Потом я понял, что ничего бы не смог сделать, и… подумал о тебе.
– Ты хотел найти виновного?
– Разумеется. Из всех, кого я знал в ту пору, не припоминаю никого, кто был бы так близок к ней, как ты. Ты был идеальным вариантом.
– А теперь?
– Теперь у меня уже нет желания искать виновного. Я принял ее смерть, и… сожалею только о том, что ты не сделал ее счастливой, оставшись с ней.
– Мне очень жаль.
– Не будем об этом.
– Берегись, я ловлю тебя на слове.
Януэль попытался улыбнуться и взял свой бокал:
– Поднимем наши стаканы, капитан. За то, в чем я тебя упрекаю, и за то, что мы вновь нашли друг друга!
– За твои упреки! – ответил Сокол, подмигнув и принимая приглашение.
Януэль согласился.
Они выпили молча, и каждый почувствовал, что этот глоток открывает новую страницу в истории их жизни.
По прошествии некоторого времени, когда бокалы уже стояли на столе, Януэль вновь стал серьезен:
– Зачем ты здесь?
– Затем, чтобы ты без помех добрался до Каладрии.
– Но ты же из Пилигримов.
– Орден порою оказывает услуги тем, кто ищет его покровительства. Монастырь попросил у главы ордена разрешения для меня отправиться в этот город, чтобы встретить тебя, ввести в курс некоторых вещей и увериться в том, что ты благополучно доберешься до берегов Каладрии.
– Но почему они пожелали поручить это именно тебе? Монахи-воины здесь, не так ли? Разве их недостаточно?
– Откровенно говоря, я не знаю. У монастыря свои соображения, и ни я, как, впрочем, и ни орден, мы не желаем их узнавать. Несколько дней назад я получил письмо с приказом как можно быстрее добраться до Альдаранша, чтобы отправиться в путь. Я нашел странноприимных братьев, которых ты здесь видишь, и мы вместе организовали твою охрану.
– Не предупредив меня?
– Мы бы это сделали рано или поздно, но у меня были две основательные причины отложить этот момент. Одна причина сугубо личная – организовать нашу маленькую стычку…
– Скверный замысел, – убежденно сказал Януэль, проведя указательным пальцем по красной полосе, красовавшейся на груди.
– Оно, конечно, так, замысел скверный…
– Продолжай, – усмехнулся Януэль.
– Я хотел также воспользоваться случаем и понаблюдать за твоим окружением. Например, выяснить, не опасен ли этот Черный Лучник. Или эта драконийка не рискует ли в…
– Стоп! Сразу предупреждаю – Шенда безупречна.
– Безупречна? – удивился капитан, понимающе улыбнувшись. – И в каком качестве, малыш?
– Я ей абсолютно доверяю, этого довольно.
– Ей или ее грудям? – засмеялся Сокол.
Рука Януэля дернулась над столом и крепко ухватила его запястье.
– Никогда больше не смей говорить о ней непочтительно, – сказал он капитану, испепеляя его взглядом.
– Ничего себе!
– Ты понял? – спросил он, еще усилив свой захват.
– Ладно, малыш, согласен. Януэль отпустил его.
– Ты любишь ее? То есть я хочу сказать, вы…
– Я не хочу об этом говорить.
– Почему?
– Это тебя не касается.
– Здесь ты прав.
– Вернемся к твоему поручению, – буркнул Януэль.
– Да. Итак, в этом городе есть храм Пилигримов. Я ему подчиняюсь, но мне дана полная свобода во всем, что касается твоей охраны.
– Ты полагаешь, что я нуждаюсь в ней? Капитан заморгал глазами:
– Нуждаешься ли ты во мне, это ты хочешь сказать?
– До сих пор я выпутывался без тебя.
– Я это ценю. Но берегись, уверенность в себе опьяняет с каждым глотком. Я знавал приятелей, захмелевших вот так же, они теряли бдительность.
– Кто мог бы достать меня здесь, в этом городе?
– Темные Тропы могут проникать повсюду, Януэль. Даже в открытом море.
Внезапно у Януэля возникла дерзкая мысль.
– В таком случае подари мне путешествие. Ты же пилигрим. С помощью ваших молний я мог бы оказаться в Каладрии еще до заката солнца.
– Это не так просто.
– Почему? – Януэль склонился к нему с загоревшимися глазами.
– Требуется время, чтобы ты смог передвигаться с помощью молнии, время, необходимое для тренировки тела, которое подвергнется испытанию. И в любом случае орден откажет.
