– В том состязании Валентин Сысоев, как и вообще всегда, был неутомим. Помню, во время перерыва мы, форварды, разводили руками, сетовали, что у норвежцев «непробиваемый» голкипер. Говорили: «Такому не забьешь». А Валя нас всех уверял: «Нет, забьем. Обязательно!». И сам же это доказал. Его удар был исключительным по силе. Такие не берутся…
Высокое мастерство, неизменная агрессивность, всегда сочетавшиеся с большой культурой игры, сделали этого футболиста одним из популярнейших в стране. Единодушно был он – тогда военнослужащий – назначен в олимпийскую сборную России, отправлявшуюся в Стокгольм. Но генерал, командир дивизии, на рапорте, в котором излагалась просьба об отпуске Сысоеву, написал резолюцию в аракчеевском стиле: «Пусть играют те, кому делать нечего. А у солдата – служба». Этот же службист помешал Сысоеву участвовать в поездке в Швецию и Норвегию летом 1914 года. Но у себя на родине Сысоев, как правило, выходил защищать цвета сборных Москвы и России.
Очень хочется мне рассказать читателям и вот какую историю. В 1913 году журнал «К спорту» решил провести среди своих читателей, специалистов футбола, руководителей клубов анкету, в которой просил каждого назвать свой состав «символической» сборной древней русской столицы (как видим, такое изобретение спортивной журналистики, как анкета, уже отпраздновало свое пятидесятилетие). Результаты этого своеобразного референдума были изучены и опубликованы. Выяснилось, что среди «избранных» Валентин Сысоев стоял на втором месте по числу голосов. В сообщении об этом говорилось: «Гроза голкиперов Сысоев со своей головой украсит истинно сильнейшую команду Москвы».
По-видимому, тут следует объяснить выражение «со своей головой». Оно имело двойной смысл. Во-первых, по тем временам – и об этом неоднократно свидетельствовали современники – он считался непревзойденным тактиком. Конечно, не случайной была высокая, прямо-таки феноменальная, его результативность: он умел, как мы Сейчас говорим, умело «открываться», выбирать место, интересно и всегда выгодно «предлагал себя» партнерам. В то же время и его передачи оказывались очень острыми, продуманными, он часто бывал фактически соавтором забитого гола. Ну, а во-вторых, в его техническом арсенале игра головой – в прямом смысле – занимала достойное место и именно ударом головой во время борьбы на штрафной площадке он часто решал исход схватки в пользу своей команды.
В 1914 году Валентин Сысоев, которому тогда исполнилось 27 лет, ушел на фронт и уже навсегда распрощался с футболом как игрок. Как сейчас, помнит он жаркий июльский день, когда в составе своей команды – ЗКС – выбежал на поле против «Униона». Это был очередной матч на первенство Москвы, и, честно говоря, Валентин не думал, что для него эта игра станет «лебединой песней». Сражался, как всегда, – с увлечением, нескрываемым задором, завидной спортивной злостью. Уже в самом начале состязания он с дистанции 25 метров послал такой мяч в сетку чужих ворот, который потом обозреватель назвал «голом, вызывающим восхищение и настоящую эстетическую радость». А когда прозвучал финальный свисток, друзья по команде горячо поздравили Сысоева с очередным успехом: счет был 6:2 в их пользу, и из шести голов пять пришлись на долю Сысоева. «Он, бесспорно, выдающийся форвард», – говорится о нашем герое в том же отчете. Да, он был действительно выдающимся мастером атаки своего времени, и пусть останется таким в памяти не только своих современников, но и всех потомков – всех, кто любил, любит и будет любить футбол.
Итак, июльский матч против «Униона» оказался для Сысоева последним в жизни – началась война, а потом уже сказались годы. Но фамилия Сысоевых продолжала горделиво звучать на зеленых полях. Старшего брата заменил в «боевом» строю младший – Сергей. Он, правда, поменял амплуа, стал защитником, но в мастерстве в какой-то мере поддержал славу брата. До 1928 года он неизменно входил в сборную Москвы и много раз принимал участие в междугородных и международных матчах.
