В течение 10 дней ярмарка наполняла город движением и шумом; в людском водовороте происходили церковные шествия в честь св. Димитрия, «дивную картину» являли блестящие выезды вельмож в окружении «строя верных» на горячих арабских иноходцах. Прилавки торжища заполняло «все на свете, что создается руками ткачей и прях, все решительно товары из Беотии и Пелопоннеса, все, что торговые корабли везут к эллинам из Италии. Немалую долю вносят также Финикия, Египет, Испания и Геракловы столпы, славящиеся лучшими в мире коврами. Все это купцы привозят прямо в древнюю Македонию и Фессалонику, а города Евксинского понта сначала посылают свои товары в Византии и лишь затем обогащают ими ярмарку: множество вьючных лошадей и мулов везут из Византия их дары».
Все пути скрещивались в Константинополе – этом «оке Вселенной», «центре четырех стран света». Здесь, в области Боспора Фракийского (Босфора) и Пропинтиды (Мраморного моря) Европа и Азия зримо подступают друг к другу. Только в правление Мануила I Комнина Константинополь принимал в своих стенах германского императора, французского короля, султана Коньи, князей Антиохии и иерусалимского короля.
В описаниях иностранцев столица христианского Востока, пышно именуемая «гордостью христиан и грозой варваров», предстает как неповторимый город, «еще более богатый, чем говорят о нем». Обветшалый, но все еще великолепный, с фантастическим смешением рас и языков, он был одним из первых в мире по величине и многолюдству. Он славился прямизной осененных портиками и колоннадами улиц, просторами площадей с пористыми от времени статуями и обелисками, куполом своей св. Софии, множеством церквей со священными реликвиями и обширными монастырями с неоценимыми книгохранилищами. «Богохранимый град» знаменит был и царскими дворцами: они отмечены печатью несравненной «внешней красоты» и «красоты внутренней». Но бросалось в глаза и другое: неподалеку от утопающих в садах императорских резиденций и высоких палат сановников змеились по холмам узкие зловонные улицы, где в тесноте и грязи ютились бедняки и чужеземцы. «Этот город во всем превышает меру – ведь он превосходит другие города как богатством, так и пороком» (Одон Дейльский). Построенный треугольником «наподобие паруса корабля», Византии был хорошо защищен: с севера и юга его омывало море, а со стороны возделанных полей возвышалась двойная стена с башнями, сохранившаяся доныне. По подземным каналам в город поступала пресная вода.
В перегороженном цепью узком и длинном заливе Золотой Рог бросали якоря суда дальних стран. Константинополь стягивал богатства со всего Средиземноморья и Ближнего Востока.
«Купцы стекаются сюда со всех сторон: из Вавилонии, земли синеарской (Месопотамии), Мидии, Персии, всего царства египетского, земли ханаанской, царства русского, Венгрии, Пацинакии (земли печенегов), Будии (Болгарии), Ломбардии и Испании. Город очень шумный по причине множества торговцев, приезжающих сюда морем и сухим путем, так что подобного города, за исключением великого измаильского Багдада, нет на всем свете… Сюда свозятся подати, собираемые ежегодно со всей земли греческой, и потому целые башни наполняются шелковыми тканями, пурпуром и золотом. Подобных зданий и богатств нет ни в одной стране мира» (Вениамин Тудельский).
Благодаря могучему притягательному воздействию византийской столицы, самого космополитического города мира, ее население наполовину слагалось из восточных элементов.
В предместьях города на Босфоре обосновались колонии иностранных купцов: итальянцев, арабов, сирийцев, русских. Начиная с XII в. здесь попеременно процветали пизанские, венецианские и генуэзские колонии, отстаивая свои права на торговые привилегии.
