Эрик уточнил:
— Высота стен — семь метров. Два года назад ребятам удалось влезть на стену через крышу столовой. Один распорол живот о проволоку. Второй упал с той стороны, так у него обе коленки под ребра вошли. Последнего поймали в болоте, он захлебнулся грязью. У них тут особые собаки, чующие запах даже в воде. Их выписывают из Штатов. Какието специально выведенные породы, приученные нести караульную службу. Но они обычно не успевают: находят только трупы.
Внезапно взгляду Реверди предстала странная сцена. Метрах в ста слева, в глухом углу между строениями, вдоль стены, отбрасывая на землю короткую тень, шел мужчина с выбритой головой, направляясь к другому заключенному. Этот другой был совсем юный мальчик с длинными черными волосами, блестевшими от кокосового масла, шорты и футболка обтягивали его тело, подчеркивая каждую складочку. Это женоподобное создание взяло мужчину за руку, и они исчезли под серой тканью.
— Тайцы, — пояснил Эрик. — Я про них забыл. Сто ринггитов за визит. Они собирают целое состояние, чтобы потом сделать операцию. Я могу тебе и шлюху найти. Один надзиратель приводит по пятницам, во время службы. Если хочешь, ты…
— Нет. Никаких женщин.
Эрик, похоже, только сейчас заметил, что тело Реверди гладко выбрито.
— Тайцы, — прошептал он с кривой ухмылкой, — вот что тебе может подойти.
— Это для погружений.
— Что?
— Бритая кожа: это для погружений. Лучше прилегает комбинезон.
Эрик облегченно вздохнул:
— Если хочешь покурить или уколоться, у меня есть план, как…
— И никаких наркотиков.
— Мобильник?
— Нет.
Эрик озадаченно молчал. Реверди кинул ему кость:
— Когда мне чтото понадобится, я обращусь к тебе.
Эрик одарил его самой прекрасной из своих улыбок: его рот напоминал клавиатуру фортепиано: белые и черные клавиши. Он поднялся с явно довольным видом торговца, только что подписавшего контракт.
В этот момент новый голос окликнул Реверди:
— Jumpa!
Перед ним стоял охранник. Жак с удивлением встал. Jumpa — он не ожидал услышать это слово так скоро.
Оно означало просто «посещение».

9

Едва зайдя в помещение для свиданий, он понял, что стоит перед своим ангеломхранителем.
Китаец лет тридцати, затянутый в дорогой костюм. Маленький, очень толстый, обильный блестящий пот покрывал его, как тонкая пленка лака. В правой руке он держал портфель из красной кожи. В согнутой левой — коробку сигарет, плитки шоколада, журналы. Никаких сомнений: это его ангелхранитель.
Надзиратель вел Жака через помещение, подталкивая в спину. По такому случаю на запястья и на щиколотки ему нацепили стальные цепи. Ему казалось, что он играет роль — роль кровавого убийцы, — в которую сам не верил. Цепи, помповое ружье охранника, военный шаг — все эти детали казались ему фальшивыми; этакий спектакль, имитирующий реальность. Если бы Реверди вдруг решил перейти к реальным действиям — например, удавил охранника своими кандалами, — тот отдал бы Богу душу, даже не успев зарядить свое ружье.
Помещение для свиданий представляло собой длинную узкую комнату со множеством вентиляторов. Там стояли несколько столов, по обе стороны от них — стулья. Солнце проникало в комнату через слуховые окна под потолком. Его тонкие лучи, преломляясь на всех углах, сверкали, словно лучи лазера.
Китаец положил предметы, занимавшие ему руки, и сразу перешел к делу:
— Меня зовут ВонгФат, — сказал он поанглийски, опуская протянутую было руку при виде кандалов. — Я ваш адвокат. Называйте меня Джимми. Я на этом настаиваю. Это мое английское имя.
— Я не просил никакого адвоката. Адвокат развел руками в знак понимания:
— Такая работа.
В это мгновение Реверди почувствовал, как на него наваливается уныние. При мысли о предстоящей комедии — допросы, очные ставки, следственные эксперименты, потом фарс процесса с участием малайских судей в белых париках — он почти пожалел, что избежал линчевания в Папане.
ВонгФат, не переставая улыбаться, указал охраннику на стол. Тот силой усадил Реверди и пристегнул цепи, идущие от его рук и ног, к вделанному в пол кольцу. В это время китаец устроился по другую сторону стола, передвинув при этом свой портфель, плитки шоколада и пачки сигарет.