– На каком основании? Я думал, они хотят меня защитить. Наилучшее средство для этого – открыть мне двери вашего храма!
– Нет, Януэль. Не создавай себе никаких иллюзий. И в особенности не стоит недооценивать наше влияние. Между каладрийцами и нами существуют сложные и двусмысленные отношения, засоренные заговорами и предательством. Пилигримы подобны фениксийцам. Мы ревниво бережем наши тайны и нашу свободу. Остальное – дело дипломатии. Мое присутствие здесь ничего другого не означает. Одна из услуг, оказываемая среди прочих, и ничтожная пешка, передвигаемая по шахматной доске Миропотока. Ничего больше. Сегодня я оказался с тобой, потому что они этого захотели. Завтра я могу исчезнуть.
– Но осознает ли орден, какова ставка в этой игре?
– Я надеюсь.
– Они посылают тебя, чтобы ты меня защищал, и отказывают мне в молнии. Как я должен это понимать?
– Никак.
На несколько мгновений повисло неловкое молчание.
– Хорошо, – заключил Януэль, делая вид, что встает, – останемся при своем…
– Нет, – прервал его капитан, – постой! Януэль остановился в нерешительности. Сердце твердило ему, что необходимо стереть воспоминания о прошлом, забыть слезы матери, забыть ту ночь, когда харонцы ворвались в фургончик, не встретив сопротивления, забыть также и то, что этот человек, возможно, был единственным, кого любила его мать. Просто принять эту неожиданную поддержку, которую ему предлагали каладрийцы. Конечно, эта помощь должна была исходить всего лишь от пожилого человека с поседевшими волосами, но значило ли это, что ему нельзя доверять? Чего он опасался? Человека или ордена, который стоял за ним? Или, быть может, это была просто гордыня, убежденность в том, что он сумеет исполнить свой замысел с помощью тех, кого он выбрал сам.
На секунду он закрыл глаза и увидел во тьме лица Шенды, Чана и даже Фареля, соединенные вместе. Он любил их всей душой, они были его опорой, его корнями… Каждую секунду он боялся их потерять, потому что однажды он уже потерял ту, которая значила для него больше всего на свете. Хотя он и принял смерть своей матери как неизбежность, ощущение того, что он не сумел ее защитить, накрепко засело в нем; и в эту самую минуту в этом маленьком трактире он страшился вновь открыть свое сердце, отдаться душой и телом нетронутому братскому чувству, какое он испытывал к капитану Соколу. Страшился еще и потому, что не хотел вновь потерять его.
– Прости меня, капитан, – тихо сказал он.
– За что?
– Я не поблагодарил тебя за то, что ты здесь, рядом со мной.
– Пустяки, – пробормотал заметно смущенный капитан.
– Мне хотелось бы познакомить тебя с моими спутниками, – расщедрился Януэль.
– Я не знаю…
– Ты хочешь остаться в тени?
– Ты не дал мне времени об этом сказать. Есть некоторые важные детали, в которые я должен тебя посвятить.
– Я тебя слушаю.
– Прежде всего, у меня есть для тебя вот это. Он знаком подозвал к себе одного из каладрийцев.
Монах-воин подошел к их столу и положил на него нечто завернутое в черный шелк и формой напоминающее меч.
– Мне дала его твоя мать, – сказал Сокол. – Ей хотелось, чтобы его передал тебе именно я, когда сочту тебя способным владеть. им. Когда я уходил от вас, то засомневался, забирать ли его с собой, но потом… я сказал себе, что у меня будет предлог в один прекрасный день вернуться к вам. – Он положил руку на шелк, скрывавший оружие, и продолжил: – Я предполагаю, что этот меч ей доверили Волны. Я улучил момент показать его кузнецам ордена, и все сошлись на том, что фактура его… уникальна. Иными словами, я думаю, что это один из мечей Сапфира.
Януэль почувствовал спазм в горле и сглотнул слюну. Легенда о Сапфире была неотделима от истории Миропотока. В ней упоминались пять мечей, выкованных первыми людьми, пять мечей, закаленных в первобытных ручьях и ставших вместилищем Разящего Духа. Каждая битва Истоков разрешалась от бремени Разящим Духом – таинственной сущностью, которая вбирала в себя грохот, свирепость и силу этих титанических столкновений между Хранителями.