Несмотря на ожесточенные и длительные войны, между царством ромеев и Арабским халифатом поддерживались культурные связи. В византийской эпической поэме «Дигенис Акрит» отсутствует религиозный и расовый фанатизм по отношению к иноверцам-сарацинам. Она утверждала возможность сближения мусульманского и христианского миров. В столице империи, где функционировала мечеть, мусульмане открыто исповедовали ислам, а греческие ученые встречали дружелюбный прием в «городе чудес» – Багдаде. Мечети Дамаска украшали эллинистическими по духу мозаиками, а церкви Греции – сасанидскими по мотивам росписями и псевдоарабскими надписями, довольно точно воспроизводящими куфический шрифт или превращенными в орнамент. По арабским образцам строили дворцы и парковые павильоны Константинополя. Армянские, иранские, сирийские или сельджукские мастера, осевшие в Константинополе, не забывали формул своего декоративного стиля. Скупая драгоценности или сбывая свои изделия, нередко разъезжали по всей империи ювелиры. Художественное ремесло Ирана, Месопотамии, Малой Азии, Закавказья вдохновляло греческих, особенно царских, серебряников: они имели возможность работать по образцам, привезенным со всех концов света.
Около Серче Лимани (Турция) методами подводной археологии исследовали затонувший в XI в. корабль. Его основной груз составляла стеклянная посуда, происходившая с Ближнего Востока (найдены фрагменты от 10 тыс. сосудов).
В изобилии обнаружены восточные глазурованные чаши и блюда, стандартные стеклянные гирьки, употреблявшиеся в мусульманских странах. Корабль вез и вино в амфорах, которые, судя по надписям на них, были изготовлены в Византии. Со дна извлекли золотые мусульманские, медные византийские монеты и свинцовые печати. Свыше 900 рыболовных грузил помечены клеймами с христианскими символами. Кому бы ни принадлежало потерпевшее катастрофу судно, его груз свидетельствует о крупной оптовой торговле стеклянной и поливной посудой, изготовленной в ближневосточных мастерских.
Влияние культуры иноверного Востока стало особенно заметным при императорах Македонской династии, которые достигли крупных успехов в борьбе с арабами. Они считали себя преемниками Александра Македонского и царей Вавилона. Безудержная роскошь, окружавшая халифов и исламских князей, вызывала восхищение при византийском дворе. Политический престиж василевсов требовал такого же внешнего блеска. Светское искусство Омейядов и Аббасидов давало примеры для подражания, так как игнорировало религиозный запрет представлять живые существа. Это аристократическое искусство демонстрировало парадные стороны придворной жизни и особенно увеселения халифов. Представляя государя на троне в кругу приближенных, во время пиршества с участием музыкантов и танцовщиц, на войне или охоте, оно прославляло знатность и богатство повелителя, героизировало его в глазах подданных. Та же «развлекательная» тематика перешла в дворцовое искусство Константинополя. На золотых с перегородчатой эмалью пластинах короны Константина Мономаха (исполнена между 1042 и 1050 гг.) представлены женские танцы в присутствии императорской семьи. Костюм и своеобразная поза сближают пляшущих девушек со стройными восточными танцовщицами, известными по мусульманским памятникам. На эмалевом медальоне алтарной иконы (Пала д'Оро) в соборе св. Марка в Венеции конный василевс с соколом и собакой охотится на зайцев и птиц.
Вместо единоборства с хищниками – символа победоносной мощи – император развлекается безопасной охотой на мелкую дичь. Сценки из частного быта государя без религиозного оттенка его почитания характерны для искусства мусульманского Востока.
При константинопольском дворе культивируют восточные обычаи и декоративное искусство В повседневный обиход вводят иранские парадные костюмы и формы этикета. По утверждению греческих авторов, восточные моды свидетельствовали о древности монархических традиций Византии – наследницы великих древневосточных империй. Орнамент шелковых материй из императорских мастерских (львы, слоны, орлы в медальонах) имитировал арабские шелка, сохранявшие «сасанидский» облик. Их использовали в придворном церемониале, в торжественных случаях развешивая во дворце. Одеяния из этих тканей шили для государей и высших чинов империи. «Ориентализация» вкусов сказалась и в произведениях царских ювелиров-аргиропратов: они охотно подражали формам привозной металлической утвари и украшений, усваивали мотивы их орнаментики. В столичных рукописях, заказанных императором или высшими сановниками, расцветает восточный декор: в заставках и инициалах комбинируются звери, птицы, пальметты и вьющиеся растения.