Реверди рассматривал своего собеседника: папенькин сынок, подумал он про себя, выросший на американских кексах и обжаренной лапше. Рубашка от Ральфа Лорена обтягивала его, как колбасная шкурка. Он него пахло дорогими мужскими духами — наверное, он вылили на себя полфлакона.
Желтый цвет кожи придавал ему сходство с ароматизированной восковой фигуркой. В конце концов Жак улыбнулся: его адвокат напоминал рождественскую свечку.
Охранник отошел к двери, не выпуская из рук ружья. ВонгФат дождался, пока он оказался достаточно далеко, и потом придвинул принесенные предметы к Реверди:
— Подарки.
Реверди не ответил. Даже не посмотрел вниз. Китаец добавил все с той же улыбкой:
— Надеюсь, вам нравится ваша камера. Эти кретины хотели поместить вас в зону особого режима.
Реверди никак не отреагировал. ВонгФат весело хлопнул в ладоши, как бы обозначая начало разговора. Он осторожно положил перед собой свой портфель, погладил кожаный клапан. Потом двумя ударами пальца открыл золоченые пряжки.
По тому, как он это проделал, можно было догадаться, что китаец испытывает привязанность к своему портфелю — предмету, без сомнения, сопровождавшему его на протяжении всего обучения. Частные школы в КуалаЛумпуре. Факультеты в английских университетах. Возвращение в «КЛ», где папа наверняка оплатил ему богатую международную клиентуру. Что же заставило его согласиться на работу по этому делу?
— Буду с вами откровенен, — заговорил он, брызгая слюной. — Ваше дело оборачивается неблагоприятным образом. Совсем не благоприятным. Тут у меня протокол, составленный полицейскими в Мерсинге. Они утверждают, что вас задержали на месте совершения преступления. Вот копия отчета о вскрытии — документа, составленного лучшими патологоанатомами Малайзии. Они насчитали на теле двадцать семь ножевых ран…
Жак попрежнему хранил молчание. С того момента, как он сел, он не шевельнулся.
— Они подробно описывают раны и подчеркивают «дикий» характер преступления, «патологическую жестокость»…
Адвокат замолчал, ожидая реакции собеседника. Реакции не последовало. Вытащив из портфеля новую пачку листков, он продолжил:
— Я также получил результаты анализов Правительственного департамента химии в ПеталингДжайя. Эти результаты удручают. Отпечатки пальцев на ноже — ваши. Кровь, обнаруженная на ваших ногах и коже, принадлежит жертве…
Он потряс другими документами:
— Разумеется, есть и свидетельства рыбаков из Папана. Но их я отведу без труда: этих людей самих задержали за попытку линчевания. Остается полицейский протокол… — Он положил пухлую руку на документы. — Это дело содержит тяжкие обвинения, Жак. Я ведь могу называть вас «Жак»?
Не получив ответа, он повторил, уже без улыбки:
— Очень тяжкие… С этой точки зрения нет никакой возможности снять с вас вину.
В голосе юриста, в его поведении ощущалось какоето возбуждение. Преступник, которого ему предстояло защищать, не пугал молодого человека и не вызывал у него отвращения. Напротив, дело его как будто интересовало. Жак внезапно понял: ВонгФат добровольно предложил свои услуги, чтобы пообщаться с «чудовищем».
— Есть только один путь: настаивать на невменяемости. Это единственный способ избежать высшей меры. Вы получите пожизненный срок. Но, если налицо будут признаки выздоровления, лет через десять можете рассчитывать на освобождение по заключению экспертной комиссии.
Реверди молчал. Китаец откашлялся:
— В этом смысле ваш небольшой срыв в Папане сыграл весьма положительную роль. Так же, как ваше пребывание в Ипохе. Жаль, что вы не остались в клинике. — Он сжал кулак. — Если бы мне удалось найти дурака, который вас оттуда выпустил, я…
— Это я сам.
При звуке его голоса Джимми подскочил.
— Я попросил, чтобы меня перевели в Канару.
— Я не знал… Это очень неприятно… С точки зрения такой линии защиты.
— Я не стану добиваться признания невменяемости. Я не сумасшедший.
ВонгФат расхохотался так, что буквально повалился на стол. Он вдруг стал похож на расшалившегося плохого ученика.
— Но это единственный способ избежать виселицы!