Легенда…
– Я знаю, о чем ты думаешь, – серьезно сказал капитан. – И уверяю тебя, что легенда не лжет. Твоя мать предупредила меня: всякий, кто помимо тебя попробует воспользоваться этим мечом, рискует неминуемо от него погибнуть. Один друг попытался… Его буквально искромсало невидимой силой изнутри на мельчайшие части в тот же миг, едва он сжал рукоятку. Останки рассеяло по всей округе. Все, что осталось от него, я схоронил в ларце размером с мой кулак, и с той поры я уже никогда не пытался проникнуть в тайну этого меча. Я считаю, что только Волна вправе им владеть. Волна или избранник, то есть ты. – Он умолк и прошелся рукой по скрытому контуру оружия. – По крайней мере я надеюсь, что это так, – добавил он с легким беспокойством. – Я полагаюсь исключительно на суждение твоей матери. Если она ошибалась, ты умрешь.
Януэль кивнул. Его ладони были влажны.
– Я ничего не знаю о его могуществе, – заверил капитан. – Я не знаю, существует ли в действительности Разящий Дух, или он давно уже умер, за неимением возмолсности служить владельцу, и будешь ли ты в состоянии в противном случае подчинить его себе. Дело тут, должно быть, в том, что этот меч живой. Я это услышал, малыш. Когда им завладел мой покойный друг, я услышал вздох, как будто исходящий от тысячи Грифонов. Он был как шорох, казалось выходивший из земли, и от него обезумели все животные в округе и чуть было не рухнула соседняя ферма. Я знаю только одно, Януэль. Мне было поручено сторожить этот меч, пока не придет его час. Мне кажется, он настал.
Януэль благоговейно коснулся бахромы, отсрочивавшей край ткани, и раскрыл оружие. Меч обнажился. В нем было более двух с половиной локтей в длину, и, судя по размеру рукоятки, он был двуручным. Лезвие слегка загибалось к концу и было прорезано наискось бегущими миниатюрными бороздками, в которых струилась голубоватая влага, подчиненная закону челночного движения.
– Первичные струи… – шепнул Януэль. Искусно вырезанная головка эфеса воспроизводила нескольких Хранителей, сплавленных воедино и увенчанных господствующим над ними Фениксом, чье пламя обвивалось вокруг рукоятки. Невероятной древностью веяло от четырех ее ответвлений тончайшей работы, параллельных лезвию. Четыре рукоятки для четырех других мечей Сапфира.
Януэль осторожно провел пальцем по кромке меча. Бесценное изделие, дошедшее из глубины веков, хранило отдаленный шум титанических битв, предшествовавших рождению Миропотока. Ни на единый миг не пришло ему в голову усомниться в словах матери… Его рука на секунду зависла над гардой. Он взглянул на капитана и понял, что стоит перед последним испытанием, с которым свершится признание его законным наследником Волн.
Он медленно выпрямился и один за другим сомкнул свои пальцы на рукоятке. Холодное прикосновение стали заставило его вздрогнуть. Его рука скользнула в гарду, как в литейную форму, и он закрыл глаза.
Ничто не изменилось в первый краткий миг. Он услышал свистящее дыхание капитана, смутный шум улицы, беспокойное покашливание монаха-воина. Затем, без малейшего сигнала об опасности, его душу затопила некая сущность, подобная внезапному могучему приливу. У него вырвался глухой вопль, и он отпрянул назад, не в состоянии удержать эту психическую волну, которая обрушилась на его сознание с неслыханной силой.
Его мускулы напряглись, как струны, готовые лопнуть. С его сжатых губ сорвался пронзительный стон. Разящий Дух воплотился в темном ревущем потоке, излился в его мозг, заполонив собой мысли.
И немедленно на пути захватчика встал Феникс Истоков. Обе сущности застыли в неподвижности, изучая друг друга, как дикие звери над спорной добычей. Оконечность потока горделиво поднялась и, подобно змее, заколебалась волнами.
Соперничество восходило ко временам первобытного хаоса, противостояния между двумя стихиями Истоков. Остолбеневший Януэль понял, что ему не выжить, если они решат сразиться на арене его души. Ценой чудовищного усилия он вырвался из когтей охватившей его боли и, презрев опасность, встал между Хранителем и Разящим Духом. Он представлял собою не более чем крошечную фигурку у подножия гигантского потока, отливающего сапфиром, и огненной птицы, охваченной пожаром гнева. Ослепленный их скрестившимися лучами, он понял, что только двойное право наследия, исходящее и от Завета, и от Волн, может дать ему шанс скрепить договор о ненападении между обеими стихиями.
Человек воды и огня.
Сын Волны и фениксийский подмастерье.