Ближневосточному влиянию подвергались и мастера провинциальных областей Византии, отразившие вкусы широких городских слоев. Поливная керамика из Коринфа и Афин связана с посудой Ирана, Месопотамии, Египта. Ее украшают декоративные бордюры из псевдокуфических арабских надписей, «арабесковый» орнамент и геометрические ленточные плетения. Художественную расписную посуду Востока – вплоть до китайского фарфора – высоко ценили, любовно передавали от поколения к поколению: «Разбить? Такую чашку?.. Такое старинное изделие… Чашке, наверно, лет триста, а то и все четыреста… Шли годы, люди хранили ее, бережно передавали из рук в руки… И кто-нибудь брал ее с собой в дальний путь, и она путешествовала в удобном футляре…» (Ясунари Кавабата). Через сельджукское искусство Анатолии на западное побережье Эгейского моря проник эпиграфический мотив цветущего куфи, популярный в резьбе греческих храмов эпиграфический мотив цветущего куфи, популярный в резьбе греческих храмов. На рельефах церкви Малой Митрополии в Афинах вырезаны львы, сфинксы и грифоны по сторонам древа жизни, сцены терзания хищниками травоядных животных. Два льва, охраняющие древо, высечены на каменной плите афинского Акрополя.
Львы и древо жизни
Сложный мир европейской скульптуры складывался под влиянием множества образцов, среди которых видное место занимала утварь из золота и серебра. Быстрый рост числа церквей на христианизированных территориях, усиление феодализирующеися знати с ее стремлением запечатлеть свою власть во внешних атрибутах повышали спрос на предметы роскоши. Он удовлетворялся изделиями как местных ювелиров, так и привозными. Наряду с современными им вещами пришельцы с Востока доставляли и старые, чуждые воззрениям магометан: сасанидские, согдийские, хорезмийские. В храмовых ризницах, замках королей и баронов, княжеских сокровищницах Руси хранились произведения мастеров сасанидского и постсасанидского Ирана, Византии и Ближнего Востока, Армении и Средней Азии.
В кабинете монет и древностей парижской Национальной библиотеки можно увидеть иранский серебряный кувшин VII–VIII вв. с чеканными изображениями двух пар львов (рис. 57). Его нашли в XIX в. где-то в пределах России. Декор кувшина – это единая система со взаимосвязанными частями. Львы по сторонам древа жизни – традиционный древневосточный мотив, а вихревые розетки на их лопатках – указание на солнечную природу зверей. В сасанидском Иране лев, зодиакальный знак июля, был связан с культами божества солнца Митры и великих азиатских богинь плодородия – Иштар, Кибелы (иранской Артемиды).
Деревья между животными выглядят по-разному. Одно из них с шестью ветвями и пальметтовидной вершиной покрыто листьями, тогда как два других вовсе лишены листвы.
Рис. 57. Львы 1 – иранский серебряный кувшин, VI – VIII вв. Национальная библиотека, Париж; 2 – изваяния на столбе в Муассаке, Лангедок, XII в.
Деревья вырастают из воды, показанной волютообразными линиями. Так воплощена идея сезонности: весенне-летний цикл сменяется осенью и зимой – сезоном дождей. Две пары львов – символы четырех фаз солнца и четырех времен года. Возможно, орнамент на сосуде посвящен двум главным празднествам земледельческого Ирана. Это Новый год – Но-уруз, день весеннего равноденствия и обновления природы (около 21 марта), и Михриджан – праздник осеннего равнодействия в седьмом месяце древнеиранского календаря (около 23 сентября).