— Послушайте, — отрезал Реверди (он попрежнему сидел неподвижно, так что ни одно звено цепи даже не звякнуло). — Я никогда не вернусь в Ипох. Я не нуждаюсь в лечении.
Китаец нахмурился:
— Так что же вы собираетесь сделать? Признать свою вину?
— Нет.
— Но не станете лее вы утверждать, что невиновны?
— Я ничего не буду утверждать. Я ничего не скажу. Пусть правосудие делает свою работу. Меня это не касается. Кстати, я не стану отвечать ни на один вопрос.
Джимми барабанил пальцами по своему старому портфелю — к такому он был не готов. Его кадык вибрировал, как шарик бильбоке. Он искоса посмотрел на Реверди, потом решился на новую попытку:
— Пока что надо, чтобы вы пообещали одну вещь. — Он заговорил доверительным тоном. — Не позволяйте никому входить с вами в контакт. Особенно людям из французского посольства! Они захотят назначить консультанта. Французского адвоката, который начнет вмешиваться в это дело. Это произведет очень скверное впечатление на суд. Малайские судьи чувствительны к вещам подобного рода.
Жак молчал, но теперь его молчание могло быть истолковано, как согласие.
— И разумеется, — продолжал адвокат, — никаких журналистов. Никаких заявлений, никаких интервью. Пока что надо затаиться. Вы понимаете.
— Я тебе только что сказал. Я не буду разговаривать. Ни с судьей. Ни с журналистами. Ни с тобой.
ВонгФат напрягся. Реверди изменил тон:
— Если только ты сам мне коечто не расскажешь.
— Простите?
— Если хочешь от меня откровений, сначала докажи мне, что ты сам со мной откровенен.
— Я не понимаю, что вы…
— Тсс, — прошептал Реверди, прикладывая палец к губам. Его цепи звякнули в первый раз.
Китаец рассмеялся. Очень громко, преувеличенно громко: явный признак смущения.
— Ты родился в Малайзии? Джимми утвердительно кивнул.
— В какой провинции?
— Перак. КамеронХайлэндс.
Реверди знал некоего ВонгФата в КамеронХайлэндс. Возможно ли, чтобы случай…
— Чем там занимается твой отец?
— У него ферма по выращиванию…
— Бабочек? .
— Да. Вы… Откуда вы знаете? Реверди в первый раз улыбнулся:
— Я знаю твоего отца. Я у него когдато покупал продукцию.
Китаец казался совершенно растерянным.
— Ка… Какую продукцию?
— Вопросы задаю я. Ты рос там, в лесу?
— До пятнадцати лет, — неохотно ответил Джимми. — Потом я продолжил учебу в Англии.
— И ты вернулся в страну?
— В двадцать лет. Чтобы закончить юридический в КуалаЛумпуре.
— Потом?
— Вернулся домой. В КамеронХайлэндс.
Подобное возвращение в глушь выглядело странно. «Навороченное» общество КуалаЛумпура очень ценило холмы КамеронХайлэндс, но только как место отдыха. Жак не мог себе представить адвоката, заживо похоронившего себя в лесу.
— Я там родился, — добавил Джимми, словно почувствовав скепсис своего собеседника.
Реверди задумался. Порядочность этого толстого отсталого подростка вызывала у него все больше сомнений.
— Ты там шляешься по округе?
— По округе?
— Вокруг КамеронХайлэндс, гуляешь там?
— Ну, когда как. В выходные…
Жак уловил странный запах. Чтото кисловатое, перебивавшее духи китайца. Запах страха. Он продолжал:
— Куда ты ездишь?
— На север.
— На границу с Таиландом?
Джимми корчился на своем стуле. Запах усиливался. Молекулы тревоги парили в воздухе. Реверди настаивал:
— Почему именно туда?
— Чтобы… чтобы ловить бабочек.
— Что за бабочки? Джимми не ответил.
— Такие маленькие киски, хорошенькие, тепленькие? — предположил Реверди.
— Что? Я… я не понимаю, что вы хотите сказать… это абсурд.
Китаец, дрожа, закрыл свой портфель. Жак уставился на его толстые ручки, и вдруг перед ним встала картина: тот же толстяк, только помоложе, мастурбирует в папашиных вольерах, среди бабочек, скарабеев, скорпионов, тихонько получает удовольствие под жужжание насекомых. Представив себе это зрелище, он понял, что китаец у него в руках — отныне он стал заложником его интеллекта. Он отчеканил:
— С девяностых годов, когда появился СПИД, малайцы привозят к тайской границе девственниц. Насколько я знаю, девочку можно лишить невинности за пятьсот долларов. Немного для такого богатенького, как ты…
— Вы ненормальный.