Его голос возвысился, как в молитве. Вдохновленный Заветом, он от своего имени приказал обеим сущностям заключить священный союз. Он предложил пламени Феникса смириться с темной водой первобытных ручьев. И приказал Разящему Духу открыть русло своего потока для огненных языков Хранителя.
Стихии приблизились одна к другой. Шпоры птицы вытянулись и слегка коснулись зеркальной поверхности притихшего потока. Над тем местом, где они соприкоснулись, взвилось облако горячего пара, сопровождаемое оглушительным шипением. Взмахнув крыльями, Феникс отстранился и повернул к Януэлю свою вытянутую головку. В рубинах его глаз читалась растерянность. Разящий Дух также отпрянул в пенном облаке и возобновил свои угрожающие покачивания.
Янузль растерялся, охваченный подступающей паникой. Его молитвы оказалось недостаточно. Через мгновение обе стихии бросятся друг на друга и сомнут его. Во имя чего мог он призвать их к священному союзу? Почему они соперничали в его душе, где царствовал волшебный сплав огня и воды?
Разящий Дух перестраивал свои силы и на глазах разрастался в ширину. Устремляясь на Хранителя, поток становился тонким, как острие шпаги. Покинутый и беспомощный, Януэль напряженно думал, стараясь не слышать гула, который раскалывал его сознание. Неужели противостояние было неизбежно? Даже если Разящий Дух воплотил в себе хаос и стихийную необузданность Истоков, все же он родился в пене Волны, которая прежде всего является источником жизни. Как и Феникс и все остальные, кто не позволил Харонии накрыть Миропоток своим зловещим саваном.
Взывая к этой первобытной силе жизни, он потерпел поражение.
Феникс удлинил свой огненный клюв и, направив его на Разящего Духа, набирал высоту, необходимую для атаки. Сердце Януэля сжалось, когда он отчетливо различил в его глазах сумрачный блеск ярости и смерти, которым он приготовился уступить. Уступить Желчи.
В тот самый миг, когда птица уже неслась стрелой вниз, Янузль понял, что единственной объединяющей силой для обеих сущностей с самого начала была Желчь. Он позволил себя провести, поверив, будто Большому Пожару удалось выжечь ее в душе Феникса. И сами Мэтры Огня дали себя обмануть.
Фениксиец не знал, как ее призвать, и инстинктивно открыл ей свое сердце. В то же мгновение он заметил, как черные и дотоле невидимые прожилки Желчи проявились на оперении птицы и слегка окрасили завихрения ее противника. Феникс притормозил свое падение в последний момент. Его клюв скрестился с копьевидным потоком в пронзительном шипении. Януэль подумал, что не успел, что было уже слишком поздно, но в этот момент столкновение между стихиями уже превратилось в поцелуй.
Оживленная мирным договором, скрепленным от ее имени, Желчь сосредоточилась на оконечностях обеих стихий, чтобы выплеснуться в виде циклона, черного и насыщенного парами. Поток ее разрастался с ошеломляющей скоростью. Он захватил и Феникса, и Разящий Дух, а потом пронесся над Януэлем, пахнув на него дыханием абсолютной и примитивной жестокости. Сделав вдох в эпицентре циклона, он понял, что Желчь и жизнь всего лишь неразрывное целое. И потерял сознание.
ГЛАВА 15
Голос отдавался где-то вдалеке. Ему хотелось не обращать на него внимание, но тот настаивал, пробирался в извилины его измученного мозга и упрямо стучал на пороге его сознания.
Он открыл глаза.
– Ты жив, малыш! – воскликнул Сокол, крепко сжимая его в своих объятиях. – Черт бы тебя побрал, я уж было подумал, что это конец!
Мертвенно-бледный, Януэль позволил капитану помочь ему встать. Несколько монахов-воинов наблюдали за ним с тревогой и одновременно с облегчением. Он узнал обстановку трактира и поискал глазами меч.
– Он здесь, – успокоил его Сокол.
Януэль увидел его рядом с собой и поджал губы. Желобки, бороздившие его наискось, потемнели.
– Как ты себя чувствуешь? – осведомился капитан, протягивая ему бокал. – Выпей немного, ты бел, как простыня.
Фениксиец с благодарностью взял пиво и утолил жажду маленькими глотками. Его руки дрожали, но он больше не испытывал боли. Он обратился мыслями к Фениксу, но Хранитель спал в его сердце и был недоступен. Он попытался ощутить присутствие Желчи, поискал какого-нибудь указания на выпущенный на свободу яд, но не заметил ничего тревожного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Ты хотел найти виновного?