Тогда две пары львов могут также обозначать день и ночь, равные дважды в году. Бируни писал: «Ноуруз с Михриджаном – это два ока времени, как Солнце и Луна – очи неба… Что же касается толкователей из персов, то они… сделали Михриджан вестником дня воскресения и конца мира, ибо в этот день (все, что) растет, достигает предела, и вещество роста иссыхает, и животные перестают плодиться». Отсюда изображение голых деревьев. «Точно так же они объявили Ноуруз вестником о начале мира, так как в (день Ноуруза) имеют место противоположные (Михриджану) обстоятельства». К почитанию солнца относится обычай раскладывать на улицах огонь за несколько дней до Ноуруза. В праздничный день поздравители подносили царю обрядовый стол с приношениями. Дары включали семь чаш, семь ветвей или колосьев и семь зерен различных хлебных злаков. Каждую ветвь посвящали одной из семи областей, на которые, согласно «Авесте», делилась земная суша. Полагали, что и все мироздание состоит из семи сфер. Астрономы той эпохи знали семь «блуждающих» светил: пять планет, Луну и Солнце. Следовательно, растение с семью ветвями (за седьмую ветвь считаем верхушку) – это мировое древо Хом, охватывающее Вселенную. Оно организует мифологическое пространство, объединяя верх и низ, небо и землю. Земная твердь показана на кувшине семью полукруглыми выступами с растениями внутри – параллель авестийскому учению о семи частях земли – крашварах. Названия крашваров обозначали секторы горизонта, ветры и связанную с ними погоду, часы дня и, наконец, сезоны. Согласно «Шахнаме», изображения семи светил и семи крашваров украшали ковер сасанидского царя царей Хосрова, который ткали в течение семи лет.
В декоре кувшина воплощены не только представления о круговороте времени (смена дня и ночи, чередование времен года) и извечной повторяемости природных явлений, но и принятое Зороастром (Заратуштрой) учение о семичастном делении земного пространства. В основе композиций лежат священные числа 4 и 7 в их смысловой многозначности. «Управляется мир Четырьмя и Семью» (Омар Хайям).
«Восточное серебро», уводящее нас в архаическую космологию зороастрийского Ирана, помогает проследить истоки некоторых мотивов в романской и древнерусской скульптуре. Усвоение камнерезами пришлых сюжетов – причина формальных совпадений с образами сасанидского репертуара. Но в местной художественной среде иноземные прототипы коренным образом перерабатывали со стороны как формы, так и содержания. Средневековый художник никогда не ограничивался пассивным копированием или эклектическим сочетанием разнородных элементов. Рельеф со львами, которые переплелись своими шеями, расположен слева от центрального окна на северной стене Димитриевского собора во Владимире. Но и стилистически и идеологически он имеет мало общего со своими древними «двойниками». Во владимирской феодальной эмблематике царственные хищники – символы власти и силы, знаки сословного отличия. Они включены в общую систему «коврового» убранства здания, где отдельные рельефы подчинены ритму целого. Чтобы вписать композицию в прямоугольник плиты, туловища животных пришлось сжать, а шеи чрезмерно вытянуть, это придало «царям зверей» причудливый, гротескный облик.
Для романской пластики еще более типична «тирания» обрамления: позы, жесты и пропорции фигур, их число и взаимное расположение зависят от архитектурных форм – капителей, архивольта, карнизов, тимпанов, колонн, консолей. Три пары сдвоенных львиц со страшными драконьими мордами, композиционно близкие львам на кувшине, изваяны на центральном столбе портала церкви Сен-Пьер в Муассаке (см рис. 57).
Статуи чутких стражей входа в храм, призванные внушать суеверный трепет, полны безудержной и беспокойной динамики В сочетании с фигурами пророка Исайи и апостола Петра на боковых выступах портала они олицетворяли идею духовной бдительности и борьбы с демоническими силами в преддверии «дома Бога». Чудовищные львицы неотделимы от грандиозного сверхземного действа – того «апокалиптического видения», которое развернуто на огромном тимпане портала.