«У наших друзей из сборной Москвы, – писал после очередного матча между футболистами двух столиц Михаил Бутусов, – я очень хочу выделить защитника Сергея Сысоева, быстрый, энергичный, отчаянно смелый, он разрушал многие комбинации, начатые нами. При этом мы все с особой благодарностью отмечаем, что, не давая спуску чужим форвардам, он никогда не переходит рубежей корректности, спортивной честности»…
Интересно отметить, что, долгие годы по праву считаясь одним из самых лучших защитников Москвы, Сергей в своем клубе ЗКС на протяжении многих лет выступал за вторую команду, так как в первой действовала годами наигранная, прекрасно слаженная оборонительная пара: Рущинский (задний бек) и Петр Попов.
В этих условиях вовсю раскрылись удивительные моральные качества Сергея Сысоева. Некоторые деятели из других команд, мечтавшие приобрести такого выдающегося, надежного мастера, играли на этом обстоятельстве, пытались вызвать у Сергея Васильевича обиду.
– Для меня честь моего клуба, имя моего клуба дороже всего, – отвечал он неизменно. – А где поставят играть, не все ли равно.
Так и выступал неизменно в одной и той же, второй, клубной команде, на одном и том же месте. И тем примечательнее, тем значительнее тот факт, что именно во второй команде заметили его большое индивидуальное мастерство и на десятилетие ввели в сборную столицы.
Спортсмены старшего поколения – те, кому довелось узнать Сергея Сысоева лично, неизменно вспоминают не только его игровую стремительность, не только очень высокую технику, но и такие замечательные качества, как уважительность к людям, высокая культура, большой энтузиазм.
Еще продолжая выступать на зеленых полях как игрок ЗКС и сборной, Сергей Васильевич начал вести большую педагогическую работу. Его, например, можно сегодня по праву назвать одним из отцов советского баскетбола. В начале двадцатых годов в Москве об этой игре знали очень мало. Сергей Васильевич сделал сам и совместно с товарищами несколько переводов книг по методике тренировки и правилам игры. Ему принадлежит и множество других печатных трудов, в том числе работы по теории и практике футбола.
Недавно я разговорился с профессором Владимиром Михайловичем Дьячковым, нашим знаменитым «высотником», заслуженным мастером спорта, заслуженным тренером страны. Как всегда бывает при встречах, мы начали делиться творческими планами – тем, чем жили в момент свидания. Я сказал, что заканчиваю книгу о футбольных фамилиях, назвал среди своих будущих героев и Сысоевых.
– Сергея Васильевича я знал отлично, – воскликнул воспитатель Брумеля. – Он был одним из моих первых педагогов в институте физкультуры. Добрая память сохранилась о нем.
Добрая память! Имя Сергея Сысоева помнят сотни, а может быть, и тысячи нынешних тренеров, преподавателей, руководителей, боевых организаторов советского физкультурного движения, которым он передал свою горячую любовь к спорту и дал путевку в жизнь, указал правильный путь, по которому надо идти.
В начале тридцатых годов, когда вся страна была объята пафосом созидания, когда к напряженной творческой жизни потянулись самые отдаленные уголки нашей страны, Сергей Васильевич сам, по собственной инициативе, по велению сердца, оставил родную Москву и поехал в Таджикистан.
– В столице и без меня специалистов много, – говорил он провожающим на вокзале, – а там – целина. Хочу работать там, где мои знания нужнее всего.
Приехав на место, он с азартом молодого человека (хотя ему уже перевалило за сорок) принялся за дело, организовал первую в республике детскую футбольную школу, строил большие планы… Но тяжелая, продолжительная болезнь преждевременно вырвала его из жизни. 12 мая 1932 года Сергея не стало.

* * *

За окном – поздний московский вечер. Дело идет к полуночи, а мы никак не можем наговориться с моим удивительным собеседником…
Валентин Васильевич Сысоев, несмотря на то что ему пошел девятый десяток, обладает редкой памятью, и его рассказ – плавный, увлекательный, изобилующий интересными деталями – льется без конца.
Потом мы переходим к современным темам, и он обнаруживает удивительную осведомленность во всех «тонкостях» нашей футбольной жизни. Он с большим знанием дела говорит о сборной, о лучших наших клубах, восхищается монолитностью киевского «Динамо», с любовью называет имена Льва Яшина, Эдуарда Стрельцова, неувядающего Галимзяна Хусаинова и многих, многих других… Он знает их, этих чудесных ребят. И я хочу, чтобы они тоже знали его, знали простую русскую фамилию – Сысоевы, – записанную жизнью в летопись нашего футбола.