– Разумеется. Из всех, кого я знал в ту пору, не припоминаю никого, кто был бы так близок к ней, как ты. Ты был идеальным вариантом.
– А теперь?
– Теперь у меня уже нет желания искать виновного. Я принял ее смерть, и… сожалею только о том, что ты не сделал ее счастливой, оставшись с ней.
– Мне очень жаль.
– Не будем об этом.
– Берегись, я ловлю тебя на слове.
Януэль попытался улыбнуться и взял свой бокал:
– Поднимем наши стаканы, капитан. За то, в чем я тебя упрекаю, и за то, что мы вновь нашли друг друга!
– За твои упреки! – ответил Сокол, подмигнув и принимая приглашение.
Януэль согласился.
Они выпили молча, и каждый почувствовал, что этот глоток открывает новую страницу в истории их жизни.
По прошествии некоторого времени, когда бокалы уже стояли на столе, Януэль вновь стал серьезен:
– Зачем ты здесь?
– Затем, чтобы ты без помех добрался до Каладрии.
– Но ты же из Пилигримов.
– Орден порою оказывает услуги тем, кто ищет его покровительства. Монастырь попросил у главы ордена разрешения для меня отправиться в этот город, чтобы встретить тебя, ввести в курс некоторых вещей и увериться в том, что ты благополучно доберешься до берегов Каладрии.
– Но почему они пожелали поручить это именно тебе? Монахи-воины здесь, не так ли? Разве их недостаточно?
– Откровенно говоря, я не знаю. У монастыря свои соображения, и ни я, как, впрочем, и ни орден, мы не желаем их узнавать. Несколько дней назад я получил письмо с приказом как можно быстрее добраться до Альдаранша, чтобы отправиться в путь. Я нашел странноприимных братьев, которых ты здесь видишь, и мы вместе организовали твою охрану.
– Не предупредив меня?
– Мы бы это сделали рано или поздно, но у меня были две основательные причины отложить этот момент. Одна причина сугубо личная – организовать нашу маленькую стычку…
– Скверный замысел, – убежденно сказал Януэль, проведя указательным пальцем по красной полосе, красовавшейся на груди.
– Оно, конечно, так, замысел скверный…
– Продолжай, – усмехнулся Януэль.
– Я хотел также воспользоваться случаем и понаблюдать за твоим окружением. Например, выяснить, не опасен ли этот Черный Лучник. Или эта драконийка не рискует ли в…
– Стоп! Сразу предупреждаю – Шенда безупречна.
– Безупречна? – удивился капитан, понимающе улыбнувшись. – И в каком качестве, малыш?
– Я ей абсолютно доверяю, этого довольно.
– Ей или ее грудям? – засмеялся Сокол.
Рука Януэля дернулась над столом и крепко ухватила его запястье.
– Никогда больше не смей говорить о ней непочтительно, – сказал он капитану, испепеляя его взглядом.
– Ничего себе!
– Ты понял? – спросил он, еще усилив свой захват.
– Ладно, малыш, согласен. Януэль отпустил его.
– Ты любишь ее? То есть я хочу сказать, вы…
– Я не хочу об этом говорить.
– Почему?
– Это тебя не касается.
– Здесь ты прав.
– Вернемся к твоему поручению, – буркнул Януэль.
– Да. Итак, в этом городе есть храм Пилигримов. Я ему подчиняюсь, но мне дана полная свобода во всем, что касается твоей охраны.
– Ты полагаешь, что я нуждаюсь в ней? Капитан заморгал глазами:
– Нуждаешься ли ты во мне, это ты хочешь сказать?
– До сих пор я выпутывался без тебя.
– Я это ценю. Но берегись, уверенность в себе опьяняет с каждым глотком. Я знавал приятелей, захмелевших вот так же, они теряли бдительность.
– Кто мог бы достать меня здесь, в этом городе?
– Темные Тропы могут проникать повсюду, Януэль. Даже в открытом море.
Внезапно у Януэля возникла дерзкая мысль.
– В таком случае подари мне путешествие. Ты же пилигрим. С помощью ваших молний я мог бы оказаться в Каладрии еще до заката солнца.
– Это не так просто.
– Почему? – Януэль склонился к нему с загоревшимися глазами.
– Требуется время, чтобы ты смог передвигаться с помощью молнии, время, необходимое для тренировки тела, которое подвергнется испытанию. И в любом случае орден откажет.