ВонгФат встал, но Реверди поймал его за запястье и заставил сесть. Жест был настолько быстрым, что охранник не успел даже дернуться. Жак прошептал:
— Скажи мне, что это неправда! Что ты каждый уикенд не ездишь искать себе девчушек. В Керох, ТанахХитам, КампонгКалай. За это стоит заплатить. Еще бы: какое удовольствие потрахать этих малышек, без презерватива!
Китаец молчал. Его глаза бегали, как будто он искал убежища на полу. Реверди медленно взял его за руку и мягко сказал:
— Ты не должен ни о чем сожалеть, Джимми. Китаец поднял глаза. По его щекам катились крупные слезы.
— Знаешь эту фразу из «Риндзай Року»? «Если встретишь Будду, убей его; если встретишь своих родителей, убей их; если встретишь своего предка, убей предка! И только тогда ты получишь избавление!» Ты должен все принимать. Никогда не стыдись, понимаешь?
Он увидел, как в зрачках Джимми блеснул огонек надежды. Вот за чем он пришел сюда: он хотел приобщиться к злу.
Жак выждал минуту в полной тишине, чтобы дать ему перевести дух, потом заговорил опять:
— Теперь моя очередь.
Китаец заерзал на стуле. Он выглядел, как человек, которому наконец разрешили сойти с раскаленных углей.
— Встань и зайди мне за спину.
После длительных колебаний ВонгФат повиновался. Охранник выпрямился; он внимательно наблюдал за сценой. Джимми сделал в его сторону успокаивающий жест.
— Посмотри на мой затылок.
Он чувствовал прерывистое, сдавленное дыхание человека, стоящего за его спиной. Он чувствовал едкий, вязкий запах его пота. И в то же время он наслаждался сухостью собственной кожи. Она не выделяла влагу. Его стриженные ежиком волосы не склеивались. Он принадлежал к минеральному миру.
— Что ты там видишь?
— Я… след.
— Какой след?
— Полоску. Вроде шрама, где не растут волосы.
— Какой формы этот шрам?
Молчание. Он догадывался, что китаец, склонившись над его затылком, тщательно подбирает слова.
— Я бы сказал… как петля, спираль.
— Садись обратно.
Джимми вернулся на свое место, он выглядел спокойным. Реверди заговорил своим самым внушительным тоном — так он говорил на своих курсах дайвинга:
—Это не шрам. Не в том смысле, который ты имел в виду. Наружной раны не было. Это облысение.
— Облысение?
— После психологического потрясения в какомто месте черепа волосы больше не растут. Кожа сохраняет следы травмы.
— Какой… какой травмы? Реверди улыбнулся:
— Этого я тебе сегодня не скажу. Ты просто должен понять, что, когда я был ребенком, со мной коечто случилось. После этого потрясения я и храню этот рисунок, запечатленный на моей коже. Петлю, напоминающую хвост скорпиона.
Китаец сидел разинув рот от изумления. Его кадык больше не двигался, он забывал сглатывать слюну.
— Любой другой отрастил бы волосы, чтобы закрыть эту метку. Но не я. Ослабляет только та рана, которую ты скрываешь.
Китаец не сводил с него глаз. Он часто моргал, словно его слепила лампа.
— Моя рана — это не признак слабости. И не увечье. Это знак силы, и весь мир должен увидеть и принять его. Никогда ничего не прячь, Джимми. Ни своих желаний, ни своих грехов. Твой порок, твоя страсть к девственницам — вот след, который ты оставишь в мире.
Реверди снова сделал паузу — Джимми был в восторге. Потом, звякнув своими цепями, он произнес уже менее торжественным тоном:
— Если хочешь быть моим другом, изгони стыд из своего сердца. И прекрати говорить со мной этим снисходительным тоном. Не объясняй мне законов твоей страны. Ты еще ходить не умел, а я уже погружался с рыбакамиконтрабандистами у Пенанга. И главное, никогда больше не говори со мной о невменяемости.
Жак крикнул:
— Warden! (Охранник!) — и закончил мягко, словно протягивал собеседнику вскрытый плод манго: — Можешь унести сигареты. Я не курю.

10

Он не нашел в своей библиотеке того, что искал.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Черная линия'


1 2 3 4 5 6 7 8