Воссоздание сасанидских мотивов в искусстве Европы – не прямое отражение иранских источников времен шахиншахов. Во-первых, они передавались через посредство произведений мастеров-мусульман: найденная при раскопках в Новгороде бляшка с гравированным изображением льва и трех лучистых дисков (рис. 58) – не что иное, как подражание зодиакальному знаку «лев и солнце», известному по сельджукским монетам и иранским сосудам с инкрустацией серебром. Во-вторых, моделями нередко служили византийские изделия, впитавшие переднеазиатские традиции В-третьих, в роли посредника могло выступать и романское искусство, которое сформировалось под сильным влиянием восточных образцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Все пути скрещивались в Константинополе – этом «оке Вселенной», «центре четырех стран света». Здесь, в области Боспора Фракийского (Босфора) и Пропинтиды (Мраморного моря) Европа и Азия зримо подступают друг к другу. Только в правление Мануила I Комнина Константинополь принимал в своих стенах германского императора, французского короля, султана Коньи, князей Антиохии и иерусалимского короля.
В описаниях иностранцев столица христианского Востока, пышно именуемая «гордостью христиан и грозой варваров», предстает как неповторимый город, «еще более богатый, чем говорят о нем». Обветшалый, но все еще великолепный, с фантастическим смешением рас и языков, он был одним из первых в мире по величине и многолюдству. Он славился прямизной осененных портиками и колоннадами улиц, просторами площадей с пористыми от времени статуями и обелисками, куполом своей св. Софии, множеством церквей со священными реликвиями и обширными монастырями с неоценимыми книгохранилищами. «Богохранимый град» знаменит был и царскими дворцами: они отмечены печатью несравненной «внешней красоты» и «красоты внутренней». Но бросалось в глаза и другое: неподалеку от утопающих в садах императорских резиденций и высоких палат сановников змеились по холмам узкие зловонные улицы, где в тесноте и грязи ютились бедняки и чужеземцы. «Этот город во всем превышает меру – ведь он превосходит другие города как богатством, так и пороком» (Одон Дейльский). Построенный треугольником «наподобие паруса корабля», Византии был хорошо защищен: с севера и юга его омывало море, а со стороны возделанных полей возвышалась двойная стена с башнями, сохранившаяся доныне. По подземным каналам в город поступала пресная вода.
В перегороженном цепью узком и длинном заливе Золотой Рог бросали якоря суда дальних стран. Константинополь стягивал богатства со всего Средиземноморья и Ближнего Востока.
«Купцы стекаются сюда со всех сторон: из Вавилонии, земли синеарской (Месопотамии), Мидии, Персии, всего царства египетского, земли ханаанской, царства русского, Венгрии, Пацинакии (земли печенегов), Будии (Болгарии), Ломбардии и Испании. Город очень шумный по причине множества торговцев, приезжающих сюда морем и сухим путем, так что подобного города, за исключением великого измаильского Багдада, нет на всем свете… Сюда свозятся подати, собираемые ежегодно со всей земли греческой, и потому целые башни наполняются шелковыми тканями, пурпуром и золотом. Подобных зданий и богатств нет ни в одной стране мира» (Вениамин Тудельский).
Благодаря могучему притягательному воздействию византийской столицы, самого космополитического города мира, ее население наполовину слагалось из восточных элементов.
В предместьях города на Босфоре обосновались колонии иностранных купцов: итальянцев, арабов, сирийцев, русских. Начиная с XII в. здесь попеременно процветали пизанские, венецианские и генуэзские колонии, отстаивая свои права на торговые привилегии.
Несмотря на ожесточенные и длительные войны, между царством ромеев и Арабским халифатом поддерживались культурные связи. В византийской эпической поэме «Дигенис Акрит» отсутствует религиозный и расовый фанатизм по отношению к иноверцам-сарацинам. Она утверждала возможность сближения мусульманского и христианского миров. В столице империи, где функционировала мечеть, мусульмане открыто исповедовали ислам, а греческие ученые встречали дружелюбный прием в «городе чудес» – Багдаде. Мечети Дамаска украшали эллинистическими по духу мозаиками, а церкви Греции – сасанидскими по мотивам росписями и псевдоарабскими надписями, довольно точно воспроизводящими куфический шрифт или превращенными в орнамент. По арабским образцам строили дворцы и парковые павильоны Константинополя. Армянские, иранские, сирийские или сельджукские мастера, осевшие в Константинополе, не забывали формул своего декоративного стиля. Скупая драгоценности или сбывая свои изделия, нередко разъезжали по всей империи ювелиры. Художественное ремесло Ирана, Месопотамии, Малой Азии, Закавказья вдохновляло греческих, особенно царских, серебряников: они имели возможность работать по образцам, привезенным со всех концов света.