– На каком основании? Я думал, они хотят меня защитить. Наилучшее средство для этого – открыть мне двери вашего храма!
– Нет, Януэль. Не создавай себе никаких иллюзий. И в особенности не стоит недооценивать наше влияние. Между каладрийцами и нами существуют сложные и двусмысленные отношения, засоренные заговорами и предательством. Пилигримы подобны фениксийцам. Мы ревниво бережем наши тайны и нашу свободу. Остальное – дело дипломатии. Мое присутствие здесь ничего другого не означает. Одна из услуг, оказываемая среди прочих, и ничтожная пешка, передвигаемая по шахматной доске Миропотока. Ничего больше. Сегодня я оказался с тобой, потому что они этого захотели. Завтра я могу исчезнуть.
– Но осознает ли орден, какова ставка в этой игре?
– Я надеюсь.
– Они посылают тебя, чтобы ты меня защищал, и отказывают мне в молнии. Как я должен это понимать?
– Никак.
На несколько мгновений повисло неловкое молчание.
– Хорошо, – заключил Януэль, делая вид, что встает, – останемся при своем…
– Нет, – прервал его капитан, – постой! Януэль остановился в нерешительности. Сердце твердило ему, что необходимо стереть воспоминания о прошлом, забыть слезы матери, забыть ту ночь, когда харонцы ворвались в фургончик, не встретив сопротивления, забыть также и то, что этот человек, возможно, был единственным, кого любила его мать. Просто принять эту неожиданную поддержку, которую ему предлагали каладрийцы. Конечно, эта помощь должна была исходить всего лишь от пожилого человека с поседевшими волосами, но значило ли это, что ему нельзя доверять? Чего он опасался? Человека или ордена, который стоял за ним? Или, быть может, это была просто гордыня, убежденность в том, что он сумеет исполнить свой замысел с помощью тех, кого он выбрал сам.
На секунду он закрыл глаза и увидел во тьме лица Шенды, Чана и даже Фареля, соединенные вместе. Он любил их всей душой, они были его опорой, его корнями… Каждую секунду он боялся их потерять, потому что однажды он уже потерял ту, которая значила для него больше всего на свете. Хотя он и принял смерть своей матери как неизбежность, ощущение того, что он не сумел ее защитить, накрепко засело в нем; и в эту самую минуту в этом маленьком трактире он страшился вновь открыть свое сердце, отдаться душой и телом нетронутому братскому чувству, какое он испытывал к капитану Соколу. Страшился еще и потому, что не хотел вновь потерять его.
– Прости меня, капитан, – тихо сказал он.
– За что?
– Я не поблагодарил тебя за то, что ты здесь, рядом со мной.
– Пустяки, – пробормотал заметно смущенный капитан.
– Мне хотелось бы познакомить тебя с моими спутниками, – расщедрился Януэль.
– Я не знаю…
– Ты хочешь остаться в тени?
– Ты не дал мне времени об этом сказать. Есть некоторые важные детали, в которые я должен тебя посвятить.
– Я тебя слушаю.
– Прежде всего, у меня есть для тебя вот это. Он знаком подозвал к себе одного из каладрийцев.
Монах-воин подошел к их столу и положил на него нечто завернутое в черный шелк и формой напоминающее меч.
– Мне дала его твоя мать, – сказал Сокол. – Ей хотелось, чтобы его передал тебе именно я, когда сочту тебя способным владеть. им. Когда я уходил от вас, то засомневался, забирать ли его с собой, но потом… я сказал себе, что у меня будет предлог в один прекрасный день вернуться к вам. – Он положил руку на шелк, скрывавший оружие, и продолжил: – Я предполагаю, что этот меч ей доверили Волны. Я улучил момент показать его кузнецам ордена, и все сошлись на том, что фактура его… уникальна. Иными словами, я думаю, что это один из мечей Сапфира.
Януэль почувствовал спазм в горле и сглотнул слюну. Легенда о Сапфире была неотделима от истории Миропотока. В ней упоминались пять мечей, выкованных первыми людьми, пять мечей, закаленных в первобытных ручьях и ставших вместилищем Разящего Духа. Каждая битва Истоков разрешалась от бремени Разящим Духом – таинственной сущностью, которая вбирала в себя грохот, свирепость и силу этих титанических столкновений между Хранителями.
