вам честь, но вы наверняка преувеличиваете. Если бы дела обстояли столь плачевным образом, тогда мы стали бы свидетелями массового исхода Возвышенных. Но этого ведь нет – жизнь идет своим чередом, и так оно и должно быть. Нас посчитают неразумными и малодушными, мы уроним наше достоинство, если пустимся в бегство из-за недовольства кучки крестьян! – Она улыбнулась, словно разговор казался ей забавным.
– Лучше умереть, чем показаться недостойным – что ж, это чувство свойственно Возвышенным.
– Умереть? – Улыбка на ее лице растаяла. Кэрт, стоявшая позади, издала странный звук, словно мышка пискнула.
– Вы, как и большинство наших пэров, недооцениваете меру и значение этого «недовольства кучки крестьян», как вы изволили выразиться. Вероятно, неведением и объясняется безмятежность Возвышенных перед лицом надвигающейся опасности. А известно ли вам о недавних событиях в Шеррине? Знаете ли вы, например, что тюрьмы переполнены предателями и заговорщиками? Ежедневно происходят все новые аресты. Знаете ли вы, что экспроприационисты теперь столь многочисленны и агрессивны, что уже не утруждают себя конспирацией и собираются прилюдно, чтобы подтолкнуть город к мятежу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91