Около Серче Лимани (Турция) методами подводной археологии исследовали затонувший в XI в. корабль. Его основной груз составляла стеклянная посуда, происходившая с Ближнего Востока (найдены фрагменты от 10 тыс. сосудов).
В изобилии обнаружены восточные глазурованные чаши и блюда, стандартные стеклянные гирьки, употреблявшиеся в мусульманских странах. Корабль вез и вино в амфорах, которые, судя по надписям на них, были изготовлены в Византии. Со дна извлекли золотые мусульманские, медные византийские монеты и свинцовые печати. Свыше 900 рыболовных грузил помечены клеймами с христианскими символами. Кому бы ни принадлежало потерпевшее катастрофу судно, его груз свидетельствует о крупной оптовой торговле стеклянной и поливной посудой, изготовленной в ближневосточных мастерских.
Влияние культуры иноверного Востока стало особенно заметным при императорах Македонской династии, которые достигли крупных успехов в борьбе с арабами. Они считали себя преемниками Александра Македонского и царей Вавилона. Безудержная роскошь, окружавшая халифов и исламских князей, вызывала восхищение при византийском дворе. Политический престиж василевсов требовал такого же внешнего блеска. Светское искусство Омейядов и Аббасидов давало примеры для подражания, так как игнорировало религиозный запрет представлять живые существа. Это аристократическое искусство демонстрировало парадные стороны придворной жизни и особенно увеселения халифов. Представляя государя на троне в кругу приближенных, во время пиршества с участием музыкантов и танцовщиц, на войне или охоте, оно прославляло знатность и богатство повелителя, героизировало его в глазах подданных. Та же «развлекательная» тематика перешла в дворцовое искусство Константинополя. На золотых с перегородчатой эмалью пластинах короны Константина Мономаха (исполнена между 1042 и 1050 гг.) представлены женские танцы в присутствии императорской семьи. Костюм и своеобразная поза сближают пляшущих девушек со стройными восточными танцовщицами, известными по мусульманским памятникам. На эмалевом медальоне алтарной иконы (Пала д'Оро) в соборе св. Марка в Венеции конный василевс с соколом и собакой охотится на зайцев и птиц.
Вместо единоборства с хищниками – символа победоносной мощи – император развлекается безопасной охотой на мелкую дичь. Сценки из частного быта государя без религиозного оттенка его почитания характерны для искусства мусульманского Востока.
При константинопольском дворе культивируют восточные обычаи и декоративное искусство В повседневный обиход вводят иранские парадные костюмы и формы этикета. По утверждению греческих авторов, восточные моды свидетельствовали о древности монархических традиций Византии – наследницы великих древневосточных империй. Орнамент шелковых материй из императорских мастерских (львы, слоны, орлы в медальонах) имитировал арабские шелка, сохранявшие «сасанидский» облик. Их использовали в придворном церемониале, в торжественных случаях развешивая во дворце. Одеяния из этих тканей шили для государей и высших чинов империи. «Ориентализация» вкусов сказалась и в произведениях царских ювелиров-аргиропратов: они охотно подражали формам привозной металлической утвари и украшений, усваивали мотивы их орнаментики. В столичных рукописях, заказанных императором или высшими сановниками, расцветает восточный декор: в заставках и инициалах комбинируются звери, птицы, пальметты и вьющиеся растения.