Легенда…
– Я знаю, о чем ты думаешь, – серьезно сказал капитан. – И уверяю тебя, что легенда не лжет. Твоя мать предупредила меня: всякий, кто помимо тебя попробует воспользоваться этим мечом, рискует неминуемо от него погибнуть. Один друг попытался… Его буквально искромсало невидимой силой изнутри на мельчайшие части в тот же миг, едва он сжал рукоятку. Останки рассеяло по всей округе. Все, что осталось от него, я схоронил в ларце размером с мой кулак, и с той поры я уже никогда не пытался проникнуть в тайну этого меча. Я считаю, что только Волна вправе им владеть. Волна или избранник, то есть ты. – Он умолк и прошелся рукой по скрытому контуру оружия. – По крайней мере я надеюсь, что это так, – добавил он с легким беспокойством. – Я полагаюсь исключительно на суждение твоей матери. Если она ошибалась, ты умрешь.
Януэль кивнул. Его ладони были влажны.
– Я ничего не знаю о его могуществе, – заверил капитан. – Я не знаю, существует ли в действительности Разящий Дух, или он давно уже умер, за неимением возмолсности служить владельцу, и будешь ли ты в состоянии в противном случае подчинить его себе. Дело тут, должно быть, в том, что этот меч живой. Я это услышал, малыш. Когда им завладел мой покойный друг, я услышал вздох, как будто исходящий от тысячи Грифонов. Он был как шорох, казалось выходивший из земли, и от него обезумели все животные в округе и чуть было не рухнула соседняя ферма. Я знаю только одно, Януэль. Мне было поручено сторожить этот меч, пока не придет его час. Мне кажется, он настал.
Януэль благоговейно коснулся бахромы, отсрочивавшей край ткани, и раскрыл оружие. Меч обнажился. В нем было более двух с половиной локтей в длину, и, судя по размеру рукоятки, он был двуручным. Лезвие слегка загибалось к концу и было прорезано наискось бегущими миниатюрными бороздками, в которых струилась голубоватая влага, подчиненная закону челночного движения.
– Первичные струи… – шепнул Януэль. Искусно вырезанная головка эфеса воспроизводила нескольких Хранителей, сплавленных воедино и увенчанных господствующим над ними Фениксом, чье пламя обвивалось вокруг рукоятки. Невероятной древностью веяло от четырех ее ответвлений тончайшей работы, параллельных лезвию. Четыре рукоятки для четырех других мечей Сапфира.
Януэль осторожно провел пальцем по кромке меча. Бесценное изделие, дошедшее из глубины веков, хранило отдаленный шум титанических битв, предшествовавших рождению Миропотока. Ни на единый миг не пришло ему в голову усомниться в словах матери… Его рука на секунду зависла над гардой. Он взглянул на капитана и понял, что стоит перед последним испытанием, с которым свершится признание его законным наследником Волн.
Он медленно выпрямился и один за другим сомкнул свои пальцы на рукоятке. Холодное прикосновение стали заставило его вздрогнуть. Его рука скользнула в гарду, как в литейную форму, и он закрыл глаза.
Ничто не изменилось в первый краткий миг. Он услышал свистящее дыхание капитана, смутный шум улицы, беспокойное покашливание монаха-воина. Затем, без малейшего сигнала об опасности, его душу затопила некая сущность, подобная внезапному могучему приливу. У него вырвался глухой вопль, и он отпрянул назад, не в состоянии удержать эту психическую волну, которая обрушилась на его сознание с неслыханной силой.
Его мускулы напряглись, как струны, готовые лопнуть. С его сжатых губ сорвался пронзительный стон. Разящий Дух воплотился в темном ревущем потоке, излился в его мозг, заполонив собой мысли.
И немедленно на пути захватчика встал Феникс Истоков. Обе сущности застыли в неподвижности, изучая друг друга, как дикие звери над спорной добычей. Оконечность потока горделиво поднялась и, подобно змее, заколебалась волнами.
Соперничество восходило ко временам первобытного хаоса, противостояния между двумя стихиями Истоков. Остолбеневший Януэль понял, что ему не выжить, если они решат сразиться на арене его души. Ценой чудовищного усилия он вырвался из когтей охватившей его боли и, презрев опасность, встал между Хранителем и Разящим Духом. Он представлял собою не более чем крошечную фигурку у подножия гигантского потока, отливающего сапфиром, и огненной птицы, охваченной пожаром гнева. Ослепленный их скрестившимися лучами, он понял, что только двойное право наследия, исходящее и от Завета, и от Волн, может дать ему шанс скрепить договор о ненападении между обеими стихиями.
Человек воды и огня.
Сын Волны и фениксийский подмастерье.