Легенда четвертая, которая прозвучала неожиданно для самого автора и помогла ему узнать много нового о своем старом знакомом

Я знаю этого человека на протяжении многих лет, мы добрые знакомые, и, хотя он значительно старше меня по возрасту и по опыту, мы называем друг друга коллегами, товарищами по профессии. Мы часами сидели в редакции, спорили о статьях, искали и находили интересные темы и, найдя их, радовались как дети.
Знаю я об этом человеке и то, что в дни своей юности был он дружен со многими знаменитыми русскими богатырями, что трудно найти у нас в стране другого такого человека, который бы так глубоко знал историю тяжелоатлетического спорта. Наконец, я уважаю этого человека за то, что он воспитал своего сына выдающимся волейболистом, ставшим одним из самых ярких бомбардиров за всю историю этой игры у нас, капитаном команды ЦСКА и сборной команды Советского Союза, открывшей в далеком Токио список олимпийских чемпионов.
Вы, конечно, уже догадались, дорогой читатель, что речь идет о Борисе Михайловиче Чеснокове. Если вы любите спорт, если регулярно читаете наши спортивные газеты и журналы, то непременно видели эту фамилию. Она стояла под очерками об Иване Поддубном и Георге Гаккеншмидте, Иване Заикине и Иване Лебедеве, о докторе Краевском и многих других людях, вознесших своими спортивными успехами славу сынов России.
– Хороший знаток истории, – говорили мы в своем кругу о Борисе Михайловиче, того не подразумевая, что сам он – часть этой истории, ее пионер, ее, если хотите, герой.
Но все бы это, может быть, и осталось для меня (и для многих других) вечной тайной, если бы не счастливый случай.
Однажды, когда шло очередное заседание нашего «Клуба интересных встреч», в котором приняли участие многие известные в прошлом футболисты, как-то зашел разговор о тех, кто дал путевку в жизнь этим прекрасным мастерам, кто заразил их жаждой игры, вечной любовью к ней.
– Моим футбольным учителем был Борис Михайлович
Чесноков, – сказал знаменитый и по сей день Павел Александрович Канунников.
– И моим тоже, – подтвердил Петр Тимофеевич Артемьев.
– И моим, – раздавалось со всех сторон.
Я не верил своим ушам. Я до последнего мгновения думал, что речь идет о ком-то другом, об однофамильце и двойном тезке моего знакомого. И когда собрание кончилось, когда гости стали расходиться, я подошел к одному из них, чтобы разрешить свои сомнения.
– Да, да, – улыбнулся мой собеседник, – речь идёт именно о вашем авторе. Сейчас уже многие позабыли, что было сделано им. А вы пошевелите историю, поройтесь в его биографии – такое узнаете…
Я послушался доброго совета, стал «рыться», встречаться с очевидцами, ворошить старые подшивки и не пожалел об этом. Передо мной в новом свете, интересная и удивительная, встала еще одна жизнь, отданная спорту, отданная людям. Передо мной прошла история еще одной семьи, неразрывно связанной с историей нашего футбола. О ней сейчас и пойдет речь.

* * *

У железнодорожного служащего Михаила Николаевича Чеснокова было четверо сыновей – Владимир, Борис, Иван, Сергей, – и у каждого из братьев был свой родной город – город, где он родился. В этом не было ничего удивительного: судьба семьи транспортника бросала их с одного места в другое.
Второй сын – Борис – появился на свет в Павловском Посаде, заштатном, тихом, похожем на село городишке тогдашней Московской губернии.
Когда Борису исполнилось семь лет, семья переехала в Нижний Новгород – отец, начавший свою карьеру со станционного телеграфиста, дослужился до начальника перевалочной Бурнавской пристани.
После тишины глубокой провинции – шум и простор одного из крупнейших торговых и промышленных центров России, города на Волге, столицы разудалых ярмарок. Но ни это все поразило маленького, тщедушного на вид, не вышедшего, как говорят, ростом человека.