Ближневосточному влиянию подвергались и мастера провинциальных областей Византии, отразившие вкусы широких городских слоев. Поливная керамика из Коринфа и Афин связана с посудой Ирана, Месопотамии, Египта. Ее украшают декоративные бордюры из псевдокуфических арабских надписей, «арабесковый» орнамент и геометрические ленточные плетения. Художественную расписную посуду Востока – вплоть до китайского фарфора – высоко ценили, любовно передавали от поколения к поколению: «Разбить? Такую чашку?.. Такое старинное изделие… Чашке, наверно, лет триста, а то и все четыреста… Шли годы, люди хранили ее, бережно передавали из рук в руки… И кто-нибудь брал ее с собой в дальний путь, и она путешествовала в удобном футляре…» (Ясунари Кавабата). Через сельджукское искусство Анатолии на западное побережье Эгейского моря проник эпиграфический мотив цветущего куфи, популярный в резьбе греческих храмов эпиграфический мотив цветущего куфи, популярный в резьбе греческих храмов. На рельефах церкви Малой Митрополии в Афинах вырезаны львы, сфинксы и грифоны по сторонам древа жизни, сцены терзания хищниками травоядных животных. Два льва, охраняющие древо, высечены на каменной плите афинского Акрополя.
Львы и древо жизни
Сложный мир европейской скульптуры складывался под влиянием множества образцов, среди которых видное место занимала утварь из золота и серебра. Быстрый рост числа церквей на христианизированных территориях, усиление феодализирующеися знати с ее стремлением запечатлеть свою власть во внешних атрибутах повышали спрос на предметы роскоши. Он удовлетворялся изделиями как местных ювелиров, так и привозными. Наряду с современными им вещами пришельцы с Востока доставляли и старые, чуждые воззрениям магометан: сасанидские, согдийские, хорезмийские. В храмовых ризницах, замках королей и баронов, княжеских сокровищницах Руси хранились произведения мастеров сасанидского и постсасанидского Ирана, Византии и Ближнего Востока, Армении и Средней Азии.
В кабинете монет и древностей парижской Национальной библиотеки можно увидеть иранский серебряный кувшин VII–VIII вв. с чеканными изображениями двух пар львов (рис. 57). Его нашли в XIX в. где-то в пределах России. Декор кувшина – это единая система со взаимосвязанными частями. Львы по сторонам древа жизни – традиционный древневосточный мотив, а вихревые розетки на их лопатках – указание на солнечную природу зверей. В сасанидском Иране лев, зодиакальный знак июля, был связан с культами божества солнца Митры и великих азиатских богинь плодородия – Иштар, Кибелы (иранской Артемиды).
Деревья между животными выглядят по-разному. Одно из них с шестью ветвями и пальметтовидной вершиной покрыто листьями, тогда как два других вовсе лишены листвы.
Рис. 57. Львы 1 – иранский серебряный кувшин, VI – VIII вв. Национальная библиотека, Париж; 2 – изваяния на столбе в Муассаке, Лангедок, XII в.
Деревья вырастают из воды, показанной волютообразными линиями. Так воплощена идея сезонности: весенне-летний цикл сменяется осенью и зимой – сезоном дождей. Две пары львов – символы четырех фаз солнца и четырех времен года. Возможно, орнамент на сосуде посвящен двум главным празднествам земледельческого Ирана. Это Новый год – Но-уруз, день весеннего равноденствия и обновления природы (около 21 марта), и Михриджан – праздник осеннего равнодействия в седьмом месяце древнеиранского календаря (около 23 сентября).