Его голос возвысился, как в молитве. Вдохновленный Заветом, он от своего имени приказал обеим сущностям заключить священный союз. Он предложил пламени Феникса смириться с темной водой первобытных ручьев. И приказал Разящему Духу открыть русло своего потока для огненных языков Хранителя.
Стихии приблизились одна к другой. Шпоры птицы вытянулись и слегка коснулись зеркальной поверхности притихшего потока. Над тем местом, где они соприкоснулись, взвилось облако горячего пара, сопровождаемое оглушительным шипением. Взмахнув крыльями, Феникс отстранился и повернул к Януэлю свою вытянутую головку. В рубинах его глаз читалась растерянность. Разящий Дух также отпрянул в пенном облаке и возобновил свои угрожающие покачивания.
Янузль растерялся, охваченный подступающей паникой. Его молитвы оказалось недостаточно. Через мгновение обе стихии бросятся друг на друга и сомнут его. Во имя чего мог он призвать их к священному союзу? Почему они соперничали в его душе, где царствовал волшебный сплав огня и воды?
Разящий Дух перестраивал свои силы и на глазах разрастался в ширину. Устремляясь на Хранителя, поток становился тонким, как острие шпаги. Покинутый и беспомощный, Януэль напряженно думал, стараясь не слышать гула, который раскалывал его сознание. Неужели противостояние было неизбежно? Даже если Разящий Дух воплотил в себе хаос и стихийную необузданность Истоков, все же он родился в пене Волны, которая прежде всего является источником жизни. Как и Феникс и все остальные, кто не позволил Харонии накрыть Миропоток своим зловещим саваном.
Взывая к этой первобытной силе жизни, он потерпел поражение.
Феникс удлинил свой огненный клюв и, направив его на Разящего Духа, набирал высоту, необходимую для атаки. Сердце Януэля сжалось, когда он отчетливо различил в его глазах сумрачный блеск ярости и смерти, которым он приготовился уступить. Уступить Желчи.
В тот самый миг, когда птица уже неслась стрелой вниз, Янузль понял, что единственной объединяющей силой для обеих сущностей с самого начала была Желчь. Он позволил себя провести, поверив, будто Большому Пожару удалось выжечь ее в душе Феникса. И сами Мэтры Огня дали себя обмануть.
Фениксиец не знал, как ее призвать, и инстинктивно открыл ей свое сердце. В то же мгновение он заметил, как черные и дотоле невидимые прожилки Желчи проявились на оперении птицы и слегка окрасили завихрения ее противника. Феникс притормозил свое падение в последний момент. Его клюв скрестился с копьевидным потоком в пронзительном шипении. Януэль подумал, что не успел, что было уже слишком поздно, но в этот момент столкновение между стихиями уже превратилось в поцелуй.
Оживленная мирным договором, скрепленным от ее имени, Желчь сосредоточилась на оконечностях обеих стихий, чтобы выплеснуться в виде циклона, черного и насыщенного парами. Поток ее разрастался с ошеломляющей скоростью. Он захватил и Феникса, и Разящий Дух, а потом пронесся над Януэлем, пахнув на него дыханием абсолютной и примитивной жестокости. Сделав вдох в эпицентре циклона, он понял, что Желчь и жизнь всего лишь неразрывное целое. И потерял сознание.
ГЛАВА 15
Голос отдавался где-то вдалеке. Ему хотелось не обращать на него внимание, но тот настаивал, пробирался в извилины его измученного мозга и упрямо стучал на пороге его сознания.
Он открыл глаза.
– Ты жив, малыш! – воскликнул Сокол, крепко сжимая его в своих объятиях. – Черт бы тебя побрал, я уж было подумал, что это конец!
Мертвенно-бледный, Януэль позволил капитану помочь ему встать. Несколько монахов-воинов наблюдали за ним с тревогой и одновременно с облегчением. Он узнал обстановку трактира и поискал глазами меч.
– Он здесь, – успокоил его Сокол.
Януэль увидел его рядом с собой и поджал губы. Желобки, бороздившие его наискось, потемнели.
– Как ты себя чувствуешь? – осведомился капитан, протягивая ему бокал. – Выпей немного, ты бел, как простыня.
Фениксиец с благодарностью взял пиво и утолил жажду маленькими глотками. Его руки дрожали, но он больше не испытывал боли. Он обратился мыслями к Фениксу, но Хранитель спал в его сердце и был недоступен. Он попытался ощутить присутствие Желчи, поискал какого-нибудь указания на выпущенный на свободу яд, но не заметил ничего тревожного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28