Здесь в один из первых установившихся зимних воскресных дней увидел он неповторимую, на всю жизнь запавшую в память и сердце картину кулачных боев." Лед сковал великую реку, ослепительный снег покрыл ее берега. И вот выстроились с двух сторон две живые черные стенки и молча стали сходиться. И было в этом движении столько решимости и отваги, столько молодецкой удали, открытого благородства, столько невысказанной, рвущейся наружу силы, что у Бориса захватило дух и он крепко прижался к ноге отца.
– Ну что, испугался? – спросил Михаил Николаевич и погладил сына по головке.
– Нет, папенька.
– Ну хорошо, хорошо. Смотри, как наши сейчас ударят…
Михаил Николаевич, человек по природе своей удивительно мирный, кулачные бои любил невероятно. У него даже были свои любимцы бойцы, люди могучие, которыми он любовался, которым втайне помогал.
После Нижнего Новгорода – город Ковров. Здесь кулачные бои носили еще более ожесточенный характер: городские сражались против Мызы – пригорода на другом берегу Клязьмы. На льду реки разыгрывались самые настоящие сражения.
Нижний и Ковров оставили в памяти ребенка яркие и волнующие картины, разожгли в его маленьком сердце великое пламя азарта, жажды деятельности, глубокое преклонение перед силой и ловкостью.
Прошло несколько месяцев – снова смена декораций: на этот раз маленькая станция, точнее разъезд, – Новки. Они запомнились мальчишке тем, что ежедневно приходилось делать в поезде два конца по двадцать верст – в школу и обратно. И здесь впервые вошла в его жизнь физкультура. Нет, речь, конечно, идет не о каких-то плановых занятиях, уроках по расписанию – тогда об этом и не мечтали. Просто здесь очень любили исконно русские игры – лапту, городки и «чижик». В летние каникулы мальчишки сражались с утра и до позднего вечера, никогда не уставая и лишь меняя для разнообразия одну игру на другую.
Страсть к лапте, пришедшая к Борьке Чеснокову в Новках, выросла до фанатизма в подмосковном Бирюлеве. Он уже был владельцем целого склада черных, плотных мячей для лапты, научился выделывать прекрасные биты из сосновых и еловых кругляшей. Но, главное, он научился играть так ловко, так искусно, что не было ему равных в местечке.
– Ну и «маленький», – удивленно качали головой все, кому доводилось увидеть, как сноровисто действует Борис, как не отстают от него братья. «Маленьким» его окрестили за очень низкий рост, который, впрочем, не мешал ему обыгрывать всех местных великанов.
В Бирюлеве одна против другой стояли две товарные конторы – одна от Курской дороги, другая от Павелецкой. После рабочего дня служащие, устав от долгого прозябания в помещении, охотно наблюдали за играми молодежи. А потом и сами начали пробовать силенки. Прошло немного времени, и вот уже весь городок оказался охваченным городошной «эпидемией», яростно и самозабвенно сражался в лапту. Контора против конторы, линия (так здесь назывались улицы) против линии. Во всех состязаниях «сборная Чесноковых» выступала самостоятельно и неизменно одерживала победы. Что же касается Бориса, то о нем по всей округе рассказывали чудеса.
– Ловкий бесенок, – отзывались о нем повсюду. – Ни за что не перехитришь.
Да, именно бесенком – всегда неугомонным, непоседливым, обожающим движение – сделали Борю Чеснокова детские игры.
Вскоре он надел форму 4-й московской гимназии, помещавшейся у Покровских ворот. В этом великом городе спорт поворачивался к нему все новыми гранями: вместе с товарищами он на Чистых прудах точил на льду свои бегаши и пристраивался в кильватер легендарному Николаю Струнникову, проводившему здесь свои тренировки.
– Бывало, подпустит нас на близкое расстояние, – рассказывал мне как-то Борис Михайлович, – а потом включит скорость и… только мы его, как говорится, и видели.
Потом пришло увлечение профессиональной борьбой. Собственно говоря, первая бацилла «борцовской болезни» поразила Чеснокова еще в Бирюлеве. Там в бараках жили ремонтные рабочие – в подавляющем своем большинстве молодые ребята, – и в свободное время они часто устраивали борцовские турниры. Бориса никогда нельзя было оторвать от созерцания их поединков.
И все-таки там, в Бирюлеве, мальчик видел любительские картинки, а здесь, в Москве, отец, вняв его настоятельным просьбам, взял мальчишку в цирк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25