Тогда две пары львов могут также обозначать день и ночь, равные дважды в году. Бируни писал: «Ноуруз с Михриджаном – это два ока времени, как Солнце и Луна – очи неба… Что же касается толкователей из персов, то они… сделали Михриджан вестником дня воскресения и конца мира, ибо в этот день (все, что) растет, достигает предела, и вещество роста иссыхает, и животные перестают плодиться». Отсюда изображение голых деревьев. «Точно так же они объявили Ноуруз вестником о начале мира, так как в (день Ноуруза) имеют место противоположные (Михриджану) обстоятельства». К почитанию солнца относится обычай раскладывать на улицах огонь за несколько дней до Ноуруза. В праздничный день поздравители подносили царю обрядовый стол с приношениями. Дары включали семь чаш, семь ветвей или колосьев и семь зерен различных хлебных злаков. Каждую ветвь посвящали одной из семи областей, на которые, согласно «Авесте», делилась земная суша. Полагали, что и все мироздание состоит из семи сфер. Астрономы той эпохи знали семь «блуждающих» светил: пять планет, Луну и Солнце. Следовательно, растение с семью ветвями (за седьмую ветвь считаем верхушку) – это мировое древо Хом, охватывающее Вселенную. Оно организует мифологическое пространство, объединяя верх и низ, небо и землю. Земная твердь показана на кувшине семью полукруглыми выступами с растениями внутри – параллель авестийскому учению о семи частях земли – крашварах. Названия крашваров обозначали секторы горизонта, ветры и связанную с ними погоду, часы дня и, наконец, сезоны. Согласно «Шахнаме», изображения семи светил и семи крашваров украшали ковер сасанидского царя царей Хосрова, который ткали в течение семи лет.
В декоре кувшина воплощены не только представления о круговороте времени (смена дня и ночи, чередование времен года) и извечной повторяемости природных явлений, но и принятое Зороастром (Заратуштрой) учение о семичастном делении земного пространства. В основе композиций лежат священные числа 4 и 7 в их смысловой многозначности. «Управляется мир Четырьмя и Семью» (Омар Хайям).
«Восточное серебро», уводящее нас в архаическую космологию зороастрийского Ирана, помогает проследить истоки некоторых мотивов в романской и древнерусской скульптуре. Усвоение камнерезами пришлых сюжетов – причина формальных совпадений с образами сасанидского репертуара. Но в местной художественной среде иноземные прототипы коренным образом перерабатывали со стороны как формы, так и содержания. Средневековый художник никогда не ограничивался пассивным копированием или эклектическим сочетанием разнородных элементов. Рельеф со львами, которые переплелись своими шеями, расположен слева от центрального окна на северной стене Димитриевского собора во Владимире. Но и стилистически и идеологически он имеет мало общего со своими древними «двойниками». Во владимирской феодальной эмблематике царственные хищники – символы власти и силы, знаки сословного отличия. Они включены в общую систему «коврового» убранства здания, где отдельные рельефы подчинены ритму целого. Чтобы вписать композицию в прямоугольник плиты, туловища животных пришлось сжать, а шеи чрезмерно вытянуть, это придало «царям зверей» причудливый, гротескный облик.
Для романской пластики еще более типична «тирания» обрамления: позы, жесты и пропорции фигур, их число и взаимное расположение зависят от архитектурных форм – капителей, архивольта, карнизов, тимпанов, колонн, консолей. Три пары сдвоенных львиц со страшными драконьими мордами, композиционно близкие львам на кувшине, изваяны на центральном столбе портала церкви Сен-Пьер в Муассаке (см рис. 57).
Статуи чутких стражей входа в храм, призванные внушать суеверный трепет, полны безудержной и беспокойной динамики В сочетании с фигурами пророка Исайи и апостола Петра на боковых выступах портала они олицетворяли идею духовной бдительности и борьбы с демоническими силами в преддверии «дома Бога». Чудовищные львицы неотделимы от грандиозного сверхземного действа – того «апокалиптического видения», которое развернуто на огромном тимпане портала.
Воссоздание сасанидских мотивов в искусстве Европы – не прямое отражение иранских источников времен шахиншахов. Во-первых, они передавались через посредство произведений мастеров-мусульман: найденная при раскопках в Новгороде бляшка с гравированным изображением льва и трех лучистых дисков (рис. 58) – не что иное, как подражание зодиакальному знаку «лев и солнце», известному по сельджукским монетам и иранским сосудам с инкрустацией серебром. Во-вторых, моделями нередко служили византийские изделия, впитавшие переднеазиатские традиции В-третьих, в роли посредника могло выступать и романское искусство, которое сформировалось под сильным влиянием восточных образцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24